Наталья ИВАСЕНКО

Заметки матери священника

Трудный вечер

Было это лет двадцать назад.

В дверь постучали, и, не дожидаясь моего «кто там?» или «войдите», вошёл мужчина средних лет, довольно плотный и с лицом, совершенно не запоминающимся, – в таких случаях говорят: голова есть, а лица нет.

– А батюшка дома? – не здороваясь, спросил он.

– Нет…

– А матушка?

– И сын, и невестка уехали в город.

– А когда вернутся?

Я посмотрела на часы. Было около семи.

– Часа через два, не раньше.

Он всё так же продолжал стоять. Помолчал, будто обдумывая что-то очень важное, и опять спросил:

– А можно я подожду?

Откровенно говоря, не знаю почему, в принципе я человек гостеприимный, но тут совсем не хотелось, чтобы он оставался. Попыталась отговорить:

– Может, и больше придётся вам ждать. Это я так, примерно, сказала, что два. А может, и целых три часа их не будет.

И опять его «а»:

– А это ничего. У меня книга с собой, – и он тут же достал из кармана книжку.

Сел недалеко от дверей рядом с кухонным столом. Кухня-то маленькая, узкая.

Открыл книжку и склонился над ней.

Я продолжала готовить ужин и, время от времени проходя мимо него – то дрова в печку подбросить, то в рукомойник воды налить, – автоматически бросала взгляд на страницу, которую он читал. Каково же было моё удивление, когда минут через пятнадцать я увидела ту же самую – первую – страницу. Сидел он, не шевелясь, будто застынув: взгляд не в книжку, а в одну точку.

Мне стало как-то не по себе. Не успела подумать, что с ним или чем он расстроен, как заплакала внучка – она спала в комнате рядом с кухней. Пошла за ней. Взяла на руки. Пришло время её кормить…

И тут началось!

– Вот-вот, младенец-то всё чувствует! – будто торжествуя, доказывая кому-то, воскликнул он. – Младенца не обманешь! От младенца ничего не скроешь!

Я просто обомлела от неожиданности! Не скрою – испугалась. Попыталась обыденностью охладить его пафос.

– Она есть хочет, – как можно спокойнее объяснила я, делая вид, что ничего не происходит. – Время пришло.

– Нет! – резко прервал он меня. – Это другое время пришло! Время правды! Время истины!

Я лихорадочно остужала кашу, а внучка от нетерпения снова начала плакать.

– Младенца не проведёшь! Это я, я повинен в её слезах! – и с этим воплем он упал передо мной на колени.

Тут уж совсем мне стало плохо. А он продолжал в отчаянии:

– Из-за меня, из-за меня младенец плачет! Я страшный, грешный человек!

– Да что вы тут такое говорите! Встаньте. Встаньте сейчас же!

– Пока младенец плачет, моё место здесь, на коленях…

– Она есть хочет, поймите! Сейчас начну кормить и она успокоится, – говорю, а сама вся дрожу.

Интуитивно одной свободной рукой быстро убрала в стол ножи и елейным, напускным голосом продолжила:

– Вот Катенька поест сейчас кашки… И всё будет хорошо…

И действительно, внучка успокоилась. Он сел.

– Если бы кто знал, как мне тяжело! Сколько греха вокруг… – почти стонал он, закрыв руками лицо.

У меня от всего происходившего ноги стали ватными. Ведь тогда не было мобильных телефонов. Не позвонить, не спросить. Что делать-то с ним? Соседей не знаю. В деревне первый раз. Да и вообще, кто он? Как себя с ним вести? Выгнать вон, наорать? Но какой-то необъяснимый, тайный голос подсказывал: только добром, ласковыми словами, пусть и надуманными, его можно как-то успокоить.

– Что вы на себя наговариваете? У вас приятное, открытое лицо. Добрый взгляд.

Какое там «открытое»! Какое там «доброе»!

Опасаясь за внучку, от греха подальше отнесла я её в комнату, положила в кроватку. Бог знает, что у него на уме! Ненормальный явно. Такого впервые встречаю. Сама продолжаю:

– Видно сразу, вы умница! Любите читать. С книжкой не расстаётесь, – говорю я, а сама думаю: «Какая ложь!» – и приказываю себе: «Думай, думай, что ещё говорить!»

– Вы добрый человек. Это на лице у вас написано.

Неожиданно моя лесть возымела действие:

– Да? Вы так считаете?

– Конечно!

А у самой мысли только об одном: «Скорей бы ушёл! Сил больше нет!» Внушаю ему:

– Вы завтра лучше приходите к сыну. С дороги-то он устанет. Пока поужинает, уже поздно будет!

А меня уже трясёт.

– Вы же умный человек. Идите домой, а завтра с утра обо всём поговорите.

Молча – никакого «до свидания» – гость вышел из дома. Уф-ф! Срочно выпила корвалол.

Когда вернулся сын, всё ему рассказала.

– Кто это приходил-то? – спрашиваю.

– Это Олег. Он недавно в нашей деревне. Живёт в самом конце, в доме умерших родителей.

– Больной человек! – я постепенно прихожу в себя.

– Несколько раз он брал у меня книжки. Признаётся, что хочет разобраться. А в чём – молчит. То ли в православии, то ли в себе самом – я толком пока не понял.

– У нас душа – христианка, она молитв просит, – заметила невестка.

Позже мы узнали, что в тот же вечер этот Олег задушил своего кота, посчитав его за беса, и через день попал в психоневрологический диспансер.

Пиджаки и галстуки

С этим диспансером связан и другой случай. Примерно в те же годы (муж был ещё жив, жили мы в Петербурге) позвонил нам сын и попросил помочь больным:

– Так-то у них всё есть. Но плохо с одеждой, всё старое, ветхое. Мама, у вас много знакомых, соседей – попроси их, объясни. Нужны только мужские вещи! Ты меня поняла?

Созвонились мы с нашими друзьями, знакомыми, соседями, объяснили, в чём дело. И люди откликнулись: «Приезжайте! Найдём что-нибудь…», «Брат умер, хорошие костюмы, обувь остались…»

Некоторые даже радовались: «Берите! Только место занимают…»

Буквально к концу недели рюкзаки и сумки были туго набиты одеждой. Что туда клали, я не проверяла. Мелькали брюки, свитера, футболки… Всё отдала сыну.

Через неделю он опять позвонил. Сперва, конечно, поблагодарил, а потом легонько упрекнул:

– Жаль, что ты не просмотрела вещи.

– А что такое?

– Я тоже не посмотрел, сбросил все котули и уехал. А вчера, когда привёз им лекарства из центра, санитарки спрашивают: «Батюшка, вы вещи-то хоть видели?» – а сами усмехаются. «Нет, – честно признался я. – Всё, что дали, то я вам и передал». «Так знайте, там ведь и костюмы были: брюки, пиджаки, жилетки. Больные всё расхватали. Друг перед другом стали красоваться, да с таким важным видом!.. Но мы тоже хороши: карманы-то не проверили. А там, в карманах, галстуки! Наши больные их и напялили. Как начали друг у друга галстуки отнимать, да в такой ярости, что того и гляди передушат друг друга! Еле-еле эти галстуки у них отняли – ни в какую не хотели их отдавать…»

Прекрасное имя Николай

После случая с Олегом, задушившим кота, я поняла, как надо вести себя в таких случаях. А их хватало.

В очередной раз приехала к сыну в деревню. Пошла на вечернюю службу. Ноябрь. Вечера тёмные. В церкви две старушки из домов, расположенных по соседству с храмом. Сын в алтаре. Матушка поёт. Свечи… И вдруг посреди службы вваливается абсолютно пьяный мужик. Еле на ногах стоит.

– Шапку снимите, пожалуйста, – тихонько прошу я.

Снял. Шапка громадная, меховая.

– Вот пусть поп мою шапку освятит! А если нет… – тоже шёпотом, но только хриплым, зловеще угрожает. – Я ему покажу!

Что делать? Вытолкать? Ругаться с ним? Что-то доказывать? На помощь приходит хитрость.

– Как вас зовут? – уважительно обращаюсь к нему, несмотря на то, что от него разит алкоголем, и притворно ласково шепчу: – Как ваше имя?

– Николай!

– Имя-то какое прекрасное! Ведь это имя Николая Чудотворца! Я сразу поняла – вы удивительный человек! – лживо говорю я, чувствуя, что в сердце у меня лишь злоба: «Пьяная свинья – вот кто ты, никакой не “удивительный”! Имя святого только позоришь!» Но я продолжаю – а куда деваться?

– Это здорово, что вы зашли в церковь. Значит, что-то вас тревожит! – понимая, что надо говорить-говорить-говорить что угодно, лишь бы он молчал и не выкинул что-нибудь по пьяни. Откуда он только взялся? И вообще, как смог в таком состоянии добраться до церкви?

– Вы один приехали? – тихонько спрашиваю.

– Нет… со мной друзья. Они хотели тоже войти, но не могут по ступенькам забраться! А я смог! – хмыкнул и тут же икнул. – Меня в машине ждут…

– Николай (ах подлец, какое имя оскверняет!), идите скорее к машине, а то без вас уедут, – говорю ему, а сама думаю: «Хоть бы сработало моё предположение, хоть бы он испугался».

– Да?!

– Да-да! Уедут, уедут! – уверяю его.

– Тогда… я пошёл.

– …С кем это ты отношения выясняла? – спросил сын, когда мы возвращались домой.

– Пьяный какой-то ввалился. Хотел, чтобы ты ему шапку освятил, да ещё и угрожал, скотина…

– Бабушки наши не испугались?

– Не знаю. Как сидели, так и сидели. Не оборачивались.

– Видно, ко всему в этой жизни привыкли. Ничем их не удивишь.

– Давайте быстрее, – торопит матушка, – печку надо топить. Девочки голодные ждут…

– Да и ветер такой холодный, – поддакиваю я.

Мужчинам нужно мясо

Гостил у нас мальчик лет шести из бедной семьи – Женечка. Мать в больнице, отец выпивает. Сын и решил на время, пока мать не поправится, взять его к себе.

Сидим обедаем. Мы с невесткой договорились, что единственный кусочек мяса, который остался от вчерашнего супа, дадим моему сыну. А дети – Женечка и девочки – обойдутся. Могут и блинов поесть. Положили кусочек мяса только ему в тарелку.

– Это что? Только мне?

– Тебе. Ешь спокойно. Детям – другое.

– Нет, так дело не пойдёт!

Берёт несчастный кусочек мяса и делит его с Женей:

– Девочкам блины, и это правильно. А мужчинам нужно мясо.

Мы с невесткой вздыхаем: что с ним поделаешь…

И тут же, не прошло и пяти минут (мы всё ещё сидели за столом), стук в калитку. Заходит мужик:

– Батюшка, мы бычка приговорили. Возьмите кусочек! Правда, небольшой, – смущается он и оправдывается: – Вы уж простите, на рынок поедем продавать, да и себе надо оставить!

Мужика поблагодарили, и когда он ушёл, сын посмотрел на нас с невесткой, мягко говоря, очень выразительно:

– Ничего не надо объяснять? Всё понятно? – и добавил: – У этого Андрея семья большая. Недавно я крестил его пятого… И надо же – все мальчишки!

После пожара

В те годы церкви в деревне не было. Как рассказывали, её взорвали свои же во время войны, чтобы лишить немцев ориентира.

Литургию сын служил в церковном доме. Постепенно появлялись новые подсвечники, облачения. Икон как таковых не было – в основном всё репродукции. Но однажды на радость всем, а потом, как выяснилось, на горе подарил старинную икону Божией Матери один прихожанин, старый и уже почти слепой старик. Но, к сожалению, недолго радовала нас икона. Узнал о ней наркоман, выкрал её и, чтоб замести следы, поджёг церковный дом. Не успели приехать пожарные – а на его месте уже обгоревшие руины.

Вот беда! И так-то денег нет! Только-только начали подниматься. И вот такая беда!

Я старалась не смотреть на сына – боялась увидеть на его лице и боль, и страдания, и отчаяние. Перепуганные внучки плакали. Но совершенно неожиданно сын подошёл ко мне, обнял меня и матушку:

– Ничего, ничего! Значит, пора расставаться с церковным домом! Значит, пора строить церковь.

Прошло больше пятнадцати лет, и новая прекрасная церковь красуется на берегу реки. Сперва деньги на строительство собирались по рублям, по мелочи, но чем больше молились, тем чаще среди прихожан появлялись обеспеченные люди.

А поначалу даже вспоминать страшно, как жили. Одно яблоко матушка делила на четыре части – каждому ребёнку.

Приехала я как-то к сыну в очередной раз и привезла с собой немного вкусностей ребятишкам – на пенсию-то много не купишь. Спрашиваю детвору:

– С чем будете булку есть? С маслом? Или с сыром? Или с мёдом? Кто с чем хочет?

Старшие молчат, только худенькими плечиками поводят. А самая маленькая ответила быстрее всех, да так звонко:

– И с маслой, и с сырой, и с мёдой!..

«Купи стул!»

Поначалу я на сына обижалась, даже ревность как будто появилась: то с одним человеком он говорит, то другого утешает, то кого-то внимательно выслушивает, успокаивает, кому-то что-то советует.

Когда уезжает, спрашиваю: «Куда?» «Потом! – махнёт рукой. – Потом! Тороплюсь!»

Самое противное, что мне ещё и завидуют: «Какая вы счастливая! Наверное, постоянно с сыном общаетесь?»

Ага, конечно! Если бы!

Совсем обидно мне стало. Не вытерпела однажды, упрекнула:

– Тебе до всех есть дело, а со мной поговорить всё некогда!

Он был явно растерян и смущён:

– Мама, ну что ты? Я ведь всегда с тобой: вспомни притчу о блудном сыне. Как отец утешил своего старшего: «Всё моё – твоё…» Ну, мама, не обижайся… пожалуйста! – и пристально-ласково посмотрел на меня своими светлыми и, понятно для каждой матери, прекрасными глазами.

Мне стало стыдно. Действительно, минуты у него нет свободной. Иногда и поесть ему некогда. Всё на ходу. А тут я со своими претензиями.

Где только он не бывает! И в тюрьме приходится служить, и в больницу едет. И требы по деревням. И уже пятую часовню строит – всё старушек жалеет, не добраться им порой до церкви.

И бесконечные звонки по телефону: «Батюшку можно?» – «Он в тюрьме». Молчание. «В тюрьме сегодня служит», – поясняю я. «А-а-а…»

Или: «Батюшку можно?» – «Он в больнице». – «Что с ним?» – «С ним, слава Богу, всё в порядке. Больных причащать поехал». – «Ой, я уж испугалась… А матушка дома?» – «Её тоже нет. В школе. Но скоро вернётся».

И ночью покоя нет. Пять утра. Стук в дверь.

– Батюшка!.. Батюшка! – будит хриплый мужской голос.

Сын наспех одевается. Выходит. Тревожно спрашивает:

– Что случилось?

– Батюшка, мне милостыня не нужна. Купи стул! – и пьяный мужик приподнимает рядом с ним стоящий стул. – Купи! Недорого! В пределах «фурика»! Выпить надо!

– Безобразие! – не выдерживаю я и тоже выскакиваю к мужику. – Дети спят! Завтра в школу, а матушке на работу!

– Да на один только «фурик»-то и прошу!

– Сам ты «фурик»! Сейчас же иди домой! Дай людям покой! – и я резко закрываю перед мужиком дверь.

Было как-то и в четыре утра.

– Батюшка! Батюшка! – сиплый голос и стук в дверь.

Зажигаем свет. Опять наспех одевается сын:

– Что случилось?

Ночь. Всякое может быть.

– Батюшка! По ошибке у меня лишний газовый баллон оказался! Он мне не нужен! Купи! Выручи!

– Как не стыдно?! – возмущается матушка. – Из-за какого-то баллона людей ночью пугаешь!

– Батюшка! Войди в моё положение! Лишний баллон я оплатил по ошибке!

– А нам-то какое дело?! – ругаюсь я.

– Батюшка! Купи! – повторяет повышенным тоном, будто мы виноваты в этой ситуации с баллоном. – Что мне, обратно его, что ли, тащить?!

– Ладно, Виктор. Оставляй. Раз тебе не нужен… – и сын отдаёт ему деньги.

– Не нужен! Совсем не нужен! А вам пригодится!

Ага, «пригодится»…

Через несколько дней, как всегда, воскресная служба. Уже перед уходом из церкви к сыну подошла старенькая Мария Алексеевна. Плача, пожаловалась:

– На днях, батюшка, Витька-то непутёвый, пьяница, украл у меня газовый баллон. Видно, продал, чтобы выпить. Так вот, у меня тут деньги – привезите уж мне, пожалуйста, снова газ.

Сын денег не взял. И неожиданно для Марии Алексеевны обрадовал её:

– Не надо ничего! У меня баллон оказался лишний! Я его сегодня же вам и завезу.

Великопостная диета

Что мне судить других? Сама-то долго ничего не понимала. Без веры. Без Бога. Словно в капсуле из стекла.

Однажды в метро слышу, как двое мужчин спорят. Я стою рядом, на ступеньке эскалатора ниже их, и, сама того не желая, становлюсь свидетельницей спора.

– Ты мне Бога покажи! – разгорячённо говорит один. – Покажи, если ты такой умный! И не надо никаких тогда доказательств!

– Тебе мало фактов?! То, что ты требуешь, пошло и глупо. Для этого надо молиться, поститься. А ты напился пива, наелся сарделек… Ни одной молитвы не знаешь, в жизни ни одного дня не постился! И требуешь – покажи Бога!..

Чем кончился их спор – не знаю.

Шёл Великий пост. Муж тоже решил поститься. Прослушал по телевизору беседу священника о пользе поста с точки зрения медицины. Муж очень заботился о здоровье, и не только своём, но и о моём, а также близких и друзей. Вычитывал очередные рецепты и тут же делился с теми, кто оказывался рядом.

– Я пощусь! – почти с гордостью сказал он сыну при встрече. – Вот уже третью неделю выдерживаю…

– Это похвально! – улыбнулся сын. – Молодец! Но в церковь так и не ходишь? И молитвы не читаешь?

– Во-первых, я давно тебе жаловался: в церкви мне утомительно, стоять трудно. Лавки заняты старухами… А что касается молитвы, я не понимаю, почему ежедневно надо читать одно и то же?

Сын слушал улыбаясь:

– Я тебе ещё книжки привёз. Обязательно читай. Там всё ясно и понятно написано. Но пока без молитвы, без веры – у тебя не пост, а диета. Для здоровья, конечно, полезно!

Прошла следующая «диетическая» неделя, и муж не вытерпел, купил курицу. Сам тушил её в духовке и спрашивал меня:

– Может, присоединишься? Смотри, какой аромат!

Увидев моё покачивание головой из стороны в сторону, удивился:

– Ну у тебя и выдержка!

Невещий сонник

Я долго была суеверна. Верила снам. Даже где-то (не помню, где и когда) достала от руки переписанный сонник.

Но один случай положил этому конец. Мне пора было уезжать домой. Через час автобус, остановка рядом. Апрель, грязно, мокро. Но печь ещё топили. Пока носили дрова, на кухне наследили. Сын начинает протирать пол. Я поднимаю ноги, чтобы не мешать сыну заниматься уборкой, и делаю замечание:

– Неужели не можешь подождать, когда я уеду? Считается, что так делать нельзя. Мало ли что может случиться в дороге!

– Бедная! – смеётся сын и, достав тряпку из ведра, показывает её мне: – Ах ты, бедная! Тряпке грязной веришь! Неужели от этой тряпки что-то зависит? Доедешь ты прекрасно! Ничего не случится!

И верно. Дорога была как никогда лёгкая. А ехать почти пять часов. Но я их даже не заметила. То смотрела в окно, то дремала, то читала и радовалась весне: скоро Пасха.

Вечером звонок: «Как доехала?» – «Отлично! Слава Богу!» – «Мама, хочешь насмешу? Хотя, по правде, плакать хочется. Только я тебя проводил, как тут же на остановке подходит ко мне Нюра Зотова. Ты её знаешь, осенью у неё клюкву покупала. Подвыпившая. Просит: “Батюшка, дай денег в долг!” Хочет, видно, выпить. А уже и так хороша. Я начинаю её уверять, дескать, хватит уже, пора домой идти. Бесполезно. “Дай, батюшка, в долг, честное слово, отдам! – и чтобы до конца я ей поверил, добавила: – Будете скоро отпевать яички, тут же отдам!” “Отпевать яички” – это, значит, у неё Пасха. Ты поняла?»

Слушаю его, а сама думаю: «Чем я её лучше? Я человек с высшим образованием, а верю снам, грязной тряпке! Ничем не отличаюсь от этой Нюры Зотовой. У неё хоть оправдание есть: безотцовщина, бедность, безработица. Работы в бывшем колхозе нет. Живут на крошечную пенсию матери и пособие сестры-инвалида и тем, что вырастят на огороде, да сбором грибов и ягод».

Матушка как-то узнала, что у Зотовой хороший слух и голос. Пригласила её петь в церкви. Та сперва отказывалась. Стеснялась. Но позже всё-таки удалось уговорить её. Раз… другой… третий! И не узнать стало человека! Теперь, когда Нюра, эта бывшая Нюрка Зотова, подходит к Чаше, торжественно звучит голос батюшки:

– Причащается раба Божия Анна!

 Два отпевания

Иногда мне удаётся всё-таки что-то понять. Правда, после того, как поговорю с сыном.

Однажды, как только закончилась литургия, сын сказал нам с невесткой, чтобы мы шли домой, разогревали обед, а он скоро придёт после отпевания. Мы заторопились. Матушка ждёт ребёнка и хочет есть.

Всё на столе. Ждём. Приходит сын. Есть отказывается:

– Нет-нет, я не хочу…

Смотрю: усталое и какое-то напряжённое лицо, весь в себе.

– Вот если чаю погорячее и покрепче… – просит он.

Пьёт чай и что-то читает. И только поздно вечером, первый раз за весь день, поел.

На другой день всё повторилось – опять литургия и отпевание. И опять мы с невесткой уходим, но предупреждаем, что сегодня не будем ждать его к обеду, как вчера. Но возвращается он совсем-совсем другим: весёлый, лицо ясное, шутит.

– Неужели всё съели? – заглядывает в кастрюльку. – И мне не оставили?

Вечером любопытство взяло надо мной верх: мне хочется понять, что случилось вчера и что было сегодня – в чём причина такого разного настроения, хотя, по сути, происходило одно и то же…

– Ты уж меня прости, батюшка (так положено мне обращаться к сыну), но хочу тебя спросить. Вчера литургия и отпевание, сегодня тоже, а ты – разный. В чём секрет?

– Никакой тайны нет. Дело в том, что были отпевания двух разных людей. Вчера хоронили бабушку. Я не понимал, в чём дело, но молился с трудом. Позже от певчей узнал – она ведь всех в деревне знает: эта старушка не совсем простая была. Её в деревне боялись – какими-то чёрными делами занималась. А сегодня я отпевал деда. Тоже не знал его раньше. Молиться было так легко, что я сам удивлялся. От певчей позже узнал: он был удивительным человеком, добрым, всем помогал, поднял своих детей и детей погибшего брата. И всегда молился. Так что разница большая. Вчера, веришь ли, я и есть не мог. А сегодня – с таким удовольствием! Кстати, матушка, почему не зовёшь чай пить?..

Дуля

Тогда я, конечно, поняла. Но то, что случилось позже… Я не мистик, однако поневоле им станешь. Важно: были свидетели, да не один-два, а целых пять…

Одна молодая женщина попросила причастить свою больную мать. Та в больнице лежала. Смущаясь и запинаясь, предупредила: «Батюшка, я не буду от вас скрывать… Мать всю жизнь колдовала».

Сын поехал. В палате шестеро. Та, которую предполагалось исповедовать, а если получится, то и причастить, лежала на кровати рядом с дверью. Сын смотрит, а она без сознания. Понял, что опоздал. Тем не менее начал тихонько молиться возле неё.

Помолился. Всем больным пожелал скорейшего выздоровления и готов был уже выйти, как совершенно неожиданно та, которая была только что без сознания, вскочила, оказалась рядом с батюшкой, сложила мощный кукиш, поднесла его к лицу батюшки и с яростным шипением (откуда только силы взялись!) злобно проговорила: «Вот ты меня причастил!» – тут же развернулась, грохнулась на кровать, вытянулась и скончалась.

Ужас охватил всех находящихся в палате. Что тут началось! Поражённые увиденным, женщины наперебой умоляли батюшку срочно их исповедовать и причастить. Попросили его как можно чаще приезжать в больницу.

Долго эту историю рассказывали друг другу в деревне. Лично я её услышала от Валентины-библиотекарши, которая как раз в те дни лежала в той палате.

До сих пор случай этот помнят и каждому вновь приезжему в деревню с удовольствием и неподдельным мистическим страхом пересказывают.

Подарки

Как-то сын освящал дом, владельцы которого занимались разведением собак. Сын умилялся, глядя на одного из псов:

– Какой же ты маленький! Я даже не знал, что такие бывают! У нас овчарка, привык к большим собакам…

Кончилось тем, что нежданно-негаданно подарили они ему щенка.

– Да что вы? Это же, наверное, дорого?

– Берите! Детям только не разрешайте мучить!

Так появился в нашей семье Турин. Такое имя у него в паспорте. Я всё забываю, как правильно называется эта порода: маленький, гладкошёрстный, чёрный, с большими навыкате глазами. В общем, Турин – красивое имя. А сам сантиметров двадцать, если с хвостом, то чуть больше.

Но всегда впереди всех, всегда самый главный. Если идём купаться на речку – первым несётся к берегу, не бежит, а подпрыгивает. Нервничает, скулит, когда мы далеко заплываем. Но какая же у него радость, когда мы выходим из воды. Обожает поездки – готов прыгнуть в машину в любое время. Иногда батюшка нас торопит: «Где же вы? Турин уже давно ждёт».

Но это когда машина на ходу, что бывает редко… Чаще сын возле машины или под машиной возится. Её тоже ему подарили – какая-то организация списала из-за негодности: на тебе, Боже, что нам негоже!

Но и этому радовался сын. Без машины невозможно: деревни разбросаны, тюрьма за пятьдесят километров, до больницы – двадцать.

В очередной раз батюшка лежит под машиной, а Турин около него – то из-под машины выскочит, то под машину заберётся, возле сына крутится. Нарочито громко сын говорит, да так, чтобы слышно было не только щенку:

– Турин, не мешай! Будешь плохо себя вести – продам! Долги, наконец, отдам! Новые возьму и новую машину куплю! – он явно дразнит дочек, сидящих на ступеньках крыльца.

– Папа, перестань!

– Папа, хватит… Турин, иди сюда…

– Хорошие бы деньги за него дали, – продолжает сын. – Хотя кто его в нашей деревне купит?

Вылезает из-под машины.

– Ничего не получается, – вздохнул раздосадованно. – А ехать обязательно надо. Галина Фёдоровна ждёт. Очень болеет, просила причастить…

– Сергея опять надо просить. Давай я ему позвоню, – предлагает матушка.

– Придётся. В какой уже раз. Даст Бог, выручит.

Сергей живёт неподалёку.

– Сейчас подъедет, – сообщила матушка, – иди собирайся. Подрясник я зашила.

Я с безнадёжностью смотрю на машину сына. Хорошо, что есть такой добрый сосед, имя которого Сергей. Говорят, добрыми делами спасаются. Сергей, наверное, всё понимает. Ведь не на шашлыки везёт.

Благодарю тебя, Николай Угодник

Иногда меня спрашивают, как так получилось, что сын стал священником. Сама не понимаю.

Служил в армии. Пять солдатиков у них погибло. Я за два года вся извелась – другого слова нет. Так страшно, так тревожно за него было! В каком-то отчаянии пошла я в церковь. Растерялась сперва. К какой иконе подойти?

От мамы знала только о святом Николае Чудотворце. Именно ему мама всегда молилась. К другим иконам я даже не решалась подойти. Нашла икону Николая Чудотворца, поставила ему свечу и тихо, но очень твёрдо, как сейчас помню, почти в исступлении произношу: «Святой Николай Чудотворец! Что хочешь делай с моим сыном! Хочешь – верни его здоровым! Хочешь – верни в цинковом гробу! Ты теперь за него отвечаешь! У меня сил больше нет! Как сделаешь, так и будет!»

И сразу мне стало легче. Будто кто-то всю мою тревогу, все мои страхи и переживания со мной разделил.

Вернулся сын из армии. Повенчался. О чём-то важном и нужном поговорил с ним священник. После этого сын решил поступить в семинарию.

Ну а потом в этой деревне оказался.

Не выжить, а выстоять

Если бы меня спросили, когда батюшка бывает счастлив, я бы ответила уверенно: когда крестит новорождённых, когда причащает детей. Будто этого момента он всегда ждёт – и тут весь светится и более ласкового взгляда, наполненного любовью, у него не бывает.

А были годы – только и слышала от него: отпевание, отпевание, отпевание… Но постепенно всё чаще: крещение, крещение, венчание, крещение… Такая радость!

Теперь я знаю многих прихожан. Три старушки – почти ровесницы, им под девяносто, верные ветераны Церкви. Сидят на скамеечке возле печки – это их законное место. Одна из них во время войны была партизанкой. Теперь с палочкой ходит. На всё, что происходит, ответ у неё один: «Боженька поможет».

Летом народу много. На воскресную службу приходят семьями, с детьми. Я как-то не поленилась и посчитала количество машин, или, как их называет батюшка, когда освящает, «колесниц», – их целых пятнадцать! Это без батюшкиной. Свою новую он дома оставляет, до церкви идёт пешком.

Да, выжили! Выстояли! Конечно, не всё просто и сейчас. У двоих стариков полгода назад сгорел дом. Всем приходом собирали деньги на строительство нового. Строят небольшой – говорят, и этого хватит.

Год назад на мотоцикле разбился Вадим. Был месяц в коме. Молились о нём на каждой службе. Теперь с матерью ни одной службы не пропускают. На коленях молятся.

А Евгения, надо честно сказать, батюшка от беды спас. Тот похоронил жену – и напала на него тоска, как говорят в таких случаях, лютая: хотел руки на себя наложить. Голоса стал слышать: «Тебе плохо? Скучаешь? Хочешь жену увидеть? Хочешь быть с ней вместе? Иди в сарай! Накинь петлю – и снова будете вместе!»

И так постоянно.

– Батюшка, что делать-то? – обращается к сыну. – Боюсь, не выдержу, послушаюсь…

– Не бойся! Крестись чаще!

– У меня не получается: нет сил руку поднять.

– Тогда давай так сделаем: звони мне в любое время, даже ночью. Знай, что я рядом. А я буду о тебе молиться. Вдвоём справимся.

Возился батюшка с ним долго. Всё время на контроле держал. Евгений тоже старался – каждое воскресенье в церкви. Не так давно венчал его батюшка. Жена ребёнка ждёт.

Двадцать лет

После службы я тороплюсь домой. Скоро Рождество. Матушка возвращается поздно: в школе готовятся к празднику, разучивают рождественские песни и стихи.

А мне придётся заняться подарками. Спасибо Михаилу – привёз ящик мандаринов. Ящик! А когда-то яблоко делили на четверых…

Валерий снабдил конфетами. Вадим принёс корзину яблок. Невестка купила разного печенья. Теперь надо всё разделить поровну на двадцать восемь пакетов.

Ёлка в школе уже наряжена. Через три дня Новый год.

Завтра приедет старшая внучка. На следующий год она оканчивает медицинское училище. Будет фельдшером. Мечтает работать только в нашей деревне.

Думая о ней, я вдруг ясно понимаю, что прошло двадцать лет! Двадцать лет с тех пор, как я впервые приехала в эту деревню. Но удивительно – такое чувство, как будто знала её всегда. А ещё больше меня поражает другое: я чётко осознаю, что именно эти годы стали для меня самыми главными в моей жизни.

Я тороплюсь. По дороге про себя отмечаю: «Надо же, декабрь кончается, а снега нет! Прямо по Пушкину: “Снег выпал только в январе…”». Настроение чудесное!

Всего час назад я подходила к Чаше со слезами. Как замирала душа, как трепетала! Со слезами, потому что каждый раз остро, до боли, пронзает простая мысль: «Вот как после смерти буду стоять перед Самим Господом!»

Да, грехи мои давно исповеданы, надеюсь, по милости Божией, прощены, но дело в том, что я сама не могу простить себя за многое. И потому – слёзы… Но это было час назад…

А сейчас так светло на душе! От предчувствия праздника, а ещё сильнее оттого, что причастилась! На сердце удивительная лёгкость!

Иду по дороге – и не умолкает во мне: «Причащается раба Божия…»

 

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска