Грустный художник Август нехотя взял кисть и окунул в желтизну. Первые планирующие над землёй жёлтые листья – они как первая седина у человека. Вроде бы молодой и бодрый, но что-то стальное и прощальное появилось в волосах. Скоро осень.

В Дивееве много людей. Непривычно много для этого времени. Вроде и праздники, торжества по случаю обретения мощей батюшки Серафима прошли, и палаточный лагерь для паломников свернули, но улицы и переулки заполнены машинами, к раке с мощами в Троицкий собор две длиннющие очереди. По Канавке Божией Матери идут сплошным потоком. В основном женщины. Кто-то разувшись, кто-то с чётками, кто-то с больным ребёнком или престарелым родственником.

Движет людьми напряжение общей тревоги: что происходит с Россией, каково будущее Отечества? Около частного дома, что возле Канавки, буровая на базе машины «Урал» сверлит землю: делают скважину на случай возможных проблем с водоснабжением. По улице едет на велосипеде инокиня в летящем по ветру белом апостольнике. Сизый голубь садится у креста с барельефом Богородицы, что завершает Канавку.

Подходит женщина:

– Батюшка, вот записочки, помолитесь у престола. А ещё можно вопрос? Под Курском страшные события, а я, кажется, достигла бесстрастия, говорю себе: «Господи, на всё Твоя Святая воля», – перекрещусь и ложусь спать.

– Это не бесстрастие, это окамененное нечувствие. Представьте себе, что в 3.30 утра вы просыпаетесь от разрыва снарядов, от треска горящих крыш, от криков и стонов, от воя собак. Под вами ходуном ходит кровать, и вы не знаете, что происходит. А рядом ребёнок в кроватке, за стеной больная престарелая мать… И вы не знаете, что делать, кого спасать в первую очередь. Более ста тысяч эвакуированных, а потерявшихся и пропавших без вести не сосчитано. Самый маленький из пропавших – младенец 11 месяцев. Самый старший – старик, 101 год ему. А сколько осталось в оккупации?

Женщина плачет.

– Простите, простите меня!

Уголком косынки вытирает обильные слёзы. Дотрагиваюсь до её головы:

– Плачьте о них. О всех, кто попал в эту беду: бездомных, голодных, больных, оставшихся без крова и средств к жизни, потерявших родных и близких; о солдатах, взятых в плен, брошенных командирами, раненых, отчаявшихся и запуганных. Молитесь и плачьте!

Подхожу к назначенному месту, где меня уже ждёт хороший знакомый Николай, подполковник, приехавший в отпуск с фронта. Обнимаемся. Говорим о войне. Подразделение его должно наступать, но потери так велики, что окопались и перешли к обороне. Рассказывает:

– С их стороны куча беспилотников, а у нас даже для разведки не хватает. В туалет ходим ночью, так безопаснее, хотя «птички» оборудованы тепловизорами, которые даже в блиндаже могут увидеть. Жена меня жалеет: «Ты стал какой-то деревянный, по ночам кричишь». Как не кричать, когда не знаешь, где враг. У соседей весь артиллерийский расчёт из семи человек ночью положил упырь и ушёл на ту сторону. Оказалось, родом из Львова. Контракт подписал в Москве. Куда оперативники смотрят? Прислали молодого лейтенанта, только что окончил училище. Горяч и смел, но, представляете, даже не знает, когда Великая Отечественная началась!.. Благословите! Мне через два дня уже в Новочеркасске надо быть. У человека на войне есть два права, которых нет у мирных жителей: право убивать и право быть убитым. А так – ничего, воюем. Господь не даст испытания не по силам. Времена не выбирают…

– …в них живут и умирают! – заканчиваю я слова поэта. – Прекрасно, если умирают со Христом, потому что с Ним и воскреснут!

Благословляю, обнимаю и говорю, что не забуду его в молитвах, что Господь неотлучно с ним.

Возвращаюсь домой и, не доезжая села Михеевка, вижу на обочине возле съезда на просёлочную дорогу знакомую бежевую, побитую временем и дорогами «шестёрку» Никиты Галахова. Торможу. Сам он сидит метрах в пяти от машины в тени деревьев на раскладном туристическом стульчике и грызёт травинку. Очки в дорогой оправе с лимонного цвета стёклами. «Так, – говорит, – веселее на мир смотреть». Колоритная личность. Родом с Западной Украины, откуда в начале перестройки с матерью уехал на Нижегородчину, – уже тогда там чувствовался накал антирусских настроений. Высокий, крепкий, слегка ироничный и весьма не глупый, он так и не женился. Жил с матерью в семейном общежитии. В начале 90-х часто ездил в Москву в поисках работы и пропитания. Как он сам рассказывал, приходилось по ночам спать в парке, забравшись в большой полиэтиленовый пакет и зарывшись в палые листья. Днём продавал газеты, столовые наборы, пирожки, сигареты – кто что даст из мелких оптовиков. Вечером получал проценты, ужинал и шёл в парк к своей куче листвы. Перепробовал множество работ. Одно время работал на детекторе лжи – «полиграфе» – в одном из банков Москвы, который имел какое-то отношение к ФСБ. Когда началась СВО, сотрудники ходили из кабинета в кабинет и непринуждённо перекидывались замечаниями о перспективах операции. Все были уверены, что к 8 Марта всё закончится, они сядут за столы, откупорят шампанское и поднимут бокалы за женщин…

Потом Никита перешёл на другую работу, учился в семинарии, но ушёл и оттуда. Одно время был водителем у нашего владыки, возил секретаря епархии, потом курировал изготовление епархиальных просфор. Имея характер вольный, не любил дисциплину, а потому и не задерживался подолгу ни на какой службе. Милым делом для него было выезжать на природу, ставить палатку и жить в уединении, выуживая мелких окуней для ухи, в которую ещё добавлял купленную в магазине рыбу.

Выхожу из машины. Он встаёт, протягивает руку.

– Добрый день, Никита! Привал у дороги?

– Жду, отец Михаил!

Вопросительно смотрю на него. Он показывает глазами на кусты. Из них торчат босые ноги в пластиковых грязных тапочках.

– Еду из Дивеева, смотрю, а от просёлка ползёт на проезжую часть некое существо. «Дело плохо, – думаю, – раздавят шальные колёса». Остановился, наклонился. Пьяный в зюзю дядька. Попытался оттащить подальше от дороги. Ещё люди подъехали, помогли. Собираюсь ехать дальше – смотрю, а он снова к дороге ползёт. Плохо дело! Скоро стемнеет. Точно раздавят! Ещё раз оттащили в кусты. «Помираю! Сердце останавливается! – говорит. – Довези до “Пятёрочки”». Хотя я и не слабак, но поднять такое туловище не могу. Здоровый дядя, да и ногу, похоже, подвернул. Жду, когда в себя придёт или кто подъедет и поможет. Садитесь!

Никита достал из машины ещё один стульчик. Я сел, ощущая во всём этом какую-то одну общую вселенскую глупую нелепицу.

– Батюшка, а ведь не бывает случайностей! Хотел вас увидеть, вопросов накопилось. Как вам события в Курской области?! Опять проглядели, опять не увидели! Опять не оказалось машины ДПС, как возле злосчастного «Крокуса»! Точно так же «не увидели» 200 дивизий вермахта у наших границ в 1941-м. Мини-аналогия. Где отряды гражданской обороны? Где надолбы вдоль границы? Говорил намедни с одним генералом в отставке. Настоящий боевой генерал, а не эти шуты из генштаба. «Я предлагал тем, кто “наверху”, создать бригады теробороны из бывших офицеров, ветеранов, бойцов, которые прошли “горячие точки”, – говорит мне генерал. – Не просил денег. Всё на добровольной основе. Отказали! Не нуждаемся! У нас всё под контролем! Конечно, под контролем! Ведь десять лет назад уволили из рядов Вооружённых сил более ста пятидесяти тысяч офицеров. Это о чём-то говорит!»

Вот и я – не стратег и полководец – думаю, что уже в 2014-м, имея оперативное преимущество, можно было изменить всю ситуацию на Западе, взять под контроль Киев во время безвластия, остановить безумие майдана и учредить нужное нам правительство. Но Повелитель серы и тьмы сказал – стоять! Нужна большая кровь! Нужна большая и многоцелевая ширма для прикрытия главных событий.

Помните, как освободили «азовцев», хотя грозились предать громогласному международному трибуналу? Им ещё и мобильники вернули, извинившись и, наверное, земно поклонившись. Уже тогда я понял, что вся эта затея с «операцией» – хороший маркетинговый ход. Войну нужно продать и подать людям в наивыгоднейшем свете. Для этого нужен страх, ненависть и боль. «Азовцы» хорошо могут подать именно эту мотивацию. Наша прихожанка, ещё до войны приехавшая к нам из Донбасса, сказала: «“Зверей” не жалко, жалко простых ребят, которых кидают на убой». Но «звери» нужны, это дрожжи войны.

Жаль людей! Жаль детей! Думаю иногда, глядя на играющих детишек, что жестокий и грубый мир совершенно не приспособлен для них. Мир этот высасывает ребёнка, калечит, превращает или в забитую, потерявшую ко всему интерес особь, или в чудовище с чёрными глазами, в которых отблески подземного огня. М-да… Одиночество и богатое воображение рисуют самые неожиданные картины, – грустно высказался Никита на свой счёт.

Немного помолчав, мой собеседник продолжил:

– Как-то ребята дали посмотреть ролик о приготовлении кошерного мяса. Жутко и отвратительно! Корова или тёлка обездвиживается, особые люди – резники – делают последовательные надрезы, выдавливают кровь из живой скотины, прохаживаясь по туше, пока всё не стечёт. К чему я это? Несколько раз в случайных передачах слышал о тактике «тысячи порезов», которая будет использована или уже используется врагами против России. Догадываетесь, о чём я? Бжезинский, если не ошибаюсь, как-то сказал, что для создания Мирового правительства нужны войны, голод и эпидемии. А ещё сказал, что «новый мировой порядок будет построен против России, на руинах России и за счёт России». Почему Курск? Там АЭС, захват которой позволил бы вести переговоры на любых условиях.

С самого «верха» как мантра звучат слова о «красных линиях», пересечение которых приведёт к ответу сокрушительной силы. Я так и вижу владельца заветного чемоданчика с красной кнопкой… Тут один депутат Госдумы сообщил, что генералы Минобороны прикарманили 11 триллионов рублей. Это выяснилось, когда война идёт уже почти три года. Любознательные математики подсчитали, что для перевозки 11 триллионов рублей, упакованных в 5-тысячные купюры, нужно 37 крытых ж/д вагонов. Одиннадцать триллионов – это 3 700 истребителей СУ-57, 11 миллионов ударных БПЛА «Ланцет-3». Вместо этого армию всем необходимым обеспечивают рядовые граждане России – с миру по нитке… Почему до сих пор действуют мосты через Днепр, речные и морские гавани, узловые железнодорожные станции, известные бункеры администрации, Верховной рады, все военные штабы в Киеве, все министерства, центры связи, комплексы СБУ, МО, ГУР? Где «рельсовая война», где рейды в тыл противника?

В Бразилии разбился пассажирский самолёт, погиб 51 человек. В стране объявлен трёхдневный траур. У нас гибнут тысячи мирных жителей, а между тем никто траура не объявлял даже на день. Высокопоставленный военачальник с лицом мертвеца докладывает в первый день курской трагедии Президенту, что в Курской области враг остановлен, и эта наглая ложь транслируется по всем каналам. Эвакуированных больше ста тысяч. Это катастрофа, которой не знала страна со времён Великой Отечественной. Но никто не наказан, не арестован и даже не застрелился. Впрочем, эти, скорее всего, и с пистолетом-то обращаться не умеют.

Очень дозированно подаётся патриотизм, словно сценаристы смертельно боятся разбудить народное самосознание. Как приглашают на бойню? Вон я смотрю на объявления: всюду о хорошем заработке, достойном настоящих мужчин. Даже по православному каналу вот такое округлое приглашение в военкомат: «Время для важных решений». Каких решений? Что за бредовая оскоплённая мотивация? И в первую очередь уходят и погибают лучшие русские люди, пассионарии, которых невозможно переформатировать…

Никита бросает взгляд на кусты, на грязные сланцы, пришедшие в движение, и хочет ещё что-то сказать. Прерываю его:

– Никита, дай мне твои очки.

Снимает и даёт мне.

– Как прекрасен мир в этих очках! Снимать не хочется. Угораздило же нас родиться в России!

Никита непонимающе посмотрел на меня. Глаза его без очков прищурены, а брови трагически приподняты домиком, как у Пьеро.

– Угораздило родиться на Голгофе, понимаешь, Никита? Многие смотрят с ужасом и говорят: нам это надо? Неудобное и неуютное место. И валят кто куда. Россия – место, непригодное для нормальной человеческой жизни, как её понимают большинство людей планеты Земля. Нормальная жизнь – это когда мягко, сыто, приятно, тепло и весело. В России если такое и бывает, то не для всех и на относительно короткий период.

Знаешь, Никита, всё то, о чём ты сказал, тяжело слышать даже верующему человеку. Но надо знать одну непререкаемую вещь: однажды мы должны будем расстаться и с Родиной, и домом, где живём, и самыми родными и близкими нам людьми. Ничего не возьмём! Даже последний глоток воздуха останется здесь, в атмосфере земли.

Горько и почти невыносимо, когда это расставание будет растянуто во времени, будет сопровождаться тотальным предательством политиков, депутатов, властей и близких, всеобщей смутой, зрелищем того, как в муках гибнут твои любимые. Всё это много раз было в истории нашей многострадальной Родины. Это может повториться и завтра. Пусть так! Вот мы преданы, обмануты и снова брошены в «терновый куст». Россию тащат на Голгофу, на Крест. В который раз. И со всех сторон толпа воет: «Распни её, распни! Да так, чтобы больше не воскресла!» Но главное в нашей жизни – разобраться в смыслах: ради чего ты живёшь и ради чего умираешь. Мы – свидетели и участники столкновения двух миров, двух цивилизаций: света и тьмы, Бога и сатаны. Это не территориальное деление. Это разделение в области духа. Если смотреть на всё это только в категориях земных, мы утонем в подробностях и хитросплетениях имён, фактов, догадок, прямых совпадений. Всё сказанное тобой лежит на плоскости бытийных и материальных представлений. И на этой плоскости всё это может «иметь место быть». Ты ведь человек верующий, в семинарии учился?

Никита кивнул.

– Значит, понимаешь, что надо включить третий вектор измерения – высоту и глубину. Учение Христа неприемлемо для рационального сознания. Он предлагает жить по законам, от которых оторопь берёт. Любите врагов ваших! Это как понять, как принять? Христа не заподозришь в излишней весёлости, но однажды Он говорит и с утверждением повторяет: радуйтесь и веселитесь! Для внешнего человека эти слова будут прямым указанием на грядущий праздник, юбилей или день рождения, на что угодно, но только не на то, что Христос имеет в виду. Он же говорит о радости от злословий, боли и смерти за веру в Него, за Имя Его. Он говорит о Голгофе.

Дьявол – великий мастер иллюзий. Он может дать любое наслаждение материального, а теперь и виртуального цифрового мира. Всё это он предлагал Христу в пустыне, и Тот отверг это как изначальную ложь и искушение. У дьявола нет ключей от вечности. Он действует только в настоящем. А что есть настоящее? Фантом.

В советское время был снят приключенческий фильм «Земля Санникова». Там есть песня с запоминающимися словами: «Призрачно всё в этом мире бушующем, есть только миг, за него и держись. Есть только миг между прошлым и будущим – именно он называется жизнь…» Можно ли держаться за миг? Конечно нет! Поэтическая метафора. Бесконечность открывает Христос: или блаженную, или мучительную. Весь видимый и ощущаемый нами антураж окружающего мира – способ определиться, с кем ты: со Христом или с дьяволом. Чем заканчиваются все заговоры против Бога – гадать не надо. Надо только потерпеть и претерпеть всё, что будет ниспослано Господом. «Претерпевший до конца – спасётся»! Скажу больше: мы, православные христиане, самые счастливые люди на земле. В советское время очень популярной была песня «Птица счастья», которую исполняли ВИА «Здравствуй, песня» и Николай Гнатюк:

 Птица счастья завтрашнего дня
Прилетела, крыльями звеня.
Выбери меня, выбери меня,
Птица счастья завтрашнего дня.
Сколько в небе звёздном серебра,
Завтра будет лучше, чем вчера.
Лучше, чем вчера, лучше, чем вчера,
Завтра будет лучше, чем вчера…

Скажу честно, это самая что ни на есть православная песня, хотя в ней ни слова о Боге, о Христе, о вере. Почему завтра будет лучше, чем вчера? Да потому, что каждый день приближает неминуемую встречу со Христом. А потому завтра лучше, чем вчера, лучше, чем сегодня. Какие бы события ни происходили в мире, в нашей стране, какие бы бури ни витали над нами, сколько бы иуд ни собиралось кучками и поодиночке, чтобы вершить своё чёрное дело, им не отменить завтра, не отменить нашей встречи с Горним Миром, где нас ждёт вечная Любовь и вечная Красота.

…Лежавший в кустах начал приходить в себя. Поднял руку, приподнялся. Грязный весь, лицо в засохших коростах, весь ободранный и испачканный придорожной пылью, мочой разит. Увидев нас, заговорил. Сам из Самары, приехал к батюшке Серафиму горем поделиться: восемь погибших бойцов привезли в город, четверых он лично знал. Зовут Андрей. Послушничает по монастырям. Из последнего выгнали, потому что вошёл в конфликт с благочинным, который бил трудников. До этого 11 лет в Самаре обучал подростков единоборствам. С кем-то в Дивеево напился, не помнит с кем, не помнит и как на трассе очутился. Документы и деньги при нём. Почему-то верю ему. Терминологию церковную знает, разговор связный, ни единого матерного слова. Надо добраться до магазина – «а то сердце заходится, вот-вот выпрыгнет».

Поднимаюсь, протягиваю ему руку. Встаёт и Никита. Отдаю ему очки. Передо мной вновь самоуверенный и твёрдый в решениях молодой человек:

– Отец Михаил, не напрягайтесь! Вы только чуток поддержите, а я сам его до машины доведу и усажу.

– Не может быть! Не может быть! – бормочет Андрей и идёт прихрамывая.

– Что «не может быть»?

– Что есть ещё люди, которые на дороге не бросят!

– Слава Богу, есть!

Андрей и правда исполинского роста, метра два. С трудом усаживается в машину.

Покопавшись во внутреннем кармане куртки, Андрей протягивает мне листок:

– Это было в кармане погибшего моего друга. Возьмите, батюшка, вам пригодится.

– Никита, – говорю, – довезёшь его до «Пятёрочки», а там узнай, куда ему дальше. Помоги, если что. Держи денежку!

Никита отмахнулся:

– Всё есть, не беспокойтесь. Телефон у вас прежний? Отзвонюсь!

Разворачиваю листок:

Умирал солдат, как говорится,
Без ненужных фраз и медных труб.
И гуляла пьяная столица,
И домой разъехалась к утру.
Облаков плыла по небу вата –
От земли до самых райских врат.
И спросил апостол у солдата:
– За кого ты воевал, солдат?
И солдат, убитый под Донецком,
Протянул апостолу в горсти
В крóви и поту рисунок детский,
И услышал голос:
– Пропусти!

…Вечереет. Еду домой. Звонит знакомая, которая занимается помощью фронту, – объединила группу женщин под названием «Жизнь». Это те самые Элизы из сказки Андерсена «Дикие лебеди», которые, не щадя рук и сил, плетут изнурённым братьям своим спасительные «рубашки из крапивы» – маскировочные сети, шьют разгрузки, маскхалаты, льют окопные свечи.

Отвечаю на звонок.

– Батюшка, помолитесь о новопреставленном Александре. Дедушка из Курской области. Мне позвонила близкий друг, волонтёр, они эвакуируют людей из приграничья. Дедушка 98 лет. Слабенький. Несут на носилках. Он плачет, хватает их за руки своими тоненькими руками: «Детоньки мои! Что же это происходит? Я под Прохоровкой бил этих гадов, фашистов, а теперь они снова здесь! Прогоните их! Умоляю вас! Что хотите делайте, но прогоните!» До больницы не довезли. Умер от инфаркта. Представляете? Спустя столько лет вражья сила скосила его!

Еду в закатном свете по улицам. Магазины, парковки, машины, «шаурма» на каждом углу, смеющаяся молодёжь, мороженое, дым спайсов, оглушительный рэп из сабуферов. Словно ничего и не происходит в мире. Словно не вершится вселенское горе. Больно!

Захожу на кухню, взгляд падает на образ Казанской Божией Матери. Простая иконка, вырезанная из календаря и приклеенная к стене над столом. Образ чудный и живой. Мне кажется, веки Её покраснели. Чтобы не впадать в излишний мистицизм, выключаю свет и иду в комнату матушки. Пора на вечерние молитвы. Мысленно говорю: «Есть ли что-нибудь простое и внятное в этом уходящем дне, что без богословия и философии ляжет на сердце?»

Окно у матушки открыто. Слышу детские голоса на улице. Уже девятый час, зажглись фонари. Смотрю в окно. Прямо по улице – улица у нас относительно тихая, машин мало – идут в соломенном свете фонарей две девочки лет семи-восьми и, взявшись за руки, поют песенку из мультфильма ещё советских времён:

Хорошо бродить по улице
С тёплым кроликом за пазухой…

Смотрю на матушку:

– Чьи девочки?

Она пожимает плечами:

– К кому-то приехали…

Голоса удаляются:

Потому что, потому что
Всех нужнее и дороже,
Всех доверчивей и строже
В этом мире доброта,
В этом мире доброта…

Иду к себе в комнату, ставлю телефон на зарядку. И тут вновь звонок. Перед сном трубку не беру, чтобы лишняя информация не прогнала и без того хрупкий сон. Но звонит Валентин, которого почти два года назад провожал от военкомата на фронт. Беру трубку.

– Отец Михаил, это вы? Это вы? Я живой! Представляете! Я – живой! Целую ночь полз через лесополосу. Перебило осколками ноги. Перетянул жгутом, вколол трамадол и всю ночь полз. Как я молится! Я плакал и просто кричал: «Господи!» Никогда так не молился и не плакал! Откуда столько слёз? Утыкался мордой в землю и траву, грыз траву и кричал. Я не знал, есть мины или нет, я просто кричал. Вспомнил ваши слова: никогда не отчаивайся и за всё благодари Бога! Благодарю Тебя, благодарю Тебя, Бог! И Бог услышал меня. Ног не чувствую, руки от напряжения деревянные, а всё равно шевелятся. Одежда в хлам! Потерял много крови, но дополз! Какая-то сила толкала меня, не давала отключиться. Сейчас в зелёной зоне. Спасибо за молитвы! Вы меня слышите?

– Слышу, Валентин! Слава Богу!

Связь прервалась. Перезванивать не стал. Всё понятно без лишних слов. Именно о нём персонально не молился. Поминаю списком, вынимаю частички. Сотни имён. Но и такая молитва доходит до Неба.

Но главной молитвой была молитва Валентина. Это был вопль каждой его клеточки, каждого миллиметра кожи, всего сотрясающегося нутра. Когда между человеком и Богом нет никакого препятствия, ничего лишнего, а только обнажённая трепещущая душа.

Перекрестил мысленно его и всех на поле брани сущих и сел на кровать.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска