О тех, кто ковал Великую Победу в тылу

В сентябре 41-го пал Киев. Харьковский паровозостроительный завод и его смежников нужно было срочно эвакуировать в Нижний Тагил. Осенью 41-го предполагалось отправить на Урал сорок тысяч рабочих и инженеров. Им уже строили там нехитрое жильё, их ждали. Приехало меньше шести тысяч. Немцы подошли вплотную к Харькову, и каждый десятый житель города ушёл в ополчение. Большинство погибло. Самое страшное – ХПЗ был основным производителем легендарных тридцатьчетвёрок. Не многим лучше дела обстояли с Ленинградским Кировским заводом, выпускавшим танки КВ: уже замкнулось кольцо блокады. Много раз с детства мы слышали о подвиге работников тыла. Но как мало мы о нём знаем!

Вячеслав Малышев

Полтора года назад вышла моя книга «Вячеслав Александрович Малышев», посвящённая уроженцу Сыктывкара, наркому танковой промышленности в годы войны. Благодаря этому человеку появилась первая атомная подводная лодка в нашей стране, первый атомный ледокол и та космическая ракета, которая вывела на орбиту первый спутник, а затем и первого космонавта. И это лишь часть его заслуг. Именно сейчас, в канун 22 июня, мне хотелось бы рассказать, каким он был – этот страшный год для танкостроителей. Но прежде – о судьбе самого Вячеслава Александровича.

Вячеслав Александрович Малышев

В первую очередь он был государственником. То есть верил в СССР, как и многие достойные люди, однако в начале 1930-х раз и навсегда распрощался с партийной деятельностью. Это случилось после одной истории, сильно повлиявшей на Вячеслава. В то время Малышев учился в знаменитой Бауманке – Московском механико-машиностроительном институте им. Баумана, лучшем техническом вузе СССР. Однажды сотрудник ЦК ВКП(б) Георгий Маленков поручил ему, как коммунисту, на которого у партии были виды, разоблачить одного из профессоров, якобы вставлявшего палки в колёса прогрессу. Про достоинства учёного Малышеву ничего не сказали, зато его недостатки, подлинные и мнимые, живописали весьма колоритно. И он поверил. Да и мало кто на его месте усомнился бы. До настоящих репрессий оставалось ещё несколько лет, а то, что старшие товарищи могут ввести в заблуждение, казалось невероятным.

Вячеслав, в недавнем прошлом машинист, поднялся на трибуну в потёртой кожанке, резко отодвинув очередного оратора, и жёстко изложил мнение о той части старой профессуры, которая никак не может решить, что ей делать – работать с полной отдачей или валять дурака. Звали профессора Леонид Константинович Рамзин, и это был крупнейшей в стране инженер-теплотехник. Вскоре его приговорили к расстрелу, который заменили 10 годами заключения. Уже в 1933-м он в неволе, в так называемой шарашке, разработал конструкцию прямоточного котла, затем возглавил под опекой чекистов конструкторское бюро, в 36-м был освобождён, а в 43-м получил Сталинскую премию. Но, судя по всему, уже задолго до этого Вячеслав Малышев понял, во что вляпался.

Разобраться ему, возможно, помогло поведение на том же собрании преподавателя МВТУ Владимира Васильевича Уварова. Этот человек сыграл впоследствии ведущую роль в создании советских газовых турбин, но в тот момент сам легко мог оказаться в числе «врагов народа». Когда Малышев, в числе других, заклеймил профессора Рамзина и зал проголосовал за смертную казнь для вредителей, лишь один человек не поднял руку – Уваров. После собрания к нему подошёл Маленков.

– Вы не проголосовали за смертную казнь вредителя Рамзина, – сказал он. – Чувствуете, в каком вы положении сейчас оказались? В ногах у борющегося класса!

– Да, положение незавидное, – согласился Уваров. – И от одного, и от другого классов пинков не оберёшься! Но я же сказал, что доверяю советскому суду – чего же мне ломиться в открытые двери?

То есть вот таким образом, апеллируя к суду, он подчеркнул всю ничтожность такого «классового» волеизъявления – на собраниях.

Вскоре появилась возможность расквитаться с ослушником, на радость партийным органам. Уваров поставил двойки всей группе, где учился Малышев, – студентам такого же, как и он, «пролетарского происхождения». Раздались крики: «Вышибать Уварова!», «Эти двойки – пощёчина рабфаковцам!» И вдруг с места поднимается Вячеслав – староста группы: «Нет, товарищ Уваров не требовал ничего сверх программы, никого не “срезал”. Надо было, готовясь к экзамену, повторить и зачёт по математике. Одно вытекало из другого. А многие облегчили себе задачу на свой лад: с плеч долой – из головы вон».

Так, резко оборвав партийную карьеру, он вёл себя до последнего дня жизни. Решил стать просто хорошим инженером, не зная ещё, что ни работы в Совнаркоме, ни членства в ЦК ему всё равно не избежать. Но добился он всего этого уже по совсем другой линии – производственной. Отказ от участия в сомнительных политических играх обошёлся ему достаточно дорого. Хотя Вячеслав и подрабатывал по ночам помощником машиниста, семья нуждалась отчаянно. Жена Татьяна Ивановна, вынашивая дочку Майну, падала в голодные обмороки, так что девочка родилась до срока.

Тридцать седьмой год не обошёл стороной и их семью. Был расстрелян старший брат Вячеслава Александровича, Борис, живший в Архангельске. Он был военным, участником Первой мировой войны в чине прапорщика, прошёл через австрийский плен, затем принял советскую власть. Обвинили его в том, что женат на польке. Да и самого Вячеслава Александровича хотели изобличить в шпионаже в пользу Германии. Как специалист, он постоянно читал на немецком новинки технической литературы. Менее образованные коллеги или просто карьеристы, на пути которых стоял Малышев, сочли это весьма подозрительным. Пошли доносы, а однажды друг, служивший в органах, предупредил Малышева, что дело плохо. Татьяна Ивановна вспоминала потом, как они с мужем до утра растапливали немецкой литературой печь в своей коломенской квартире.

Тогда же был арестован лучший друг Малышева – инженер Иосиф Шпаковский. Юзеф, как его звали близкие, был поляком – это и стало поводом для ареста. Уже когда Вячеслав Александрович стал наркомом, Сталин однажды вызвал его.

– У тебя брат и друг арестованы. Что ты по этому поводу скажешь? – спросил Генсек.

– Я ничего не могу сказать про жизнь Бориса, – ответил Вячеслав Александрович, – мы очень давно не виделись. Что касается Иосифа, я знаю, что он честный человек.

– Иди работай, – коротко сказал Сталин.

Юзефа расстреляли 16 августа 1938-го на Бутовском полигоне. Малышевы продолжали дружить с его семьёй, поддерживали как могли, хотя многие в то время старались избегать любых отношений с семьями репрессированных.

Теперь об отношении Вячеслава Александровича к Богу. Мы не знаем, был ли он религиозен, но хорошо известно, что атеистом не был. Даже в советской его биографии, которая вышла в 1970-х, автор книги Виктор Чалмаев осмелился написать, что Вячеслав не разделял отношения к вере своего отца, атеиста: «Ирония над атеизмом отца, достаточно добродушная, рождалась не случайно. Атеизм Александра Николаевича имел одну “слабую” сторону: его собственная жена была… верующей!» Когда мать Елена Константиновна поселилась в квартире сына-наркома, красный угол заняли иконы. Она крестила одну из внучек – вторую дочь Малышева Лию, в семье отмечались все большие православные праздники. На Пасху, скажем, дружно красили яйца. Вячеслав Александрович озорничал, выбирая, когда нужно было биться, яйца цесарок, которых жена разводила на даче, – они были крепче куриных. Это известно из воспоминаний его дочери Ольги.

Да, Вячеслав Александрович был советским человеком, но из тех, кто не перестал при этом быть русским. Именно такие люди и создали всё лучшее, что было в СССР, всё, чем мы гордимся, ведь сказано: «Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые».

Накануне войны

Свыше 90 тысяч танков и самоходок было произведено в СССР за время войны. Это воспринимается как что-то само собой разумеющееся. Сколько надо было, столько и сделали. На самом деле эта цифра совершенно невероятна. Германия даже сама по себе была куда более промышленно развитой страной, а ведь ей достались ещё и лучшие заводы Франции и Чехословакии. Тем не менее танков и самоходок немцы смогли сделать лишь около 35 тысяч, вчистую проиграв нашим конструкторам, организаторам производства, рабочим.

А ведь как у нас делали танки до войны? – без слёз об этом и не скажешь. К примеру, Сталинградский тракторный. За бронетехнику предприятие взялось в 1937-м – решили создать танк СТЗ-24. Через два года состоялись ходовые испытания, которые с треском провалились. Ломалось всё, что могло ломаться. Гусеницы оказались вообще никакими. Сняли их, решив продолжить движение на колёсах, благо танк был колёсно-гусеничным. Через четыре километра машина заглохла – в зубья звёздочки попали какие-то посторонние предметы. Почистили, пустили по мягкому грунту. Танк застрял на первых же метрах. В конце 1939 года было принято решение наладить производство Т-34. Четыре месяца ждали чертежи из Харькова, наконец получили – меньше половины от того, что было необходимо. Через полгода собрали первый танк, который оказался просто грудой металла. Лишь в ноябре выпустили ещё шесть, из которых только два могли передвигаться самостоятельно. Брак литья достигал 70 %. Из 175 ступиц лишь две оказались пригодны. А когда из этого удалось собрать 23 машины, приёмка отказалась от 17-ти. Это была катастрофа.

А потом началась война. В 1941-м выпустили 1250 машин, за первую половину 42-го – 2 394. Последний танк собрали, когда бои шли уже на территории завода. В огромной степени это произошло благодаря наркому Вячеславу Малышеву, показавшему себя одним из лучших в истории организаторов и инженеров. Свои таланты он впервые ярко проявил на Коломенском паровозостроительном заводе, где стремительно прошёл путь от вчерашнего студента до главного инженера, а затем и до директора.

Вот два случая из той поры его жизни.

Завод-смежник задержал поставку необходимого для машины коленчатого вала. Что обычно делают в таком случае? Умывают руки и ждут. Что сделал Малышев? Распорядился изготовить временный «фальшивый» вал, повторяющий конфигурацию настоящего. С помощью него можно было приступить к сборке машины. Когда наконец прибыл настоящий долгожданный вал, работа была уже закончена почти на две трети. Простое и вместе с тем замечательное решение, которое позволяет нам понять образ мышления Вячеслава Александровича, его подход к делу.

Конечно, успехов добиться можно лишь когда люди тебе верят, уважают, знают, что ты о них помнишь. Об отношении к ним Малышева свидетельствует такая история. Она случилась в пору, когда он без отрыва от производства стал депутатом Верховного Совета. Позвонили, сказав, что у колхозницы сложные роды, а врач не может попасть в деревню, дорога затоплена разлившейся рекой. Малышев на маневровом заводском паровозе отправляет врача до станции, там медика встречают на лошади. Наутро от него приходит телеграмма: «Добрался до колхоза. Операция прошла благополучно. Роженица чувствует себя хорошо…» Целая спасательная операция ради одной женщины и её ребёнка в очень жестокое время, когда жертвовали людьми очень легко. Но не Вячеслав Александрович.

Его успехи на Коломенском заводе были замечены. Как раз в это время ЦК решил создать несколько новых наркоматов, поставив во главе их молодых талантливых инженеров. Малышев был назначен сначала руководителем Наркомата тяжёлой промышленности (выпускавшей танки КВ), а затем средней (получив задание довести до ума и пустить в серию Т-34). 5 мая 1941 года в его дневнике появилась запись о выступлении Иосифа Сталина на приёме выпускников военных академий. Речь была посвящена прежде всего «непобедимости» германской армии, в которой Генеральный секретарь высказал большие сомнения. Это означало, что до войны остаются считанные месяцы, возможно, недели.

Война

После полудня 22 июня с Малышевым связался Юрий Евгеньевич Максарёв – директор Харьковского паровозного завода, выпускавшего Т-34. Они расстались накануне поздно вечером, как и с другими руководителями танковых предприятий, приехавшими на совещание. Максарёв покупал билет до Харькова в кассе гостиницы «Метрополь», когда услышал по радио заявление Молотова:

«Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну…»

Бросился искать телефон.

– Немедленно ко мне! – распорядился Вячеслав Александрович.

Интересно, что после Победы он вызовет его снова, правда уже с Урала. Будут пить и вспоминать. Им будет что вспомнить, в том числе разговор, состоявшийся 22 июня.

– Вам нужно остановить выпуск гражданской продукции, – услышал Максарёв. – Все силы должны быть брошены на танки, – и, вздохнув, добавил: – Все работы по модернизации Т-34 нужно прекратить.

Это было больное место для них обоих. Ни конструкторы, ни производственники, ни правительство не считали работу над машиной законченной. Собирались, например, поставить мотор поперёк танка, что давало большой выигрыш в длине машины и в весе. За счёт этого можно было значительно увеличить толщину брони, сделав танк почти столь же неуязвимым, как КВ, при весе примерно на 20 тонн меньше. Требовалось несколько месяцев, чтобы закончить основные работы по модернизации и создать, по сути, новую машину – Т-34М. Но в запасе не было ни месяцев, ни даже часов.

– С вас 225 танков в июле и 250 в августе, – сказал Максарёву Вячеслав Александрович на прощание.

Чего это стоило? Коллектив ХПЗ принял решение не прятаться в бомбоубежища во время налётов немецкой авиации. Когда объявляли воздушную тревогу, Максарёв лично обходил цеха. Но даже его мужества не хватило, чтобы честно сказать рабочим об эвакуации завода.

* * *

В Нижний Тагил Малышев вылетает в первый же день войны. Там находится Уральский вагоностроительный завод, тот, на котором по сей день выпускают все российские танки. Именно здесь решено было развернуть производство Т-34, перевезти сюда Харьковский паровозостроительный. Рядом Уралмаш, которому поручено делать корпуса для танков. Малышев поднимает на ноги всех, включая наркомат и Свердловский обком. Уралмашу не хватает термических печей для обжига брони? – печь одна, а нужно десять. Очевидец рассказывал: «Печи строили день и ночь. Несколько сот рабочих круглые сутки не выходили из цеха – здесь же обедали, спали… Весь июль, август были заполнены этим трудом. До войны такие печи строились свыше шести-семи месяцев». Вместо того чтобы рыть глубокие котлованы под фундаменты для станков, по цехам залили в траншеи бетонные ленты большой толщины. Сократили в итоге сроки сдачи на недели, если не на месяцы.

Недалеко Челябинск, Малышев планирует эвакуировать в этот город Кировский завод, чтобы в полную силу развернуть выпуск танка КВ. Эвакуация должна была закончиться 5 октября, но когда немцы замкнули кольцо блокады, руководство предприятия даже не начало шевелиться. Пять тысяч рабочих в итоге пришлось вывозить с помощью транспортной авиации. Оборудование везли через Ладогу, но, после того как озеро покрылось льдом, эвакуация остановилась до лета следующего года. Полторы тысячи станков и восемь прокатных станов вывезти так и не удалось.

Сборка танка КВ-1 в Челябинске

В Мариуполе, где на заводе Ильича делали броню, – другая беда. Броня была нужна немедленно, и эвакуацию тормозили из Москвы, несмотря на решение Сталина. Надеялись, что немцы до этих мест могут и не добраться. Тогда директор завода Александр Гармашев волевым решением, нарушая приказы, отправляет на восток самые важные для производства брони кадры, самое ценное оборудование. Спасли уникальный прокатный стан. Для отправки этого гиганта потребовалось 800 вагонов. Не достался врагу и гигантский пресс фирмы «Шлеман», весивший 2 300 тонн. Отчасти благодаря этому фашисты, ворвавшиеся в город 8 октября, так и не смогли наладить работу предприятия. Свою роль сыграло и мужество тех рабочих, которых не успели вывезти. В январе 1942 года будет расстрелян гитлеровцами знаменитый стахановец, сталевар мартеновской печи № 10 Макар Мазай. На требование вернуться на работу он ответил: «Нет!»

Страшные дни, недели, месяцы. На восток вывозятся сотни предприятий, теряются или горят после бомбёжек целые эшелоны. Требуется вывезти все три танковых завода. Заместитель председателя Совнаркома Косыгин, нарком Малышев и председатель Госплана Вознесенский держат в памяти почти каждый состав, раз за разом отыскивая их то загнанными в тупик, то отправленными не туда. Однажды потерялись в дороге 12- и 15-тонные молоты для поковки коленчатых валов. С Украины их отправили, а на Урал они не прибыли. Люди Малышева по его поручению искали их на всех железнодорожных станциях по маршруту следования. Другим сотрудникам Вячеслав Александрович приказал найти на Западном фронте отличного литейщика Малярова. Так по ниточке сшивали танковую промышленность в первые месяцы войны.

«Сегодня у нас должно сердце зачерстветь»

Вот данные о потерях танков в первые недели войны. За полмесяца летом 1941 года в Прибалтийской операции потеряно 2 523 танка, в Белоруссии – 4 799, на Западной Украине – 4 381. Лишились практически всего, что успели сделать за десять предыдущих лет. На 10 октября у нас три фронта вместе взятые – Западный, Брянский и Резервный – имели всего 990 танков. Вдумайтесь в эту цифру! Нужно было создавать танковые войска заново. Из речи Вячеслава Малышева: «Сегодня у нас должно сердце зачерстветь и помнить только одно: что нам нужно выпускать танки. Необходимы жёсткие средства и отсутствие всякого сострадания!» Это был выплеск боли, гнева, отчаяния.

17 сентября директор Уралмаша, выпускавшего корпуса для танков, Борис Музруков пережил, наверное, самый тяжёлый день в своей жизни. Поздно вечером пришла телеграмма:

«Свердловск. Уралмашзавод. Директору завода Музрукову. Прошу вас честно и в срок выполнять заказы по поставке корпусов для танка KB Челябинскому танковому заводу. Через несколько дней вы окажетесь нарушителями своего долга перед Родиной, начну вас громить как преступников, пренебрегающих честью и интересами своей Родины… И. Сталин».

Борис Глебович подготовил ответ: «…Преступниками, пренебрегающими честью и интересами своей Родины, никогда не были и не будем». К счастью, эта телеграмма в Москву так и не ушла, иначе Сталин мог сорваться окончательно. Но Уралмаш действительно никак не мог наладить поставку корпусов, и никто в мире не смог бы. Нужны были новые, неожиданные технологические решения. Вячеслав Малышев снова летит в Свердловск и совершает очередное чудо. Он умеет видеть процессы с высоты, находить узкие места.

– Идите в цех, – жёстко приказывает он, – и через час доложите, как будете сокращать срок каждой операции. Не сможете – не просто уйдёте с должностей руководителей производства, но и ответите…

Прежде он так никогда не говорил. Его сердце окаменело. Перед его глазами проходят сотни тысяч солдат, идущих в атаку без поддержки танков и артиллерии. Враг выкашивает их городами, призывами, поколениями. Они обязаны дать фронту танки. Малышев не пытается запугать – он требует, чтобы изучили каждую производственную операцию только что не под микроскопом, поняли, где теряются минуты и часы. Вячеслав Александрович обходит цеха Уралмаша, говорит с людьми. Результат: два часа экономии на сборке корпуса. Посоветовался с бригадами: полтора часа сберегли при установке корпуса на станок… Уже через несколько дней корпус обрабатывали за два часа, в девять раз быстрее, чем раньше. Это произвело революцию в умах уралмашевцев, а затем перекинулось на другие предприятия. Не только сумасшествие заразно. Когда люди сознают, что невероятное возможно, оно становится обыденностью.

«Молоденькая работница Аня Лопатинская, – рассказывает историк Наталья Богуненко, – выполнила задание на 300 процентов. Когда её спросили, как ей это удалось, она ответила: “Стою на цыпочках”». Оказывается, из-за маленького роста она по 11 часов смены стояла на носочках, чтобы быстро дотягиваться до рычагов большого станка.

На всех основных предприятиях Вячеслав Александрович пытается организовать конвейерное производство танков, что должно увеличить их выпуск в разы. Нигде в мире так не делают, танки – товар штучный. Но конвейером нужно учиться пользоваться – а это потеря нескольких недель, между тем страна на краю пропасти. Решение, которое принимает Малышев, может стоить ему головы, но он твёрдо уверен: это тот случай, когда умри, но сделай.

Требуется предельно точное соотношение количества и качества. Скажем, на германский танк «Пантера» уходило 150 тысяч человеко-часов. Для сравнения: на Т-34, если считать вместе с трудозатратами смежников, – 17 600 человеко-часов, то есть в 8,5 раза меньше. В целом качество германских машин было, как правило, выше. Если бы их выпускали для какого-нибудь конкурса, они заняли бы там призовые места. Но на полях сражений лучшее часто является врагом хорошего. Концепция советских танкостроителей, в том числе благодаря Вячеславу Малышеву, в конечном итоге победила.

Замечательно выразился на эту тему конструктор Александр Морозов, один из создателей Т-34: «Главная линия нашего коллектива конструкторов была и остаётся линией простоты (не примитива!) – во всём… Главное: сделать просто и не потерять качества. Для конструктора сделать “сложно” – просто, но сделать “просто” – очень и очень сложно».

Как это выражалось на практике? Производство Т-34 обходилось в 1939 году в 596 тысяч рублей, а в 1945-м в 136! При том что качество и мощь выросли радикально. Поэтому не слушайте, когда вам говорят, что немцев победили, завалив трупами. Победили их ещё и технологически.

Передача танковой колонны «Димитрий Донской» частям Красной Армии

Москва за нами

Осенью 41-го Вячеслава Александровича можно было не раз увидеть на станциях, с которых уходили на фронт эшелоны. Лично провожал, вглядывался в лица танкистов, большинству из которых жить оставалось считанные дни. Родоначальник танковых войск в Германии Гудериан писал: «Это был первый случай, когда огромное преимущество Т-34 перед нашими танками стало очевидным… От быстрого наступления на Тулу, которое мы планировали, пришлось отказаться».

Среди особо отличившихся – лучший советский танкист младший лейтенант Дмитрий Лавриненко, встретивший войну на границе. Не будем описывать всего, но за два с половиной месяца осени и в начале зимы 41-го Дмитрий Лавриненко вышел победителем из 28 боёв, уничтожив 52 гитлеровских танка. 18 ноября он увидел, как штабные командиры, обнажив головы, несут на шинели тело генерала. Это был легендарный Панфилов. В этот момент на шоссе появилось восемь немецких панцеров. «В танк! Быстро!» – крикнул Лавриненко механику-водителю Бедному. Рванули навстречу врагам, решившим, что русские, растерявшись, идут на таран. Вдруг советский танк остановился и начал в упор расстреливать фашистов. Семь выстрелов – семь горящих германских машин. Потом пушку в танке лейтенанта заклинило, восьмой немецкий панцер развернулся и начал удирать. Из остальных, подбитых, начали выпрыгивать и разбегаться немцы. Лавриненко, выскочив из танка, побежал следом, стреляя на ходу из пистолета…

«Погибать не собираюсь», – написал Лавриненко домой 30 ноября. Но война решила иначе. Дмитрия не стало в середине декабря, недалеко от Волоколамска.

Малышев хочет знать всё о машинах, которые выпускают заводы Урала, в том числе о Лавриненко, расспрашивает о его подвиге очевидцев. «Сегодня у нас должно сердце зачерстветь», – сказал он несколько месяцев назад. Но не получается. Болит и болит. Болит у миллионов фронтовиков и работников тыла, верующих и неверующих.

Митрополит Антоний Сурожский вспоминал разговор одного простого сельского священника с неверующим. «Не так уж важно, что ты в Бога не веришь, – сказал он. — Ему от этого ничего, а замечательно, что Бог в тебя верит». Бог верил тогда, в 41-м, в этот народ, где самым страшным грехом во все времена считалось равнодушие. Верил и дал ему Победу.

Донской монастырь, Москва. Танк-памятник из числа уцелевших машин колонны «Дмитрий Донской»

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска