Игорь АНДРИАНОВ

В №№ 165-166 за прошлый год газета рассказывала о судьбе Стефано-Ульяновского монастыря в 20-е годы, когда здесь был организован “исправительный трудовой дом”. Делая еще более далекий экскурс в прошлое, сегодня мы публикуем материал о жизни обители в годы революционных потрясений в России.

Год 1917-й. Перед грозой

Троице-Стефановский Ульяновский мужской монастырь, учрежденный в 1860 году и построенный на месте бывшей Ульяновской пустыни прибывшими для этого соловецкими монахами, к 1917 году был богатейшей обителью и настоящим оплотом православия в Коми крае. По количеству монашествующих он занимал второе место в Вологодской епархии (до революции Коми край своей большей частью входил в Вологодскую губернию), уступая только Вологодскому Горне-Успенскому женскому монастырю.

Ульяновский монастырь. Гравюра из альбома “Живописная Россия”

В Ульяновской обители было 11 основных каменных построек, ограждала ее высокая крепостная стена с четырьмя угловыми башнями и небольшой надвратной церковью. В общей сложности в монастыре действовало семь церквей. Две из них располагались в двухэтажном здании собора, где верхний этаж занимала церковь в честь Живоначальной Троицы, а в нижнем располагались приделы в честь Спаса Нерукотворного образа, Похвалы Пресвятой Богородицы и в честь святителя Стефана Пермского. Еще две церкви, в честь Николая Чудотворца и преподобных Зосимы и Савватия, были расположены в корпусе колокольни. Кроме того, при монастыре действовали церковь в честь св. Александра Невского, кладбищенская церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы и уже упомянутая надвратная церковь Архистратига Михаила. Всего монастырский комплекс включал в себя около пятидесяти строений, большую часть из которых составляли хозяйственные постройки.

Помимо этого, обитель владела подворьем в г. Усть-Сысольске, где имелось два здания и деревянная церковь (в единственном сохранившемся каменном здании ныне располагается управление Сыктывкарской епархии). В деревне Аныб находилась монастырская мукомольная мельница с несколькими хозяйственными постройками. К 1917 году у монастыря было 890 гектаров земли, в том числе 42 пахотных (для сравнения: только три монастыря в богатейшей Вологодской епархии имели больше земли). Также монахи обрабатывали большой огород, имели скотный двор в 39 голов крупного рогатого скота холмогорской породы (после ликвидации монастыря эта порода сохранилась в Ульяновском совхозе). Был у насельников и кирпичный завод, а также самые различные ремесленные мастерские. При монастыре действовали церковно-приходская школа, рассчитанная на 17 мальчиков, а также открытая в 1897 году богадельня для заштатных священнослужителей.

Все вышеописанное хозяйство содержалось и обрабатывалось исключительно трудами самих монахов, послушников и богомольцев, желавших постричься в монашество. Причем трудились абсолютно все способные к труду, включая и священников. Те же, кто по старости либо по немощи телесной не мог работать на общих монастырских послушаниях, занимались мелкими посильными для себя ремеслами. Неудивительно, что при таком подходе к делу рос и монастырский капитал, на 1917 год составлявший 307 тыс. 515 рублей.

* * *

Настоятелем монастыря в 1917 году был 44-летний иеромонах Амвросий. Как и большая часть насельников, отец Амвросий происходил из простой крестьянской семьи. Испытывая тягу к монашескому образу жизни, он – тогда еще крестьянский сын Афанасий Фадеевич Морозов – в 16 лет покинул родное село Межадор, что недалеко от нынешнего Сыктывкара, и отправился в Троице-Стефано-Ульяновский монастырь на послушание. Прямо из обители его призвали на военную службу, по возвращении с которой он вновь был принят в число послушников и в 1904 году, в возрасте 30 лет, пострижен в иноки с именем Амвросий. Через четыре года отец Амвросий был рукоположен во иеродиаконы и еще через три года – во иеромонахи. За ревностное отношение к служению и житию монашескому очень скоро, уже в 1912 году, братия монастыря единодушно избирает его настоятелем на смену умершему игумену Палладию. Впоследствии, в 1918 году, новый настоятель будет рукоположен в сан игумена (есть сведения, что рукоположение собственноручно совершил сам Патриарх-исповедник Тихон).

Игумен Амвросий. 1910 год

Ему – игумену Амвросию Морозову – и было суждено стать последним настоятелем обители.

* * *

На январь 1917 года в монастыре числилось в общей сложности 130 насельников, среди которых было 11 иеромонахов (включая настоятеля), пять иеродиаконов, 26 монахов, девять послушников, а также 79 трудников и богомольцев, живущих “для заслуги монашества”. Из 11 числившихся при монастыре иеромонахов трое были нетрудоспособны из-за преклонного возраста. Из оставшихся один – отец Власий (Артеев) – являлся смотрителем монастырского подворья в городе Усть-Сысольске, где и находился постоянно. Остальные служили в семи монастырских церквях и иногда в ближних к монастырю сельских приходах. Иеродиаконы и рядовые иноки неотступно находились в монастыре (за исключением редких командировок), и состав их практически не изменялся.

А вот количество живших при монастыре послушников и богомольцев еще начиная с 1914 года постоянно менялось из-за регулярно проводимых мобилизаций на фронты Первой мировой войны, а также благодаря прибытию новых насельников. Еще до революции мобилизации нанесли серьезный урон духовной и хозяйственной жизни обители, о чем достаточно красноречиво свидетельствует переписка настоятеля с вышестоящим церковным священноначальством. В одном из писем в 1916 году иеромонах Амвросий даже просит разрешения на преждевременный постриг наиболее способного послушника Василия Мишарина (лиц, принявших монашеский постриг, не призывали на военную службу): “Из вверенной мне Обители уже взяли на войну около 60 человек, в Обители остались только старые да малые богомольцы, да и малых-то требуют родители детей для выполнения своих работ. Если послушника Василия Мишарина потребуют на войну, то Обитель останется без пономаря, потому что совершенно некого поставить на это послушание, почему я и вынужден просить Вашего разрешения на постриг”. Тем не менее мобилизации продолжались, и в начале 1917 года настоятель пишет в письме: “…способных певцов в Обители почти никого нету, так как все отправлены на войну. Так что Иеромонах Платон помимо проведения богослужений в свободное время постоянно поет на клиросе”.

За первую половину 1917 года из монастыря отбыло по мобилизации по меньшей мере три человека, но при этом число насельников увеличилось со 130 до 180 человек (в большей степени за счет демобилизованных). Из этого числа 40 человек составляли нетрудоспособные, подростки и лица старше 60 лет. После тяжелой и страшной войны многие солдаты, возвратившиеся живыми, жаждая душевного успокоения после виденных ужасов, потянулись к тишине и безмятежности в Ульяново. А потому очень скоро в монастыре вновь восстанавливается прежнее число насельников. Кто мог тогда знать, наблюдая это радостное обновление монастырской жизни, что беда неминуемо приближается… Знали ли, чувствовали ли эти люди, укрывшиеся от мира за крепостной стеной, что скоро, совсем скоро им предстоит кровавый крестный путь?

Между “красными” и “белыми”

Вскоре после победы Февральской буржуазной революции, примерно с середины 1917 года, началась конфискация так называемых хлебных излишков. Надо сказать, что хоть монахи и растили свой хлеб, но его никогда не хватало, и он ежегодно прикупался на стороне. Причина состояла в том, что обитель бесплатно принимала и кормила странников и богомольцев, прибывавших сюда на 2-3 дня для поклонения святыням, исповеди и причастия Святых Таин. Таких временно проживающих монастырь принимал от 10 до 15 тысяч человек в год, о чем неоднократно упоминается настоятелем в письмах с прошениями оставить хлебный запас в распоряжении обители.

В июне 1917 года при проведении ревизии в монастыре «продкомитетчиками» было выявлено около 1000 пудов “хлебных излишков”, которые, вероятно, все же не были изъяты: настоятелем и братией было составлено письменное обращение в Вологодский губернский продовольственный комитет, где кратко излагались вышеупомянутые причины необходимости сохранения большого хлебного запаса и просьба войти в положение обители. Тем не менее чуть раньше в монастыре было изъято девять коров. Однако при этом была выплачена денежная компенсация в размере полной стоимости реквизированного скота, и еще вплоть до сентября 1917 года в обитель поступали добавочные суммы к этой стоимости. До прихода большевиков революционное правительство вело себя еще цивилизованно…

* * *

Весной 1918 года в Усть-Сысольском уезде сложилось крайне тяжелое продовольственное положение, свыше 60 процентов населения голодало. Как раз в это трудное время, в июне 1918 года, в Усть-Сысольск прибыл красногвардейский отряд под командованием члена Архангельского горкома РКП(б) Ларионова, после чего власть в уезде фактически перешла в руки большевиков. Почти сразу же в монастыре было реквизировано 419 пудов “излишков”. После этих событий в монастыре попросту начался голод. Он уже не мог прокормить прежнее число насельников (около 180 человек), и большей их части пришлось покинуть обитель. К июню 1918 года там проживало уже не более 80 монахов и послушников.

Осенью 1918 года почти друг за другом монастырь посетили экспедиционный красногвардейский отряд небезызвестного в Коми крае М. Мандельбаума (11 сентября) и отряд заведующего отделом внутреннего управления Усть-Сысольска, члена Усть-Сысольской ЧК В. Чуистова (10 октября). При этом первым отрядом в обители было конфисковано продовольствия, имущества и денег общей суммой на 63 965 рублей, а вторым – имущества и продовольствия на 7 100 рублей, а также остатки монастырской казны.

Мориц Мандельбаум – в прошлом пленный австрийский офицер, перешедший на сторону большевиков, – был человеком довольно грубым и жестоким, о чем упоминали и бывшие его соратники.

За время экспедиции на Печору во главе красногвардейского отряда им была совершена целая серия злодеяний. Например, без суда и следствия он расстрелял двух пожилых женщин, отказавшихся помогать “конфискаторам” ловить изымаемую у них единственную корову. Их расстреляли на палубе парохода вместе с сельским священником ближайшего прихода, после чего тела всех троих были сброшены в реку. Было бы удивительно, если бы творивший подобное злодей вел себя в обители так, как это описал в газетной заметке (а впоследствии и в своих воспоминаниях) фельдшер отряда Д. Розанов: “…Поужинав в монастыре и захватив из монастырского склада немного сахару, чаю и четверть красного вина мы отправились на корабль…” («Зырянская жизнь», 1918, 4 октября).

Члены отряда Мандельбаума

То “немногое”, что было захвачено отрядом, выражалось целым списком имущества, в число которого входило десять лучших лошадей со сбруей, две коровы, восемь повозок, значительное количество одежды, а также продовольствие.

* * *

Еще с августа 1917 года остро стоял вопрос о возможной конфискации земельных угодий монастыря. Тогда, при попытке Усть-Сысольского съезда крестьянских депутатов в августе 1917 года отобрать у монахов земельные владения, за монастырь заступился Преосвященный Алексий, епископ Вологодский. Он обратился к вологодскому губернскому комиссару с прошением о сохранении за обителью земли как обрабатываемой самими монахами «в соответствии с требованием демократии “земля – трудовому народу”». Менее чем через год этот вопрос вновь был поставлен на рассмотрение заседания Усть-Сысольского уездного Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. 23 марта 1918 года Советом было принято решение о национализации земельных владений монастыря и передаче их в распоряжение уездного земельного отдела, однако при этом братии разрешалось пользоваться получаемыми с земли продуктами своего труда.

После окончательного установления в крае власти большевиков история с конфискацией монастырских земель окончилась. Осенью 1918 года уездным земотделом с ходатайством об открытии в Коми сельхозучилища был отправлен в Москву местный агроном Ф.А. Бачуринский. Не найдя поддержки в Наркомате земледелия из-за отсутствия денежных средств, Флегонт Александрович (так звали агронома) отправился прямиком к “вождю мирового пролетариата”. Ленин внимательно выслушал “ходока”, после чего заметил, что для нового училища потребуются помещения. Узнав же о том, что на примете имеется национализированный монастырь, “вождь” “весело расхохотался и, поблескивая глазами, сказал: “Монастырь… Вместо затемнения умов просвещением будете заниматься. Правильно поступаете, товарищи!” После чего средства на открытие школы моментально были найдены. 23 ноября 1918 года на заседании Усть-Сысольского уездного исполкома Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов и уездной земколлегии было принято решение о передаче имения, земель и имущества Ульяновского монастыря в полное распоряжение создаваемого на его базе сельхозучилища. Конечно же, в далекой северной глубинке сельхозшкола была необходима. Но не проще ли во много раз было вместо откровенного грабежа законных владельцев обители – монахов – поручить создание школы именно им: ведь благодаря монашескому труду национализированное монастырское хозяйство в 1918 году считалось “показательно-культурным”. Однако отдающий манией деструкции большевистский принцип коренной ломки всего старого пересилил.

Еще раньше монастырем были утрачены земли, находившиеся при мельнице в деревне Аныб. С первых месяцев 1918 года местными крестьянами неоднократно делались попытки захватить в личное пользование мельницу с относящимися к ней землями и имуществом. Но если поначалу монастырь мог обратиться к представителям центральных властей в Аныбе с просьбой об охране мельницы и пашни от незаконных посягательств, то с момента окончательного установления советской власти в центре такие попытки даже и не предпринимались – результат можно было предугадать заранее. Последнее письмо на этот счет было отправлено иеромонахом Амвросием в Усть-сысольский уездный земотдел в июне 1918 года. В нем содержался запрос о том, может ли монастырь собрать с поля засеянный им урожай озимого хлеба, и если да – просьба сохранить этот хлеб от потравли крестьянским скотом. Таким образом, обитель лишилась последнего средства существования – земли. Единственным источником доходов братии, которая чуть было вообще не оказалась на улице, остались доходы от совершения церковных треб. Однако на этом их злоключения не закончились.

С 1 января 1919 года на базе монастыря официально действовало сельхозучилище. В октябре того же года начальником уездной милиции было обнаружено и изъято на территории обители 500 пудов спрятанного хлеба. По этому поводу настоятель игумен Амвросий, казначей иеромонах Мелетий (Федюнев), эконом иеромонах Тихон (Лапшин) и еще три монаха из числа старшей братии были арестованы и отправлены в г. Устюг, в губернскую ЧК, где и находились вплоть до начала 20-х годов. Когда арестованных выпустили под письменное обязательство и они устроились на ночлег в местном Иоанно-Предтеченском женском монастыре, в местной газете не преминули заметить о мучениках: “…сочли своим долгом навестить монашек и провести с ними ночь”.

Сразу после ареста настоятеля в обители был устроен 10-дневный обыск, в ходе которого было обнаружено большое количество скрытого продовольствия и имущества. Несмотря на то что имение монастыря официально принадлежало сельхозучилищу, в укрывательстве продовольствия обвинили монахов. Командовавший обыском следователь губернской ЧК Губин по возвращении из монастыря опубликовал заметку в газете “Зырянская жизнь”, подписавшись гордым псевдонимом “Боевой”. Своеобразно истолковав результаты обыска, в конце статьи он вынес предложение изгнать монахов из монастыря и заключить их в концлагерь. Довольно скоро этому предложению суждено было сбыться.

Между тем боевые действия перекинулись в Усть-Сысольский район. Белогвардейский отряд подходил к Ульяновскому монастырю, “белых” встречали колокольным звоном…

(Окончание следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска