Горячие головы всегда готовы свергать власти, всё менять, переменять, заставлять делать так, как они диктуют. И никак они не вразумятся, что всякие перемены ведут не к лучшему, а к новому закабалению. Опять растёт в обществе жажда переворотов, опять вспоминается оправдание пролития крови («Революция – варварская форма прогресса»), но всё это было, было, было.

И что делать? Во-первых, успокоиться: Господь не оставит, – и Ему молиться. Во-вторых, не опять какой-то переворот нужен, а капитальный ремонт системы, в которой живём. А куда денешься: не созрели мы для монархии, всяких «измов» нахлебались, живём в непонятном мироустройстве, но живём же. С утра завтракали и на ужин есть, что есть. Я бы ещё понял бунтовщиков, если б они шли на болотные площади из землянок, в лаптях, голодные и холодные. Они, сытые, идут кричать, потому что им всё в России не нравится, их так воспитали. Они бы давно уехали, но вот родни в Америке и Израиле нет.

Жить в сегодняшней России не только можно, но и нужно. Пока мы недовольны, Россию заполняют, наводняют, зачерняют полчища мигрантов. Им-то у себя стократно хуже, чем нам. Иначе чего бы ради они рвались подметать российские тротуары да раздавать приглашения на распродажи?

Но – вернёмся к первому: нужен не просто ремонт, не косметическая замазка недостатков системы, а нужен её ремонт, ремонт капитальный. Капитальный! Как иначе? Если теперешняя система позволяет воровать, обливать Россию грязью и ложью, если терпит искажение истории, если убивается образование, культура опустилась до уровня пропаганды пошлости и разврата – куда дальше? Дальше адские глубины. Которых мы заслуживаем.

А для самого начала не надо глядеть в телевизор. Не смотришь его – и, проверьте на себе, умнеешь. У нас ведь все разговоры, всё общение сводится к обсуждению увиденного. О, вот тут-то какие мы патриоты, о, как мы возмущаемся польско-украинско-американскими ораторами на наших каналах. И чего добиваемся? Того, что их уверения в агрессивности России действуют на слабые умы, особенно молодёжи.

О, вернись, занавес, пусть не железный, но отгораживающий от влияния нравственной заразы, вернись, запруда, путь закабаления чужими валютами и товарами преграждающая. Вернись, понимание единственного судьбоносного значения России для судьбы мира.

А оно в том, что Россия идёт за Христом! Вот из-за этого на нас у одних – злоба. И из-за этого на нас у других – единственная надежда на спасение.

Михаил Нестеров. «На Руси. Душа народа» (1914-1916 гг.)

* * *

Высокое собрание. Круглый стол. Табличка на столе предо мною с моей фамилией, всё серьёзно. Речь о будущем школы. Мои слова, что будущего у сегодняшней школы нет, что мы, сдав выверенную систему образования в комиссионку, пошли за новой в уценёнку, что ЕГЭ-обезьянничество тупиково, сразу были затоплены мутной водой доказательств, что всё в российской школе прекрасно. Почему мутной? Она не для них – для меня мутная: я не понимал эти термины, эти уверения, что готовятся кадры, отвечающие параметрам современности, что выпускники будут готовы для карьерной траектории (да, так и сказали), будут конкурентоспособны, престижны, востребованны, успешны, что надо только добавить в учебном процессе воспитание лидеров, и всё – Россия спасена.

На лидерах застряли. Вспоминал я, как мы изо всех сил старались, чтоб никуда не выбрали, ни в какие звеньевые. Под парту лезли, прятались, чтоб не обратили внимание. И начальниками в результате становились далеко не лучшие: себялюбивые, подлизы, карьеристы, будущие насельники райкомов, обкомов, нынешних администраций.

Кто лидер? Лидера не назначишь, его выдвигает дело. Лидер – это личный пример. Лидер первый подставляет плечо под тяжёлую часть бревна, лидер первый, после гибели командира, ведёт в атаку. Именно дело. А тут говорили о привитии качеств лидера. Надо же готовить не желание командовать, а качества души. А если искусственно выращивать умение руководить – дело плохо. Научат, натаскают на чувство командирства во всяких ролевых играх, а на улице такое чувство лидерства быстро вытряхнут. Лидер, в подростках особенно, определяется мышцами. Лидер по силе и ловкости. Есть лидерство и по уму. Но оно – редкая вещь и проявляется не вдруг. Сегодня у человека проявилось лидерство, завтра загасло, а у другого появилось – как это знать или предугадать?

Рядом сидящий молодой батюшка хорошо сказал, что нужны не умные, не сильные, а… верные. Да, вот это он точно сказал. Верные Богу, родине. Но и его голос тут же засыпали валом терминов опять же о приоритетности выращивания кадров именно для руководства.

«Три составляющие, – говорил мужчина напротив. – Хочу, могу, надо. Хочу сделать то-то и то-то. Смогу или нет? Но ведь надо!»

Ещё было хорошее сравнение студентов с сухими губками, которые попадают в раствор университета и впитывают его. И становятся напитанными, но каким раствором?

И опять жевали пресловутое лидерство.

– А давайте возьмём семью, – опять вставил я. – И вот в ней лидер жена, а не муж. И не убоится жена мужа своего. И что? И нет семьи, нет ячейки общества, общество слабеет. А взять образование. Кто в нём в лидерах? Не просто женщины, вот моё давнее наблюдение: начальниками в образовании чаще становятся неудавшиеся учителя. Именно они командуют. Вот кто выходит в лидеры. Оттого и школа наша катится в пропасть.

Но вот что я забыл на круглом столе сказать, а сейчас восполняю, так это цитату из Достоевского о том, что можно наделать специалистов, но это для России будет бесполезно, если они не будут воспитаны людьми. И ещё замечание Ушинского, что школа без религиозного воспитания – безголовый урод.

* * *

Не соавторы, а присоски. Наши русские работяги всегда были необыкновенно талантливы и сильны на выдумку. При Советах очень славилось ВОИР – Всесоюзное общество рационализаторов и изобретателей. Приходит на завод, в мастерские, на фабрику новая техника – её же надо освоить, приспособить под местные нужды. А в ней обязательно какие-то изъяны, недоделки. Но всё под силу нашим мастерам. И доделывали, новое изобретали. И упрощали какие-то сложные технические процессы, и экономили дорогие материалы – словом, служили Отечеству.

Значок «Отличник изобретательства и рационализации ВОИР», 1983 г.

Заявки на изобретения поступали в Общество непрерывно. Велика ли была наша районная ремонтно-техническая станция? А Общество такое было. Был и совет Общества, который заявки рассматривал. Определял техническую значимость изОобретения, экономический эффект от его внедрения, определял сумму вознаграждения.

Так вот. Редко когда было так, что у рацпредложения один автор – обязательно два-три, а то и больше. Объясняли это так: ну да, слесарь Пичугин предлагает нужное, интересное решение, но надо же это предложение обосновать, нужна же документация, чертежи и так далее. А сам Пичугин университетов не кончал, поэтому к нему пристёгивается умный Лев Иванович. Получается соавтор. Денежки пополам. Никому не обидно. Хотя…

Но ладно, дело прошлое. Но было и посерьёзнее, и до дней наших дошло – это соавторство в сфере интеллектуальной. Зачем заведующему кафедрой надрываться, над текстами горбиться, когда можно просто поставить свою фамилию на работе кого-либо из аспирантов, соискателей разных степеней? Это общепринято. Опять же в порядке вещей. Добавляешь подпись, и никто не спорит. Статья идёт, число публикаций добавляется, учебный план выполнен.

* * *

Дано человеку зрение, слух, обоняние, дана природа. Что же ты, венец творения, запах цветов меняешь на химические запахи одуряющего наркотика?! От какой жизни устраняешься? Дан тебе слух – но ты слушаешь не Чайковского, а децибелы визга и криков эстрады и шоубизнеса. Дано тебе зрение – ты не великие полотна мастеров ценишь, а упираешься в «Чёрный квадрат».

Пойми, это не ты выбираешь, что тебе слушать, ценить, видеть, обонять. Это за тебя твой враг решил, враг спасения, стоящий за левым плечом. Это он внушает тебе, что ты всё знаешь, самый умный, помещает тебя в облако ненужных знаний, облако темнеет и превращается в тучу, закрывающую от тебя и небо над тобой, и горизонты вокруг тебя.

Поддержание горения

Из дальней дали детства и отрочества долетают всплески памяти, и особенно те, за которые стыдно. И оказывается – как всё рядом!

Зажигал к утренней молитве свечку, подержал над пламенем ладонь, и не случайно же вспомнилось, как меня похвалил Иван Григорьевич, учитель физики. Мы его любили, а девочки боялись – он заявлял, что женщина знать физику не в состоянии, и им никогда выше четвёрки не ставил. И то в крайнем случае.

Учился я средненько, занимая всё время чтением книг, но физику любил. Тогда учебники были хорошими, доступными, и я всегда забегал вперёд, читая не только заданный параграф, но и заглядывая в следующий.

– Температура кипения воды сколько? Правильно, сто градусов. Но вот она закипела, а пламя спиртовки продолжает гореть. Зачем?

И тут я выскочил, хотел отличиться:

– Пламя необходимо для поддержания кипения.

А это я прочёл заранее. И меня Иван Григорьевич похвалил. И я сел, весь такой умный и гордый.

Вот до чего стыдно. Учитель-то думал, что я своим умом дошёл, а я похвалился заёмным.

Сейчас уже пламя моих свечей воду не греет – только поддерживает молитвенное горение.

* * *

Вообще, за многое стыдно. Пил, курил, воровал, обманывал, завидовал, подозревал, оправдывался, тщеславился, жадничал, льстил, обещал и не выполнял обещания, многое свершал для погибели души.

Вечернее правило читаю, исповедование грехов – в любом каюсь, любой прошёл, в любом грешен. На исповеди одно и то же повторяю: людей учу, а сам сплошной греховодник. Плохо детей воцерковляю и внуков, с женой ссорюсь. И нисколько не утешает, что у всех всё так же.

Сижу сейчас один, иконы предо мной, лампада горит, запах ладана, как-то успокоился. Почаще бы так было.

Тарантул и тарантелла

Один знакомый гордился коллекцией пауков, звал посмотреть. Паук – животное древнее, мы пауков не боялись, их не преследовали, это вам не противные тараканы. С которыми пауки воюют. Как и с мухами.

Да, коллекция пауков у знакомого была изрядная. Много их сидело за стёклами. Не просто сидело, а навсегда было залито прозрачной эпоксидной смолой. Сидели, как мухи в янтаре. Честно говоря, не очень-то я впечатлился зрелищем: такие страшилища.

Но ради чего рассказываю – ради восхищения этим человеком. Вот уж кто русский человек: всё ему по плечу.

– А как они к тебе попали?

Тарантул в эпоксидной смоле

– Как? Как попадают, так и попали. Ловил.

– Сам? И этих? – я показал на гордость его коллекции, на несколько стеклянных колбочек, в которых, как живые, внутри эпоксидки, сидели тарантулы. – Они же страшно ядовитые.

– Да, яд у них страшней, чем у змей ядовитых. Со змеями проще: главное – на хвост не наступать, а то извернётся и цапнет. Надо именно рукой за хвост схватить, к себе дёрнуть, крутануть и об землю шваркнуть.

– Но для тарантулов у тебя какие-то приспособления были?

– Вот приспособления, – он показал руки. – Руками ловил. Да, руками. Вот этими. Я тогда много по Ближнему Востоку служил. И увидел: в магазине ими торгуют. Да дорого продают. Броши ценные. И загорелся. Я тогда одну дурочку любил. Думаю: подарю ей такую брошку – не устоит. Тарантула, главное, увидеть. А их в пустыне на каждом метре нашпиговано. Он днём сидит, к ночи выползает. Главное – схватить быстро. Вот и всё.

Но это «вот и всё» меня поразило.

– Тяпнет же!

– Может. А ты – хоп! И в банку. И закрыл. Тараканами кормил. Легко провёз. А дома – дело техники: в аптечном магазине колбы разные купил. И смолы побольше. И залил.

– Ну и как – дурочка не устояла?

Он взглянул и непонятно усмехнулся.

Но как он их ловил, как? Эти тарантулы названы по южно-итальянскому городу Таранто. Доктора древности лечили укус тарантула тем, что заставляли до изнеможения плясать быстрые танцы.

Вот откуда лихая тарантелла. А я-то думал!

О, тарантелла, о, балет «Анюта» Гаврилина! О, великая Екатерина Максимова!

Да-а. Может, так нам и надо поступать – укусит жизнь, а мы тарантеллу спляшем.

Тарантелла в Неаполе. 1903 г.

* * *

Опять в памяти 90-е годы. Сибирь, перестройка, бардак, север, браконьеры, глава поселения. Из местных. Лицо коричневое, в морщинах. Руки-клещи. Ему сказали, что я писатель из Москвы. Он сразу оттеснил меня от группы товарищей и заявил: «Сильно однако коротко говорить надо». Так говорят люди национальностей Севера.

– О чём? – спросил я.

– Мохнатая рука нужна в центре. Гибнет зверь и рыба без выстрела.

То есть я сразу понял, что это человек, всей душой болеющий за сохранность природы. И тут я не мог отговориться общими фразами. Он страдал оттого, что к нему на рыбалку и охоту постоянно приезжали какие-то начальники, которых областное начальство приказывало встречать, сопровождать и ублаготворять сибирской экзотикой: баней, ужином у костра, таёжной ухой, шашлыком из кабаньего, или медвежьего, или оленьего мяса. Плюс к тому полагалось каждому дарить берестяные туеса с ягодами, мёдом, грибами, солёной и копчёной рыбой. Это размягчало сердца приезжавших, и потом они в заботах о подвластных территориях России этой области отдавали предпочтение. Глава поселения страдал, что гостям было всё равно, какое время года.

– Меха в Красной книге, как стрелять? Нерест идёт, слушай, – говорил он. – Как можно нерестилища пугать?

Очень я понимал его переживания. По его справедливому мнению, хамы они, по отношению к природе, были редчайшие. Но у меня у самого рука не мохнатая и руки такой мохнатой во властях нынешних, в большом начальстве, тоже нет. Да и кого они слушают, эти новые распорядители Божьего дара – российской природы? Единственное, чем он был доволен, – что нашёл во мне сочувствие. Что называется, душу облегчил.

И прошло лет чуть ли не двадцать. Опять я залетел в матушку Сибирь. В те же места. И спросил об этом главе поселения. В ответ мне рассказали случай:

– Ну, он так начудил, такой ухой накормил, такую штуку выкинул! Какую? Он же главой поселения был, и его не отпускали с этого места. А он рвался. В лесники хотел. А тогда, да и сейчас, сверху заваливали бумагами: всякие приказы, отчётность, анкеты всякие, налоги, напоминания – не продохнёшь. Да хоть бы что дельное, а то видимость одна. Ну вот, он вывез их на берег, куда всегда гостей возил. Там у него было всё отлажено: баня, кострище, котёл для ухи. А с собой привёз сумку, битком набитую этими бумагами.

Развёл костёр под котлом, вода закипела. Он при всех эти казённые бумаги в кипяток вывалил, посолил. Они на него глядят как на ненормального. А он: «Угощайтесь, дорогие товарищи. Ваши бумаги дороже рыбы». И всё. И уехал на своём жигулёнке. И в тайгу ушёл. Жив – не жив, никто не знает.

Такая вот бумажная уха.

* * *

По деревне идитё, играитё и поитё.

Чё вы сами поитё, меня не пропускаитё?

Ты не очень задавайся, я тобой не дорожу:

Я такими ухажерами заборы горожу.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска