Архангелогородочка
О матери одиннадцати детей – матушке Татьяне Кобылиной
Заходим в дом, где я не был больше двадцати лет. Помню, как мы познакомились. Такие молодые были, но уже тогда у батюшки с матушкой было четверо ребятишек – мал мала меньше. В последующие годы каждый раз, когда наши сотрудники заезжали к Кобылиным, возвращались с новостями: пятеро, семеро, девятый родился.
Ниночка – одиннадцатая – принцесса, глядя на которую счастливо улыбаются родители, братья и сёстры, прихожане и гости. Ну и она, как может, старается их смешить. Матушка, мне кажется, совсем не изменилась: выглядит очень молодо и во всём такая же гостеприимная, весёлая, умная.
Не раз мы про семью Кобылиных писали, и делать это можно бесконечно. И конечно, опять побывав у них, не могу не продолжить рассказ. Так получилось, что на этот раз больше о матушке, прежде я говорил с отцом Валентином, а сейчас захотелось и Татьяну расспросить. Думаю, если всё собрать, что мы написали за минувшие двадцать два года, получится, наверное, книга. Не только о Кобылиных-Островских, но и об эпохе жизни православного Севера.
«Жену лучше с детства воспитывать»
Садимся за обеденный стол – большой и, как всегда, разносольный. Потом говорю:
– Матушка, расскажите о себе…
Отец Валентин одобрительно кивает – доволен, что не его черёд сегодня. Татьяна начинает свой рассказ:
– Я архангелогородочка. Когда мне было пять лет, перебрались в Черевково, и мой старший брат подружился с Валентином. Им тогда было лет по десять или чуть больше, а я ещё ходила в садик. Брата не всегда упросишь, а батюшка наш был послушным, поэтому ему иногда поручали забирать меня из садика, а то и нянчиться. Я кукол рассажу и рассказываю ему про них, а он слушает. Потом шутил, что жену лучше с детства воспитывать.
Я всегда жила под мужской опекой. Сначала под отцовской, потом старший брат за мной присматривал, а после вышла замуж. Своим умом, можно сказать, не жила (смеётся).
Первейшей страстью моей всегда было чтение. Алкоголик пьёт – такая у него беда, но и чтение может быть страстью, так что порой кажется – один в один. Остаётся одно огромное «я хочу!», а логические доводы осыпаются как осенние листья. Умом понимаешь, что некогда, уроки у детей не сделаны, назавтра рано вставать, но если возьму книгу в руки, уже не устою. Открыла книгу – и читаю до утра или пока глаза не закроются от усталости. Зная это, стараюсь книг избегать, но терпишь-терпишь, как пьяница, а потом срываешься в самый неподходящий момент.
– Как мне это знакомо! – восклицаю.
– И ведь святых отцов так не читаешь, на второй странице засыпаешь. А от всякой пустотени художественной, даже если три раза эту книжку прочла, не оторваться. Вспомнишь – рука потянулась, и всё, пропала.
– Всё то же самое, матушка, и у меня. Но знаете, если бы не моя страсть к чтению, вдруг и правда пьяницей бы стал? Ведь это отдушина, без которой некоторым, вроде нас с вами, не обойтись.
– Может, и так… Из-за запойного чтения, в том числе ночью под одеялом, ещё в детстве зрение у меня стало падать, так что врачи потом говорили, что с такими глазами лучше не рожать. Но ещё в школе, к счастью, мне сделали операцию, после которой зрение падать перестало. Когда девятый ребёнок родился, поехала в Архангельск. Там врач спросил, первый ли у меня ребёнок, а медсестра ему шепчет: «Девятый». Врач был поражён: я должна была стать почти слепой после стольких родов. Узнав про операцию, сказал: «Золотые рученьки были у врача, который её сделал, вам бы в ноги ему поклониться». Такие операции удаются не всегда.
Но перестать много читать всё равно не могла: за столом, за едой, в любую свободную минуту. У нас мама выписывала 29 наименований периодики, в том числе многие детские издания. Она была учительницей русского языка и литературы и считала, что должна быть в курсе всего. Весь пол в комнате, где она готовилась к занятиям, был заставлен коробками с методической литературой, газетами и журналами – пол можно было мыть только на узкой дорожке к столу. Тридцать девять лет она ходила на работу как на праздник – всегда завитая, с маникюром. А после уроков возилась с двоечниками, делала стенгазету или ещё что-то, так что возвращалась поздно и ложилась спать всегда далеко за полночь. У меня тоже была мечта стать учителем русского языка и литературы, но я видела, сколько сил и времени отнимает эта работа, поэтому пошла учиться на учителя начальных классов.
Ещё, правда, была мечта стать журналистом, но в тот год, когда подумывала о поступлении, на журфаке нужно было почему-то сдавать математику. А у меня по ней четвёрка, да и та едва-едва. А мечта была – и я потом в нашу районную газету писала, а на приходе мы стали выпускать «Вертоград». С заметками мне помогали некоторые прихожане и отец Димитрий Дикопольский, Царствие ему Небесное, с матушкой Иулией. В целом же вся газета была моя – творила что хотела, а цензор только один – батюшка. Но когда Ниночку родила, сил на газету уже не осталось.
«Поднимите руки»
– Знаю, что вы православие в школе преподаёте. Сложно было добиться, чтобы пустили?
– А мы и не добивались. Тут, наверно, сказалось то, что мы много лет работали со школами и руководством района. Однажды на курсах повышения квалификации в Троице-Сергиевой лавре отец Киприан (Ященко) попросил нас, педагогов: «Кому не препятствуют местные власти и директора школ, поднимите руки». Поднимаю, оглядываюсь – оказывается, я одна такая, остальным продвижение православия в школы даётся мучительно. А у нас мало того что нет препятствий, так администрация сама проявила инициативу.
Поначалу учительница и родители обратились. Стали мы к ним ходить. Потом другие начали звать, и сложилась такая практика: приходим на какой-нибудь урок, минут двадцать беседуем, мультфильмы показываем, а учительница тут же сидит. Со временем наши занятия оформили официально как кружковую работу. Недоразумение возникло лишь однажды за восемь лет – недавно, когда перешли на дистанционное обучение. Один из родителей, посмотрев мультфильм про Богородицу и иконописца, выразил недовольство: «Врачи людей спасают, а не Богородица. Почему церковнослужители в школе?» Ему объяснили: «Татьяна Владимировна по образованию педагог, программа одобрена Министерством образования, и вас никто не принуждает к этим занятиям». А так всё слава Богу, и детские сады вслед за школами присоединиться захотели. Мы не навязываемся. Зовут – приходим. Когда директор школы сменился, было некоторое беспокойство, но нам сказали: «Будем продолжать».
Батюшка вступает в разговор:
– Мы с новым директором работали, ещё когда она была в управлении образования, ездили с ней по школам в конце девяностых – начале двухтысячных. Это вообще сильно влияет, когда священник на приходе больше четверти века. Он всех знает, его знают. И если с хорошей стороны, то и отношения хорошие.
От пионерки до матушки
– Как я к вере пришла? Бабушка у меня тоже была учительницей, хотя я её почти не помню. Тайком, через соседку, она передавала записки и денюжку на свечки. Если бы кто узнал, в школе бы не задержалась. Классе в седьмом одну мою заметку опубликовали в детской газете – одной из тех, что во множестве выписывала мама. И посыпались письма из южных республик – великое множество писем, в одном из которых верующая девочка прислала тоненькую брошюрку о Боге. Я с возмущением ответила: «Как можно верить в Бога в наше время?! Ты же пионерка!» А она в ответ: «Бог есть!» Около года переписывались, споря друг с другом, есть Бог или нет. Интересно, что бы она сказала, узнав, что я стала матушкой.
Первые ласточки веры, наверное, появились, когда я после школы поехала учиться в Каргопольское педучилище. Мы шли с мамой мимо храма, и она говорит: «Вот храм, там люди принимают крещение». «Зачем?» – спрашиваю. «Наверное, чтобы у них был Ангел Хранитель». – «А я крещёная?» – «Нет, ты некрещёная». Этот короткий разговор запал в душу.
Жили мы в комнате шесть девчонок, из них одна верующая – она-то нам и помогла принять решение пойти в храм покреститься. И стали мы друг у друга крёстными – больше некому было. Преподаватели запрещали, грозили даже, но время уже не то было, чтобы удержать. Идём, бывает, мимо церкви в училище, а батюшка на колокольне стоит. Позвонит, потом сверху вниз на нас смотрит. Когда после крещения пришли к нему на Пасху, он возглашает: «Христос воскресе!» – а мы «ура» в ответ. Заходим в храм, ничего не понимаем, а там всё залито ослепительным светом. Долго ли стояли – не скажу, но этот свет запомнила на всю жизнь.
Батюшка в то время из армии вернулся, мы уже дружили, переписываться начали. Выяснилось, что он давно к Богу пришёл и мама у него верующая. Как только узнал, что я крещёная, стал осторожно меня обращать, но никогда ни в чём не давил. Благословение я у него стала брать лишь года через два после рукоположения. Не понимала, как это – у мужа руку целовать? А он и не требовал, ждал.
Так и с обращением моим было, да тут и любовь вдобавок. Девчонки удивлялись – бывало, по три, а то и четыре письма в день приходило, правда, из-за задержек на почте, но и письма-то какие! По десять страниц иногда. Начинал батюшка издалека, с каких-то философских позиций меня к вере приобщал. Я вопросами сыпала, а он отвечал. К концу первого года учёбы меня в училище прозвали попадьёй. В общем-то, к этому всё и шло, как я потом поняла. Но удивительно, что девчонки обо всём сразу догадались в то время, когда я ещё толком не знала, кто это такая – попадья.
Господь исполняет желание человека, если оно совпадает с Его Промыслом. А у меня было желание в юности жить не так, как взрослые. Ну, будешь ты ходить на работу, ну, дети вырастут, ну, умрёшь потом. А в чём смысл-то? Ответы вроде: «Посадить дерево, родить сына, построить дом, быть хорошим человеком, чтобы в обществе тебя уважали» – они, конечно, неплохие. Но скучно всё это. Кому-то, может, и достаточно, но кому-то мало. Хотелось другого. И Господь дал по-другому. Женились мы уже после того, как я первый год отучилась в педучилище. Окончив его, устроилась воспитателем в селе Черевково. А батюшка сначала ездил в Красноборск к отцу Василию Бобёру, потом отправился в Архангельск, в епархию. Я не думала, что всё серьёзно, пока он не отправил обратно домой электробритву. Смотрю на неё и думаю: «А ведь это неспроста. Раз бриться больше не будет, значит, с бородой начнёт ходить». И тут он пишет: «Здравствуй, матушка!» – оказывается, его рукоположили в диаконы. И стало ясно, что пошла у нас другая, серьёзная, жизнь, к которой я была совершенно не готова. Отец Василий уехал на Украину, видно, давно об этом мечтал, но замены не было, и батюшку направили вместо него в Красноборск. В ноябре уехал из Черевково светским человеком, а уже в июне служил на Троицу в нашем храме. Это был 93-й год.
Долго не осознавала, что я теперь в Церкви, казалось, просто интересуюсь. Даже венчание прошло как во сне. Из Черевково за пятьдесят километров приехали. Была длинная и непонятная служба. Что говорить на исповеди и зачем она вообще нужна, не понимала. «Только не ври», – ответил батюшка на мой вопрос, что там нужно делать. Говорить не пришлось, священник что-то спрашивал, я отвечала «да» или «нет», а все мысли об одном: чтобы не соврать. Когда совсем уже изнемогла от усталости, сказали, что сейчас начнётся венчание.
А потом вдруг – «матушка». Вот тут бабушки и начали учить меня. Им было по восемьдесят, а мне – двадцать. Я не матушкой, а скорее внучкой себя чувствовала с ними, особенно когда детки пошли и они стали с ними нянчиться. Ничего не знала, не понимала – а меня сразу на клирос. А я не пела никогда, только стихи читала. Слышала прежде, что можно стоя спать, но что можно при этом видеть цветные сны и одновременно петь или читать на клиросе… Можно, оказывается. Многое пришлось постигать самим. Сидели с батюшкой ночи напролёт – Устав богослужебный разбирали или ещё что. Очень много читала, то Псалтырь с комментариями, то Библию с пояснениями. Мы очень много тратили денег на литературу, которую развозили по стране большие машины издательств, покупали её коробками. Та база, что тогда была начитана, – это четыре пятых того, что сейчас есть. Было, конечно, очень трудно.
Что помогало? Любопытство. Но главное – в начале воцерковления есть такая пора, о которой знают все верующие, когда ты как на крылья летаешь, точнее Господь тебя несёт. Всё получается, на всё хватает сил и ты счастлива.
Надежда Степановна
– Вы ведь ещё как матушка должны и мужу помогать на приходе, тем более что женщин большинство.
– Наша староста – Надежда Степановна Бекряшева – в советское время занимала высокую должность в администрации района. Без неё нам было бы намного труднее. Такая замечательная староста, что другие приходы по-доброму завидуют.
Как-то раз она составила список, у кого в приходе какой талант: кто варит вкусно, кто поёт, кто вяжет, кто цветы выращивает. Всех переписала, чтобы организовывать работу, а потом видим – сидит вздыхает, мол, все что-то умеют, а она ничего. Утешаем: «Чтобы всё это организовать, найти к каждому подход и сделать из этого что-то, тоже талант нужен». Действительно, она умеет организовать мероприятие любого уровня и масштаба, любой направленности и тематики. Надежда Степановна – первый помощник батюшки в делах прихода, от хозяйственных до миссионерских, тащит на себе громадную ношу, максимально разгружая батюшку для его прямого священнического служения.
В полной мере мы оценили это, когда она стала уезжать на всю зиму с внучкой нянчиться. Пришлось её замещать, и выяснилось, что здесь нужна полная самоотдача, умение поднять дух, когда у всех опускаются руки, довести дело до конца даже тогда, когда уже никто не верит в успех. Это по силам далеко не всем. Поэтому, когда возвращается Надежда Степановна, мы смотрим на неё с облегчением и восхищением.
Одиннадцать
Их одиннадцать – детей отца Валентина и матушки Татьяны Кобылиных: Виктор, Павел, Владимир, Василий, Иван, Валентина, Александра, Елизавета, Николай, Тихон, Нина. Расспрашиваю, какие они и как она решилась на такое. Татьяна и сама не знает: ни на что не решалась, всего лишь не противилась тому пути, который предложил ей Бог.
– Как вы помещаетесь в своём доме, не таком уж большом?
– Дети приезжают обычно по очереди, так что вместе мы бываем несколько дней зимой, подольше – летом. Есть диваны, кресла, кровати двухъярусные, на крайний случай в храме есть место, где можно поспать. Летом вообще никаких проблем. Ребята сделали себе комнатку на чердаке – девочкам понравилось, им тоже обустроили. Когда не холодно, там хорошо, но можно и обогреватели включить.
– Как это – одиннадцать?
Отец Валентин откликается:
– Наш Василий живёт в Архангельске. Его супруга Маша тоже из многодетной священнической семьи. У отца Димитрия Бургувана восемь дочек, все красавицы. «Это так здорово, – говорит Вася, – когда в семье много детей». Окончательно он в этом убедился, когда ребёночек родился. Если проблема возникнет, сёстры тут же спешат на помощь: и понянчатся, и по хозяйству помогут. Нужна помощь в мужских делах – только позвони, старший брат бросит всё и придёт.
– У вас не было никаких предчувствий, что будет столько детей? – спрашиваю Татьяну.
– Нет, и готова я к этому не была. Младшая в семье, ни с кем не нянчилась; когда соседка просила посидеть с её ребёнком, это было для меня наказанием. Лучше грядки прополоть или полы помыть, только не нянчиться. И тут становлюсь мамой. Когда первенец Витя появился, боялась выписываться из роддома. Совершенно не понимала, как кормить, как пеленать, что делать, когда заревёт. Мне сына только на полчаса приносили, чтобы покормить, а в остальное время с ним возились медсёстры.
Батюшка улыбается:
– Мне тогда в больнице сказали, что я флюорографию давно не проходил и пока не сделаю её, жену с ребёнком не выпишут. «Ладно, – отвечаю, – нам так легче, она в роддоме под присмотром». На следующий день выписали. «Не на ту семью нарвались», – смеюсь.
Когда выписали, матушка с изумлением смотрела на пелёнки, не зная, что с ними делать. Тогда батюшка взялся за дело и сноровисто так перепеленал. Наверное, армейский опыт наматывания портянок сыграл свою роль. Так всё начиналось.
– Материнское чувство развивается постепенно, – говорит матушка. – Первых мы всё-таки строговато воспитывали, но потом чем дальше, тем больше было понимания, что делать, хотя они очень разные, так что учиться не перестаёшь.
Лидия Ивановна, прихожанка и крёстная нескольких наших детей, рассказывала, что в ту пору, когда она была ребёнком, нужно было иметь не меньше пяти детей, чтобы семья считалась полноценной, а лучше шестерых или семерых. Некоторые, бездетные, носили подушку, изображая беременность, а потом брали сироту из детского дома, выдавая за своего. И я впоследствии поняла: пятеро – это минимум, чтобы материнское чувство развилось в полной мере. Когда родила четвёртого, пришла ко мне в роддом старая прихожанка с гостинцами и говорит: «Не переживай. Самое трудное – это первые четверо. Когда пятого родишь, будет легче». Я тогда ей не поверила, но потом оказалось, что это так. Самое тяжёлое, когда четверо мал мала меньше. А потом старшие подрастают, начинают помогать уже не по-игрушечному, а по-настоящему: в няньках посидят, посуду помоют, что-то приготовят.
– Паша, кстати, продолжает играть на фортепьяно?
– Каждый день. Ноты распечатывает, классику в основном играет – ему интересны сложные произведения. Учится в магистратуре Московской духовной академии, а дальше уж как Господь даст.
– Расскажите, какие они?
– Из старших детей один компьютерщик, один микросистемщик, двое учатся в Духовной академии, одна – на учителя начальных классов. Остальные школьники. Сложно в двух словах охарактеризовать каждого. С одной стороны, каждый неповторимая личность, с другой – они очень похожи. И все друг друга любят. Как-то раз Валя в шутку сказала: «Если я когда-нибудь выйду замуж, то мне бы хотелось, чтоб мой избранник был такой же красивый, как Витя, такой же умный, как Паша, такой же спортивный, как Вова, такой же решительный, как Вася, и такой же весёлый, как Ваня».
Витя очень чуткий, не может остаться равнодушным к чужой боли, ответственный. Напомнишь: «Ты старший!» – и можно ничего не объяснять, оставив на него всех остальных. Вова выучился на иконописца. Тут, наверное, сказалось то, что и крёстный его художник-реставратор. Вася нам соскучиться не давал, разбивал наши стереотипы о правильном воспитании. Например, ему не нужны были хорошие оценки. Дети обычно принимают как данность, что оценки должны быть хорошими. А он спокойно так спрашивает: «А зачем?» И ты теряешься с ответом. А ведь и правда: зачем? Речь не о том, что он ленился, не хотел учиться. Нет, слушает учителя внимательно, во всё вникает, тему понимает. Звонит учитель, говорит: «Вы знаете, что ваш сын идёт на серебряную медаль? Ему нужно подтянуть два предмета, чтобы вместо четвёрок получить пятёрки». А я знаю, что скажет Вася: а зачем? Так и говорит: «Зачем мне медаль? Главное то, что я знаю». Однако САФУ окончил с красным дипломом и сейчас в магистратуре.
Ваня неунывающий человек. Своей улыбкой он погашает любой, даже самый праведный гнев. Как-то раз музыкальная школа готовилась к очередному концерту и, учитывая Ванин несколько рассеянный характер, а также то, что он участвовал во многих номерах, преподаватели сделали ему настоятельное внушение, чтоб он не забыл прийти на генеральную репетицию. В результате, пока искали Ваню всей школой и всей семьёй – он ушёл на курсы по вождению автомобиля и выключил телефон, – репетицию пришлось отложить на целый час. Можно представить, что было, когда он появился в концертном зале! Преподаватели дали волю эмоциям, и только лишь его учительница, знавшая Ваню с семи лет, сидела молча. А когда все высказались, она громко и чётко произнесла: «Бес-по-лез-но!» Ваня улыбнулся… и все рассмеялись.
Из девочек Валя была первой. Характером, манерами в папу, но всё-таки девочка есть девочка. Мальчики – они прямолинейные, а Валечка подойдёт к папе, прижмётся, в глаза ему поглядит так, что он сам спрашивает: «Ты хочешь мультики посмотреть? Ну так иди смотри». «А мальчики?» – уточняет Валя. «Ну и мальчики пусть посмотрят». Мальчики вскоре сообразили, что у них появилась сестрёнка – ключик к папе, стали её вперёд посылать.
Потом родились Алика и Лиза. И стало ясно, что привычная схема воспитания не работает. Девочки оказались более нежными, тонко чувствующими натурами. Мне всё казалось, что я что-то упускаю или делаю неправильно. И лишь когда подрос Коля, я обнаружила, что он во всём похож на старших братьев – старая схема опять «работает». Только тогда пришло осознание, что мальчиков и девочек нельзя воспитывать одинаково – у них всё разное: отношение к жизни, к семье, к учёбе, к самим себе. Зачастую то, к чему приходят мальчики в результате логических умозаключений, девочки угадывают интуитивно.
Коля нам всем поднимает настроение. Умеет порадоваться, пошутить, развеселить. Тихон не даёт расслабиться, всё время проводит какие-то опыты, эксперименты, исследует мир. На слово не верит, самому во всём нужно убедиться. Лужа глубокая – непременно проверит.
Нину все балуют – всеобщая любимица, вы сами видите. Старшие приезжают, говорят: «Вы Нину разбаловали», а после сами с рук её не спускают и тоже балуют: каждому поразговаривать, поиграть с ней хочется. Матушка Юлия Дикопольская из Черевково говорит: «Почему раньше не было избалованных детей? Потому что семьи были большими, старший сын оставался в доме отца, а когда у родителей рождался последний ребёнок, за ним уже начинали рождаться внуки, и долго задерживаться в самых маленьких никому не приходилось». У нас тоже родился первый внук, но живёт в Архангельске, поэтому Нина перестаёт быть маленькой, только когда у нас гостит Ванюшка.
* * *
Церковь для меня – это, конечно, перво-наперво Бог, потом святые и праведные, но ещё и община – это те люди, которых ты полюбил, те двое, и трое, и другие, через кого ты соприкасаешься со Христом. Семья отца Валентина и матушки Татьяны мне вспоминается в числе первых, когда думаю о том, что для меня православная вера, что помогает мне её хранить. Не только для меня так. Красноборск на обычной карте найдёшь не сразу, но на карте Церкви это город, можно сказать, столичный, известный, счастливый – благодаря одной только семье и сложившейся вокруг неё общине. Всё иначе на той карте, нежели на обычной, но чтобы не заблудиться, не пропасть – без неё никак.
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий