повесть

Сергей Васильев

(Продолжение. Начало в №№ 835, 836)

Глава 7

Мы вернулись домой к обеду, Володя торопился на работу. Никого не было – дети ещё в школе, Валентина Петровна на работе. Пообедав на скорую руку, я вызвался проводить Мишина, заодно посмотреть детище Александра Ивановича – его предприятие. Через семь минут мы были на месте.

Рис. Галины Карасёвой

Предприятие «Русь» занималось производством стройматериалов из дерева, столярными работами, строительством. К проходной примыкал небольшой административный корпус, а дальше на большой территории располагались склады, гараж, два небольших цеха: деревообработки – проще говоря, лесопилка (с неё начиналось предприятие) – и столярный. Везде кипела работа: в машину грузили готовый брус, в цехах шумели станки. До начала смены у Володи было ещё минут десять. Он предложил:

– Пойдём с начальником познакомлю.

Новый директор Сергей Иванович Клепиков, высокий, белокурый и голубоглазый мужчина лет тридцати пяти, встретил нас приветливо. Володя представил меня, а сам пошёл на смену.

– Посмотрели наше производство? – поинтересовался руководитель.

– Да, впечатляет.

– А начинали мы с Александром Ивановичем пять с лишним лет назад практически с нуля. Я сам инженер-механик, местный, на льнокомбинате начинал трудиться, пока не закрыли. А тут Мишин предложил вместе работать, стать помощником. Человек он серьёзный, основательный, так что я согласился не раздумывая. Я ещё трёх парней знакомых подобрал, надёжных таких.

Вот мы впятером взялись за дело, предприятие открыли, всё как полагается. Вкалывали как черти. Хотя и много не зарабатывали, но стабильные деньги имели, а ведь большинство вообще без работы сидело, да и сейчас сидит. Через полтора года кредит погасили, ещё через полгода столярку открыли, расширяться понемногу стали, человек десять-двенадцать у нас уже работало, в город на стройки пиломатериалы стали поставлять. Без дерева же никуда. Тот же гроб, крест на могилу – всё из дерева. Пластиковых гробов ещё не придумали, слава Богу. А как дело пошло – кто завидовать стал, кто обиженный ходил. Хотя народ в селе незлобный, простой народ, но пару раз нас поджигали. Александру Ивановичу кирпичи в окно влетали. Дежурили сами по ночам одно время, теперь вот и забор, и ворота, и дежурный остаётся.

Наш директор раздражал некоторых. Порядок требовал, дисциплину – недаром полковник. Мы так его и называли. С разгильдяями не церемонился, пьяных выгонял. Больших денег не платил, но зарплату стабильно получали, по нашим-то меркам неплохую. А народ наш и выпить любит, и погулять, расслабиться. Всё у нас колхозное, всё у нас моё – тащить привыкли. Но с Александром Ивановичем подобные вещи не проходили. За пьянку выгонял нещадно. Года два назад случай был. Пришёл на работу мужик в нетрезвом виде, Рыжов его фамилия. Александр Иванович увидел и дал указание отстранить от работы – отправить домой, а на следующий день к нему за расчётом. Рыжов через полчаса вернулся и снова за станок. Кончилось тем, что бедолаге пилой руку по локоть отхватило. Конечно, кровища, шум, скорая. Отвезли в город в больницу. Рыжов и родня его подняли гам, мол, производственная травма, положена компенсация. Александр Иванович позвонил в приёмное отделение, попросил, чтобы взяли анализ крови на алкоголь. И сам всё правильно оформил: отстранение от работы, прогул, заключение врачей об алкогольном опьянении. Дело дошло до суда, но никакой компенсации Рыжов не получил. Уволил Александр Иванович и мастера смены, который недосмотрел. И правильно.

А вообще, как руководителю, ему равных не было. По большому счёту, многие здесь, в селе, и считали Александра Ивановича за хозяина, за власть… Вы, наверное, думаете: «Что может сказать о Мишине его бывший подчинённый, преемник, тем более что человек только недавно умер? Одни положительные слова».

Сергей Иванович как будто угадал мои мысли – я уже начал воспринимать его воспоминания, его впечатления с достаточной долей критики.

Клепиков продолжил:

– Александр Иванович был сложным, неоднозначным человеком, со своими достоинствами и недостатками. Я, конечно, многому обязан моему начальнику, многому у него научился. Но в некоторых вопросах я не соглашался с ним, не принимал его точку зрения. Правда, в силу моего характера это было в большей степени такое внутреннее несогласие. Александр Иванович был заядлым рыбаком, охотником. Время от времени он собирал компанию нужных людей на рыбалке и охоте. Постоянные компаньоны – глава администрации, прокурор района, заместитель начальника милиции, ну и мы с Александром Ивановичем. Помню, как-то обсуждали серьёзный вопрос – уговаривали Александра Ивановича выдвинуться на пост главы администрации Соколово. Он тогда так сказал: «Власть без денег ничто, деньги дают и власть, и свободу, но на деньги не купишь ни дружбу, ни любовь. Это то, чего у меня нет. Это теперь единственно, что мне нужно». Александр Иванович вызвал этим целую философскую дискуссию – конечно, на фоне алкоголя у всех развязались языки. Своим заявлением Мишин меня озадачил. В свою личную жизнь он особо никого не допускал, но я знал, что с женой у них сложные отношения. Она уехала к матери. С сыном тоже взаимоотношения не сложились. Словом, в личной жизни у него серьёзные проблемы были, чувствовалось, как он переживает. Прошлой осенью, в октябре, по-моему, поехали мы с Мишиным на охоту вдвоём. Никого он звать не стал, я ещё удивился. День такой замечательный стоял, да и охота удачная. Уток – как никогда, я полную сумку набил. А Александр Иванович подстрелил одного гуся – и всё. Хотя по своей натуре Мишин добытчик был, трофеями своими, уловом всегда отличался. Я даже сказал: «Иваныч, на охоту вроде приехали, а ты отдыхаешь». – «Надо когда-то и просто отдохнуть. Куда мне их, этих уток, я ж один, с меня одного гуся хватит».

И вообще, какой-то он грустный был, задумчивый, весь в себе. Такое ощущение, что в нём какой-то перелом зреет, что-то он для себя важное должен решить, определиться в чём-то.

– Погодите, – остановил я Сергея Ивановича. – Когда, вы говорите, были на охоте, в октябре?

– Ну да, наверное, в двадцатых числах, – удивился такому вопросу мой собеседник.

– А когда он вам сказал, что болен, когда вы узнали об этом?

– Где-то в конце января у нас состоялся разговор о реорганизации предприятия. Месяца за два Александр Иванович меня постепенно начал вводить в свои дела – с тем расчётом, чтобы я его мог полностью заменить. Ну а когда вышел уже предметный разговор, я, конечно же, задал вопрос, мол, к чему такие перестановки, тем более что он владелец предприятия. Мишин ответил, что он тяжело болен, у него рак. Но просил об этом не распространяться. Я ещё тогда, осенью, почувствовал, что у Александра Ивановича тяжёлый период в жизни, вдобавок к этому ещё проблемы со здоровьем. Но он был человек скрытный, замкнутый, не любил ныть, жаловаться, показывать свои слабости. Одно слово, военный. Помню, пред ноябрьскими праздниками он ездил в город по делам, после этого три дня его не было на работе. Александр Иванович позвонил, дал указание по работе, сказал, что на несколько дней уедет. По голосу чувствовалось, что он нетрезв. Но появился на работе, как всегда, аккуратный, подтянутый. Весь ноябрь и декабрь директор был загружен работой, мотался по разным инстанциям, а по вечерам мы готовили документы, письма, согласования, бизнес-планы, коммерческие предложения. Удалось провернуть большое важное дело – мы выиграли тендер на строительство целого посёлка по программе расселения вынужденных переселенцев. А до этого, с учётом программы по переселению, Александру Ивановичу удалось убедить областную думу и администрацию принять программу по развитию Соколово. Здесь будет запущен льнокомбинат – реконструкция уже началась, построят агрокомплекс, увеличат мощность маслосыркомбината. Это рабочие места, это социальная сфера. Вы ехали и видели, наверное, – уже идёт ремонт дороги. Так что в будущее Соколово, в его развитие Александр Иванович внёс большой вклад. Сколько трудов, сколько сил, денег он на это потратил… Несколько раз был у губернатора. Всё боялся, что не успеет, не получится. Но, слава Богу, получилось.

Несколько раз рассказ начальника прерывали звонки, заглядывавшие работники с разными вопросами. Он давал указания или просил перезвонить через полчаса, ссылаясь на занятость.

И тут Сергей Иванович предложил:

– Николай Сергеевич, есть замечательное место, Александр Иванович его очень любил, давайте съездим. Здесь нам не дадут поговорить.

– С удовольствием.

Я почувствовал, что этот разговор важен и для Клепикова. Мы сели в «уазик» и через пятнадцать минут, даже раньше, оказались у самого, наверное, высокого холма в округе.

– Это Попова гора, примерно недели за три до смерти Александра Ивановича мы с ним приезжали сюда. Я хотел отговорить – ему уже было тяжело, но он так просил, что я не решился ему отказать. Ничего, с передышкой, но мы поднялись, – Сергей Иванович подходил в своём рассказе к последнему этапу жизни Мишина. – Перед Новым годом Александр Иванович всем детям наших работников закупил подарки. Все удивились: с советских времён такого не было – и вот пожалуйста. А на каникулах Александр Иванович заказал автобус в город на рождественскую ёлку. Детей и родителей свозил в драмтеатр на праздничное представление. Мои тоже были – понравилось, сколько разговоров было!

Александр Иванович сильно изменился, стал спокойным, обходительным, внимательным. На работе нечасто показывался, был загружен организационной работой, но когда появлялся – заходил в цеха поговорить с мужиками, расспросить о работе, просто о жизни потолковать. Начальственный тон стал меняться на просьбы, советы. Народ это заметил. «Чудной какой-то у нас Иваныч», – говорили между собой, но им нравилось: когда не приказывают, а просят – это ж совсем другое дело…

Александр Иванович посетил все наши цеха, пообщался вживую с людьми – так, мол, и так, спасибо вам за работу, за терпение, по здоровью вынужден уйти, если кого обидел, с кем был несправедлив – извините, попросил поддерживать меня как руководителя. Душевно так, по-свойски. Как-то попросил за своего брата Володю, устроить его, и за Рыжова просил. Того, который по пьяни полруки отпилил, я рассказывал. Устроили его сторожем и диспетчером. Оказывается, Мишин был у них дома, посмотрел, как живут – тяжело, конечно, – ну и решил помочь семье: взял с него слово, что не будет пить, помог им деньгами, открыл на Рыжова счёт и по пять тысяч в месяц добавлял. Так и набиралось: пять на счёт по инвалидности и на работе десять тысяч. Жить можно. Мы с Александром Ивановичем до последних дней общались: то я позвоню, то он, в совете никогда не отказывал. На двадцать третье февраля он спросил: «Можно ли зайти на полчасика?» – «Какие вопросы? Конечно, Александр Иванович, приходите, Татьяна будет рада».

Пришёл Александр Иванович с гостинцами, причём для всех. «Сергей, – сказал наш гость, – мы с тобой пять лет работали рука об руку, ты был мне помощником и опорой. И за эти пять лет я тебя не пригласил к себе в дом, сам ни разу не навестил твою семью. Не поинтересовался, как живёт твоя семья, как жена, дети. Я же твой начальник, бывший, что мне стоило это сделать. Ты прости меня…»

Какая-то теплота от него, какая-то любовь исходили. Жена мне потом сказала: «Замечательный человек твой Мишин. Никаким разговорам, сплетням я не верю». А говорили, да и сейчас продолжают, чёрт-те что: мол, свихнулся мужик, в религию вдарился, наворотил дел, напился нашей кровушки, мироед, теперь грехи замаливает. А сколько он сделал добра людям, скольким помог – никто и не знает! Ведь что получилось: когда сменился директор, в марте-апреле мы начали расширяться, увеличились заказы, соответственно и зарплата выросла. Некоторые это по-своему оценили: вот, мол, пришёл новый директор – и дело пошло, Мишин-то Клепикову ходу не давал, всё больше для себя, а наш родной Сергей Иванович – он ведь всё для производства, всё для людей. Не объяснишь же каждому, что Соколово теперь на Александра Ивановича молиться должно – он ведь основу для развития заложил. Это я вам так говорю, вы неместный, никому рассказывать не будете. А с меня он слово взял, чтобы я про его хождения, про его роль в развитии предприятия и Соколово не говорил, не распространялся. Дай Бог, чтоб это воплотилось. И вот я авторитет свой чужим горбом, чужим здоровьем… да что там здоровьем – чужой жизнью заработал.

Если б Александр Иванович взялся тогда лечиться, устроился на обследование и лечение в хорошую клинику, а деньги у него на это были, мог себе позволить и за границу уехать, то ничего бы не получилось – каждый день был тогда дорог, всё боялся не успеть, молил Бога. Вот как мне с этим жить?

«Да, – подумал я, – Александр Иванович круто обошёлся не только со мной». Мы поднялись на вершину холма. Какие просторы, какая необъятная ширь! Это не горы, где покоряет неземная красота. Это наш родной, близкий до боли русский пейзаж.

– Ну как? – задал риторический вопрос мой спутник.

– Потрясающе!

– Давайте присядем.

Мы расположились на больших гладких валунах. Сергей Иванович продолжил рассказ:

– Помните, в начале нашего разговора я давал характеристику Александру Ивановичу – твёрдый, жёсткий, целеустремлённый, принципиальный, замкнутый, практичный? Так вот, прихожу к выводу, что настоящего Мишина – доброго, чуткого, совестливого, сердечного – я и не знал почти, а многие и до сих пор не знают и не узнают уже. Я думаю, только серьёзные испытания – война, тяжёлая болезнь, невероятные трудности и лишения – могут определить, кто мы есть и чего стоим. Помните, у Высоцкого: «Если сразу не разберёшь, плох он или хорош. Парня в горы тяни – рискни…». Почему я всё время думаю, вспоминаю свои встречи с Александром Ивановичем, размышляю над его жизнью? Да чтобы разобраться в своей жизни.

– …А вы думаете, зачем я сюда приехал?! – вырвалось у меня.

– Мне кажется, Александр Иванович в конце своей жизни нашёл ответы на эти вопросы. Но это знание стоило для него слишком дорого, он заплатил за неё очень высокую цену – саму жизнь.

– Вы думаете, что если бы не болезнь, если бы Мишин не умирал, то он бы не стал тем Мишиным, который так нас очаровал, который не даёт покоя нашей совести?

– Не знаю как для вас, но для меня Александр Иванович – это знак, это сигнал, это колокол. Это глас Божий. Это открытая дверь в другую жизнь. И я в силу своей слабости, нерешительности, маловерия стою и раздумываю, войти в эту дверь или захлопнуть её и пойти своей дорогой, как шёл дальше, ничего не замечая, ни о чём не думая. Вы извините, пафосно получается – ну уж как выходит…

– Бросьте извиняться, я ведь сам заговорил с вами о таких вещах, которые не с каждым можно обсудить, не каждому выложить. Это не бытовой, житейский вариант исповеди типа купе-исповедальни – поговорили, излили душу, разошлись, через день забыли. Нет, это совсем другое.

– Согласен. Давайте всё-таки перейдём на ты, я не намного вас старше, и раз уж мы так доверительно говорим…

– Хорошо. Знаешь, я невоцерковлённый человек, мне пока не дано верить. Но по Александру Ивановичу, по тому, как уверовал он, я понял, что это настоящее – не лицемерие, не обман.

– Согласен. В этом отношении я недалёк от тебя. Мне кажется, чтобы понять Александра Ивановича, нужно тоже уверовать в Бога. Ведь не может понять влюблённого человек, сам не любивший…

– Я думаю об этом. Александр Иванович молился за меня, за моих близких. Теперь я, мы все должны молиться за него, чтобы его душа обрела покой. А молиться без веры нельзя. Это обман. Вот что получается.

ГЛАВА 8

Я вернулся в дом Александра Ивановича в пятом часу. Валентина Петровна проверяла школьные тетради, девочки делали уроки.

– Николай Сергеевич, вы обедали? – спросила хозяйка.

– Да, спасибо, мы с Володей пообедали.

– Если хотите отдохнуть, прилечь – не стесняйтесь, там, на диване, где вы спали, плед и подушка.

– Нет, не беспокойтесь, не привык днём отдыхать.

– Ну тогда включайте телевизор, посмотрите книги, а я схожу на службу в храм.

– Я, пожалуй, с вами, если вы не против.

По пути Валентина Петровна рассказала про храм, про священника. Службы в храме возобновили года три-четыре назад, одновременно реставрируют, ремонтируют, сколько средства позволяют. Александр Иванович очень помог. Отец Владимир с матушкой Мариной приехали из Москвы примерно в это же время. По сути, его трудами восстанавливается церковь, налаживается жизнь прихода.

Я мало что смыслю в церковном богослужении, заглядывал в храм раньше ради любопытства – посмотреть на церковь как на историческую достопримечательность, памятник архитектуры и искусства, не более того. В этот раз отчётливо осознавал, что я здесь неслучайно, старался вникнуть в суть богослужения, в смысл евангельского чтения, пения хора. Мои мысли постоянно путались, я не мог сосредоточиться, отвлечься от всего суетного, к тому же обдумывал, представлял, как подойду к отцу Владимиру со своими наболевшими вопросами. Да и сами вопросы… Как выразить словами все сомнения, размышления, все мои мысли? Одни вопросы казались мне простыми, на которые я сам уже дал себе ответ, другие очень сложными, на которые вряд ли кто ответит.

В конце службы меня вдруг посетило такое чувство радости, полноты жизни, защищённости, благодати… Подобное ощущение я испытывал в раннем, но уже сознательном детстве, когда можешь понимать и оценивать свои чувства: эта детская радость, с которой ты открываешь для себя мир во всех красках, замечательный, добрый мир, в котором ещё нет зла, жестокости, насилия, но есть сильный и надёжный отец и ласковая любящая мама, и ты чувствуешь их заботу и любовь, и знаешь, что они не допустят ничего плохого, и не ведаешь, что такое тревога, страх, отчаяние…

Служба закончилась. Народ расходился. Отец Владимир сам подошёл к нам. Валентина Петровна представила меня как друга Александра Ивановича. Оценить возраст священника было трудно, но я предположил, что отцу Владимиру примерно было около пятидесяти, то есть как и нам с Александром Ивановичем.

Мы присели на скамью, стоявшую вдоль стены. Я решил начать разговор:

– Отец Владимир, я человек невоцерковлённый, таким и Александр Иванович был ещё полгода назад. Полагаю, что именно вера наполнила жизнь нашего покойного друга настоящим истинным смыслом. За эти полгода он нашёл то, что многим, мне, в частности, не дано почувствовать. Но не слишком ли большую цену заплатил Александр Иванович, положив на алтарь веры жизнь? Я не хочу, наверное, и не могу жить по-прежнему, но у меня нет той веры, той силы духа, чтобы жить по-другому.

Я закончил монолог. Отец Владимир выдержал паузу, подчёркивая уважение к собеседнику и одновременно придавая вес своим словам:

– Пути Господни неисповедимы, у каждого свой путь и опыт познания Бога. Кому-то Божественное откровение, вера открываются в скорбях, кто-то вырастает в православной семье и приобретает свой опыт через родительскую христианскую любовь. Православная вера – это не вирус, которым люди заражаются и начинают болеть помимо своей воли и желания. Это духовный выбор. Тысячи людей, подобных Александру Ивановичу, тяжко заболевают, претерпевают скорби и лишения, но так и умирают во тьме, не познав Божественного света, не испытав радости общения с Богом. Ещё до того, как Александр Иванович узнал о своей смертельной болезни, он понял, что шёл не туда, что те ценности, идеалы и цели, к которым он стремился всю жизнь, оказались пустотой и обманом. Его душа находилась в поисках истины, в нём теплилась искра Божья. Потрясение, связанное с известием о близкой смерти, поставило его перед выбором «или – или»: неужели он так и уйдёт в небытие, превратится в прах, оставив вокруг себя искалеченные судьбы людей, так и не познает Бога, любви, истины? Александр Иванович нашёл в себе силы – встал на новый путь, понимая, что у него очень мало времени, пошёл вперёд навстречу свету, навстречу Спасителю.

Вы не представляете, как тяжело ему было, сколько пришлось претерпеть в борьбе со своими страстями, искушениями. В один миг люди не меняются. Мы увидели другого Александра Ивановича, радовались, умилялись, но мало кто понимал, через что ему приходилось пройти. Все эти пять месяцев – непрерывный путь глубокого покаяния и искренней молитвы. От какой грязи и скверны в душе ему пришлось очищаться! Он мне однажды сказал: «Первые дни жизни с моим диагнозом на меня периодически находило такое ожесточение, такая злоба на весь этот несправедливый мир, на всех окружающих людей. Даже последний-распоследний бомж и забулдыга счастливее меня. Он живёт, дышит, видит это солнце и небо. А я через каких-то шесть месяцев просто перестану существовать, меня просто не будет, и я это знаю и с каждым днём приближаюсь к своему концу. Почему такая несправедливость? И будь у меня в минуты такого озлобления под рукой автомат, каких бы дел мог натворить…» Представляете, через что ему пришлось пройти?!.

Прости Господи, не удержусь, чтобы не рассказать вам анекдот: «Поймал “новый русский” золотую рыбку, та ему – отпусти, выполню любое желание. Тот подумал: вроде всё есть – чего желать? Ну и велит ей: хочу стать Героем России. И остался “новый русский” с одной гранатой против двух танков». Так и мы – жаждем глубокой веры, хотим ею обладать, а способны ли мы её нести, быть верным ей? Господь мудр, избавляя нас от тяжкого греха – предательства веры.

Ощущая свою духовную немощь, чувствуя в себе потребность стать сильнее, мы обращаемся к Богу, приходим к православной вере, открываем дверь в храм. И что же мы видим? Чтобы укрепить свой дух, свою веру, люди в поте лица трудятся, прикладывают много сил, терпения. Вот мы и стоим думаем: зайти – не зайти. Прикидываем, оцениваем, начинаем торговаться. Помимо духовного роста, а многие и вместо него, хотим заполучить конкретные земные блага – кто материальное благополучие, кто хорошую карьеру. А иные постоят-постоят да и закроют дверь, возвращаются к прежней жизни и совесть свою не мучают. И сколько у нас таких, стоящих у двери или снующих туда и обратно. А многие так до конца жизни и простоят, не решатся войти. Напрасно вы думаете, что Господь ждёт от нас каких-то жертв, подвигов. Он уповает на нашу любовь к Нему, на любовь к ближним, на следование Его заповедям, на избавление от страстей ради нашего же блага, ради нашего спасения. Начните с малого, сделайте первые шаги, не дайте успокоиться своей совести, сберегите в себе искру Божью. И вы почувствуете, как вам помогает Бог.

Александр Иванович, конечно, молился за спасение своей души. Но в последнее время молился больше за своих близких, за нас с вами, весь остаток жизни земной прожил исключительно ради людей. Он постоянно помогал кому-то, решал чьи-то проблемы. Не только свои вещи, свою собственность, а свою любовь, свою душу раздал нам, а значит, и Богу. Вот почему в вас это чувство, которое не даёт вам покоя. Оно и во мне, и в Валентине Петровне, и во многих других, кто его знал.

И знаете, внешние признаки его умирания точно отражали его внутреннее состояние. Как сгорает свеча, освещая нам жизнь, так и он угас – подарив нам столько света, любви, тепла, сгорев весь без остатка. И в этом смысле для меня смерть Александра Ивановича носила не физический, вернее, не биологический характер, а стало явлением высокого духовного содержания. У меня такое безотчётное чувство, что это именно тот случай, когда смерть становится началом новой жизни, переходом в жизнь вечную.

Мне стало ясно, что с помощью отца Владимира я получу ответы на так волновавшие меня вопросы о жизни и смерти Мишина.

– Отец Владимир, правильно ли я вас понимаю… Александр Иванович потратил столько сил душевных, физических, что в результате подорвал здоровье, подверг истощению свой организм и это стало причиной смерти?

– Если бы он занимался своим здоровьем, лечился, ограничивал бы себя в нагрузках, не соблюдал бы пост, то есть жил бы для себя, как сейчас модно, то, несомненно, он прожил бы намного дольше, но это была бы уже не жизнь, а медленное умирание. Александр Иванович выбрал иной путь. Я, конечно, советовал ему делать послабления в соблюдении поста. Но мы прекрасно понимаем, что именно в строгом посте и сердечной молитве шло его духовное преображение, с этим прирастала его сила, любовь. Он выбрал этот путь спасения и прошёл его до конца. В физическом смысле его организм угас, но душа его, наполненная любовью, светом, уже при жизни не могла умещаться в бренном теле. И мы чувствуем, как нас греет его любовь, его забота, его молитвы за нас. Его душа жива. А часто бывает наоборот: человек умирает при жизни, мертвеет душа – и это уже не человек, а фантом, существующий для удовлетворения своих страстей и потребностей.

Вы не задумывались о том, что одни и те же явления, процессы в биологическом, физическом и духовно-нравственном понимании имеют совершенно разные значения? Смерть в физическом, биологическом смысле не отделяет самоубийцу от героя. Причина смерти одна – ранение в сердце. Но в одном случае это тяжкий грех, смерть души, в другом – нравственный, духовный подвиг. В одном случае смерть – это конец всего, мрак, тлен, в другом – это рождение в новой жизни, встреча с Богом… Извините, я вас заговорил, – спохватился вдруг отец Владимир.

– Ну что вы, отец Владимир! Вы не представляете, как этот разговор для меня важен. Очень важен.

– Спасибо, батюшка, – дала знать о себе Валентина Петровна. Во время нашего разговора она стояла рядом и внимательно слушала.

Мы распрощались с отцом Владимиром. Уже смеркалось.

(Продолжение следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска