Столица провинций

Не знаю, почему название небольшого степного городка Урюпинск стало нарицательным. Мне доводилось бывать там. Городок как городок: 36 тысяч жителей, вокзал, река Хопёр, памятник казакам, элеватор, магазины, пятиэтажки… Всё как везде. Отчего же городок с 400-летней историей объявили в 2012 году «Столицей российской провинции» и даже товарный знак зарегистрировали?

Ещё с советских времён Урюпинск известен благодаря рассказу Шолохова «Судьба человека» (действие его происходит как раз в Урюпинске). А ещё – одному бородатому анекдоту. Профессор спрашивает абитуриента: «Что вы знаете про Великую Октябрьскую социалистическую революцию?» Абитуриент молчит. «Ну а такие имена, как Маркс, Энгельс, вам что-нибудь говорят?» – «Да так-то ничего». – «Ну а имя Ленина вы слышали?» – «Нет». – «Да откуда ж вы такой?» – «Из Урюпинска». Профессор встаёт, подходит к окну, протирает очки и, мечтательно глядя вдаль, произносит себе под нос: «Эх, брошу всё, уеду в Урюпинск!» Последняя фраза высечена на установленном в Урюпинске памятнике этим самым профессору и абитуриенту.

Хотя про Ленина здесь явный перебор. Потому что памятник анекдоту совсем недалеко от монумента вождю в центральном сквере города – на постаменте будто для слабовидящих написано аршинными буквами: «Ленин».

К чему этот разговор? А к тому, что с давних пор в этом городе, точнее в станице Михайловской близ Урюпинска, у нас есть коллективные подписчики. Организатора этой подписки зовут Валентина Алныкина. И совершенно неожиданно она появилась недавно на пороге нашей редакции… Как оказалось, у Валентины живёт в Сыктывкаре брат, и, впервые приехав к нему в гости, она непременно захотела посетить и редакцию.

Валентина Петровна Алныкина

– Вот и замечательно! – усаживаю я её в гостевое кресло и завариваю чай. – Расскажете нам о своём городе и о себе… Как вы, Валентина, относитесь к тому, что Урюпинск по делу и не по делу всё время поминают?

– Да и пусть поминают, нам хуже от этого, что ли? Гордимся мы своим Урюпинском, любим его. Приезжайте! У нас Хопёр чистый. По улицам много богатых красивых домов. Вот я посмотрела Сыктывкар – ожидала, конечно, большего. Столица республики. А у нас столица российской глубинки. У нас даже тротуары лучше, чем здесь, – недавно ещё не старую плитку заменили на центральных улицах на более качественную. Но работы для молодёжи, правда, сейчас мало в Урюпинске, многие предприятия позакрывались.

– А вы чистите воду, когда пьёте? –спрашиваю, разливая по чашкам кипяток.

– Мы не чистим (вздыхает). В воде у нас много железа и кальция. В Урюпинске стоит станция обезжелезивания. А от кальция как очистишь? Пробовала кипятить – оседает на стенках. Ездим на родник Кондратия Булавина за водой, там поменьше кальция. У нас у многих камни в почках.

– Чем характер ваших земляков отличается от других регионов?

– Матерщинники! У меня на родине, в Брянской области, так не ругаются. А здесь и женщины поливают. Казаков забирали на войну да на военные сборы в любое время, и всё хозяйство ложилось на плечи женщин. Они работали как мужчины, и вот, наверное, тяжёлый труд и повлиял. Рассказывают, что женщина могла, если поругается с атаманом и с ним не согласна, поднять юбку и показать атаману зад. И за это ей ничего не было.

Утоление печалей

– В Бога я не веровала, когда замуж выходила. Свекровь хотела благословить – я оттолкнула икону. Комсомолка была у-ух! Ну вот, вышла замуж за казака, и уехали мы в станицу Михайловскую – там был раньше районный центр и больница на 75 коек с роддомом. Меня хорошо приняли. В Воронежском медучилище я училась на санэпидстанции работать, отличницей была, а терапию и хирургию мы изучали галопом по Европам. Но пришлось всему научиться: и колоть пенициллин, и зондированию. Я не любила бумажки, я любила процедуры. Так проработала за вычетом декретных 37 лет.

– А как вы в храм пришли, когда молиться стали?

– Впервые – когда маленьких сына и дочь крестили. Решили, что не глупые же были наши дедушки и бабушки, раз нас крестили – стало быть, и нам надо крестить своих! Это не было данью моде, а из души шло. Помню, в храме я с благоговением стояла. Но крестики у детей сразу же сняла. В 1987-м мы в новый дом переходили, я даже иконы не повесила в комнатах. В девяностом году прислали батюшку Виктора Дурасова. Он потихонечку начал восстанавливать храм. А я что? Разве он сможет поднять такую махину? Сначала ходила храм «посмотреть в глаза» этому молодому попу: как это так – обманывать приехал народ?! Встану и смотрю ему в глаза! Постою немножко на литургии – и домой. Шурочка Орлова: «Валя, не уходите из храма! Надо всю литургию послушать». Потом: «Валечка, надо приходить вовремя в храм…» Потом: «Валя, ты не так крестишься. Но ты не обижайся…» А я всё: «Нет и нет!»

А потом муж вдруг начал пить. Но разойтись я не могла: протрезвеет – жалко. Трезвый он ко мне и так и эдак: мёд несёт, конфеты и всё сделает. Всё-таки мужик в доме, а я-то не умею лампочку вкрутить. Он дом строил – от фундамента и до крыши всё своими руками делал. А когда пил, становился агрессивным. Но последний был аргумент: ну не бьёт же! Никогда не ударит ребёнка – а у нас двое детей. Даже скотину никогда не ударит.

В начале 90-х мне сестра привезла маленькую икону «Утоли моя печали». В Брянской области она работала в райфинотделе, проверяла церковь, и батюшка ей подарил. Сейчас эта икона у моей дочери.

– И как, она утолила печаль?

– Утолила. Стала я перед ней молиться и плакать. Как-то раз муж пьянствовал дня три, пришёл весь чёрный: «Знаешь, меня потянуло домой». А потом у него заболела поджелудочная. Не пьёт – не болеет, выпил – боль крутит. Постепенно пить перестал. Сначала был злой: хочется, а нельзя. Сейчас даже пива не пьёт. Слава Тебе, Господи! Последние восемь лет тишь да гладь да божья благодать. А то с казаком жить – ух! Сейчас у него онкология, мы лечимся. Прооперировали в Москве.

Вот расскажу чудесный случай. Мы обследовались в Воронеже платно, там сказали: «Дед, у тебя четвёртая стадия, оперируем тебя – и будь что будет». О том, что можно поехать в федеральный медицинский центр в Москве и обследоваться бесплатно, мы не знали – медсестра сказала, что направление туда не дают. А чтоб платно в Москву – у нас таких денег не было. Я три раза ходила к мощам Митрофана Воронежского. А потом пришла за направлением – никто слова против не сказал: «Вам куда? В Центр Блохина? Напишем». Ведь людям из Урюпинска не дают такого направления – онкобольные должны лечиться в своём регионе. Приехали в столицу. В часовне Митрофана Воронежского на Павелецком вокзале помолюсь – и все двери перед нами открываются. Сначала-то слёзы, мужу только их не показывала. Схожу куда-нибудь поплакать – и легче станет. Вечером как-то зашла за уголок, тишина, никого, и вдруг подходит парень. Вид у него нехороший, что-то хмуро рычит. Я испугалась, говорю: «Иди, деточка, иди с Богом». Он удивился: «Да?» И пошёл…

Дед Виктор с внучками на скамейке

А сейчас у меня иконы везде! И у мужа в комнате иконы. Иногда и помолится, в храм зайдёт. Крест носит. Меня возит на машине в храм и из храма. «Ты звони, я тебя встречу». – «Да я дойду сама». Иду из храма потихонечку, пешком, одна, чтобы сохранить благодать подольше.

– И как часто вы причащаетесь?

– Я причащаюсь редко. Примерно раз в месяц. Но вот целое лето не причащалась. Хочется и чаще, да хозяйство. А я считаю, что перед причастием надо хорошо подновиться – вычитать каноны, попоститься хоть три дня. Батюшка сказал, что каноны можно не читать, только Последование ко причащению. Но нет, надо почитать. Исповедуюсь почти каждую службу. «Прости, Господи», – мысленно проговариваю. Ну, вот так.

В храме

– У нас в станице Михайловской прежде было два храма. Один – Богоявленский, его разрушили, из этого кирпича построили школу. Другой – Сретенский, был построен казаками в честь победы над турками. В 1931-м из него сделали дом культуры, кресты сняли, но купола не тронули. Ставили в нём спектакли, танцевали, в алтаре переодевались. Потом в нём были разные магазины, склад. Потихонечку здание разрушалось. И вот приехал молоденький отец Виктор, с ним матушка Светлана, она родом из-под Луганска. Оба учились в Воронежском институте культуры. Помню, он к больнице нашей подошёл. «Пойдёмте, на батюшку нашего посмотрим…» – «Ой, Господи, мальчишечка!»

Отец Виктор причащает юных прихожан

– Он тогда в подряснике ходил?

– В подряснике тогда и по сей день ходит. Он у нас умный, сердечный, и замечательное чувство юмора у него. Сейчас у них шестеро детей, потом ещё прибавилось четверо приёмных. Детки умные, красивые, поют. У нас были Серковы – алкоголики, лишённые родительских прав. И они взяли их детей себе, те жили в церковном доме. И все вышли в люди. Девочки окончили духовную семинарию, мальчик преподаёт в Духовной академии Санкт-Петербурга. Конечно, предприниматели помогали и их семье, и храм восстанавливать. Отец Виктор всколыхнул всех, и храм стал быстро восстанавливаться. Кресты поставили, колокола привезли. И народу много ходило. В храме было не протолкнуться! Ещё без веры мы были, но такое чувство было, что храм надо восстановить.

Первыми бабушки верующие пришли. Мыли-убирали, пекли просфоры. Батюшке помогали. Мало уже таких осталось. У нас была тётя Шура Кагакина, православную молодёжь она встречала. Умерла в 96 лет. В 30-м году её крестил последний батюшка перед закрытием храма, отец Мефодий Авсенев, который потом был расстрелян.

– У вас почитают этого батюшку?

– Да. Батюшек, которые в храме служили, у нас поминают на литургии. Женщины читают помянник, я им иногда помогаю. Каждую литургию поминаем погибших на подлодке «Курск». Иногда мне попадает этот листок – там шестнадцать Сергиев.

– А потом что, меньше стало людей в храме? Устали?

– Наверно, сначала интересно было. А потом выдохлись. Это был просто интерес. Отвыкли люди от Церкви.

– Но ведь от воды никто не отвыкает. Если ходят к колодцу и берут воду, значит, без неё не могут. А без общения с Богом, выходит, могут?

– Наверно, потому, что батюшке много пришлось восстанавливать храм, меньше заниматься приходом. Я так думаю. У матушки дети рождались один за другим. Всем надо было образование дать. Да ещё дом строить. Кирпичи батюшка сам делал из цемента. А дом до сих пор не закончил. Но хоть тёплый пол сейчас сделал, а то было холодно в доме…

Ну и детей в вере воспитывать не давали. Директор школы запретила батюшке приходить в школу: у нас, дескать, светское учреждение.

– Она была атеисткой?

– Она и сейчас атеистка, в храм не ходит, хотя уже на пенсии. Ещё и казаки у нас упёртые. Говоришь: «Пойдём в храм?» – «Ой, некогда, надо дела переделать». Некогда в храм идти! Вот ковид был, народу мало в храме. А надо и отапливать, и освещать. Я говорю: «Люди, ходите в храм, чтобы он был у нас, чтоб хотя бы уйти в мир иной нам торжественно, красиво, с пением, а не из грязи». Недавно умер знакомый. Человек неплохой был, но разошёлся с женой, жил один, пил, дом в грязи. Приехали родственники, положили его в храме: красота! Батюшка, хор поёт, люди молятся. Торжественно уходит человек – не из своей страшненькой хаты, а из храма. Умерла у нас хирург. Она в храм не ходила, но Богу молилась. Когда отпевал её батюшка, я услышала: «Прощается тебе, чадо Раиса…» «Вот ведь, – думаю, – для всех нас он отец, хотя намного моложе». Так это меня пронзило! Он же за нас молится! Грехи наши нам отпускает…

Прихожане

– Прихожане у вас женщины в основном?

– Когда восстанавливали храм, приходили предприниматели, приезжали с семьями, на Сретение и оба Николы были трапезы в церковном домике. На сто человек с удовольствием мы готовили. После трапезы батюшка, довольный, обычно говорил: «Праздник удался!» Потом в Урюпинске немало церквей открыли, многие стали ходить туда. У нас меньше людей стало, но ходят. Вот Костя Сердюков у батюшки дьякон. У них с женой долго не было детей. И они взяли ребёнка. А через восемь месяцев она забеременела и родила своего. Ходят мужчины, но женщин больше.

– А молодёжь стесняется?

– Нет, не стесняются. Просто не хотят. Разве что на Пасху. Но сейчас стало побольше ходить – после пандемии. И вот эта война. В минувшее воскресенье пошли у меня сын со снохой Олечкой. Сын крестик носит, но говорит, мол, некогда ходить в храм, я лучше домом позанимаюсь, всё равно на службе стою и ничего не понимаю. Я говорю ему: «Ты стой да молись, хоть понимаешь или не понимаешь». «Но что-то всё же понимать надо!» – отвечает. «Будешь читать – и узнаешь». А тут – я думала, они поехали в Урюпинск на рынок, а нет, пошли в храм.

– Большие ли семьи в вашем казачьем крае?

– Семьи маленькие, по одному-двое детей. Хочется людям хорошо жить. У меня двое. Наверное, боялась: как же выучу детей, зарплата небольшая? Самонадеемся, не всегда на Бога полагаемся. Помоги, Господи, моему неверию. У Гали Безбородовой вон четверо детей, и она говорит, что если бы у неё было двое, то они богаче бы не жили.

Когда дочь замуж выходила, хотела троих детей, а решилась только на двоих. Возить их в школу надо к восьми, уезжает из дома в семь, на работу опаздывает, но начальница хорошая, входит в положение. Приезжают домой около девяти вечера…

– В таком режиме в вере воспитывать детей сложно?

– Да, сложно. Другое дело на каникулах. У меня всё лето жили две внучки, одна пошла в четвёртый класс, вторая – в первый. Я с ними ходила в храм, они исповедовались и причащались. Старшая – верующая, маленькая ещё не понимает. Зять – он очень умный, весь в науке. Я однажды говорю внучке, что надо тебе причаститься, а то приедет этот атеист! А старшенькая поправляет меня: «Бабушка, он не атеист, он крест носит». – «Миленькая, ты меня прости!» Детки сейчас очень умные, они задают вопросы о вере. «Богородицу» выучила, говорит: «Я когда потеряю что-нибудь, читаю “Богородицу”. Просила Её, и нашла».

«Пусть пишут!»

– А послушание у вас какое при храме?

– У меня – газета «Вера». 12 подписчиков. Сейчас одиннадцать, но я ещё один экземпляр в поминание о родителях раздаю. Ещё я, бывает, у подсвечников стою – у иконы Божией Матери «Знамение» и у матушки Матроны. Когда уборщица сломала руку, я два месяца убиралась в храме после работы: вот так пойду к десяти и до двенадцати – до часу ночи мою полы одна в храме. Хорошо! Выйду на улицу: темно, страшно, собаки. Говорю: «Архангеле Михаиле, Архангеле Гаврииле, проводите меня до дому, пожалуйста, я боюсь». Иду – на меня ни одна собака не гавкнет…

Я перед отъездом сказала своим подписчикам, что хочу в редакцию зайти, и спросила, что передать. «Ой, передайте большой от нас привет, пусть пишут – мы читаем, мы любим!» Те, кто выписывает, – все читают. У меня даже бабушка есть, Галина Юрина, беленькая, старенькая-старенькая, она редко ходит в храм, я ей отдельно газету отдаю. Она мне: «Валя, ты меня подпиши на следующее полугодие. Я в ней все вопросы свои решаю». Все мои подписчики хотят, чтобы газета и дальше выходила. И я нахожу в газете «Вера» ответы для себя. Вот про мужа: ругаемся с ним, ругаемся, батюшке жалуюсь на него. Потом приходит газета, а там: муж выше духовника. Ага! Значит, надо молчать, лишний раз рот не открывать. Игумена Игнатия с удовольствием читаю. «Крупинки» у Владимира Крупина. Давно их что-то не было…

– А с чего вы начинаете газету читать?

– С «Цветника духовного». И наш батюшка тоже. Потом «Хронограф», потом полистаю. «Историю Отечества» почитаю. Экспедиции нравятся. Вот по Карелии, по Мезени. Это же надо – до того состояние обострилось, чтобы и слышать «разговоры» комаров! Не представляю, как же вы оттуда вышли?!

– Молились за нас православные, вот и вышли. А ещё, вы знаете, когда мозг уже окончательно закипает, тогда отдаёшь себя в руки Бога и Он показывает, что нужно делать… А как вы узнали о нашей газете в Урюпинске, на другом конце страны?

– Наша прихожанка Таисия Александровна Боровских с 1992 года её читала. Она как-то подошла ко мне в храме и дала газету: «На, почитай. И если решишь подписываться, мне скажешь». Потом спрашивает: «Прочитала? Будешь подписываться?» – «Буду». Она подписку несколько лет проводила у нас, а потом говорит: «Я уже старая, не возьмёшься за меня подписывать людей?» Я и согласилась. Она у нас тоже медсестрой была, старшей.

– Поклон ей передавайте, такие люди – наш золотой фонд. Ведь в начале 90-х «Вера» распространялась по подписке только в трёх регионах: Мурманской, Архангельской областях и Коми.

 – Батюшка говорил: «Мы ждём газету, читаем, дай Бог им здоровья». Какой-то номер получается более интересный, какой-то менее. Некоторые номера не читала – лето, некогда, но летние номера я прочитаю за зиму. Я давала читать мужниному брату двоюродному, бывшему военному, он тоже выписывал. Теперь заболел и перестал. А молодые не читают вообще!

Отголоски войны

– Не знаю, что будет. Страшно, если будет большая война. Хотелось бы, конечно, ещё пожить. Потерпим всё, что Бог нам пошлёт, потому что по грехам нашим Он посылает. Тётушка моя говорила: «Бог не допустит чего-то свыше сил. Что всем, то и нам. А если что и будет, то и пусть будет». Мы думали, что мы в России плохо живём, где-то там лучше. А жили мы хорошо: одеты, обуты, накормлены. Хорошо жить без войны, когда все живы. Но всё равно у меня надежда есть, что будет наша победа.

– Как у вас мобилизация прошла? Тревожно?

– У нас в Урюпинске один бросил в конце сентября зажигательную смесь в военкомат. Протестовал так. Его нашли, военкомат не пострадал. Тревожность, конечно, есть. Матери плачут. Сразу всем поприсылали повестки: и старым, и больным. Стали разбираться, и многих вернули. В первый день муж был по делам в Урюпинске, рассказывал, что народу много, шумно, стоят, обнимаются, но паники нет. А вообще люди говорят, что надо идти защищать. Но когда это непосредственно коснётся: ой, ой, как же так! Вот принесли на моего сына повестку – ему 44 года, он электриком работает. Я как узнала, вся сделалась будто ватной. Паники не было, но вся обмякла. Через два часа сообщили, что вышла ошибка, есть бронь на него. Мне бы порадоваться, а как? – другим-то матерям не пришла бронь. Стыдно радоваться.

– Стало больше народу в храме?

– Когда война началась, с весны побольше стало ходить народу, но не очень. Народ не вразумился. Не пошли в храм в массе. А вот во время мобилизации полный храм народу, и мужчин стало больше. Потому что страшно. Наш один командир – Сергей Мельников – служит в Валуйках, это Белгородская область, граница с Украиной, их бомбят. Семью Сергей перевёз из Валуек к нам, и ребёнок теперь в школу нашу ходит. А наших ребят к себе взял на службу.

– А есть какая-то надежда на Бога? Что Он сохранит…

– Надежда есть, даже у тех, кто не ходит в церковь. Надеются на Бога, но и ждут от Путина действий: что же это такое, разве можно отдавать города?

– А погибшие у вас были?

– У нас в селе погиб мужчина-доброволец. Его ранило, были перебиты бедренные артерии. Вылечился и снова: «Я пойду, там мои ребята». И погиб. Привезли и похоронили. У него жена, двое детей.

– Вы следите за происходящим на фронтах?

– А как же?! Смотрю всё. Тянет. Может, и не стоит так втягиваться. Я назначаю себе дни, когда не включаю телевизор, обычно в воскресенье. Читать больше надо, вот газету, например.

– А беженцы с Украины у вас есть?

– Была у нас в селе беженка одна, и в церкви есть уголочек, куда собирают для неё крупу, сахар, овощи, фрукты – у кого что есть. Одежду приносят.

Надеюсь, Украина не будет такой, какая она сейчас. Мы же туда ездили в 1981-м, свекровь-то у меня с Украины. Даже хотели там остаться жить. Тогда там жили лучше, чем в России, лучше было снабжение. Но мы с мужем уехали, а сёстры у него остались там. У одной золовки муж крымский татарин, у другой – болгарин. За столом, бывало, соберёмся, мне говорят: «Кацапка». Но не злобно, не в том смысле, что кацапка – это какое-то низшее существо.

– Кацап – это же козёл с бородой…

– Что такое козёл с бородой, я вам скажу. У нас в Урюпинском районе вязали пуховые платки, и вся Россия приезжала покупать. Поэтому у нас держали большие стада коз. В Урюпинске отмечают День козы, есть Музей козы, гранитный памятник козе стоит.

Чудо о дожде

– У вас дома козёл или козочки?

– У меня дома две козочки. Но не пуховые, а молочные, внучек кормить. Эти козы даже генетически другие, и покрывать пуховым козлом такую козу нельзя. Я не знала этого, однажды это сделала, у меня коза заболела, потом её пришлось извести.

– Как у деревенских жителей, у вас, наверно, были свои земельные паи?

– Да, в 90-е их нам раздали, два участка примерно по 10 га. Мы сдаём их фермерам сейчас. Один фермер даёт нам на пай три тонны пшеницы, двадцать литров масла, платит земельный и подоходный налоги за нас. Другой фермер даёт две с половиной тонны пшеницы, сорок литров масла, вспахивает нам огород и тоже платит налоги.

– А куда же вы деваете столько зерна?

– Мы три тонны берём пшеницы, а остальное деньгами. Пшеницу дробим на электрической дробилке и кормим скотину. Раньше, когда дети учились, кроме коз и кур, у нас были свиньи, две коровы. Кормили семью, остатки продавали. А сейчас уже тяжело держать.

Но землю фермерам мы только лет пять назад отдали. До этого муж двадцать лет занимался фермерством, а я – его бухгалтерией. Но доход маленький, потому что земли мало. Расскажу, какой у меня был случай Божией помощи.

Комбайна у нас своего не было, арендовали. И вот рожь уже подходит, муж заранее на второе августа нанял и комбайн, и машины – они соберут и увезут, а муж расплатится за работу. А тут дожди зарядили. Ну всё: за простой комбайна и машины надо заплатить, а рожь мы вообще не соберём – что теперь будет?!. Я пришла домой, встала на колени и молилась целый день: плачу и молюсь, отдохну чуть-чуть и опять плачу и молюсь. Приезжает муж. Я молчу. Он говорит: «Ты знаешь, какое сегодня было чудо? Идут тучи, доходят до моего оврага и обходят стороной. Кругом дождь, а у меня только капли, и я продолжаю убирать!» Я говорю ему: «Это ж я стояла-молилась целый день». «Это просто совпадение!» – отвечает.

Внук, сын и муж

О главном

– Какой главный вывод жизни ваш, Валентина, на сегодня? Если коротко.

– Слава Богу за всё!

– Замечательно, а если чуть распространить?

– Слава Богу за мужа-казака. Хорошо, что я не разошлась с ним. Сейчас мы любим своих детей, внуков – а чужому дядьке мои внуки зачем? Дедушка свой, он их любит. Слава Богу, что я его не бросила! Слава Тебе, Господи, за мою больницу, где я ни одного дня не работала – каждый день шла на работу как на праздник! Слава Богу за здоровье. Я особо-то не болела. Я прошу Бога – и Он даёт, слава Богу!

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска