К 90-летию блаженного Ливерия Тотемского (1932–2009)

Cвятое место пустым не бывает

О хуторе Внуково Ливерий Семёнович Дубровский часто говорил: «Здесь святое место – между двух монастырей».

Ливерий Семенович Дубровский

Действительно, эта земля некогда была монастырской. «Тут, где наши дома стоят, – говорит православный краевед Нина Николаевна Папылева (†2021), – монахини сено косили, по грибы и ягоды ходили. А дальше Дедов остров, там была Троицкая пустынь. И хутор находится как раз посередине. Неслучайно у нас далеко в округе змей нет. А за шестьдесят километров на болоте полно гадюк, не зайдёшь и в сапогах».

Три острова омывают в этом месте воды великой Сухоны: один из них прозвали Дедов, другой – Бабий, а третий, маленький, – Внуков. В 1670 году пономарь Иоанн Иаковлев, собирая на Дедовом острове ягоды, увидел стоящий на древе образ Святой Троицы с предстоящими Ей Божией Матерью и святыми. Обретённую икону он показал своему старцу, блаженному Андрею Тотемскому, и тот благословил поставить на Дедовом острове часовню. Иоанн был рукоположён во иерея, принял постриг с именем Ионы и стал духовником Богородской девичьей обители за Сухоной. А на Дедовом острове вокруг его часовни и пещерки, где поселился старец, стала собираться братия, так возник мужской монастырь – Свято-Троицкая пустынь.

В 1919 году на острове появились коммунары. 18 лет спустя они разломали Троицкий храм, разрушили и Владимирскую церковь Богородской девичьей обители. В те годы разорение церквей шло по всей России. На родине Дубровских, на Поцком Погосте, Георгиевский храм был превращён в зерносклад.

Отец Ливерия устроился работать лесником: смотрел, чтобы рубка леса была правильной, да с помощью сыновей заготавливал кору, которую сдавал государству. Он хотел быть подальше от колхозной принудиловки, поэтому местные власти около десяти лет отказывались выделить Дубровским землю для приусадебного хозяйства. Лишь 25 июля 1941 года, после жалобы Семёна Фёдоровича в Наркомат земледелия, его семье всё же предоставили пятнадцать соток.

Когда началась Великая Отечественная война, большинство Дубровских отправились защищать Родину, а Семёна Фёдоровича из-за травмы руки на фронт не взяли. Несмотря на свою инвалидность, он был великолепным охотником: добывал в округе медведей, лосей, глухарей. Всё мясо полагалось сдавать в заготконтору, а за него давали карточки на хлеб и крупу, но Семён раздавал всю добытую дичь голодным семьям, особенно где было много маленьких детей, и многих спас. Ходил по хуторам, откуда мужики ушли на фронт, и не давал их семьям помереть. Сын Ливерий, родившийся на Покров 1932 года, был рядом, помогал.

«Все говорят, что юродивый, а он умнее всех нас»

Он рос подвижным и смышлёным ребёнком, физически очень крепким, однако с малых лет страдал эпилепсией. В желании помочь людям Ливерий был похож на отца, но было видно, что он не от мира сего. По словам Ливерия Семёновича, только его любимая сестра Анастасия – молитвенница, единственная из всех детей, – понимала его до конца. Но она умерла молодой, а брат всю жизнь хранил написанную Анастасией иконочку Пречистой Девы.

В советской школе, открытой в селе на другой стороне Сухоны, Ливерий научился читать и писать, но проходил туда совсем недолго. Когда его стали принуждать вступать в пионеры, отказался. Как-то раз, сильно устав, мальчик задремал за партой, и учительница, разъярившись, с размаха ударила его дубовой линейкой по голове. Удар пришёлся по виску, и Ливерий едва не умер. После этого приступы эпилепсии участились, и он был признан инвалидом. Когда в тот день сын Анны Лукьяновны еле живой добрался до дома, она сказала: «Всё, больше в эту школу не ходи, а ходи к старцу».

Речь шла о Николае Константиновиче Трофимове – смиренном молитвеннике, принявшем на себя подвиг юродства ради Христа и имевшем дары прозорливости и исцеления. Православные жители Тотьмы и окрестных сёл с любовью звали его Николаюшкой. Он жил тогда на Сондуге, и Ливерий стал ходить туда за 70 вёрст. У старца он учился молитве, борьбе с греховными помыслами, слушал его рассказы о блаженном Прокопии Устюжском, преподобных Феодосии Тотемском и Вассиане Тиксненском.

Когда же Ливерий возвращался на хутор Внуково, то он оказывался в окружении совсем других Дубровских – юных безбожников, которым внушалось презрение к религии. «Мы с ребятами играли в “попа”, – вспоминает Михаил Константинович Дубровский. – Выбирали чурбан, который называли попом. Ставили его “на попа” и начинали пинать, бить битами. Гоняли от одного края хутора до другого, а затем обратно. Ливерий с нами никогда в эту игру не играл, грехом считал, и нас всех заставлял креститься. Мы смеялись над ним – называли его святошей. А вот в прятки он играл с нами с удовольствием».

Сверстники уговаривали его «стать как все», запугивали, иной раз и избивали. Но безуспешно. Ливерий часто уходил в чащу леса, где у него было тайное место молитвы. «За хутором течёт речка Чёрная, которая в Сухону впадает, и на этой речке посередине лежал большой камень, на котором он очень любил молиться. Там рядом отец его порох хранил, – рассказывает инокиня Ника (Власова). – Мы дети были и ходили туда ягоду собирать, а он то волком завоет, то медведем зарычит, чтобы ему там не мешали молиться. И мы оттуда бежать».

А через некоторое время жители хутора Внуково и соседних деревень стали примечать в лесу небывалое.

«Помню, я видел, как он водружал на очень высокую ёлку деревянный крест, – говорит Михаил Константинович Дубровский. – Он прикреплял его железными верёвочками. Другому ни за что бы на такую ёлку не залезть. Я бы, пожалуй, не рискнул, а он, ещё и орудуя топориком, долез до самой вершины и водрузил крест, привязал и очень быстро спустился. Весь лес вокруг хутора был в крестах. Это было недалеко от его любимого камня на Чёрной. Ещё любил делать кресты из мелких камешков, делал там, где ходило больше людей. Люди кресты не топтали, кто понимал силу креста и принимал веру православную. Другие пинали их, как мячики».

«Когда разливалась речка Чёрная, – говорит Владимир Анатольевич Дубровский, – Ливерий сколачивал кресты и опускал их в реку, молился и таким образом освящал реку для людей, с её угорами да сенокосами».

Михаил Климов из деревни Ярославиха рассказывает: «Я любил лес возле хутора Внуково. Грибов, ягод – без числа, не переносить. Я без креста в лес не ходил, да и мама у меня была верующая, молилась за меня. Но вот что меня удивляло: и кто же у мелких берёзок так аккуратно кресты заплетает? Оглянусь, место ничего особенного – ни грибов, ни ягод, а берёзка сплетена прямо крестом. Встречал уже и большие такие берёзы. Один раз смотрю – а это Ливерий с хутора. Помолился и сказал: “Святое место”. Я понял, что на дороге крест из камней тоже его работа. Все говорят, что юродивый, а он умнее всех нас».

Свеча земли Тотемской

Летом 1945 года в Усть-Печеньгу пришёл странник, которого ждали годы, о приходе которого слёзно молили Бога. Монахиня Сергия (в миру Фаина, †2016) рассказывала: «Отец Николай Образцов был первым послевоенным священником, прямо из лагерей: как указ получил, так сразу к нам и пришёл. Говорят, бабы на сенокосе были, лето, вдруг идёт какой-то старичок, на босу ногу, лапотки в руке несёт да узелок. “Мне бы как к церкви пройти?” – спрашивает. А бабы ему: “А ты кто да откуда, уж больно худ, да и одежда рваная вся”. “Да вот, – говорит, – священник ваш теперь буду, получил указ, будем церкву открывать”. Бабы – в слёзы: да неужто храм откроют!».

Весной 1946 года на Пасхальную службу в Усть-Печеньге собралось невиданное число богомольцев. «До сих пор с особым душевным трепетом вспоминают старожилы эту службу, – говорит иерей Серафим Розин, настоятель Покровского храма. – В завершение пасхального крестного хода священник должен обратиться к прихожанам с пасхальным приветствием: “Христос воскресе!” Все этого ждут, и ждут уже не один год. А батюшка молчит, не может сказать ни слова – залился слезами, и в ответ все прихожане плачут». На эту Пасхальную службу пришёл и Ливерий Дубровский. Он был поражён её красотой.

Храм Покрова Пресвятой Богородицы в Усть-Печеньге

С этого дня Ливерий на протяжении более сорока лет в любую погоду – в грязь, в мороз, в жару – выходил из дома и шёл 26 километров ко всенощной, а возвращался после литургии к вечеру следующего дня. Ходил он берегом Сухоны, зная все тропинки, а зимой ходил на службу на охотничьих лыжах, прямо по льду реки. В один из таких дней в леске между Бабьим и Дедовым островами притаился волк. Когда Ливерий поравнялся с тем местом, зверь бросился на него. На другом берегу реки строился Пятовский лесопункт, и рабочие на берегу делали бухты из брёвен. Услышав крик отбивающегося человека, они схватили колья и прибежали на помощь. Юношу удалось отбить от волка, но тот сильно его поранил. Было и ещё одно нападение, когда жизнь Ливерию спас отец, застрелив напавшего на сына волка. Это было во дворе их дома. Ливерий вскоре оправился от ран и стал дальше служить Богу.

Как-то весной, когда Ливерий был в Усть-Печеньге, по Сухоне тронулся ледоход – переправляться через неё было смертельно опасно. Перевезти юношу в лодке на другой берег никто не хотел, а ему надо было срочно возвращаться на хутор. Тогда он решился и стал перепрыгивать со льдины на льдину. В какой-то момент льдину, на которой стоял Ливерий, потащило по течению реки. Она ударялась о другие, разбивалась и плыла дальше. Гибель казалась неизбежной, и помочь в этой ситуации уже никто не мог. Тогда подвижник взмолился Господу и Его Пречистой Матери, и через несколько километров льдину прибило к противоположному берегу, уже не очень далеко от хутора Внуково. Ливерию было в ту пору 25 лет.

Хранители веры

Господь даровал Ливерию благодатных наставников, подвизавшихся на земле Тотемской во времена гонений.

В 1954 году Преосвященный Гавриил (Огородников), епископ Вологодский и Череповецкий, сообщал Патриарху: «Выдающимся явлением в религиозной жизни Усть-Печеньгского прихода… следует признать подвижническую жизнь многолетнего молитвенника и душепопечителя старца Николая Константиновича Трофимова, бывшего псаломщика, 63 лет, живущего в г. Тотьме. Издалека приходят к старцу Николаю верующие люди за советом для разрешения своих житейских дел, другие обращаются к нему с просьбами помолиться об избавлении их от недугов. Без подобострастия и угодничества, всегда жизнерадостный, старец смиренно и ласково принимает посетителей. Больных утешает, вместе с ними молится об исцелении болящих, других наставляет и поучает, а иногда читает душеспасительные книги, всем советует ходить в церковь, а при прощании благословляет иконою».

Ливерий Семёнович рассказывал о своём учителе: «Был Николаюшка небольшого ростика, волосы чёрные до плеч, бородка клинышком, сам сухонький». Николаюшка всегда носил с собой Библию, часто ходил босиком, в белой рубашке из холста и в таких же белых штанах. Над ним насмехались люди, потерявшие веру, другие же, узнавая о силе молитвы Николая Константиновича, шли и ехали к нему за помощью со всех сторон. В то горькое время, когда почти каждая семья в вологодской глубинке лишилась на войне отцов, мужей, старец утешал людей и призывал Бога на помощь им.

Ливерий слушал, учился.

Собиратель святынь

В послевоенные годы семья Ливерия жила поначалу отстрелом волков, чрезвычайно умножившихся и резавших колхозный скот. Охотники тогда были в цене, но в начале 50-х зарабатывать охотой стало невозможно, и Дубровские создали бригаду по заготовке леса. Это была такая тяжкая работа, на которую способен даже не всякий здоровый и выносливый человек. Бригада из четырёх человек, двое из которых – инвалид-отец и инвалид-сын, обязана была заготовить столько хороших брёвен, что для перевозки их потребовался бы 171 лесовоз, и сплавить лес за 10 километров. На это у них было полгода, пока Сухона была свободна ото льда.

Потом шла шуга по реке, и лишь с наступлением холодов Ливерий становился на лыжи и бежал к блаженному Николаюшке. С началом хрущёвских гонений он получил от старца послушание – ходить по тем местам, где рушили церкви, и собирать всё, что не успели сжечь: книги, иконы, утварь церковную. В округе на тридцать-пятьдесят километров: в Калинино, Вожбале, Погорелово, – везде он стал своим человеком для христиан, помогавших ему. Особенно зауважали его на Сондуге, где жил старец Николай. Народ там встречал Ливерия как дорогого гостя, шапки перед ним снимали, ждали у калиток и рады были пригласить его на чай.

Донёс на него свой, двоюродный брат, но от тюрьмы спасла болезнь. У молодого подвижника внезапно начались обмороки, и старец Николай благословил его ехать в Великий Устюг, сказав: «Святой Дух откроет болезнь твою». Ливерий послушно сел в Тотьме на пароход и поплыл в Великий Устюг. Когда он сидел на палубе, прилетел голубь. «Сел мне на голову и по виску долбит, – рассказывал он. – В Великом Устюге обратился я в больницу, и в указанном месте врачи нашли кисту».

Его срочно отправили на операцию в Вологду. Хирурги, осмотрев его, думали, что он, скорее всего, не выживет. В палате с ним лежали ещё три человека. Ливерий молился и услышал во сне голос: «Из твоей палаты двое выздоровеют, а двое умрут». После операции выжило двое, одним из которых был Ливерий Дубровский.

Милиция на время оставила его в покое, считая помешанным, а он продолжал исполнять благословение старца. После закрытия одного из храмов в конце 1950-х безбожники побросали иконы в реку. Придя к Николаюшке, Ливерий услышал: «На берегу у Ярославихи благодати много, сходи, забери иконы». Оказалось, что иконы попали к пасечнику, который не хотел отдать образа даже за деньги, когда Ливерий предложил за них свою пенсию. Надеялся выручить больше. Хозяин с иронией отнёсся и к обещанию: «Если продашь иконы, к тебе рой пчёл прилетит». Подобное случалось очень редко. Но спустя несколько дней рой действительно прилетел, и пасечник продал иконы за символическую цену.

Двенадцатого января 1958 года блаженный Николаюшка отошёл ко Господу. Для Ливерия Семёновича, которому в ту пору исполнилось 25 лет, это была невосполнимая утрата. Но Бог не оставил.

Ливерий Семёнович возле могилы блаженного Николая

Рассказывает Нина Николаевна Папылева, семью которой Ливерий Семёнович спас от ограбления:

«Я знала его с детства. Родилась я на Баржестрое – это рабочий посёлок, который находился за рекой Сухоной, напротив хутора Внуково. Моя семья часто встречалась с семьёй Дубровских после войны. Они, хуторяне, переезжали на лодках в магазин за продуктами. А наша семья покупала у Дубровских молоко, у них почти в каждом доме была корова.

Одна семья на хуторе по своей доброте пустила к себе в дом пожить цыган. Однажды моя мама взяла молоко у мамы Ливерия, Анны Степановны, а цыганка попросила перевезти её на другую сторону Сухоны на лодке. Мама не отказала. Цыганка пошла вместе с мамой и попросила заварку чая, потом ещё чего-то попросила… Что было дальше, мама очень плохо помнит. Сначала отдавала по одной вещи, потом были раскрыты сундуки. От бабушки, которая рано умерла, остались платки, шали, костюмы, которые тогда назывались парами, и детское бельё. Всё выгребалось из сундуков. А мы лежим и плачем, маленькие ещё были.

Каким образом нашу беду почувствовал Ливерий, неясно. Но срочно послал к нам свою сестру Маису, которая быстро переплыла Сухону на лодке. Вбегает – все вещи связаны в узлы, лежат посредине дома, сундуки пустые. Мама сидит на табуретке, опустив голову, мы плачем, а цыганке – наплевать. Маиса схватила ухват и сказала, что сейчас пойдёт в милицию, если она, эта цыганка, не уберётся. Цыганка подошла к маме, три раза хлопнула перед лицом и тут же удалилась.

Вот так, благодаря Ливерию, его светлому уму, его близости к Богу, была спасена от ограбления наша семья».

Ливерий оказался за старшего в доме, когда не стало отца: брат Борис уехал в Новосибирскую область, брат Николай отслужил во флоте, женился, но вскоре утонул, а сестра Маиса переехала на другую сторону Сухоны. Забота о престарелой матери легла на плечи сына-инвалида. «Для окружающих он был странным, и многие серьёзно его не воспринимали, даже нередко подсмеивались. Но все уважали его за трудолюбие», – вспоминает Любовь Романовская. Ливерий трудился от зари до зари. Вставал очень рано. Как светать начнёт в 4-5 часов, он уже на ногах. Мать и сын держали коз, домашнюю птицу, другую живность. Всем надо было наносить вдоволь воды, накормить, убрать навоз. Когда скотина была накормлена, из поленницы приносились дрова для печки. Анна Лукьяновна начинала печь хлеб и готовить еду, а Ливерий с топором и пилой шёл в лес. Найдя упавший сухостой, обрубал сучья, пилил, притаскивал к дому, колол, складывал дрова под навес.

Скудость их питания скрашивало то, что Ливерий был отличным рыбаком. Анна Лукьяновна иногда упрекала сына, что денег нет и хорошо бы подработать в городе или в колхозе… Но Ливерий не хотел идти в мир.

Но его упование на Господа не было посрамлено. Ливерий Семёнович рассказывал, что в один из дней, посвящённых молитве, он увидел на своём любимом камне на Чёрной речке слова, как бы начертанные золотыми буквами: «Молись Богу – это твоё здоровье и счастье». С того времени Ливерий сильно изменился. Вероятно, именно тогда он получил дар непрестанной молитвы, в которой Господь открывал ему Свою волю.

Люди в округе стали примечать, что если Ливерий, который всё молчит да крестится, что-то говорит – слова его сбываются. И потянулись на хутор Внуково люди, попавшие в беду, унылые, обездоленные, увечные. А особенно местные бабушки: как что у кого пропадёт – первым делом бегут к Ливерию.

«Ему приходилось трудиться в поте лица с утра до поздней ночи. Но нужно было ещё выделить время и для молитвы, и для приёма людей, которые шли и ехали к нему за помощью, – вспоминает Любовь Романовская. – Он мог долго молча сидеть, не проронив ни слова, и начинал говорить, только когда его спрашивали. Обычным его словом было: “Помолиться надо, помолитесь и откроется”. Говорил всё больше притчами да намёками. Иногда гостей встречал на дороге и говорил: “Знаю, ко мне идёте”, – и называл им причину, по которой они к нему пришли. Гостей, конечно же, это повергало в шок. Откуда он мог знать, что они идут именно к нему, а главное – о цели их визита?»

Необычное сватовство

Истинные старцы никогда не хотят быть старцами. Вскоре внимание людей и невозможность молиться столько, сколько требовала боголюбивая душа Ливерия Семёновича, стали сильно его смущать.

Ему было уже 30 лет. На руках у него была старая мать, но он задумал сразу после её смерти уйти в лес и отшельничать, как древние подвижники или как его блаженный старец Николай. Построить себе там келью и тихо, ничем не развлекаясь, жить в тайге, ловить рыбу и молиться. В Вологодских краях много нетронутых лесных озёр, куда не так легко добраться, а в 1960-х годах их было ещё больше.

Но главное – не своя воля, а воля Божия, знание и исполнение которой дороже всего. Ни благословения, ни явного указания на отшельничество у Ливерия не было. Припоминалось ему и сказанное прозорливым Николаюшкой, что он будет женат, но с женой проживёт как брат с сестрой. Смущало его и то, что с ним нередко случались приступы эпилепсии, когда он мог упасть в самом неподходящем месте и прийти в себя только через несколько минут.

Он долго молился, чтобы Господь открыл ему Свою волю. И вот однажды ночью, задремав, увидел во сне святого апостола Иоанна Богослова. Как рассказывал Ливерий Семёнович, апостол сказал ему, чтобы он не уходил в лес, но взял себе жену, и даже указал, из какого места. Ливерий проснулся радостный, умиротворённый: такова была воля Божия. Видимо, ему надо было помогать людям, а не отшельничать. Быстро бы нашли его в лесу в те времена, посадили бы в психбольницу и применяли «шоковые методы». Мог бы он и умереть в лесу во время приступа эпилепсии. Однажды приступ случился у Ливерия Семёновича прямо в лодке посередине реки и он стал падать в воду. Слава Богу, его поймала жена и положила на дно лодки приходить в себя.

Нина Фёдоровна Дубровская уже отошла в мир иной, к своему незабвенному Ливерке, но несколько лет назад она очень ярко описала обстоятельства их знакомства и необычного сватовства…

(Окончание следует. Печатается в редакции газеты «Вера». Без сокращений текст можно прочитать на сайте московского Святодуховского храма)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска