Рубрика • Стезя •

Отец Сергий в редакции

Несколько лет назад часто я бывал в селе Иб, что находится в 40 километрах от Сыктывкара. В ибской церкви служил тогда священник, весьма уважаемый среди городских интеллигентов, так что почти на каждой его службе присутствовали приезжие. Нам, горожанам, нравился и сам храм – белокаменный, высокий. И холмистые просторы вокруг с часовенками и небольшими деревушками, тесно рассевшимися по зеленым буграм. Нравились чаепития после службы, во время которых можно было поговорить с образованным священником о литературе, «покопаться» в его богатой богословскими трудами библиотеке, спросить батюшку о сокровенном – о том, что казалось тогда самым важным в жизни.

Это был целый мир – эти поездки в Иб. И частью этого мира, так сказать, «эпизодом» был для меня седенький старичок, который всегда присутствовал на службах. Входя в храм, он низко кланялся иконам и сразу же шел в алтарь, где и стоял всю службу. Говорили, что этот 80-летний старик приходит в храм пешком издалека – дом его в одной из окрестных деревушек. Зовут его отец Сергий, он старейший священник в Коми и давно уже в заштате, то есть на покое. Сам родом из Мыелдино, но долго был на приходе здесь, в Ибе. Проповеди сельчанам говорил на родном коми языке и даже службы служил частично по-коми. Подойти к нему, порасспросить я почему-то робел, уж очень внешне он напоминал иконописный образ Николы Чудотворца: такой же высокий лоб, белая окладистая борода… Так и осталось у меня в памяти: закончилось богослужение – и, медленно передвигая ноги, идет седовласый старец по сельской дороге в гору, мимо высокого холма с обветшавшей, древней часовней Стефана Пермского на вершине… Помню, я еще подумал тогда: надолго ли хватит сил старику? Не приведи Господь, откажут ноги – и ляжет он на дороге…

Прошло несколько лет. Многое в жизни изменилось, и поездки в Иб остались прекрасным, почти сказочным, воспоминанием. Каково же было изумление, когда нынче, в дни пасхальной седмицы, вошел в редакцию… отец Сергий! Был он все такой же, только умные глаза старца светились необычным молодым задором.

– Вот, зашел за свежей газетой, – произнес гость, перекрестившись на иконы.

– Батюшка! Вы… в Сыктывкаре? – спросил я, ничего умнее в голову не пришло. Гость рассказал, что в городе остановился у дочери. Но здесь он как бы проездом, поскольку решил вернуться из заштата и определиться приходским священником в родное село Мыелдино. Село это находится в глуши Усть-Куломского района, дорога туда дальняя, так что мыелдинские прихожане должны грузовик прислать. Там и церковь отремонтирована, и дом для священника приготовлен – уже несколько лет сельчане просят батюшку прислать.

– Поеду, – пригладив бороду рукой, говорит старец. – Три годика я еще поживу на свете, Господь мне открыл. А за три года успею и смену подготовить. Дьякона я себе уже подобрал: он мыелдинский, хотя и в городе живет. Благочестив, не курит, не пьет. Научу его на коми языке богослужения совершать, и народ приучу. Потихоньку, не сразу: сначала ектении по-коми стану возглашать, потом стихиры… Там ведь одни коми живут и в школах тоже на родном языке учат. Подготовлю им священника – и помирать можно. Хочется мне перед престолом, в алтаре, Господу душу отдать. Только бы Господь сподобил…

Машина за отцом Сергием должна была приехать через несколько дней. Я взял его сыктывкарский адрес, чтобы прийти проводить.

… Панельный дом. Тесная квартирка. Одна из комнат заставлена коробками и туго завязанными мешками. В углу божница – иконы будут паковаться в последнюю очередь. Среди вещей, шаркая тапками, растерянно ходит хозяин, лицо его печально, мне кажется, он еще больше постарел. Новость его застигла перед самым моим приходом.

– В священнический штат-то меня так и не вернули. По ветхости моей. Так что в Мыелдино не еду, – говорит отец Сергий и, остановившись перед божницей, крестится: – На все воля Твоя, Господи…

И, вдруг просветлев, объясняет:

– Я ведь молился: Господи, подай мне знамение. Вот я болею сейчас – дай мне облегчение в болезни, и тогда несумненно ехать мне на приход. Но не было знамения, вот и отказали мне. А я-то в мыслях своих без Божьего благословения готов был ехать. Поделом, поделом старому!

Отец Сергий стал развязывать мешки, носить книги обратно к пустым полкам. И между делом рассказал историю своей жизни:

– Мне ведь Господом было определено в Ульяновском монастыре послушничать. Я бы и сейчас туда поехал, но монастырь только что возобновился, молодые руки там нужны, а я что? Обуза. А было всё так.

Родился я в крестьянской семье, трое нас братьев росло и сестра. Мать очень верующая была, как и все сельчане. Да и сейчас мыелдинцы многие веру сохранили. Рос я болезненным, и казалось, что скоро умру. Матушка меня, первенца, очень жалела и в 1912 году отправилась в Ульяновский монастырь, дала там обет Богу: когда мальчик подрастет, то отдаст его в обитель на послушание. Я-то подрос, но монастырь к тому времени советская власть закрыла.

Было мне пять-шесть лет, и помню, я тоже по-своему, по-детски, обет Богу давал. Бывало, одевал материнский платок на плечи – это как бы риза священническая была. А вместо кадила брал тлеющую лучинку. Тогда ведь не то что электричества, даже керосина не было. А ребята соседские заместо диакона и псаломщиков были. Мы ведь и богослужебные слова знали – в церковь часто нас водили, Церковь у нас красивая, во имя Иоанна Крестителя освящена. Она и поныне в Мыелдино стоит, только священника там нет.

Мать и сестра в то время в школе уборщицей работали и меня брали с собой. Так что читать я научился рано, и по-церковнославянски тоже умел. Потом поступил в 1-й класс. Каждый урок начинался молитвой – и меня ставили перед четырьмя классами читать вслух, хотя другие дети постарше были.

Потом уже, в юные годы, приснился мне сон. Будто всех нас, мыелдинских мужиков, посадили в «чижовку» – такой вытрезвитель при сельсовете был. Стали нас оттуда забирать и по одному куда-то уводить. Дошла очередь до меня. Вдруг является светозарный ангел и говорит: «Это мой человек, не трогайте». Берет он меня за руку и три раза ведет вокруг церкви, а я голову выворачиваю, оторвать глаз от нашего храма не могу. Чудно: иконы не внутри храма, а снаружи на стенах. И такие прекрасные, никогда больше таких не видел! Недавно припомнился мне сон и я подумал: три круга вокруг мыелдинского храма – три года священнической службы там? Или что-то другое Господь мне судил?

Отец Сергий неспешно говорит дальше про свою судьбу, и удивительно: будто не про себя, а про какого-то другого человека речь ведет. Как бы вдруг разошлась в стороны его жизнь, и он, священник Сергий Паршуков, рассказывает теперь не про одну, а про две судьбы. Словно бы Господь однажды дал ему две жизни и поставил перед выбором: или церковь – или ад кромешный, чего-то среднего для тебя не будет. И очевидность этого выбора поразительна! Так в роковом 37-м году богобоязненный юноша стал… следователем НКВД.

Еще в деревне Паршуков, как и все, вступил в комсомол. Новая жизнь под красными знаменами была увлекательна, для молодежи открывались бескрайние горизонты для творчества и самоутверждения. До 1930-го года юноша трудился в единоличном хозяйстве у отца, потом вступил в колхоз и сразу же уехал в Сыктывкар учиться на рабфаке. Окончив его, поступил в Архангельский лесотехнический институт – и вдруг умер отец. Вернувшись, юноша учительствует. Заметив его педагогические способности, его принимают в Сыктывкарский пединститут. И с первого же курса с партией лучших студентов направляют на учебу в Новосибирскую школу НКВД СССР. Окончив ее в 37-м году, юноша просит направить его во Владивосток. Там новоиспеченного чекиста поставили помощником оперуполномоченного Приморского Управления НКВД. Но с самого начала работа не заладилась…

– Вдруг стал я болеть, – рассказывает отец Сергей. – Месяц проваляюсь в больнице с малярией, потом недельку на службе и – снова в больницу. И так все время. Видно, Господь меня не оставил и напоминал: помнишь про свою болезнь в детстве, помнишь, какой обет

мать твоя дала?

Врач мне сказал: надо тебе уезжать, иначе умрешь. Направили меня в Москву на медицинскую комиссию, там признали неизлечимым и уволили из НКВД, присвоив инвалидность 3-й группы. Уволили – и болезнь как рукой сняло. Было мне тогда 30 лет.

Война застала в селе Усть-Нем Усть-Куломского района, там я в школе математику преподавал и военруком был. Был уже женатым, с матушкой своей еще в пединституте познакомился. Сначала направили в Великий Устюг в офицерскую школу. Но плохо кормили, и отпросился я на фронт. Начал с Калининского фронта простым пехотинцем. Дошел до Латвии – там группировка около моря была. Немцы когда капитуляцию подписали, мы все еще группировку эту добивали. Получил я орден Отечественной войны за храбрость, еще одну награду и три ранения: пулю в ногу, пулю в челюсть и осколок под глаз.

Случай один всю душу мне перевернул. Латвия, июль месяц. В составе полка вброд форсируем речку Юру. На той стороне – поле. Идем по нему, из ближнего леска немец огонь открыл. Упал связной, совсем мало нас осталось. Что делать, все тут в чистом поле погибаем. Лег под мертвого связного, поглядываю. Тут дивизия подходит, я вылез, немца победили. Один немецкий офицер погоны с себя сорвал, бросил – а я видел, что он до последнего момента отстреливался. Я так разозлился, развернул его, чтобы лица не видать, и выстрелил. Вот какой грех вышел, и по сей день он на мне… А от полка остались командир, я и еще несколько человек. Комполка мне медаль «За отвагу» повесил.

Там, на войне, я и решил серьезно себя Богу посвятить. Однажды в госпитале было явление: пришел ко мне старик – такой же, как я сейчас, весь седой. Говорит: «Ты боишься? Не бойся, тебя не убьют, вернешься домой. И Егор вернется, а Степан (младший из братьев) погибнет». Так все потом в точности и случилось. И Бог меня берёг. Помню, перестрелка затихла, прислонился я к березе и голос будто говорит: уходи из этого места. Отошел я, другой туда встал – снаряд прилетел и ногу ему оторвал.

С войны я вернулся обратно в школу, потом переехал в Сыктывкар, работал на пристани, старшим экономистом планового отдела Речного пароходства. Церковь тогда была одна на всю республику – в местечке Кочпон, в пригороде Сыктывкара. Как-то вызывает меня начальство и уведомляет: решено тебя послать в дальний район, где нет церкви, чтобы ты в церковь больше не ходил. Пришлось уволиться по собственному желанию – как мне без церкви жить?

В Кочпоне служил в то время иерей Владимир Жохов, удивительный человек (подробнее о нем мы писали в номерах 114-115 газеты. – Ред.). Были с ним случаи прозорливости. Я и сам замечал: хочешь что-нибудь сказать – а он наперед скажет, ответит на вопрос, который еще только на уме. Я сказал ему: «Хочу священником стать». Он посмотрел на меня и коротко так говорит: «Возьмите тетрадку, карандаш и в алтарь идите. Записывайте все, что увидите». И вот с начала Великого поста до окончания Петрова поста ходил я в храм с тетрадкой, как какой-нибудь школьник. В то же лето в Архангельске архиепископ Никандр по рекомендации отца Владимира Жохова рукоположил меня в диаконы, а через три дня – во священники.

В июне 1958 года определили меня на только что открытый приход в Айкино. Уже там богослужения я стал частично вести на коми языке. Народ очень радовался этому. Потом служил в Ухте в Стефановском храме. К тому времени открылась ибская церковь, всего в Коми действовало четыре храма.

28 июля 1960 года мы, священники и прихожане, праздновали день Ангела нашего благочинного Жохова. В кочпонской церкви в тот день служили соборно, после литургии я сказал проповедь. Народу она понравилась, уполномоченному по делам религии Рочеву – нет. Особенно, что я хвалил отца Владимира. И вот он, Рочев, вызывает меня к себе и дает 15 вопросов, на которые я должен ответить. А вопросы все обвинительные, направленные против Жохова. Я отказался. Тогда уполномоченный взял у меня регистрационное свидетельство. Через два часа примчался ко мне на помощь секретарь епархии о. Иоанн Лапко, который нынче благочинный в Коми. Спрашивает меня: «Регистрация при себе?» – «Нет, – отвечаю, – отдал». – «Что же ты наделал! Регистрацию они только через суд могут забрать». Так я лишился прихода.

Семью кормить надо – и поступил я в Ухтинскую сторожевую охрану, на другую работу не принимали. Меня, из уважения к священническому сану, бригадиром поставили, а потом старшим инспектором по кадрам. Проработал я два года. Когда в Сыктывкаре узнали, что отдел кадров охраны возглавляет непартийный человек, да к тому же священник, то поднялся превеликий скандал. И решил я отправиться подальше, где меня власти не знают, чтобы опять священником служить. Погрузился всем семейством на поезд – и в Казахстан.

Но там обо мне уже справки навели… Так что три лета с незаряженным ружьем сторожил я колхозные плантации клубники. Наконец, митрополит Алма-Атинский Иосиф вызывает: ваш уполномоченный Рочев умер, а новый уполномоченный согласен, чтобы я вас на приход поставил. Удивила меня смерть уполномоченного: умер он в страшных муках, в безумии – в психиатрической больнице.

С 1965 года стал я служить в Кзыл-Ординской области, в г. Челкар. Церквушка там глинобитная. Три дня прослужил – приходит комиссия, мол, вашу церквушку надо закрыть, скоро она обвалится. Тогда с амвона обратился я к прихожанам: «Дети мои, собирайте деньги, новый дом Божий строить будем». Купили мы на окраине приличный домик, за лето переоборудовали.

Челкар находится посреди пустыни, кругом раскаленные пески. Много я молился тогда, чтобы Господь вывел меня оттуда. И захотелось мне увидеть своего Ангела Хранителя. Однажды сплю я в одной половине дома, а матушка с детьми на полу в другой. И вот сонное видение: явился молодой человек неимоверной красоты. Я испугался: во сне было как наяву. Может, думаю, это бес в виде Ангела? Перекрестил его: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь». А он отвечает: «Я креста не боюсь. Вы хотели видеть меня – вот я, Ангел ваш Хранитель». Проснулся я, поворачиваюсь – а он рядом с постелью стоит. Отнялся у меня язык, и он тоже молчит. Две минуты прошло, и он исчез.

Потом было еще одно видение. Большая икона в небе на облаке явилась. Смотрю, а это икона «Тайная вечеря» – и фигурки людей на ней как живые, двигаются. А за столом посреди Спаситель сидит и – о Господи! – на меня смотрит и благословляет. Прошло два дня после видения – приходит весть, что меня перевели в Северный Казахстан, в Петропавловск: там раньше монастырь был, а теперь из него приходскую церковь сделали. Это было началом моего возвращения домой…

Пристал я к митрополиту Иосифу, чтобы в Коми меня отпустил. А митрополит уже полюбил меня, и священники в епархии хорошо относились, их детишки за мной вслед бегали, конфеток просили. Не пускает меня митрополит. «Владыко, – говорю, – вы ведь знаете, что я коми языком владею. Там нужно, чтобы я служил по-местному». Задумался владыка: он ведь знал Коми край, ссылку отбывал в Сысольском районе и даже наш язык немного выучил. «Ну, если так, то езжай», – говорит.

В нашей епархии тогда уже был архиепископ Никон. Сначала он в Котлас меня определил, а с марта 67-го года в Иб, где и прослужил я до скончания сил. Это время – самое покойное в моей жизни, служил у престола, славил Господа моего, подготовил 9 дьяконов. Событий-то особо никаких. Хорошо мне было с ибскими прихожанами: летом, бывало, веду их из храма в местность Латкерос на святой источник, где исцеления бывают. На том месте люди как-то видели Архангела Михаила и Прокопия Праведного и часовню в их честь построили. Девять у нас часовен вокруг храма… Воды в том источнике немного, никак в него не погрузиться целиком – так я просто обливал своих чад святой водой. И сам обливался: холоднющая вода-то, дрожь берет. Но никакой простуды. Домой идешь как на крыльях, так легко…

Собор Прокопия Праведного. Великий Устюг

– Батюшка! – спрашиваю вдруг замолчавшего, погрузившегося в какой-то свой внутренний свет седовласого старца. – Батюшка, говорят, что вы смерть предугадывать можете?

– Да куда уж мне, убогому. Бабки пристают: скажи да скажи… Однажды иду за грибами, в какой-то деревне старушка на крылечке сидит. Благословил я ее, а она вослед кричит:

«Батюшка, на обратном пути заходите, я шаньги испекла!» Набрал я полный пестерь грибов, захожу, она меня потчует и начинает дипломатию наводить, выведывать: «Когда ж я умру, сколько еще на земле мучаться?» А я и скажи: «Не горюй, милая, ты на Пасху преставишься». И точно – умерла на Пасху… Много таких случаев было, еще в Казахстане началось, когда я болящую монашенку о смерти предуведомил. Уж очень она мучилась… А я вот все живу. И матушка моя, супруга, долго прожила, Царствие ей Небесное.

Священник показывает фотоальбом: на снимке гроб с матушкой, а над ним отец Сергий с кадилом, глаза к небу поднял, будто душу усопшей видит и с ней беседует. И лицо у него светлое-светлое.

На прощание отец Сергий подарил редакции свой рукописный сборник с духовными песнопениями. Простые там стихи: про «сиротку Машу», про ангелов, про «голубка сердечного», который на Голгофу летал и крылья в святой Христовой крови омочил… Простая, народная вера у этого, не имеющего церковного образования, священника. Но, Господи, сколь трудно обрести такую веру – по книжкам ей не научишься.

Вот и весь рассказ о судьбе священника. К сказанному добавлю, что 9 мая отец Сергий сослужил в кочпонском храме вместе с настоятелем о. Андреем. После литургии старец сказал проповедь о войне на коми языке, был прочитан акафист святителю земли Коми Стефану Пермскому (праздновался день его памяти). Придет время – и вновь запоют в церквах Коми песнь Херувимскую: «Öнi херувимъяс, öнi херувимъяс, Троица водзын сулалöны, Троица водзын сулалöны…»

Записал М. СИЗОВ

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска