ИМЕНИ ТВОЕМУ

Более трёх часов продолжалась наша беседа с художественным руководителем Кубанского казачьего хора, народным артистом России Виктором Гавриловичем Захарченко. Не отвлекаясь, успели поговорить об истории, о музыке, о вере… Разумеется, и об Украине – куда теперь без этого. «Удивительное дело, – сказал он, когда мы расставались, – ни разу не случалось, чтобы можно было так спокойно посидеть – ни телефонные звонки не отвлекали, ни дела. Видно, это было нужно зачем-то Господу Богу…»

Конечно, всё, о чём мы успели переговорить, ни в какое интервью не вместить. Поэтому представлю вниманию читателей «Веры» только наиболее важное и интересное, а что-то и в пересказе.

Виктор Захарченко

НАЧАЛО

«Москва, Кремль. Иосифу Виссарионовичу Сталину». Кто-то, познакомившись с биографией руководителя Кубанского казачьего хора Виктора Захарченко, скажет, что его судьба началась с того момента, как он бросил в почтовый ящик письмо с таким адресатом. Это – один из известных фактов его биографии. Но было в его жизни много такого, что позволяет сказать: свою судьбу писать он «начинал заново» не раз и не два. И в начале каждого отрезка пути – сознательный выбор, оказывающийся в конечном итоге верным.

«Господь Бог меня всегда вёл», – говорит он.

Когда я прошу Виктора Гавриловича представиться, он сразу предупреждает:

– У меня всяких званий много, поэтому назову только часть. Народный артист России, Украины, Абхазии, Адыгеи, Карачаево-Черкесии, заслуженный деятель искусств России, лауреат Государственной премии России, профессор, доктор искусствоведения

…Это то, что я успел записать. Всего у Захарченко полсотни всяких регалий, от казацких до иностранных, а ещё председательство в разных организациях – видно, что перечисляет он регалии, как всякий артист, не без некоторой гордости, но в то же время с присущей возрасту мудростью и смирением. Он уже достиг той поры, когда не ради звонкой фразы может сказать про сделанное: «Всё это – не моё, ведь слова написали великие поэты, песни принадлежат народу, у которого я многие годы их записывал, а мелодии, которые возникают во мне, – их Господь Бог мне посылает».

Но вот что, похоже, до сих пор вызывает у него искреннее удивление, когда он обращается памятью к прошлому, – это та пропасть между сегодняшним его положением и той начальной точкой, с которой пришлось когда-то «стартовать».

Семья ЗахарченкоСемья Захарченко

– Я родился в станице Дядьковской в 1938 году и прожил там до 17 лет. В ней не было не только света, даже радио. И до этого возраста я в глаза не видел рояля! – с особенным ударением именно на рояле говорит Виктор Гаврилович. – Что я слышал, так это только народные песни. Хотя нет. Отец, Гаврила Иванович, ещё до войны купил патефон и пластинки хора Пятницкого, Шаляпина и Лемешева – их мы крутили в 41-м. В семье остались два отцовских письма, в которых он пишет с фронта: если будет вам грустно, поставьте пластинку, и я тоже вместе с вами послушаю. А ещё он писал матери: главное – спасай детей, продавай всё, инструмент, заготовки (он был сапожником); я вернусь, мы всё вернём, наживём. Но он не вернулся. 24 августа 1941 года ушёл, а уже 18 ноября погиб. Но мы получили не похоронку, а извещение, что он пропал без вести.

Мама, Наталья Алексеевна, слава Богу, прожила долгую жизнь, три месяца не дожила до 90-летия. И всегда она ждала отца, верила, что он вернётся. С детства Виктор Гаврилович помнит, как мама, растапливая печь, созывала детей, чтобы они вместе кричали в печку – а уж дым разнесёт по свету эти заветные слова: «Батько, приыде!». Спустя десятилетия она говорила сыну, когда тот уезжал в зарубежные поездки: «Ты там присматривайся, вдруг батька услышит, что приехал Кубанский хор, фамилию Захарченко, и придёт…» В конце жизни, вспоминая отца, она говорила о своём возрасте: «Це мэни Бог за батьку добавил!..» О том, что отец погиб, Виктор Гаврилович узнал только пару лет назад – в семи километрах от Ростова его могила. Отец мечтал, чтобы хоть один из его детей стал музыкантом… От него осталась кубанка, в которой сын потом ходил в школу.

Мама была круглой сиротой. С детства работала – нянькой, потом в колхозе; одна поднимала четверых детей. В 1942-м, во время оккупации, немцы выгнали семью из хаты – жили в подвале у соседей. Как раз в это время Вите впервые довелось увидеть гармошку, которую кто-то из немцев оставил на лавочке, – он взял её и стал играть. С того времени, можно сказать, и заболел ею. Дальше – послевоенный голод. Было так скудно, что все выжить и не чаяли, думали, кто умрёт первым. Младший, 7-летний брат Борис, говорил на этот счёт: «Витька умрэ, он ничего не ист». Но по весне, немного не дождавшись нового урожая, умер сам.

– Когда я сейчас вспоминаю это, не могу понять, как выжили, – говорит Виктор Гаврилович, и на глазах у него появляются слёзы. – Как выдержала мама, простая колхозница, с детьми, безо всякой помощи, – в пять утра она уходила работать за трудодни, обливаясь слезами от мыслей, как там дети одни, а возвращалась – детьми заниматься некогда: куры да гуси, да надо приготовить, постирать. Теперь я понимаю, что таких семей в ту пору было много-премного. Какое было поразительное поколение! И они выстояли.

Витя со старшей сестрой ВеройВитя со старшей сестрой Верой

«ПОЛБАЯНА»

Учиться Вите нравилось, хоть и делать домашние задания приходилось в условиях, трудно представимых сегодня: при свете каганца с фитильком на масле, который мама ввиду отсутствия в доме спичек разжигала у соседей, и писать на клочках бумаги зачастую ягодным соком. Интересно, что в здании начальной школы, где он учился, сейчас расположился станичный храм Покрова Пресвятой Богородицы – именно с этим праздником в жизни Виктора Гавриловича связано многое. Но об этом позже…

– В 1949 году я посмотрел два фильма, – продолжает он свой рассказ. – Первая картина итальянская, «Прелюдия славы», про мальчика, дирижировавшего оркестром. И второй фильм, советский, «Здравствуй, Москва», там мальчик с баяном играл «Нас утро встречает прохладой…». Я музыку тоже очень любил. Взял детскую тетрадку в клеточку и расписал все свои страсти 11-летнего мальчика. Описал, что вот я живу в станице, очень хочу стать композитором, но у нас ничего нет, в школе нет никаких инструментов и всё такое. Пришёл на почту, бросил конверт в ящик: «Москва, Кремль. Иосифу Виссарионовичу Сталину». Было это, кажется, в конце ноября. Проходит месяц, ответа нет, думаю: ну, не дошло. И вдруг как гром грянул: в январе 1950-го к нам в Дядьковскую приехала целая кавалькада мотоциклов с колясками – комиссия человек в десять. Они прибыли посмотреть на того мальчика, который написал письмо Сталину. Я подумал, что меня хотят взять с собой на учёбу. Но нет. Посмотрели, как мы живём, и отправились в школу. В результате директора школы отстранили.

А для меня наступили непростые дни. Учителя стали меня стыдить: как ты мог написать такое письмо, опозорил станицу, школу, весь край! Мать вызвали в школу: как ты воспитала сына! Она плачет, оправдывается: откуда ж мне было знать про письмо и когда сына воспитывать, я ж на работе целый день. А ученики стали меня дразнить: вон артист идёт, композитор наш! 4-5 класс – это такой возраст, когда на издёвки реагируешь очень болезненно. И меня задразнили-таки – я перестал ходить в школу. Мама уговаривала: надо учиться, а то будешь быкам хвосты крутить, я вот неграмотная, видишь, какая жизнь у нас. Но я твёрдо решил: в школу не пойду. И не пошёл – пропустив после Нового года несколько месяцев, остался в пятом классе на второй год. А потом к нам из Прибалтики прислали нового директора школы – Михаила Петровича Рыбалко. Он пришёл ко мне домой, нашёл какие-то нужные слова, чтоб я вернулся в школу, и пообещал, что школа купит баян и он станет со мной заниматься. И действительно, школа купила «полбаяна», директор разрешал даже брать его домой. Я ему очень благодарен…

Молодые годы. Справа - В.ЗахарченкоМолодые годы. Виктор Захарченко – справа

Определения, что такое «полбаяна», я потом не нашёл ни в одном словаре, но, так или иначе, главное – появился в жизни мальчика учитель. Их ещё потом было немало на жизненном пути. Виктор Гаврилович абсолютно уверен, что именно через них Господь Бог помогал ему и даже напрямую спасал. В первый раз это случилось уже после окончания 10 класса при обстоятельствах не совсем обычных.

СУДЬБА УЧИТЕЛЯ

– Представьте захолустье, ниже которого не бывает. Электричество нам включили, когда я уже уезжал в Краснодар, причём свет был только в центре станицы, не у нас. Я прочитал в газете, что идёт набор в музыкальное училище, а мне в то время, в 49–50 годах, уже купили гармошку (мама продала бычка), я играл на свадьбах. С этой гармошкой после десятого класса и поехал поступать в музыкальное училище. Всё необходимое в поездку собирали соседи: кто мыло дал, кто ботинки… Приехал поступать, надо сдавать музыкальную грамоту, а я даже не знаю, что такое сольфеджио. «Вы окончили музыкальную школу?» – «А что, школы бывают ещё и музыкальные?» В общем, меня даже прослушивать не стали. Состояние моё было ужасным: я ревел, возвращаться ни с чем было стыдно. На вокзале поднялся на мост над железной дорогой, глянул вниз, думаю: жить не хочу… Тут подходит ко мне человек лет пятидесяти, спрашивает: «Мальчик, что с тобой?» Выслушал меня и говорит: «У нас тут есть ещё одно училище – музыкально-педагогическое, завтра подходи, я буду там». Это был Алексей Иванович Манжелевский, музыкант, преподаватель этого самого училища, впоследствии он стал моим учителем по дирижированию. Мои пятёрки по этой дисциплине и в училище, и позднее в консерватории – это всё он. Жаль, что рано умер.

А тогда, проведя ночь на вокзале с гармошкой под головой, уже утром я играл на ней фокстроты собственного сочинения – всё то, что исполнял на сельских свадьбах. И меня взяли – правда, без стипендии. Сказали: если выучишь музыкальную грамоту в течение года, у тебя она будет.

И он догнал сверстников, закончил училище хорошо. Виктор Гаврилович вспоминал, как приходилось ему выживать в городе без денег – ведь мама получала только палочки-трудодни. Всё, что она смогла, – это прислать 10 рублей на съёмное жильё. А жить как?

До конца 70-х годов, я помню, на столах в столовых хлеб лежал бесплатный. Никогда не останешься голоден, даже если без копейки в кармане. Это и выручило Витю, учащегося музыкально-педагогического училища. Чай за

5 копеек, столько же – картофельное пюре плюс хлеб на столе. Как-то раз кассир столовой, тётя Маша, заметила, что юноша никогда не берёт котлет. «У меня денег нет». Тётя Маша заставила Витю взять котлету, пюре посчитала, а котлету – нет. Так и пошло: если за кассой тётя Маша, котлету можно бесплатно взять… Как в этом узнаётся то лучшее, что было в советское время: взаимовыручка и доброе отношение друг к другу!.. Спустя пару лет, приехав в Краснодар, Витя зашёл в эту самую столовую и подарил тёте Маше цветы…

В общем, окончил училище Виктор хорошо. И по окончании его оставляли в нём работать. Он говорил, что хочет учиться в консерватории, ему ответили: поступай куда хочешь, но заочно. А он хотел ехать в Новосибирск. Что делать? Наверно, вспомнился школьный «алгоритм» решения нерешаемых проблем: снова написал письмо, на сей раз в «Правду», – и вопрос решился.

Интересно, что именно в это время, поступая в консерваторию, Виктор делал для себя ещё один важный выбор – между музыкой и… шахматами.

– Я с детства вёл дневники, в том числе шахматный, – рассказывает Виктор Гаврилович. – Шахматы стали моей страстью ещё в школе. Помню, когда мама меня посылала на базар что-нибудь продать, она говорила, за сколько я должен это сделать. А что сверх того, я мог оставить себе. Я на эти деньги купил шахматы. На собранное во время колядок выписал журнал «Шахматы в СССР». Играл во всесоюзных турнирах по переписке, составлял шахматные задачи и посылал в «Пионерскую правду». В 1954 году вышла книга «300 избранных партий Алёхина», и, когда узнал, что она появилась в книжном магазине райцентра, мы с другом отправились за ней. А это 25 километров. Встали рано-рано, а по морозцу туда было легко идти, но за день подтаяло, и обратно мы еле доползли. Я пришёл и рухнул – потом долго приходил в себя… В общем, увлечение было серьёзным. Однако надо было делать выбор, потому что шахматы, как и музыка, требуют человека всего. Не без внутреннего борения я выбрал музыку.

300 партий алехина

НЕОЖИДАННЫЕ ОТКРЫТИЯ

– В дневниках у меня есть запись о посещении в 1961 году последнего концерта Кубанского казачьего хора. В 1936 году по распоряжению Сталина коллектив был образован, а Хрущёв решил: зачем нам профессиональный хор, пусть лучше будет самодеятельность, тогда запоёт вся Россия. И упразднил более ста различных музыкальных коллективов. Но страна от этого не запела… Я именно тогда и решил, что вот выучусь и воссоздам хор. Только спустя много лет, когда стал работать в хоре, узнал, что история его начинается не с 1936 года. Выяснил в архивах, что родился коллектив на Покров Пресвятой Богородицы аж 1811 года.

Тогда он назывался Вой-сковым певческим хором в составе Черноморского казачьего войска. Его создателем был духовный просветитель Черноморского войска протоиерей Кирилл Россинский. Хор в казачьем войске изначально создавался как духовный коллектив. Главным делом его было пение в храме утром и вечером, на различных требах. Но пел он и казачьи песни. Служить в нём для певчих было большой честью и удачей – возвращаясь в свою станицу после такой школы, певчий с лёгкостью занимал место регента в церкви.

– Коллектив стал музыкальным культурным центром: начал пропагандировать казачью культуру, классические произведения, причём не только отечественные, но и зарубежные. Буквально через полтора года после основания хора появился оркестр – сначала духовой, а потом симфонический. Поэтому Кубанский войсковой певческий хор стали называть музыкантским хором. Глинка, Чайковский… Например, наш хор впервые в России в Екатеринодаре исполнил ораторию Гайдна «Сотворение мира». Представьте себе: скромный войсковой хор – и такой масштаб! В 1920 году, когда до Кубани докатились революционные события, из хора 22 человека ушли в эмиграцию. По приказу Троцкого в один год убрали памятник Екатерине и расформировали коллектив. Само слово «казак» стало запрещённым; если, к примеру, находили у вас что-то на чердаке, хранится папаха или что-то казачье – это расстрел.

Бывают странные совпадения, которые трудно назвать случайными. Одно из таких – назначение Захарченко худруком Кубанского хора. Решение об этом в недрах сов-учреждений было оформлено именно на Покров, 14 октября 1974 года, в день рождения дореволюционного коллектива! Тогда Захарченко был далёк от Церкви и не знал, что это за день. Не знал, что первой каменной церковью в Тамани, которую построили казаки, пришедшие на Кубань с Запорожья, был храм Покрова, что на Покров выносились все знамёна и регалии войска, потому что это был главный праздник черноморцев.

Захарченко повторяет: «Моя судьба сложилась так, потому что Господь Бог вёл меня и ведёт по сей день».

У ИСТОКОВ ХОРА

Песня «Распрягайте, хлопцы, коней» сегодня известна, наверно, у нас в каждом доме, её поют далеко не только на Кубани, но и в российских мегаполисах, и в северных деревнях. Мало кто знает, что эта казачья песня свою нынешнюю известность обрела в 1975 году, когда прозвучала в исполнении Кубанского хора на I Всероссийском смотре-конкурсе русских народных хоров.

А буквально за год до этого Захарченко принял коллектив – и совсем не в прекрасном состоянии. Это сейчас в нём артистов – певцов, танцоров, музыкантов – почти 150 человек, а тогда в хоре состояло 15 человек, уже целый год не было художественного руководителя, вместо оркестра остался один баянист.

Срочно закупили сапоги, приняли на работу ещё двух баянистов, подготовили программу. Приехали в Москву – а там все лучшие хоры страны, в том числе и хор Пятницкого. В ту пору в обязательную программу таких конкурсов включали песни о Ленине–партии–комсомоле. Представляя свою программу жюри и зрителям, Захарченко пошёл на отважный шаг – в то время как было принято официозом программу открывать, он поставил залихватскую «Маруся раз, два, три, калина…», принятую на ура. Тогда хор одержал безоговорочную победу.

* * *

– Десять лет вы работали главным хормейстером Сибирского хора. Была масса поездок в глубинку, вы записали тысячи народных песен, общались с людьми из глубинки. Что вам это дало?

– Я много ездил в экспедиции и по кубанским хуторам и станицам. Но русским меня сделала жизнь в Сибири. Потому что я там видел людей, живущих святой жизнью. Там едешь в деревню – на стол ставят хлеб с молоком: пей, ешь, угощайся, а любой человек – дорогой гость. Двери в деревнях не закрывали. Такая открытость и доброта! Я понял, что такое русская душа.

– А песни?..

– У каждого народа есть свой язык, вера, традиционная культура – это национальный оберег каждого народа, это его код. Естественно, на самом верху – вера православная, но все смыслы хранятся в культуре. Песни, пословицы, сказки – это всё установки, если хотите, заповеди, как жить народу, как Богу молиться, что ему делать в любые, самые страшные, перипетии истории. Народ ведь не сочинял песни, чтобы разлагать молодых людей, он сочинял их только в назидание. Люди сегодня не понимают и редко интересуются смыслом народных песен. Так называемое возрождение певческой культуры – оно больше вокруг музыки, напевов и так далее. Будучи десять лет главным хормейстером Сибирского русского народного хора, в фольклорных экспедициях я записывал не только старые песни, но и так называемые срамные частушки. Но даже в них нет матерщины! Народ слова не скажет в свою погибель, понимали предки, что мат – это оскорбление самого святого, Матери Божией.

Сам я роду-племени – черноморский казак. Казачество – плоть от плоти русского народа. Напомню: когда Запорожская Сечь была упразднена, большая часть запорожских казаков ушла в Турцию, другая часть так называемых верных казаков получила Кубань на вечное поселение и основала там 38 куреней. Все курени имели точно такие названия, какие носили в Запорожье. Я родом из станицы Дядьковской, основанной в 1794 году одной из первых, в просторечии Дядькивка, чисто украинское название. В ней поселились переселенцы из Приднестровья, а потом Полтавской и Черниговской губерний. Я, кстати, балакал (говор, очень похожий на украинский. – И. И.). По-русски мы говорили только в школе. Только когда приехал поступать в музыкальное училище, я постарался распрощаться со своим балаканьем – стал говорить по-русски.

РУССКИЙ ИЛИ УКРАИНЕЦ?

– Записывая песни на Кубани, я спрашивал: а кто вы по национальности, русские или украинцы? «Мы – русские», – отвечали мне. «Какие ж вы русские, вы по-русски говорить не умеете!» – «Нет, может, наши деды и были украинцами, а мы – русские». Или отвечали мне, чтобы найти какую-то середину: «Мы – кубанские казаки». Но никто не говорил, что они украинцы. Когда украинские фольклористы прочитали эти мои записи, то возмутились: как это так, люди, поющие украинские песни, называют себя русскими! Но я записал то, что мне говорили, не выдумывал. В Дядьковской все говорят сегодня только по-русски. Украинцы укоряют русских, что украинский язык стирается – и в этом есть большая доля правды. Это не политика такая, просто русские этого не знают и не чувствуют: ну и что, не балакаете, так говорите по-русски тогда. А ведь язык – это для народа тоже свято.

– Тут всё непросто, – не соглашаюсь с Виктором Гавриловичем. – Ваш Центр народной культуры опубликовал в 2010 году очень интересную работу Васильева о политике украинизации на Северном Кавказе в 20-е годы прошлого века. Оказывается, на Кубани по прямому указанию Москвы большевики предприняли попытку насильственного внедрения украинского языка в школы и в общественную жизнь. Цель была понятна: уничтожить всякую память о казачестве, сам его свободолюбивый дух. И люди сопротивлялись этому. Балакая на смеси русского и украинского, кубанцы всё же считали себя русскими. Доводы приводили вполне бытовые: украинский язык «грубый, мужицкий», а без знания русского языка в люди не выйдешь…

Когда я бываю на Украине, ко мне обращаются: «Говорите на украинской мове!» Но этот официальный украинский язык меня не трогает, я его не воспринимаю как родной. Шевченко я люблю, его язык тоже, а тот язык, что на телевидении… Об этом я им как раз на телевидении говорил. И вот один человек мне как-то звонит из Киева: «Смотрел о вас фильм, и вы там говорите, что “балакаете”, – я послушал вашу речь и понял, что это именно и есть мой родной язык, настоящий украинский, а что западенники из Львова придумали – это язык искусственный».

– Вы любите говорить, что песня – это душа народа. А если сравнить, как выразились русская и украинская душа через песню…

– Вот украинская песня, записанная в конце XIX века в станице Старонижестеблиевская на Кубани, на родине Георгия Концевича, одного из основателей Кубанского хора. Обратите внимание, какие смыслы в ней (Виктор Гаврилович поёт):

Прощай, мий край,
дэ я родывся,
Дэ пэрву жизнь свою узнав,
Дэ козаком на свит явывся,
Родной Кубани прысягав.
Дэ диды, прадиды служилы
У пользу русьскому Царю.
За Русь головы положилы,
Колы же нужна –
отдам свою…

Эта песня – как документ: вот они какие, запорожские казаки, были! Как в старину происходил приём в казаки? Об этом сохранились свидетельства. Спрашивали: а если тебя за веру православную колесуют, четвертуют или на кол посадят – готов ли ты к этому? Это поляки тогда так поступали. И вот ответ молодого казака: «Моего прадеда на кол посадили, моего деда, батьку и меня на кол посадите». Я украинцев знаю вот таких: которые за Русь головушки положили, выбирая самую страшную казнь для себя…

Здесь Виктор Гаврилович замолчал, и от полноты чувств на глазах у него блеснула слеза.

Спустя пару минут он продолжил:

– Поэтому когда под видом украинцев подают всяких там пасторов вроде Турчанинова – простите, это не украинец. Готовы ли турчаниновы или яйценюки присягать так, как их предки, или только о деньгах и власти думают? Украинцев я знаю другими. И даже эта бесшабашная готовность украинцев хватать и стрелять – легко сказать, что это просто бесовство, а нужно посмотреть, где корни этого. Поэтому не надо говорить, что русские понимают всё, что творится на Украине, а украинцы, такие-сякие, не понимают ничего. Русские в отношении того, что происходит на Украине, понимают так же мало, как и украинцы о русских, – запутались все.

– Всё же, наверно, о душе народа больше могут поведать лирические песни…

– Если с точки зрения музыки, напевов, то украинская музыка, обобщённо говоря, вся в миноре. У неё такой грустный лад. Вот, скажем, русская народная песня «Степь да степь кругом». Трагическая песня – в глухой степи замерзает, прощается с жизнью ямщик. Но песня – в мажорном звучании. «Вечерний звон» – тоже. На Украине эти же самые песни – только в миноре. О чём это говорит? О том, что народ Украины прошёл через какие-то большие испытания и трудности. Украинская песня – плачущая, рыдающая.

– Наверно, это связано с особенностями духовности народа…

– Действительно, у украинцев с русскими много различий и в культуре, и в песне.

Например, хотя Пушкин «наше всё», я не могу представить, чтобы в домашней божнице стоял бы портрет Пушкина. А у украинца портрет Тараса Шевченко – запросто. И всё же я считаю, что мы единый народ.

– А в чём наше единство?

– Единство, прежде всего, в вере. Поэтому, чтобы нашему народу устоять, важно сохранить веру. Русь святая, храни веру православную, в ней же тебе утверждение!

«НЕВЪЕЗДНОЙ»

– В 2013 году ваш хор приготовил «музыкальное приношение Украине» из четырёх дисков. Тем не менее теперь вы на Украине «невъездной»…

– Я записал на Кубани много украинских песен. Как раз наше «музыкальное приношение» состоит из народных украинских песен, записанных мною на Кубани и мною же обработанных. Один из дисков на стихи украинских поэтов – Тараса Шевченко, Леси Украинки, Олёны Пчилки… Когда началось это там, на майдане, мы ж выступили в Крыму – как не поддержать народ, возвращающийся в свою семью, мы это просто не могли не сделать! И пошли в адрес нашего хора, в мой лично адрес самые злые кощунственные слова, страшные угрозы порубать всех. И я попал теперь в список тех, кто объявлен врагом Украины. Как пойдёт всё дальше – надо размышлять. Думаю, это надолго. Пусть Господь Бог попускает, но попускает Он не просто так. Однако в любом случае украинские песни мы пели, поём и будем петь, пока будем жить на этом свете.

– Вам часто доводилось гастролировать на Украине?

– В Киеве мы были бессчётное количество раз. У меня награды Украины есть, в том числе церковные, ордена, звания. На Крещатике пели в дни 1025-летия. Мне кажется, 200 тысяч человек присутствовало. Ощущалось удивительное братство. Мы пели там украинские песни, пели наши песни; не было такого, что вот зачем тут русские песни петь, геть. Кто бы мог тогда сказать, что меньше чем через два года будет такая

война. Русские люди собирают деньги на войну с Новороссией и идут туда с оружием «защищать Украину» – это же надо до такого дойти! Как всякая гражданская война, пусть и под лозунгом защиты родины, – это самоистребление народа.

– Вот вы говорите – единый народ, семья. Но в семье поссорились и помирились – никто же во время ссоры не берёт ружья, чтоб палить друг в друга. Значит, к такому озлоблению были какие-то предпосылки…

– Конечно, всё это не возникло враз. И с этим злом, ненавистью мы встречались. Расскажу такой случай.

Silver_medal_1812_aversКак известно, Кубанский казачий хор побывал на всех континентах, ещё и не по разу. В 1993 году судьба забросила нас в Австралию. Там мы гастролировали почти четыре месяца, проехали все шестнадцать штатов. Там есть удивительные батюшки, любящие Россию. Например, в Мельбурне живёт отец Михаил Протопопов, благочинный нескольких штатов, очень известная личность. Помню, мы были у него в гостях и я спросил: «Верно ли, что в память Отечественной войны 1812 года была выпущена медаль с надписью: “Не нам, не нам, но имени Твоему”»? А у него в коллекции, оказывается, такая есть – и он показал мне. Какой замечательный пример нам! – победить в великой войне, но не считать это своей заслугой. Разглядывал я медаль и думал: ну, написал музыку я, хор создал – и что, я великим стал? – нет! Сами по себе мы остаёмся маленькими людьми, но то значимое, что мы имеем, принадлежит Господу Богу…

Silver_medal_1812_reversНо вернусь к нашей поездке. В Австралии ко мне обратилась украинская диаспора: очень хотим пригласить Кубанский хор в полном составе в гости. А мы: конечно, это ж наши братья! Собрались человек 80 и поехали к ним. Приезжаем, заходим. Вижу: столы накрыты, какие-то бутылочки там, встречают. Здороваюсь, а мне: «Чому росийською мовою розмовляете?» И насторожённо так смотрят на нас. Я: «Ну а как иначе, мы же в России живём». – «А вы что, не украинский хор?» Я говорю: «Нет, мы поём украинские песни, но живём в России. Сам я украинский язык знаю, но на Кубани мы балакаем, а не говорим на украинском языке». Смотрю на их лица – мрачнее не бывает. Мы стоим, они стоят. Присесть не приглашают. Ну что – поворачиваться да уходить? И тут меня осенило. Я говорю по-украински: «Слышал, что украинцы – самые певучие люди, а ну-ка, запевайте украинскую песню!» Они начали петь, но кто в лес, кто по дрова. Я им говорю: так вы не украинцы, они так не спевають. У украинца песня в душе, а у вас её нема. Обращаюсь к своим: а ну-ка, москали, вставайте, покажем. А у нас в хоре голоса такой силы… И мы как начали петь песню «Спы, Тарасэ, батько ридный» – через две минуты по всему залу послышалось хлюпанье, кто-то в голос заревел. После исполнения песни к нам подошли уже другие люди, сказали, что, мол, мы ничего такого не имели в виду, проходите, всё хорошо. Мы сели за стол, что-то говорили. В завершение встречи нашим хористам стали какие-то книжечки вручать. Смотрю: Шухевич. Открываю, читаю. Враг номер один для украинца – москаль. Враг номер два – жид. Утопим москалей в жидовской крови. Я оцепенел, закрыл книжку. Потом мы эти книжки повыбрасывали, а нам русские эмигранты рассказали, что в гости мы попали не к украинцам, а к бывшим галичанам. Они настолько яростно ненавидят всё русское, что мы, если слышим украинскую речь, переходим сразу на английский во избежание конфликтов. Этот случай остался в моей голове как что-то такое страшное. Мы потихоньку стали его забывать, хотя какой-то осадочек всё же остался. И только когда на Украине показался майдан, мы вспомнили: да всё это мы уже видели и слышали!

– Да, двадцать лет назад «великим украинцем» с огромным отрывом её жители признавали Шевченко, а пять лет назад, когда бывшие эмигранты вернулись в Незалежную вместе со своими ценностями, на третьем месте в голосовании был уже Бандера, а на 12-м – этот самый Шухевич…

– Точно так же было и в Канаде. То есть народ разделяют, и не сегодня это началось. Какие-то самозванцы, сектанты, униаты, вышедшие на майдан с иконами и хоругвями, – они разве за веру христианскую?.. А в последнее время появился ещё один такой типаж…

Мы приехали в Киев, я готовлюсь к концерту, и тут заходят ко мне люди – живут на Украине, а сами с Кубани. «Я рад землякам – говорю, – слава Господу Христу, что зашли». «Це Бог-то не наш, – отвечают мне, – этого Бога нам жиды подкинули…» И как вот на таких реагировать?

(Окончание беседы – в следующем номере)

Добавить комментарий