или о том, стоит ли любить «бомжей»

«Забыл себя»

Известную поговорку «От сумы и от тюрьмы не зарекайся» я понимал только наполовину. «От тюрьмы» – это понятно. Сколько случаев, когда водители сроки получают за случайно сбитых прохожих. А «от сумы»? Ну кто заставит меня пойти на улицу побираться, в подвалах жить?

Некое представление о том, как это бывает, появилось в начале 2000-х годов. До того много лет работал я в одном здании с коллегой, который не только журналистикой занимался, но и писал книги, даже в Союзе писателей состоял. Бывало, допоздна задержусь, и он с верхнего этажа спускается: «Пойдём выпьем, не могу я один…» Я, конечно, отказывался. А потом он пропал. Говорили, что жена не выдержала его пьянства, из дома выгнала и будто видели его в компании бомжей, живёт с ними где-то под трубами отопления. И вот в один осенний день вижу в окно: он стоит перед нашим зданием, куда-то вверх смотрит. Наверное, на окошки своей прежней работы. В какое-то тряпьё одет, грязный, небритый. «Выйти, что ли? – думаю. – Так он станет просить на бутылку…» Прошёл час – глядь, он стоит на прежнем месте, а к нему направляются два милиционера. «Воронок» их неподалёку стоит, сейчас «вязать» станут. Выскакиваю на улицу: «Товарищи милиционеры, не трогайте этого человека! Он известный писатель!» Страж порядка иронически посмотрел на меня: «А вот мы в участке и проверим, какой он писатель». Прошёл месяц, и кто-то сообщил, что нашего коллегу нашли мёртвым в коллекторе среди труб. Хоронили его скромно, без помпы.

С той поры уже другими глазами смотрел я на оборванцев-бомжей. Кто знает, может, среди них даже знаменитости есть. И это факт… Летом прошлого года в СМИ прогремела такая история.

Один студент прятался от дождя под деревом в питерском дворике и разговорился с бомжом. Тот между прочим упомянул, что учился во ВГИКе у режиссёра Тарковского, разработал собственную «Теорию сценарного взрыва» и подарил её Ленфильму, а ещё был консультантом культового французского фильма «Амели». При этом бездомный затруднялся назвать своё имя и фамилию. Студент ничему не поверил, но стал периодически приносить бомжу еду, они подружились. А потом выяснилось, что всё сказанное правда. Бездомный этот – таджикский режиссёр и литератор Мир Зафар, автор книг, в том числе известной серии «Воин, идущий к солнцу», написанной в некотором эзотерическом ключе. Получив российское гражданство, он 17 лет прожил в Якутске и оттуда приехал в Санкт-Петербург работать над очередной книгой. Здесь его разбил инсульт, он многое забыл про себя, и к тому же его дочиста обворовали на вокзале.

Находка студента стала сенсацией. Бездомного пригласили на студию для участия в телепередаче, о нём много писали, брали интервью. В одном из них Зафар рассказал:

«Я всегда… спорил со всеми и пытался доказать, что там, наверху, нет никого, кроме высшего разума. Что Бог – это всё глупые выдумки. Но когда я зашёл в тупик, когда я настолько устал от злости ко всем людям, что проходят мимо меня, когда я лежал и замерзал, а им было на меня нас…ать, я решил покончить с жизнью. Купив недалеко от Апраксина Двора пять бутылок палёной сивухи, я решил, что это точно меня убьёт. Забравшись в парадную в центре Петербурга, я начал быстро пить эту адскую жидкость. И когда я готов был дойти до конца, внезапно я увидел яркий свет, а потом Его. Я увидел Иисуса, Который и остановил меня. Я не помню, что именно Он мне говорил, но с тех пор я больше никогда не веду себя неуважительно относительно Бога.

В этот период, когда я принадлежал холодным серым улицам, когда моя жизнь висела на волоске каждый день, я встречал очень много молодых ребят. Парни и девушки, от двадцати до двадцати пяти лет. Они были такими же, как и я. Никому не нужными, серыми оболочками. Нас отличало одно. Меня в объятия улиц бросила судьба, а их – глупость… Эти молодые ребята умирали на моих руках. За моей спиной настоящее кладбище. Иногда я с ними разговариваю, спрашиваю у них: “Что я должен сделать” А они говорят мне: сними фильм. И я думаю, что это и будет мой прощальный подарок этому миру».

И ещё он сказал такие хорошие слова: «Люди, смерти которых я перенёс, заставили меня о многом задуматься. Представьте, что после нашего с вами разговора вы приезжаете домой. А вечером, неважно по какой причине, вы начинаете ругаться с очень близким для вас человеком. И вот вы кричите друг на друга, срываетесь, психуете. Но просто попробуйте представить этого человека мёртвым… Думаю, что после этого у вас совсем не будет желания продолжать эту бессмысленную ругань. Помните, что я говорил? Любовь. Воссоединение. Вот главное».

Сенсация отгремела, а в феврале нынешнего года прокатилась весть: Зафара вновь видели на улице Петербурга – голодного, плохо пахнущего, с проблемами почек, еле передвигающего ноги бомжа. Оказалось, что, взяв интервью, его отпустили обратно туда, в подворотни. Никакого фильма он так и не снял. И событие, которое писатель принял за явление Христа, не изменило его жизнь.

Всё-таки жалко человека… Видя на питерских скамеечках спящих бездомных, думал я: не он ли это? Подойти, что ли, спросить? Но вдруг это не он, а алкоголик, который станет деньги на опохмел клянчить, а я откажу, и неловко получится… А нынче к началу октября все бомжи куда-то исчезли. Похолодало, на скамейках уже не разляжешься. Вообще, куда они деваются, как живут?

Голод как двигатель

На одной из улиц заметил я баннер «Благотворительного учреждения помощи бездомным» с эмблемой католической организации «Каритас», что с латинского переводится как «милосердие». Организация эта была зарегистрирована в Петербурге ещё в 1993 году, и, надо отдать должное католикам, фактически они первыми стали помогать питерским бомжам. На баннере был указан адрес, и отправился я туда.

«На баннере был указан адрес, и отправился я туда…»

Учреждение это находится прямо на набережной Обводного канала, напротив Балтийского вокзала. На первом этаже здания – муниципальная ночлежка, а они – на втором. Было как раз время «кормления», и в тесных коридорах не протолкнуться. Бездомные входили в столовую и выходили, напротив столика, за которым стояла женщина в марлевой повязке, с ноги на ногу переминалась небольшая очередь.

На пункте раздачи пищи

Как выяснил, с полутора сотнями бездомных ежедневно, кроме выходных, справляются всего пятеро человек. В штате директор, бухгалтер, повар, соцработник и приходящая медсестра. Директор Светлана Григорьевна Степанова работает здесь с самого начала, с 1999 года, когда «Каритас» и «Мальтийская служба помощи» учредили этот пункт питания. Прежде она работала в разных местах, в том числе завхозом детского садика, и сюда пришла волею судьбы. А бухгалтеру Юлии Григорьевне Сираевой, пришедшей на год позже, как говорится, Сам Бог велел – она жена одного из сотрудников «Каритаса» и католичка.

Директор благотворительного учреждения Светлана Григорьевна Степанова

– Не сразу и поймёшь, что ваши подопечные бездомные, – делюсь я впечатлением, – прилично так выглядят.

– А сейчас с одеждой нет проблемы, поэтому нормально одеваются, – поясняет директор. – Петербуржцы много нам одежды жертвуют.

– Еду тоже?

– Нет, мы сами закупаем. В основном на пожертвования, собранные фрау Дорис Эппле в Германии, она нам с самого начала помогает. В 90-е годы приезжала в Петербург, увидела нищих на улицах, вот с той поры… Ещё едой нас снабжают гостиницы – их продуктовый набор мы выдаём по средам. На церковные праздники, православные и католические, выдаём булочки, пряники, ещё что-нибудь покупаем – паштет, например. Ну и, конечно, куличи на Пасху. Так-то у нас никакой церковности нет, хотя учредители – религиозные организации, но праздники не пропускаем.

– Ещё нам город в этом году дал субсидию, впервые за всё время, – дополняет бухгалтер. – Это около миллиона рублей, что покрывает треть расходов.

– Значит, власти оценили вашу работу, – перетолковываю я.

Бухгалтер Юлия Григорьевна Сираева

– Просто так денег никто не даёт, – продолжает объяснять Юлия Григорьевна. – Тендер на субсидии выигрывают те организации, которые нужны городу и которые не дублируют работу муниципальных служб. Если бы у нас был только пункт питания, то на нас могли бы и не обратить внимания. А у нас уникальная специализация, нигде в Питере, а возможно и в стране, такого нет – пункт питания с медицинским уклоном, а конкретно – с профилактикой и лечением туберкулёза. Сами, конечно, не лечим, но делаем, пожалуй, самое главное – вовремя обнаруживаем болезнь и заставляем её лечить в тубдиспансере № 12, который в шаговой доступности от нас, на Фонтанке.

– А городу какой интерес, что вы о здоровье бездомных заботитесь?

– Так они же в метро ездят, в магазины, бывает, заходят, – объясняет теперь директор, Светлана Григорьевна. – Сейчас «бомжи», как вы сами заметили, не в пример 1990-м, прилично выглядят. Горожане без опаски общаются с ними, а это риск заражения туберкулёзом. Зачем это городу? Чтобы свои медучреждения перегружать? И педикулёз тоже. Вот, скажем, идёт девушка по Невскому в толпе, с длинными волосами, а навстречу бездомный. Приходит она домой – вши на голове. Вот вам и «культурная столица»…

А наша уникальность в чём? Бездомные – народ, так скажем, очень свободолюбивый, и никто не может заставить их идти лечить туберкулёз. А мы можем. Потому что их кормим. В этом мы выигрываем у социальных служб, у которых нет рычагов воздействия на бездомных. А по результатам флюорографии мы уже направляем в лечебные учреждения.

– Город их и вправду не кормит?

– Наверное, в бюджете не предусмотрено. Вот у нас внизу муниципальная ночлежка, так их постояльцы столуются у нас. И медосмотр тоже у нас. Вшивых мы в столовую не пускаем, они кушают в коридорчике или сухпаёк им даём. Требуем, чтобы сходили в прожарку. Раньше это было бесплатно, после выручало то, что тубдиспансер давал направление в прожарку, а сейчас всё сложно.

– К вам приходят одни и те же?

– Некоторых мы знаем 18 лет – они ходили ещё на 14-ю Красноармейскую, где у нас был первый пункт питания. Но таких мало, остальные умерли. Тогда ведь очень много было туберкулёзников. Из-за этого мы и решили вот здесь, на Обводном, открыть пункт с медицинским уклоном.

– Но туберкулёз же не лечится…

– Лечится, если не в запущенной форме. Те, кого мы отправляем в больницы и санатории, потом опять к нам приходят, достаточно здоровые, и кушают вместе со всеми.

– Мы многих так спасли в самые трудные годы, – подтверждает бухгалтер. – Но туберкулёз никуда не исчез. Сейчас бездомным ещё хуже – подвалы и чердаки закрыты, на вокзалы не пускают. Обитают обычно в домах, которые идут под снос. А там, сами понимаете, какие условия. Вот и простужаются. Более-менее настроенные на позитив ищут места поприличнее. Вон у нас дежурный Дима – он у знакомого живёт, их там трое в комнате.

– А дежурный чем занимается?

– За порядком следит. Прежде с этим была беда, даже с ножом на нас кидались. А сейчас бездомные менее агрессивные. Дерутся, только когда выйдут на улицу, «метелят» друг друга, и не понять из-за чего. Дима и там с ними разбирается.

Ещё туберкулёз нам приносят те, кто вышел из зоны. Буквально сегодня такая девушка заходила, поесть она даже в коридорчике постеснялась, дали ей сухим пайком.

В столовой благотворительного учреждения

– Кстати, женщин я в столовой вообще не видел.

– А их среди бездомных мало, на 150 мужиков приходится 10-15 женщин. Мы когда объявление даём о сборе вещей, то пишем, что женская одежда не требуется. С чем это связано? Всё-таки без своего дома, без семьи и детей, женщинам труднее жить. В основном как люди «бомжами» становятся? Обманным путём их лишают жилья. Особенно от этого страдают выпускники детдомов, которые не успели адаптироваться к самостоятельной жизни. При этом девушки за свой будущий семейный очаг крепче держатся, чем парни. Ну и пьют они меньше, а ведь по пьяному делу обычно и обманывают.

– Скажите, а вы ничего не слышали о писателе Мире Зафаре? – задаю, наконец, заготовленный вопрос. – Он такой смуглый, и у него болезнь почек.

– Нет, к нам такой не заходил. Вам надо у самих бездомных спросить, они друг друга знают в лицо.

Билет домой

– У вас бывают случаи, чтобы бездомные возвращались к нормальной жизни? – продолжаю расспросы.

– Редко, но бывает, – отвечает Светлана Григорьевна. – Вот Дима Аверин – женился на такой же бездомной девушке Лене, живут где-то на даче, у них уже двое сыновей. Он у нас дежурным долго был, а теперь работает, на завод устроился.

Для многих с нашего пункта питания и начинается социализация. Тех, кто приходит без документов, мы, конечно, кормим, но требуем, чтобы в следующий раз пришли хотя бы с «бомжовкой». Так называют справку из городского Центра учёта и социального обслуживания граждан без определённого места жительства. И вот они идут в центр за справкой. Там их ставят на учёт и помогают затем восстановить паспорт, оформляют пенсии и инвалидность, выдают полис медицинского страхования. То есть с людьми начинают работать.

Не только мы, конечно, бездомных туда отправляем, этим занимаются и в муниципальных ночлежках. Насколько знаю, в прошлом году их было 16 в Петербурге. В 2016-м в учреждения соцобслуживания обратилось более четырёх тысяч бездомных. На сайте, кстати, есть и перечень общественных пунктов горячего питания, в том числе временных, какими являются стоянки «Ночного автобуса». Их всего девять, считая наш. Не так много на несколько тысяч человек.

– Бездомных, наверное, ещё больше, – сомневаюсь. – Не все же регистрируются.

– Конечно. Сколько всего бездомных в городе, никто не знает. И сколько из них сейчас в рабстве, тоже неведомо.

– В рабстве?

– Были случаи, когда к нам приезжали рабовладельцы. Мы-то не поняли сначала. Вроде люди приличные с виду, на бизнесменов похожи. Говорят: «Мы можем дать людям работу, жильё. Подберите нам крепких мужчин». Всё это показалось нам странным, и не стали с ними связываться. А потом выяснилось, что эти «благодетели» людей увозят на свои стройки, отбирают документы и заставляют работать по 12 часов за похлёбку. Раньше-то этим только цыгане занимались – точно так же увозили на стройки, на сбор урожая. Двое наших сбежали от цыган и рассказали, что бесплатно батрачили на какой-то ферме, за скотом ухаживали и жили в условиях чуть получше скотских.

– А к вам родственники бездомных не обращаются, чтобы забрать их к себе?

– Редко, но заходят, спрашивают. Несколько дней назад женщина показывала нам фотографию дочки своей. Соцработник опознала: «Да, такая была, но давно уже не приходит покушать». В соцсети мы даём объявления о тех, кого ищут. И сами, бывает, на родителей выходим. Мальчик из Белоруссии ходил пару месяцев к нам, и наша соцработник написала его матери: «Приезжайте заберите, иначе пропадёт». Она приехала, а он к тому времени простудился, ночуя в подвале, и умер. Как раз успела забрать его тело. А у него там, в Белоруссии, были семья, дом… Почему он оторвался от жизни? До конца понять это невозможно.

Или вот случай – также с белорусом, хотя, возможно, он им только прикидывается. Иду я на работу, смотрю – парень милостыню просит на билет домой. С виду ещё не запущенный, всего несколько дней бомжует. Звоню в «Мальтийскую службу помощи» Мише Калашникову: «Тут человек по твоей теме, домой хочет уехать. Приличный, его ещё можно спасти». А Миша занимается как раз такими, его благотворительная программа прежде и называлась «Дорога домой», сейчас, правда, переименована в «Транзит». Он спрашивает, как этот парень выглядит. И выясняется, что Миша уже им занимался. Ехать домой этот «белорус» отказался, только денег на билет просил. А Михаил за много лет выработал такой алгоритм: сначала восстановление документов в полиции, хотя бы справки с установлением личности, без которой билет-то не продадут. Затем он самолично покупает билет, сажает на поезд и билет даёт проводнице в руки. Потому что были случаи, когда с поезда спрыгивали, а билет обменивали в кассе на деньги.

– Что бы вы посоветовали тем, кто решит заняться кормлением бездомных? – завершаю я наш разговор.

– В практическом плане? – деловито переспросила бухгалтер. – В этом деле много нюансов. Я бы выделила два. Во-первых, не надо стесняться информировать о себе население. Это и горожан сподвигает к благотворительности, приходят помогать. И бездомные узнают, куда им обращаться.

– А второй?

– Держите некоторую дистанцию с бездомными, чтобы они не возомнили, что им все должны. Если человек так настроен, то никогда не выберется из своей ямы. А многие уже так и мыслят. Вчера вот приходит один и заявляет нашей сотруднице: «Наталья Борисовна, меня не было три дня, дайте мне пайку за это время». Будто мы по определению обязаны его кормить. С таким настроем люди и теряют всё в жизни, потому что ждут у моря погоды, а сами ничего не делают.

Или вот есть у нас Миша Черемис, он с Дальнего Востока. Когда приехал в Петербург, его обокрали, и вот кормится у нас уже восемнадцать лет, с самого первого дня. Говорим ему: «Миша, билет во Владивосток, конечно, дорогой, но мы найдём деньги, давай тебе его купим». А он: «Там нет такого, как здесь». То есть нет таких благотворительных организаций, как в Питере, где можно кормиться и одеваться.

– Они привыкли, – мягко замечает директор. – Такой образ жизни выработался, своё понимание свободы.

– Так это же паразитизм, а не свобода, – говорю.

– Мы не можем их осуждать. Никак.

– Почему?

– А как мы можем знать? Я не была на их месте. Не судите и не судимы будете.

Юлия Григорьевна повторяет жёстко:

– Мы не судим, но и не потворствуем. Как фрау Дорис говорит: «Если я одному человеку дам кусок хлеба и он не умрёт, то это доброе дело. А остальное, что ему нужно, он должен сам себе найти».

– Да… немецкий прагматизм, – замечаю.

– Почему немецкий? Это же правильно. Мы даём бездомным самый минимум. Однажды пришли к нам гости, видят, что мы кормим бульоном из разведённых кубиков «Галина бланка». Норма у нас: два стакана такого супа, четвертинка хлеба, кусок сыра и стакан сладкого чая. И такое меню больше десяти лет. Гости возмутились: «Каждый день даёте одно и то же! Вы сами-то ели это?» Я отвечаю: «А при чём здесь мы? Нам дают деньги и говорят: накорми человека. Мы и кормим, чтобы он с голоду не умер. А разносолы пусть жена готовит, если он устроится на работу и семейную жизнь захочет наладить».

– А у нас в Сыктывкаре на монастырском подворье дают бездомным первое, второе и третье, – возражаю.

– И что, там каждый день кормят? Недавно я шла по набережной Карповки и у входа в Иоанновский монастырь увидела небольшую очередь из бездомных. Ждали, когда вынесут остатки от трапезы монахинь. Как поняла, там тоже первые блюда были. Но это же не так регулярно и не в тех объёмах. Вообще-то монахини и не должны этим заниматься, их дело молитва.

– При монастыре есть Благотворительный фонд «Иоанновская семья», в котором миряне в благотворительности заняты, – подтверждаю. – Например, фонд помогает «Дому трудолюбия» на подворье храма Святого Иоанна Кронштадтского во Всеволожске. Там бездомным дают крышу, работу и помогают почувствовать себя как бы в семье, чтобы они смогли вновь социализироваться.

– У нас таких возможностей нет. Зато мы охватываем большое количество людей, – не отступает Юлия Григорьевна. – И я согласна с фрау Дорис, что таким людям нужно давать лишь минимум, чтобы оставался стимул самому жизнь улучшать.

Поговорили…

«Да уж, будут они сами улучшать, – думал я, выходя из офиса. – Слаб человек…»

Кормёжка в пункте питания уже давно закончилась, но в коридоре сидели два молодых парня, скрябали ложками в стаканчиках «Роллтон», называемых в народе бич-пакетами. Николай и Александр. Спрашиваю, вкусно ли кормят. Отвечают, что нормально. Николай смотрит на меня подозрительно:

– Вы из центра?

– Какого центра?

– Реабилитации. Похожи на них, такой же вежливый. А они увозят ни в какой не центр, а на стройку, тупорыло работать по двенадцать часов за макароны. Люди там у них вообще пропадают – ни слуху ни духу.

Спрашиваю, питерские ли они. Нет, оба приезжие. Причём из «денежных» мест. Николай из Апатитов Мурманской области, работал машинистом экскаватора на руднике. Когда «полярку» там отменили и все «ломанулись» в другие места на заработки, он тоже в Питер поехал. Постоянной нормальной работы здесь не нашёл, в гордом одиночестве живёт в «заброшке», то есть в доме под снос. А Саша – из Карелии, из Костомукши.

– Слушайте! – возмущаюсь я. – В Костомукшу едут со всей Карелии, там же самое богатое предприятие, горно-обогатительный комбинат. И что же вы оттуда укатили?

– Так это раньше ехали, – говорит. – Сейчас на ГОК берут только специалистов. А в Питере я литейщиком работал – нас в Карелии завербовали, чтобы вахтовым методом сюда приезжать. Ездил я так и… с женой развёлся. Пришлось навсегда здесь остаться. Литейщиком уже не берут, а на стройке – тысяча рублей за 12 часов работы. И не постоянная, ходишь ищешь. Снимать комнату не на что, живу в ночлежке на Ваське, то есть на Васильевском острове.

Александр: « Я из Карелии, из Костомукши. Живу в ночлежке на “Ваське”»

Когда он говорил, подошла повариха: «Саша, а что это у нас дымом пахнет?» Тот оправдывается: «Да это не я хабарик в урну бросил. Наоборот, огонь тушил».

Выхожу на улицу. На заборчике сидят двое бездомных, курят после обеда. Один небритый детина, другой – сухонький старичок.

– Зима скоро, – говорю философски. – Вы-то где ночуете?

– Я? – встрепенулся старичок. – В Красном Селе, в ДНП, то есть доме ночного проживания. Претензий не имею!

Небритый смотрит косо:

– А что вы можете нам предложить?

– Да ничего, – говорю. – Вот напишу в газету о ваших проблемах, чтобы люди знали и нормально к вам относились.

– А можете вы написать такое? – попросил старичок. – В Красном Селе, где я нахожусь, им очень хорошая благодарность. И ещё добавьте: «Претензий не имеет. От Целикова Геннадия Васильевича. Он очень согласен».

– А вы откуда родом? – спрашиваю.

– Питерец я. У меня жена в 94-м умерла, и мне с её места работы дали всего 60 тысяч теми ещё деньгами. Хватило только на гроб. А там и место купить надо, и всякое. Я взял и продал свою комнату в коммуналке на Лиговке. Цыгане, которые покупали, денег не дали. И двадцать лет я прожил у них в частном доме под Новгородом у станции Лесная, работал на стройке.

– Подожди, вот ты корреспондент, – перебил детина. – А ты можешь мне документы вернуть?

– Есть же специальная служба для этого. Спросите здесь, в ночлежке, вам всё подскажут.

– А у меня паспорт есть! – старик достал и с гордостью развернул его. Замечаю дату рождения – 1951-й. А ведь не старый ещё…

– Мне его в 2015 году в Новгороде сделали, после того как дом сгорел, – продолжил Геннадий Васильевич. – Видите, у меня руки обгоревшие – это я спасал их цыганские машины. Цыгане испугались, думали, что я сгорел, а меня МЧС в больницу увезло, месяц в ней пролежал, обгорелый. Ну, цыгане от меня и отстали. МЧС дало направление в центр какой-то, там сделали мне паспорт и даже пенсию оформили. Я ведь много лет отработал радиомехаником в военно-клиническом госпитале имени Соловьёва, а перед этим закончил радиотехническое училище на Невском проспекте. Ну вот, получил документы и поехал я домой, в Питер.

– Дома-то у вас нету, – не понял я.

– Будет! Я форму № 9 уже собрал, и мне социальное жильё обещают. А пока вот в ночлежке, что делать.

– Так ты не можешь мне паспорт восстановить? – небритый, всё время испытуще смотревший на меня, затушил хабарик, сплюнул и ушёл.

– А дети у вас есть? – спрашиваю Геннадия Васильевича.

– Сыну 43 года. Он на проспекте Просвещения живёт. Вы обязательно напишите: «Претензий не имею».

Геннадий Васильевич Целиков: «Претензий не имею…»

– Дай вам Бог здоровья, – пожимаю руку Целикову. И фамилия-то какая! Этот человек явно выкарабкается. А тот, кому кто-то паспорт должен восстановить, вряд ли… Но и ему помогай Бог.

Шёл я к метро по набережной Обводного и вспомнил, что не спросил бездомных о писателе Зафаре. Как-то неудобно было. Чем эти люди хуже его? Тем, что не писатели?

И как любить этих людей? Вот Юлия Григорьевна считает, что мы можем лишь механически удерживать их от смерти, а лишняя забота только укрепит их в нахлебничестве. И ведь права! Но что-то во мне протестует против этого, есть же и другой путь… Но мне ли судить об этом – обывателю, который боится подойти к «бомжам» и заразиться… нет, не туберкулёзом, а всего лишь душевным дискомфортом.

 ← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска