о двух поездках на Святую Гору

Священник Игорь САЛЬНИКОВ

Прибытие в Грецию

Особых мест в моей жизни два. Иерусалим и Афон. В Иерусалим доводилось ездить с паломническими группами. На Афон же отправлялся каждый раз тайно, словно шпион. Прилетал в Салоники вольным «руссо туристо» с чемоданчиком на колёсиках. Трансфер, ваучер, местные достопримечательности, расслабленный взгляд. Жил дня три, любуясь синевой Эгейского моря в пригородной деревушке. Потом надевал подрясник, удивляя хозяйку отеля переменой одежд. И отправлялся на автобусе в Уранополис, а оттуда морем на Святую Гору.

И начиналась совсем другая жизнь.

Автор очерка, о. Игорь Сальников, на Афоне

На Святой Горе особое движение. Молитва, встречи, общение с незнакомыми людьми (русскими и греками, мирянами и духовными лицами) – и это запечатлелось в моей памяти на всю жизнь. Каждая поездка начиналась и заканчивалась неожиданно. Будто Сама Царица Небесная распоряжается там, таинственно меняя ваше время и пространство, протаптывая и закрывая тропы. Что-либо запланировать было просто невозможно.

Так прошло несколько лет. И, наконец, встретился мне подходящий спутник. Им оказался художник Александр Лепетухин, с которым мы через несколько лет написали и выпустили книжку рассказов «Агапи». Александр Петрович уже побывал на Святой Земле, которой была посвящена большая часть его творчества. На Афон же он только мечтал поехать. И когда я сделал такое предложение, художник внутренне загорелся. Сборы были недолги. Обошли местных благодетелей с шапкой, купили в турагентстве путёвку в Грецию с вылетом из Москвы.

Александр Петрович Лепетухин

До столицы добирались порознь. Мне нужно было сделать в рекомендованной дружеской турфирме две специальные визы на Афон (диамонитирионы). У Александра Петровича нашлись какие-то дела со знакомыми художниками в Ярославле. Встретились в Третьяковской галерее за день до вылета. Я рассказал, как договорился с турфирмой о визах, Александр Петрович – о том, как накануне провёл ночь в хостеле с двумя чеченцами и одним омоновцем, оказавшимся ветераном войны на Кавказе. Слава Богу, все остались живы и даже мирно разошлись, распив под утро (без участия Александра Петровича) бутылку водки.

Потом мы пошли смотреть экспозицию. В иконном зале рассказ Александра Петровича был столь увлекателен, что к нам присоединились две пожилые смотрительницы музея, просившие художника прояснить некоторые детали Богородичных икон. На следующее утро мы вылетели из Внуково в Фессалоники и благополучно приземлились в тамошнем аэропорту.

Проектов было много. Собирались поехать в Афины посмотреть Музей византийского искусства, Парфенон и иные красоты и только потом отправиться на Афон.

Но Господь благословил иначе.

Автобусом турфирмы мы не воспользовались, а прямо в аэропорту взяли напрокат небольшую машину (тогда это стоило недорого) и отправились по дороге, пахнущей осенними травами, в нашу гостиницу, которая находилась в 15 километрах к востоку. Селение, куда мы приехали, было одной из рыбацких деревень на побережье Эгейского моря между Салониками и полуостровом Кассандра, который является первым из трёх выпирающих «пальцев» полуострова Халкидики или (тут кому как больше нравится) одним из трёх остриёв брошенного «трезубца» Посейдона, более известного нам с детства как Нептун. За Кассандрой следуют «пальцы» Ситония и далее Афон, цель нашего паломничества.

Кассандра и Ситония – это обычные для Северной Греции туристические районы с многолюдными отелями и пляжами, а Афон – автономный район Греции, монашеская республика со своим правительством, законодательством, полицией, таможней, границей и визами. Здесь 20 монастырей, семнадцать из которых – греческие, один – русский, один – болгарский, один – сербский, есть и один румынский скит – Иоанна Предтечи. Вокруг них на земле, поделённой между монастырями, множество скитов, келий и калив, где живут монахи, послушники и трудники.

Комнату отеля нам сдавала жена мэра этого селения. Она же сидела за стойкой администратора, она же убирала на веранде и в столовой. Помогала готовить завтрак и прибираться в номерах молодая женщина – болгарка. Греческий малый бизнес отличает приятная патриархальность. В традиционных кафе, магазинах или на стойке в отеле везде иконы, на стенах висят портреты родителей и прародителей – патриархов семейного бизнеса. Я помню хозяина городского кафе, который лично проверял с утра каждый стул на крепость и при необходимости тут же занимался починкой. В России такое отношение к делу почему-то встречается редко.

Мы занесли багаж, немного отдохнули, затем отправились на первую экскурсию в город. Дорогу прокладывал навигатор. Он периодически включался, что-то советовал голосом Владимира Вольфовича Жириновского (тогда это было последним писком моды). Чувствительный Александр Петрович испытывал дискомфорт и нервничал. Художник потом года два не мог ездить на автомобиле, который я вёл.

Когда въехали в Салоники, дорожная ситуация осложнилась: стало больше машин, пешеходов, дорожных знаков, рекламы и прочего. Беспокойство художника росло вместе с моими комментариями по трафику. Мне они казались юмористическими, ему – нет. Припарковавшись в живописном проулке, пошли гулять по историческим улицам. Легкомысленно, ой легкомысленно, но мы тогда не свернули к Афонскому подворью на Эгнатии. Там, в конторке за книжной лавкой, сидят два клерка, которые выписывают визы на Святую Гору Афон. Но мы прошли мимо – к храму Димитрия Солунского Мироточивого.

Храм Димитрия Солунского в Фессалониках

…Мы стоим перед громадой собора. Меньше всего он напоминает наши русские крестово-купольные церкви. Перед нами базилика (царский дом), то есть позднеантичное строение, изначально предназначенное для государственных или торговых нужд. В подвальном его помещении и находятся остатки тех самых бань (или терм), где томился в заточении святой Димитрий с товарищами. Рака святого стоит слева в небольшой часовенке, в предпоследнем нефе храма. Народу в будний день немного. Мы с благоговением приложились к мощам и потом долго бродили по приделам и тёмным придельчикам храма со скрытыми алтарями. Вышли на задний двор, где выставлены разные античные древности. За ними обычный пустырь. Там лежало почему-то выброшенное небольшое паникадило, от которого я открутил на память медного двуглавого орла. С краю двора был общественный туалет, у дверей которого висела табличка со звёздным кольцом на синем фоне и подписью, гласящей о том, что это здание отреставрировано на средства Евросоюза. Возможно, таков юмор греков. Александр Петрович заметил это. Он тонко чувствовал абсурд деталей быта и бытия.

Термический залив покрылся багровыми отблесками, день отходил в вечность, а нам пора было возвращаться в свой отель.

Небо над Акрополем

Улочки в центре старого города кривые и узкие. Мало того, они по обеим сторонам превращены в стоянку небольших машин, а также мокиков, мопедов, мотороллеров и мотоциклов. Проехать на автомобиле человеку, не знакомому с местной спецификой, в полусумерках довольно непросто. В итоге нечто ощутимо чиркнуло с правого бока. Мотоцикл. Ему – ничего. У нас – небольшая вмятина сзади. Я спокоен – полная страховка. Можно машину разбить в дрова. Главное – самим уцелеть. Александр Петрович этого не знает, поэтому опять начинает скрытно переживать за нас.

И на этом, к сожалению, приключения не окончились. Выехав за город, мы заблудились среди прибрежных деревень. Артист, уверенно говоривший голосом Жириновского, внезапно смолк. Такое с навигаторами бывает – спутник становится недоступен. Пришлось искать дорогу по методу «язык до Киева доведёт». Спрашивали на бензозаправках, используя мой очень несовершенный английский и ещё более несовершенный греческий. В итоге очень поздно, в глубокой тьме, добрались до отеля. Назавтра нам предстояла долгая и трудная поездка в Афины.

После обеда Александр Петрович сказал, что у него поднялось давление и в Афины ехать он не сможет.

Пришлось отправляться в одиночестве. Афины в том году были особенными, немирными. По столице прошли народные бунты, сопровождаемые столкновениями с полицией. В центральной части города, значительно обезображенной граффити, замусоренной, обожжённой «коктейлями Молотова», ещё стоял воздух войны всех против всех. Хозяин небольшой гостиницы, в которой я остановился, иранец, настойчиво советовал забрать вещи из салона автомобиля – окно разбить могут.

После душа можно было прилечь на кровать и предаться воспоминаниям, как впервые побывал в Афинах, у Акрополя. Тогда в тёмном южном воздухе блестела мелкая морось. Я пробирался по каким-то улицам наверх, к нависающим прямоугольным стенам Акрополя. Кругом были домики частного сектора с палисадниками и невысокими заборами из рабицы. Когда я медленно поднялся к подножию стены, впереди открылись рассветные Афины в грозе. Я замер. Тёмные, местами багровевшие тучи, нависшие над городом, периодически выпускали тонкие коленчатые струи молний, которые сопровождал гром. Среди ровной массы белых зданий возвышались несколько разной формы и высоты холмов. Каждый из них имел своё имя. Духовное ощущение было в высшей степени странным. Древние демоны храмов (Зевс, Асклепий, Гермес, Марс, Гея, Афина, Деметра и прочие) решили произвести неизгладимое впечатление на новичка. Так сказать, эстетическое впечатление. И произвели же!

Акрополь

Сюда однажды привели апостола Павла, проповедовавшего христианство. Старцы хотели услышать от него новое философское учение (что там новенького на Плюке?). Павел начал издалека, похвалив греков за любовь к богопочитанию, отметив среди многочисленных статуй памятник неведомому Богу. Затем он сказал афинянам, что вот этого Бога и чтут христиане. Но Бог не в рукотворённых храмах живёт и не нуждается в идолах, Он Сам создал вселенную и управляет ею. Он послал в мир Своего Сына, воскресив Его, и «сей Муж будет судить всех». На этом месте афинские старцы-мудрецы (видимо, сам председатель ареопага) прервали речь апостола, сказав: «Ах, ты воскресение мёртвых проповедуешь?! Ступай, послушаем тебя в другой раз». Некоторые всё же заинтересовались учением Павла. Среди них был некто Дионисий, ставший его учеником, его сотаинником, первым руководителем афинских христиан. Дионисию Ареопагиту впоследствии Бог отрыл устроение ангельского мира, которое он запечатлел в одной из своих книг. Именно его имя носит улица, которая опоясывает парк внизу за холмами.

Теперь же Афины не произвели столь сильного впечатления, как в первый раз. Чувствовалась некоторая растрёпанность в духовной и душевной атмосфере города – наверное, из-за затянувшегося экономического кризиса, который, впрочем, не мешал грекам беспечно болтать в кафе. У меня же на душе кошки скребли: я испытывал какую-то вину перед брошенным Александром Петровичем. Собственно, в планах было показать художнику шедевры античности, да и машину мы брали на двоих…

Обратно ехал ночью. Дорога была пуста, поэтому добрался в отель без приключений. Александр Петрович был здоров, бодр, счастлив. Времени он зря не терял, развернув бурную деятельность. Рисовал у гостиницы, на пляже, на набережной – везде. И этим вызвал самый живой интерес отдыхающих греков. Сделал зарисовки нашей рыбацкой деревни в разных ракурсах, для чего обошёл её всю. Зашёл даже на местное кладбище. Сходил на церковную службу, познакомился с батюшкой. Художник не знал ни единого слова по-гречески (фактически по-английски тоже), но это нисколько ему не мешало существовать в местном мире. Был ли Промысел Божий в том, что он не поехал в Афины? Богатейшая культурная традиция языческой красоты в древней столице могла пригасить в нём возгоревшийся огонь христианской проповеди. Впрочем, можно только гадать, что думал Бог о нас с Александром Петровичем.

По навигатору

Автобус «на Афон» отправлялся с автовокзала, что в 15 минутах езды от нашей деревни. Я поставил кавычки, потому что нам предстояло сначала добраться до Уранополиса, получить там наши визы, обещанные московской фирмой, и уже с ними на пароме отправиться на саму Святую Гору. Вся дорога обычно занимает менее суток. Можно было доехать до Уранополиса на машине, но Александр Петрович не согласился, недовольный моим вождением.

В свою самую первую поездку на Афон я также отправился на автомобиле, взятом напрокат. Было какое-то подобие навигационной системы в мобильном телефоне. Оно, впрочем, сразу выключалось в горной местности. Не буду долго описывать, как я тогда съехал с главной трассы и блуждал по дорогам Халкидики в поисках правильного направления. Апофеозом был момент, когда в сумерках, почти окончательно сбившись с дороги, спустился с горы где-то у подножия полуострова Ситонии (второй «палец» халкидикского трезубца, предшествующий Афону) и подъехал к воротам какого-то предместья. Иного жилья вокруг не было. На стук вышел солидный худощавый господин. Я попытался объяснить ему, что оказался в сложной ситуации, мол, не знаю дороги. По-английски он не разумел, по-гречески тоже, говорил, кажется, по-французски. То, что он сообщил, означало примерно следующее: мне следовало убираться немедленно с моей дурацкой машиной, потому что это частная территория, иначе он достанет ружьё или позовёт полицию. Пришлось ретироваться… Тогда в Уранополис я добрался к двум часам пополуночи. Но не упал в пропасть и не потерялся, а достиг цели. Значит, победил.

Теперь же никаких приключений. Рейсовый автобус от Фессалоник до Уранополиса идёт 3-6 часов в зависимости от маршрута. Природа постепенно становится всё более дикой. Деревни и большие поля – «следы довольства и труда» – сменяют хутора в лесу. Ближе к Уранополису природа вообще начинает напоминать сибирскую тайгу. Из легкомысленной Эллады мы как бы перемещаемся в суровую реальность России. Как-то один спутник, бывший москвич и выпускник МГИМО, осевший в Швейцарии, сказал: «Когда я начинаю скучать по родине, отправляюсь на Афон».

Иногда автобус выскакивал из гористой местности на побережье – и перед нами открывалась сияющая бесконечная синяя гладь Эгейского моря. В молодости, ещё советской, я писал рассказик под названием «Эгейское море». Там всё строилось на игре слов «эге-е-ей!» – «Эгейское». Тогда и представить себе не мог, что Бог свяжет меня с этим греческим морем, красивейшим из морей, которые я видел. Александр Петрович внимательно наблюдал за окружающим миром. Все формы, цвета, звуки, характеры людей тщательно упаковывал и укладывал в свою творческую копилку. И так всё время.

В Уранополис приехали к вечеру. Автобус остановился на станции «Вензинадики» («Бензоколонка»). Мы с Александром Петровичем спустились вниз по боковой улочке, на которой находилось Паломническое бюро Святой Горы, устроились в гостиницу. Подъём был ранний, в семь утра. Паром «Святой Пантелеимон» отходил от пристани полдесятого. До этого нужно было приобрести билеты и пройти таможню.

Церковь Константина и Елены в Уранополисе

Александр Петрович прочитал утренние молитвы, и мы отправились в Паломническое бюро, где уже стояла небольшая очередь. Развернув мой паспорт, клерк поискал что-то в компьютере и развёл руками: «Ничего для вас нет». То же самое, только у другого клерка, произошло с Александром Петровичем. Всё рухнуло. Нет виз – нет Афона. За визы отвечал я. Стало быть, кто виноват? Мой спутник, видимо, ещё дома предчувствовал что-то неладное и тут окончательно в этом убедился.

Мы вышли на улицу и двинулись в сторону прибрежной таверны, в которой надеялись позавтракать. Вокруг шло хаотическое движение паломников, у которых, вероятно, были визы. Всё пропахло морской солью. Вдали смутно обозначились в дымке синие контуры Святой Горы. За яичницей с кофе, чтобы разрядить обстановку, я пытался шутить: посмотрели-де на Афон издалека и будет. По ответному взгляду художника я понял, что юмор тут совсем не уместен.

Стал я напряжённо размышлять. Честно говоря, что делать, не знал, потому что сам оказался впервые в такой ситуации. Однако было предчувствие. Среди визиток нашлась бумажка, на которой шариковой ручкой написано: «Янис. Такси». И телефонный номер. Кто такой Янис, я не помнил. Такси было морское и служило для перевозки на Святую Гору. Но я раньше им никогда не пользовался. У нас не было ни местной сим-карты, ни телефона с роумингом, ни достаточного знания языка, чтобы объясниться с этим Янисом.

От русскоязычных паломников в таверне мы узнали, что паром «Святой Пантелеимон» внезапно сломался. Нам, «безвизовым», это уже ничем не грозило, но и оптимизма не прибавляло. Александр Петрович, кажется, всё сильнее разочаровывался во мне как проводнике.

От нечего делать пошли бродить по лавкам с легкомысленным туристическим товаром: магнитиками, изделиями из ракушек и прочими сувенирами. В одной из них к нам, как потенциальным покупателям, обратилась женщина на хорошем русском языке. Завязалась беседа. Оказалось, что она приехала сюда из Молдавии на сезонный заработок. Рассказали ей свою невесёлую историю, я показал бумажку с номером. Татьяна сказала: «Подождите», – и стала звонить по мобильному, быстро говоря что-то на греческом. Вскоре появился хозяин. Объяснять ему ничего не пришлось. Меня всегда поражали отзывчивость греков к чужой беде и их способность мгновенно вникать в ситуацию. Он взял у меня бумажку, набрал номер, сказал несколько слов в трубку и передал её мне. Оттуда на чистом русском языке заговорил Янис.

На Святой Горе

Вопросы логистики разрешились самым наилучшим для здоровья Александра Петровича образом. Не знаю, играл ли в его голове в эти минуты победный марш, возвращено ли было доверие к моему водительству. По стоическому выражению лица художника этого никак нельзя было разобрать.

Оказывается, Яниса я знал давно. Этот понтийский грек родом откуда-то из Одессы был похож на средиземноморского пирата XVIII века, вышедшего на покой. Огромный, добродушный, в неизменной тельняшке, Янис сидел за столом таверны в афонской гавани под названием Дафни (Лавр), подбивал какие-то балансы, сверял чеки со счетами, одновременно беседуя с кем-то из знакомых по-русски и по-гречески. Кроме таверны, Янис владел небольшим флотом морских такси и собственной гаванью, куда мы и причалили. На пристани в связи с неприбытием «Святого Пантелеимона» было пусто. Серое море поблёскивало, в воздухе висел лёгкий туман, на небе царила молочная облачность, не характерная для этого времени года. Мы с Александром Петровичем в ожидании транспорта до монастыря пили чай-кофе и неторопливо беседовали с гостеприимным Янисом за афонскую жизнь.

По одной из версий, монастырь, где мы собирались остановиться, получил своё имя в честь разбойника по имени Кутлумуш (предположительно турка), возглавлявшего банду таких же злодеев. Они специализировались на грабеже афонских монахов. Очередной целью бандитов стал монастырь, стоявший на месте нынешнего Кутлумуша. Когда разбойники приблизились, обитель исчезла, скрытая туманом. То ли очи соратников Кутлумуша закрыл Господь, то ли монастырь действительно пропал, как град Китеж. Но событие это настолько поразило самого Кутлумуша, что он решил принять православие и постричься в монахи. В память о чудесном спасении в обители осталась икона Богородицы «Страшное Предстательство», которая хранится в одноимённой часовне. Сам монастырь удобен тем, что находится близ селения Карея – афонской столицы, где расположились гражданские власти, духовное правительство «монашеской республики» и представительства 19 монастырей (конаки). Там же – главный автовокзал. Оттуда, как я сразу отметил, можно быстро добраться до гавани, если, не приведи Господь, Александру Петровичу станет плохо.

И вот перед нами деревянные воротца Кутлумуша, калитку придерживает небольшая круглая гирька.

Ворота Кутлумуша

Монастырь представляет собою четверик высоких каменных стен с монашескими кельями внутри них и иными подсобными помещениями высотой не менее чем в четыре яруса. Заходим в гостиницу (архондарик), оформляем документы. Светловолосый молодой послушник сопровождает нас в келью, он говорит по-русски. Родом из Москвы. Это хороший знак. Когда в греческом монастыре уживаются православные негреки, это говорит о том, что здесь сохраняется кафоличность христианской жизни. В большинстве греческих монастырей можно встретить насельников из республик бывшего СССР и славянских стран. Их немного, но они есть.

Монастырь Кутлумуш

Галереи Кутлумуша

Паломническая келья в общежитии Кутлумуша представляла собой небольшую комнату. Две кровати, две тумбочки, столик с кувшином воды и двумя стаканами. На стенах картины, изображающие монастырь, и иконы. Когда паломники живут в монастыре, они подчиняются расписанию. В Кутлумуше, как и в других святогорских обителях, оно простое, удобное и рациональное. День начинается с вечера. Примерно в пять часов служится вечерня, за ней бывает общая трапеза, потом повечерие, длящееся чуть более получаса. На повечерии в храме обычно выносятся мощи и иные святыни монастыря для поклонения. Потом до заката, который наступает примерно в восемь вечера, свободное время. Паломники могут погулять вокруг. Многие сидят в специальной беседочке у входа и обсуждают какие-то вопросы, в том числе со знакомыми монахами, которым выкладывают накопившиеся жизненные проблемы. Около девяти часов опускается тьма. Отбой.

Встали мы с Александром Петровичем рано, когда по галерейке архондарика прошёл монах с деревянным билом и колотушкой, зовущий на службу. Встали легко, как будто были готовы. Одевшись, отправились в умывальную комнату (она же туалет) чуть дальше по коридору. На стенах потрескавшийся кафель, местами торчат электропровода, мерцают лампочки. Вода только холодная. Всё родное. Не за комфортом приехали, а молиться. Полусонные, по деревянным ступенькам спускаемся с третьего этажа на булыжный двор и идём в храм. В темноте пробираемся к свободным стасидиям близ алтаря. Служба идёт во тьме, только лампадки мигают да лампочки на клиросах для освещения богослужебных книг.

Так началась наша жизнь на Афоне.

Скит и художник

Когда звучит слово «скит», в сознании русского человека возникает образ ветхой церквушки, стоящей в глухом лесу у речки или озера. Андреевский скит таковым назвать нельзя. По размерам это такой же монастырь со значительной братией. Находится он в той же «столичной» Карее. Вся разница между скитом и монастырём тут в принадлежности земли и самого скита головному монастырю. В нашем случае – обители Ватопед, которая ныне самая многочисленная и богатая на Афоне.

Андреевский скит

Но так было не всегда. Более века (примерно с 1840 по 1960 год) Андреевский скит был заселён русскими монахами. За это время попечением благотворителей из России было воздвигнуто большинство его величественных построек. Фактически скит был отстроен с нулевой отметки. Два русских монаха – Виссарион (Толмачёв) и Варсонофий (Вавилов) – в 1841 году выкупили запустевшую келью «Серай», стоявшую на этом месте, которую ослабевший монастырь Ватопед не мог содержать. И в 1906 году здесь проживало уже около 500 монахов и послушников. Неоднократно поднимался вопрос о предоставлении русскому скиту статуса монастыря, но греки каждый раз блокировали его. К середине ХХ века вследствие гонений коммунистов ослабела Русская Церковь, скит был передан Ватопеду, который сейчас активно и занимается его обустройством.

Андреевский скит нас встречает иконой святителя Иннокентия Иркутского у Святых врат. Александр Петрович лет десять как прихожанин храма, который носит имя этого, не самого популярного в Греции, святого. Но святитель Иннокентий является небесным покровителем одного из самых крупных дореволюционных меценатов обители, который впоследствии принял здесь схиму.

Свт. Иннокентий (Сибиряков)

Схимонах Иннокентий (Сибиряков) был потомственным миллионером-золотопромышленником, известным общественным деятелем России и меценатом. Его усердием были воздвигнуты многие строения Андреевского скита, подворье в Санкт-Петербурге и величественный Андреевский собор, который производит мощное впечатление. Он совершенно не похож на храм Преображения в Кутлумуше и вообще на греческие кафоликоны, которые рядом с ним напоминают уютные русские церковки допетровского времени.

Узнав, откуда мы, монах-церковнослужитель разрешил нам войти в собор. Огромное пространство, полное воздуха, разделено на три части. Боковые приделы освящены в честь благоверного князя Александра Невского и равноапостольной Марии Магдалины. Позолоченные резные иконостасы, до потолка расписанные в стиле начала ХХ века. На стенах нет фресок, только иконы. Санкт-Петербургская школа, синодальный период, объёмное изображение, тени. Но как тонко, на грани плоти и духа, существует изображение на этих русских образах!

Когда вышли наружу, охватило сложное чувство от всего увиденного. С одной стороны, стоит сказать слова благодарности братии Ватопеда за понесённые труды и сохранение этого русского сокровища, с другой – жалко, что оно потеряно для России – а ведь она может и, наверное, захочет вернуть его себе…

* * *

Оставшуюся часть времени на Святой Горе мы с Петровичем провели раздельно. Иногда нас объединяли общие дела, после которых мы разбегались каждый за своим. Теперь, пожалуй, пора рассказать о моём спутнике подробнее.

Александр Петрович был обычным советским и российским художником, очень трудолюбивым и в меру амбициозным. Родился он в 1948 году на самом дальнем востоке России. Окончив художественно-графический факультет пединститута, там же остался преподавать. «Учи-и-ил рисовать, учи-и-ил, а потом сам научи-ился», – говорил Александр Петрович. Он действительно стал очень хорошим графиком. Лучшим среди многих. Персональные выставки, хорошие контакты с местными музейщиками. И на этом всё могло бы закончиться.

Бог есть любовь, и Он любил Александра Петровича, как любит каждое из Своих созданий. Вскоре после 50-летнего юбилея у художника открылось онкологическое заболевание, связанное с поджелудочной железой. Надежд на операцию или химиотерапию уже не было. Оставалось мучиться болями и умирать. Врачи выделили ему год, максимум два.

Была у него семья, молодая жена, две дочки, для которых он насочинял книжку сказок (опубликованы уже тремя изданиями). Можно сказать, что его ждала смерть на взлёте.

Александр Петрович в это время, как многие представители интеллигенции, интересовался разнообразной духовностью восточного типа, и картины у него были под стать, потому что художник был цельной личностью. Во что искренне верил, то и писал. Крещение он принял, как утверждал, по чистой случайности. Убедил друг-философ, вузовский преподаватель. Дискуссия их о вере шла «за совместным распитием спиртных напитков», как это в протоколах называется, а уже наутро Александр Петрович разбудил философа с тем, чтобы идти в храм креститься. Тот, к слову, уже смутно помнил вчерашний разговор о вере и церкви.

Всё это описал сам Александр Петрович в рассказе «Выбор веры», который был напечатан в совместной нашей книжке «Агапи». Случайно или неслучайно произошло его крещение, вопрос спорный. Может быть, и нет ничего случайного. Да и друзей надо уметь выбирать по жизни, потому что худые сообщества портят добрые нравы и наоборот.

Александр Петрович, как я уже написал, был человеком цельным и волевым. Приняв крещение, он принял веру. А приняв веру, принял и новое знание. Со всем этим надо было что-то делать! И он напряжённо об этом размышлял. И вот тут Бог послал ему тяжёлую болезнь.

Бездеятельно он даже в полной немощи сидеть не мог. И решил Александр Петрович начать новую серию работ. Ту, которая рассказывала бы о Христе и Его учениках, которой потом придумал название «Путь». Более того, видимо уже полностью заразившись новой тематикой, Александр Петрович сам стал рассказывать про христианство, активно приобретать друзей Христу.

Население городка нашего, отдалённого от Москвы, Санкт-Петербурга и прочих высококультурных центров России, в новое время более склонно верить в светлое советское прошлое и ветхие идеалы социализма, при этом с головой погрузилось в область материальных интересов и ничего за этим не видело. Интеллигенция же, как и положено ей, мечется из стороны в сторону. В её-то среде Александр Петрович и вёл деликатнейшую работу. Для всех своих приятелей и знакомых он оставался прежним Петровичем – человеком хлебосольным, полным творческих идей, всегда что-то пишущим или рисующим. При этом очень больным, нуждающимся в помощи и внимании.

Периодически он попадал в больницу – об этом рассказывали по местному ТВ, писали в газетах. А он, выбравшись в очередной раз из реанимации, продолжал серию «Путь», затевал детскую выставку сказочных персонажей, съёмки фильма, писал пьесу для православного театра, организовывал тихую благотворительность для какого-то нуждающегося, пока вновь не попадал в больницу.

А спустя восемь лет после начала серии «Путь», накануне праздника святых апостолов Петра и Павла, художник умер.

Вот так. Но пока мы с Петровичем двигались по тропинке, заросшей травой, к тенистой ореховой аллее, которая приведёт нас к деревянной калитке с круглой гирькой. Над нами выцветшее голубое небо, летают птицы и прочая живность, издавая звуки, каждая по роду её поя и воспевая красоту Божьего мира…

Послание старца

Прошло шесть лет после той поездки и два года, как преставился Александр Петрович. Я вновь в одиночку, «как шпион», еду на Афон. Третья декада сентября. Салоники. Стою на остановке «Площадь Аристотеля». В воздухе транспортный смог. В Салониках роют метро, поэтому в подземных переходах под стеклом выставлены обретённые древности: вазы, обломки мраморных колонн и прочее античное имущество, которое отдала земля. Еду на автобусе до Афонского представительства. Небольшая конторка. Смотрю информацию о том, что в этот раз нужно для получения визы-диамонитириона. Так, мирянин – 50 евро, священник – 15 евро. Недорого, но раньше для лиц в духовном сане посещение Афона было бесплатным. Появляется молодой клерк. Спрашивает по-английски, что мне нужно. Диамонитирион? До конца октября невозможно. Все визы выданы ещё в июле. Несколько раз по кругу пытаюсь объяснить, что я священник из России, у меня есть виза и билет обратно «ту Москоу». Быстро говорит по-гречески. Не понимаю. Трёт рукав моей рубашки. А, понимаю. Где моя ряса? Греки считают, что священник ни за что не может ходить в гражданке. То есть этот молодец меня, священника, этим как бы укоряет. Раньше такого тоже не было. Ладно. Говорю: «В отеле осталась, друг. Машины нет, а в автобусах неудобно в рясе».

Клерк берёт мой паспорт. Что-то заполняет в компьютере, щёлкает по клавише «ентер». Вы, мол, можете получить визу завтра в бюро в Уранополисе, на 3 дня. Чиновник улыбается. Я в ответ. Моя благодарность не знает границ. Всё хорошо! Но как-то всё не так…

7:35. Прибыл в Уранополис.

9:10. С визой отправился в кассу за билетами на паром. Доступ к заветным окошечкам был перекрыт стеклянными дверями, перед которыми стояли смуглые люди с каменными лицами. Это было непонятно, поскольку паром должен был вот-вот отойти по расписанию. По толпе, в том числе русскоязычной, циркулировали слухи.

9:30. Неужели «Святой Пантелеимон» вновь сломался? Нет, не сломался. Его вообще не удалось починить по старости. Корабль продали куда-то навсегда, возможно, на металлолом китайцам. Паломников возит «Святая Анна», но она меньше размерами, и билетов всегда не хватает.

Паром «Святая Анна» меньше размерами, чем «Святой Пантелеимон», и билетов всегда не хватает

10:15. «Святая Анна» по расписанию уже 35 минут как должна быть в пути, а кассы ещё не открылись. Смуглые мужчины с каменными лицами периодически заводили какие-то группы к окошкам. Но прочих не пускали. Говорили быстро и по-гречески. Кто-то, наконец, внятно объяснил, что все билеты на сегодня проданы несколько месяцев назад через Интернет.

Я пошёл в открытую прибрежную таверну. Заказал яичницу с кофе и стал смотреть на море. Оно было серым и с усилием качало рыбацкие лодки.

10:45. Подошла хозяйка таверны. Сказала, что есть место в морском такси, которое отправится в Дафни в час пополудни. 30 евро. Я сказал, что поеду.

* * *

Афон. По узкой тропке бодрым шагом шла группа паломников. Поздоровались. Они – греки-киприоты, давно живущие в Англии, где у них бизнес. Идут к старцу Гавриилу за духовным советом. Присоединяюсь к ним. Проблуждав час по афонским тропам, мы наконец нашли домик отца Гавриила. Это была добротная деревянная изба с хозяйственными угодьями рядом. Появился светловолосый молодой парень – послушник. Он говорил по-гречески, но попросил меня говорить по-русски. Это так удивило, что до конца встречи я не спросил, откуда он сюда приехал.

Нас через весь дом – внутри там всё как в большой русской избе и пахнет так же! – ведут на другую веранду. Она больше и застеклена. Старец лежит на диванчике у открытого окна. На голове у него мокрое полотенце: видно, что ему нехорошо.

Старец Гавриил

Спокойным, размеренным, но чуть напряжённым голосом он отвечает на вопросы греков. В конце спрашиваю его, почему Россия такая несчастная страна, и когда же нестроение в ней закончится, и что делать, если нередко возникает непонимание внутри нашей Церкви, в частности между священниками и архиереями. Послушник добросовестно переводит мои вопросы и ответы старца. Он говорит, что нужно терпеть за всех, в том числе и за архиереев, молиться, тогда всё будет хорошо.

Английские киприоты просят благословение отца Гавриила. Прощаются, оставляя какие-то простые дары – продукты, кажется. Послушник делает мне знак и ведёт внутрь. Мы оказываемся в небольшом кабинете со столиком-конторкой, заваленной книгами и бумагами. Видимо, тут отец Гавриил работает. Парень достаёт несколько файлов с поучениями старца на русском языке и передаёт их мне.

Одно из этих поучений меня поразило, поскольку совершенно контрастировало с моим настроением. Рискну здесь опубликовать. Не стоит, конечно, обольщаться. То, о чём говорит старец, – это русский народ в лучших своих проявлениях, тот, который остался со Христом. Думаю, оно обращено не только к этническим русским, но и ко всем, кто разделяет крест нашего, хранимого Богом Отечества. По слову поэта, «вы тоже пострадавшие, а значит, обрусевшие».

 О РУССКОМ НАРОДЕ

«Русский народ, по моему смиренному мнению, чудесный народ, выдающийся и замечательный народ, светлый и красивый народ, благодатный и благословенный народ.

Русский народ, действительно, народ Божий. Народ нового Израиля по благодати. Новый избранный народ Господень.

Русский народ среди всех народов земли и вселенной, благословенный Богом и весьма и весьма благодатный. Бог благословил Русский народ многими благословениями и десятками тысяч благодатей.

У Русского народа есть вечная похвала и нетленная слава в виде неисчислимо неисчислимых хоров преподобных святых и мучеников его, которых Бог даровал ему.

По моему скромному суждению, сегодня Русский народ в сравнении с другими народами земли совершеннейший народ, превосходнейший, святейший, подобающий, нравственнейший, добродетельнейший, величественнейший, наисветлейший.

В сравнении с другими народами земли Русский народ в области веры и преданности Богу, любви и поклонения Богу несравненно великий и несравненно превосходящий, непостижимо высший и невообразимо больший.

Ни один народ и ни одно племя, живущее сегодня под солнцем, не может состязаться с Русским народом в любви и преданности Богу и в делах милосердия и человеколюбия.

В этих качествах Русский народ по сравнению с другими народами, которые живут во вселенной, держит скипетр и имеет первенство.

Он действительно несравненный и неподражаемый, непоколебимый и непревзойдённый.

Нет похожего или равного ему в вере и преданности Богу <народа>, который так стремился бы к Нему.

В области любви к Богу и преданности Ему, в почитании и благоговении есть единственный среди всех народов под солнцем в высшей степени, на высочайшем уровне и единственный в своём роде, и никто даже близко с ним не стоит.

Какой народ на земле и какой народ во вселенной в любви к Богу и в преданности Ему, почитании, благоговении и человеколюбии можно сравнить и сопоставить с Русским народом? Абсолютно и совершенно никакой.

В этих свойствах Русский народ превосходит намного и опережает все остальные народы на земле, он выдающийся, возвышающийся, превосходящий, превышающий непостижимо всякое преуспеяние и приобретение других народов на земле, народов всей вселенной.

Действительно и истинно этот народ высочайшего положения и высокого уровня, достойный восхищения и подражания. По моему скромному мнению, в областях, которые я описал, нет подобного Русскому народу и равного ему, соответствующего ему, равноценного ему.

В истории человечества он несравненен и бесподобен, единственный и неповторимый.

Он остаётся одним и единственным на планете Земля, и никто другой не может содействовать ему и сравниться с ним в любви к Богу, в поклонении, преданности и человеколюбии.

Гавриил монах, Святогорец».

Повторю: это об идеальном русском человеке. А человек – как полено, из него может получиться как икона, так и дубина.

Наверное, ради этого послания Господь и пустил меня на Афон в ту поездку, потому что дальше пошли какие-то странные препоны. В Кутлумуше не смог устроиться в общежитии – не было мест. Почему-то почувствовал вину, одиночество, бездомность. Пошёл в Андреевский скит – там приняли только на сутки, такое у них правило. Утешением стало то, что после начала литургии ко мне подошёл монах и пригласил пройти в алтарь. Кроме меня, там уже были ещё два «русских» священника, протоиерей из Перми и грузинский батюшка. Невиданное это дело для греческих монастырей – служить в алтаре! Всё иностранное духовенство молится в храме и причащается мирским чином. Исключение сделано было, видимо, чтобы показать почтение к русским устроителям Андреевского скита. Мы облачились в тонкие епитрахили (фартуки), белые фелони (плащи), надели поручи на руки. Греческое облачение очень практично во время жары.

В просторном светлом алтаре оставалось многое от прошлых времён. Большой престол. За ним иконы тонкого письма конца XIX века. На их фоне большие новогреческие образа смотрелись как экспонаты с выставки народного творчества. С греческими батюшками общались корректно и без панибратства. Совместно причастились Святых Таин. Разоблачились. Бросив прощальный взгляд на русское великолепное убранство, мы вышли из алтаря.

При прощании с кельей скита меня внезапно охватила печаль. Это было место, которого нет на земле, – наше давнее духовное Отечество, старая Россия, маленький осколок дореволюционного времени, горстка земли Атлантиды. Возможно, именно в этой келейке жил сибирский золотопромышленник, на которого приходили смотреть со всей Святой Горы, смиренный схимонах Иннокентий. Он потратил миллионы своей семьи не на благополучие потомков, а на этот афонский скит. Получается, что напрасно его наследство перешло к детям другого народа, приносящего свои плоды Богу? Советскому правительству не было дела до собственности на Святой Горе. Оно помогало дружественным режимам по всему миру, а о русской вере не пеклось. Печально.

Но не потрать схимонах Иннокентий золотые миллионы на святое дело, их всё равно бы забрали новые власти «на дело революции». А тут – красота и какая-никакая благодарность. И дело непрестанной молитвы продолжено. Так что золотопромышленное дело Сибиряковых усилиями благотворителя не пропало, а перешло в духовную плоскость, сферу злата невещественного, где ни моль не съедает, ни воры не крадут.

Что осталось от этой поездки? Радость, что удалось послужить в родном алтаре, и чувство вины – за то хвалебное послание о русских, что передал мне старец Гавриил. Разве мы такие хорошие?

Вспомнилось, с какими проблемами я, недостойный, сумел сопроводить на Афон умирающего от рака русского художника Александра Петровича. Господь милостив. Каждому даёт то, в чём он действительно нуждается. И если чего-то лишает, то есть ли в этом смысл? Бог весть.

Август 2020 г.

(Печатается в газетном варианте)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска