Владимир Николаевич Крупин

В наступившем году многих будем поминать, юбилеи… 14 марта исполнится десять лет, как нет с нами Валентина Распутина. О нём, конечно, помнят. Привела судьба в его музее побывать. Хотя музей не в бывшей квартире русского писателя, а в специально отведённом замечательном деревянном доме в самом центре Иркутска. Вроде всё по-человечески, уважительно, а всё равно тоскливо. Ходил памятными улицами, по набережной Ангары, через речку Ушаковку к Знаменскому монастырю, к захоронению, увенчанному мраморным крестом. Неужели уже десять лет его нет? Да, не врут календари, десять. А кажется всё время: зайду к нему на Староконюшенный, чаю попьём и пошагаем в Союз писателей на Секретариат. И там чаю попьём.

Открыли только что памятную доску на доме, в котором он жил. Малюсенькая, даже обидно. Да разве память измеряется досками – она в сердцах. Бывая на встречах с читателями, убеждаюсь с радостью, что знают читатели его повести и рассказы, его статьи в защиту России, её истории, недр, нравственного состояния.

И всегда с ним было радостно. А сколько ездили по стране и по всяким другим странам. Необычайно крепкий физически, он перенёс два тяжелейших нападения: одно в Красноярске, другое в Иркутске. Всё перенёс. И какой лёгкий и приветливый был в общении. Как безразличен был к почестям, как стеснялся публичных похвал, как ничего не умел говорить в угоду кому-то.

Портрет Валентина Распутина. Художник Илья Глазунов. 1987 г.

Уж, казалось, на какие этажи взлетел: и славословия в литературе, и должности высокие, государственные – депутат Верховного Совета, член Президентского совета. А остался всё таким же, из приангарской деревни Аталанка. Сибирь любил беспредельно. Словесный памятник ей воздвиг – книгу «Сибирь, Сибирь…». Это же надо было всю земельку сибирскую исходить, излетать, изъездить.

А какие терпел нападки! Помню и плакаты, несомые на митинг на Лубянку: «Антисемита Распутина долой из Президентского совета!». Сам видел. Рассказал ему, а он засмеялся: «Надо слоновью шкуру на себя надеть, вот и всё. Не прошибёт».

А как он чисто и аккуратно, при этом быстро, брал ягоды – не догнать. Например, на Ольхоне. Рыбу ловить не любил, хотя его всегда звали: и Глеб Пакулов, и Альберт Гурулёв. «Я в детстве наловился. Так тогда это была необходимость, еды не хватало. А сейчас зачем?» Однако однажды дрогнул и поехал на зимнюю рыбалку. Но даже и лунку не сверлил. А рыбаки посидели у лунок, посидели, помёрзли, замёрзли да и пошли греться. А Валя взял оставленную кем-то удочку, опустил леску в лунку и… потащил! Хариус! Да вслед и другой, и третий. Накормил друзей-рыбаков байкальской ухой. Кстати, каждый раз, будучи где-нибудь в Европе, обязательно покупал, потом раздаривал рыбацкие приспособления: крючки, лески, поплавки.

Болезни мучили его. Лежал в больницах и в Москве, и в Иркутске. «Прилетаю домой, неохота лечиться, стараюсь жить в своём нездоровье, потом всё равно прижимает. Приходится идти к врачам. Они: “Нет, вас не так и не тем лечили, мы вылечим”. А я что? – подчиняюсь. Валят на койку. Там капельницы, уколы. Возвращаюсь в Москву, а московские врачи: “Нет-нет, зря вы им поверили, вам надо то-то и то-то”. Снова в палату». Иногда одна таблетка, один укол стоили несколько тысяч рублей. Как тут упрекать его за то, что получил премию Солженицына.

Десять лет, как нет на земле Валентина Распутина, а память о нём такая, будто он рядом. Вот он гребёт длинными вёслами лодки на озере в Финляндии. Вот мы стоим на палубе катера, идём от материка на Ольхон. Вот люди на встречном катере узнают Распутина, сигналят, приближаются, передают ведро свежей ухи, а на самом Ольхоне готовится на костре, на рожнах-распялках дивное блюдо: омуль по-байкальски. Вот Валя моментально разводит костёр, а вот прячется в каком-то президиуме за спины впереди сидящих. Вот аккуратно добавляет курильского чая в чай индийский, а вот объявляют его выступление в Колонном зале Дома Союзов и он выходит на трибуну…

Квартира их в Москве – таков удел москвичей из не-москвичей – была проходным двором. Но всё же мы, русские люди, по праву первородства, живущие в Москве, исповедуем народную мудрость: «Кого Бог любит, тому гостя пошлёт». Распутиных Бог любил особенно – дом их всегда был полон. Светлана Ивановна, терпеливая спутница жизни непростого мужа, держалась исполнением этих слов.

Два главных события его жизни были: крещение в православие в Ельце и присутствие на схождении Благодатного огня в Иерусалиме. Счастлив я, что присутствовал и там, и там.

А три самых мучительных события: гибель сыночка, гибель доченьки Маруси и уход венчанной жены Светланы. Он любил Марусю и всегда старался ей что-то привезти из поездок за рубеж. Ещё в 70-е, улыбаясь, рассказывал: «Спрашиваю: “Что тебе привезти?” – “Стихи о Ленине”». Потом, помню, улетали с ним в Тунис по приглашению Ясира Арафата. В Шереметьево провожали жена и дочка. Опять спросил, что привезти. Дочь сказала: «Сапожки с застёжками». Света строго поправила: «Купи ей самые простые». Маруся смолчала. А когда уже пошли на паспортный контроль, подбежала и что-то отцу сказала. Оказывается, просьбу свою подтвердила: «С застёжками, с застёжками». Конечно, искал. И нашёл.

Мы, мои современники, видели расцвет русской литературы. Именно расцвет. У нас совершенно не понимают разницы меж расцветанием и процветанием. И постоянно слышишь пожелания: «Желаем вам процветания». А ведь процветание – это конец цветения. Всё, процвели цветочки. Нет, надо желать расцветания. И оно в русской литературе ХХ века было. Не в начале его, не в оккультности так называемого серебряного века, а во второй его половине.

Будем надеяться, что теперешние военные действия не только вернут в Россию русские земли, но и возродят понимание властями и народом того, что без литературы общество становится лёгкой добычей бесовщины.

Последняя книга Валентина Распутина называлась «Эти 20 окаянных лет». Совместно с журналистом Виктором Кожемяко писатель дал чёткую оценку произошедших и происходящих в мире событий. Сердечной болью писателя полны страницы: умирают старухи, сгорают избы, затапливаются жилища. Плодятся нищета и сиротство. Разврат становится нормой. А СМИ всё делают для понижения уровня нравственности. Разворовываются народные достояния. Ведь, по сути, они даже не столько народные, сколько Божеские. Вода Байкала, чья она? Сибирский газ? Нефть? Каменный уголь? Лес? Но что теперешним насельникам России до этого.

И кто на Святой Руси скажет обо всём этом, кто, кроме русских писателей?!

А ещё помню, как мы ночью первого осеннего полнолуния шли по полю Куликову. У колонны Димитрия Донского остановились. Звёзды теснились в небесах. Будто скопились именно над этим святым полем Куликовым.

Валя всегда больше молчал, чем говорил. А чтобы похвалить себя или погордиться чем-то – упаси Бог. Только, когда уже в Москве, в алтаре Храма Христа Спасителя, нам показали памятную доску с фамилиями членов первого Совета по возрождению этой православной святыни, Валя сказал: «Да, ради этой надписи нам стоило жить». В этом храме его потом и отпели.

Подобно старухе из рассказа «В ту же землю», он и сам ушёл в ту же землю. В свою, в сибирскую, в русскую. А за три дня до ухода из земной жизни Валя исповедовался и причастился. Эти Таинства свершил иеромонах Заиконо-Спасского монастыря Иоасаф. Был христианином и ушёл по-христиански.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска