Село Деревянск

Старинное коми село Деревянск, раскинувшееся на высоких холмах на несколько километров, до сих пор отвечает своему названию. Только один каменный дом я там увидела – храм Божий, находящийся в запустении. У разных людей спрашивала: как церковь-то называлась? Никто уж не помнит… «Вы в дом Гуляевых зайдите, может быть, там знают, -советуют люди. – Там монашки раньше жили».

Дом этот – самый ближний к храму, огороды вплотную к белёным стенам подступают. Было время, отражались купола-кресты в многочисленных его окошках, стоял дом в серебряном облаке колокольного звона и плыл вместе с ним – над вычегодскими холмами, над лесами… То был «ближний звон». А был еще «дальний», из Ульяновского монастыря. Если встать на высокий взвоз дома, то вдали, за Вычегдой, за лесом в 12 верстах виден купол храма. В тихую погоду слышались оттуда мерные удары монастырского колокола.

Как я узнала, из этого дома пошли по монашескому пути сразу трое – брат и две сестры. Случай довольно редкий. Матвей Матвеевич пошел в Ульяновский монастырь. Анна Матвеевна – в Угличскую обитель. А Мария Матвеевна – на Соловки. Дома осталась только старшая сестра (1883 г.р.) – Агриппина Матвеевна. Вот с ее внучкой, Ниной Михайловной, я и познакомилась.

Заходишь и сразу попадаешь в настоящую крестьянскую избу. Белёхонькая русская печь. Высокие полати, скамьи. На двух стенах в углу настоящий иконостас, двадцать образов смотрят на входящего… Из-под пола по ступенькам поднимается хозяйка:

– Ой, гости! Подождите, сейчас самовар поставлю.

И снова спустилась в голбец – за угольками. Оказывается там, под полом, еще одна печь есть, топится, чтобы «по полу ходить было тепло».

За самоваром Нина Михайловна рассказала о своем роде-племени. Происходит он от двух братьев, ссыльных поляков, осевших здесь еще в XVIII веке. Фамилия их Антоновские. Со временем они совсем «озырянились», стали православными, крестьянствовали. Оставили большое разветвленное потомство.

– Видно, богомольные люди были. Сколько икон-то у вас, – замечаю я.

– Да, это наши, родовые. Вон тем образом бабушку под венец благословляли, – хозяйка показывает на бородатого святого в зеленом кафтане, Димитрия Ростовского. – Бабушка моя, Агриппина Матвеевна, слава Богу, долго жила. В 70-х годах похоронили.

– А брат ее, сестры? Какая у них судьба?

– Инока Матвея, который в Ульянове был, расстреляли. Наверное, сразу после революции. Анна, когда в Угличе монастырь закрылся, уехала в Великий Устюг к родственникам. Свой обет не нарушила, замуж так и не пошла. Но всю жизнь считала себя «омирщенной». В конце 60-х она написала мне письмо, что хочет в родном доме умереть. Комнатку для нее прибрали, привезли ее. Несколько лет пожила да мирно и отошла к Богу. Так что тетушка Мария ее пережила…

– Это которая на Соловки уехала? Неужели и она в дом вернулась?

– По белу свету бродить не стала. Как только монастырь закрыли – сразу сюда с Соловков. Келейку в доме оборудовала, из нее почти и не выходила. Молилась день и ночь. Почитай, полвека в ней провела. Да я вам показать могу, келью-то. Двадцать пять лет прошло, как схоронили тетушку, но ничего я в келье не трогала. Все как при ней.

Хозяйки повели меня по дому. Заодно показали свое хозяйство. Что удивило: в каждой комнате, чуланчике, кладовке, в самых неожиданных местах висят на стенах или икона, или какая-нибудь «божественная картинка».

Проходим через высокий холодный сарай, который под одной крышей с домом, мерзлое белье висит, по углам древности разные. Со скрипом открывается массивная дверь – и мы оказываемся в крохотной комнате, к тому же перегороженной надвое. В передней части на полу кадушки и тазы стоят с мороженым мясом, банки, рогожкой прикрытые. А на стенах – иконы. Здесь была прихожая кельи, после смерти монахини ее в холодильник превратили. А саму келью не тронули…

Она намного меньше прихожей, действительно «келейка». И тоже на две части

поделена. В одной половине кровать едва умещается, деревянная, черным покрашенная. И такая маленькая, что похожа на детскую – на такой не разлежишься. В другой половине скамейка и стол-конторка. И больше ничего. Не считая икон на стенах и картинок с видом Ульяновского монастыря да какой-то сценки из жития св. Стефана Пермского… А вот большая фотография. Таких я и не видывала! На фото «коллективный портрет» примерно 500-600 монашек, личики белеются – каждое размером с игольное ушко. Подпись: «Насельницы Соловецкого женского монастыря».

– Она и самовары оттуда привезла, соловецкие, – рассказывает Нина Михайловна. – Один с ведро, а другой поменьше. Из них только и пила. А ела очень мало, пост у нее был. Устроила около дома свой огородик, работала на нем, с него и питалась.

– Что же, в колхоз-то ее не заставили вступить?

– Наверное, пытались. Ведь она молодая еще была, когда сюда вернулась. Да отступились власти – «монашенка», одно слово. И перед милицией покрывали. Увечной считалась… О ней ведь Бог заранее позаботился. Еще в монастыре тетушка какое-то послушание имела на кирпичном заводе и, не знаю точно какое, увечье там получила. Травма-то не очень сильная, но впоследствии помогла тетушке от мирской жизни оборониться. Бог-то наперед все видит.

– Она добрая была, – вклинился в разговор муж хозяйки. – Строгая, но добрая. Под старость совсем слабая стала, до баньки по субботам я ее под руки водил. Доведу до дверей, и она мне три рублика даст. Тетушка всех людей жалела.

Нина Михайловна косится на мужа, продолжает:

– Денег тетушка не любила. Ей несли люди, приходили из Деревянска, село у нас большое, из Руча, Аныба. Со всей округи. Просили панихид за умерших – на третий, девятый день, на сороковину. Тетушка панихиды читала, а от денег отказывалась. А что брала, то детишкам прямо около дома и раздавала или в копилку клала. Летом из копилки доставала и покупала два билета на пароход, для себя и сестры своей Агриппины Матвеевны. Отправлялись они в Сыктывкар, в кочпонскую церковь. Жили при церкви несколько дней, исповедывались, причащались. А перед отъездом тетушка оставшиеся деньги все до копеечки в церковную кружку опускала. И Агриппина Матвеевна тоже – скопленное от своей пенсии. Она тогда 5 рублей, а потом 12 старыми получала. Возвращались и жили по-старому – до следующего лета.

Нина Михайловна раскрывает дверцы конторки, чтобы показать часть тетушкиной библиотеки, вывезенной с Соловков:

– Молилась день и ночь. Весь монашеский, ангельский чин соблюдала. И утреню, и вечерню вычитывала. И каждый день по акафисту Божьей Матери…

Разглядываю книги. Вот переписанные от руки книжицы: акафист Прокопию Праведному и двенадцать разных акафистов Пресвятой Богородице: «Всех скорбящих Радости», Троеручице, Тверской, Казанской… Аккуратные тетушкины буковки.

Хозяйка показывает библиотеку, и нет предела моему удивлению. Для каждой книги тетушка сшила чехолец-покрывало с вышитыми крестами – один большой в центре, фиолетовыми нитками, и четыре по углам. В каждую книгу обязательно вложен крест, вырезанный из картона с наклеенными красивыми блестками. В акафисты, кроме того, тетушкой вложены разные картонные иконки Богородице в рамках из вощеной бумаги.

– Как она акафисты читала? – объясняет Нина Михайловна. – Вынимает книжицу из покрывала, расстилает покрывало, кладет книгу поверх, достает из книги крест, втыкает его в чашку с рисом – у тетушки на столе всегда эта чашка была, потом достает из книги иконку – и начинает молиться… От нее и я научилась. Я ведь вместо нее теперь акафисты читаю, таким же порядком.

Хозяйка снимает с полки книжечку «Троицкие цветы с «Луга духовнаго»». Дарит мне. На добрую память.

Провожает до крыльца, до калитки. Смотрим на храм Божий, что стоит бок о бок с ее домом. Без куполов, без колокольни.

– Тетушка не раз ходила туда, на запустение это, – с грустью вспомнила вдруг Нина Михайловна. – Нашла там завитушки позолоченные от иконостаса и деревянную форму с крестом для выпечки просфор. Только они и сохранились до сих пор от храма. А больше ничего не осталось…

«Как же не осталось? А люди? Церковь – это же не стены каменные!» – так я думала, уезжая из Деревянска. Над бревенчатыми избами курились дымки. Скоро и они скрылись за холмом. Господи, сколько таких «деревянсков» на Руси! И теплится в каждом своя потаенная жизнь.

Анна СИВКОВА

Оглавление выпуска     Следующая публикация →