Иерей Иоанн Коюшев создал и возглавил в Сыктывкаре детско-юношеское движение «Ратники Святой Руси». В редакцию «Веры» он пришёл, по нашему приглашению, с помощником Максимом Курсовым, в прошлом артиллеристом. Сразу скажу, что в них подкупает. Оба трудятся не потому, что кто-то попросил, – личный интерес даже не на первом месте, а определяет практически всё.

Сын офицера, отец Иоанн ушёл в армию прямо из семинарии. Сославшись на профильное образование, мог найти там себе тёплое место, но оказался в боевом подразделении Псковской десантной дивизии. Отслужив, выбрал путь священника. И всё же интерес к военному делу никуда не исчез. Из таких, как он, получаются отличные военные священники, однако обстоятельства не всегда позволяют выбрать этот путь. Думаю, что нам нужны батюшки с разными интересами, потому что и миряне у нас не похожи один на другого, но каждый ищет среди пастырей родственные души.

Кадетская школа

– Отец Иоанн, ваш отец был военным…

– Капитаном Внутренних войск, кинологом, много раз побывавшим в «горячих точках». Война была фоном моего детства. Отец не любил рассказывать о ней, но иногда вспоминал что-то смешное. Например, как гоняли мышей, воровавших у них припасы, и что-то другое. Помню рассказ о том, как однажды отец услышал щелчок мины-лягушки, мгновенно сориентировался и, подхватив собаку на плечи, успел спрятаться за угол здания.

Для меня отец всегда был героем. Но его слишком часто не было дома, мать работала, и приглядеть за нами с братом было некому. Не удивительно, что я оказался в дурной компании. Избыток энергии у подростков разрушителен, когда они начинают маяться от безделья. Мы собирались в какие-то шайки, хулиганили, прогуливали школу. С братом происходило что-то похожее. Однажды старшеклассники налили нам с ребятами водки и взяли на слабо, мол, если ты мужик, сможешь выпить стакан. Шатаясь, добрался до дома, мать встретила с улыбкой, а потом увидела, в каком я состоянии. Было очень плохо. Когда отец вернулся, то первым делом взял ремень, а потом, подумав, решил отправить нас с братом в Сосногорск.

Прежде там была школа-интернат для детей железнодорожников. Кадетской она стала с подачи, как я понимаю, казаков, но не сразу, а постепенно. Мы ходили строем в столовую, учились вставать, когда в класс заходил старший. Там многое было от военных учебных заведений, но жёсткость очень сильно смягчало родительское, любящее отношение к нам преподавателей.

Учили серьёзно, среда была подходящая, преподаватели опытные, они вкладывали в нас душу и силы. Оставались с нами после занятий иногда допоздна. Я им просто земно кланяюсь – они спасли многих и многих. В результате по математике у меня образовалась твёрдая четвёрка, да и по остальным предметам дела обстояли неплохо.

– В кадетских школах упор делается обычно на военное дело, и их окормляют священники. Как с этим обстояло в Сосногорске?

– Начальную военную подготовку нам преподавал майор, который старался проводить занятия так, чтобы было интересно. «Зарницы» организовывал Александр Мануйленко – хорунжий. Казаки проводили военно-полевые сборы, на которые мы отправлялись за реку Айюву. Там разбивался палаточный лагерь, была полевая кухня, мы учились работать с картой на местности, бегали искали объекты. Тут и азарт, и выплеск энергии, чтобы не тянуло потом на баловство.

Отец Сергий Филиппов – настоятель храма Серафима Саровского – часто к нам приходил, беседовал. Я начал регулярно посещать храм. Учителя недоумевали, что я могу пожертвовать ради этого обедом, свободным временем, но мне было интересно. Отец Сергий приглашал всех, но ходили только те, кто хотел. Помню много его проповедей, они запечатлевались в сердце. Он умеет обо всём говорить просто, честно, образно. Например: «Вы думаете, что священники не отвлекаются на службе? Ещё как отвлекаются. Возьмём меня. Стою на службе, думаю, что бы вам сказать на проповеди интересного, и молитва тут же рассеивается».

Мне было тогда пятнадцать лет, иногда ходил с братом, иногда один. Особенно привлекала приходская молодёжь, с которой я сдружился. Бывал и на православных молодёжных съездах. Всё это очень нравилось, и я, вдохновлённый примером батюшки, задумался о священстве. Сначала, правда, хотел в Военно-медицинскую академию, чтоб стать хирургом, ездить в «горячие точки», как отец. Но потом стало ясно, что из этого ничего не выйдет, и в конце 11-го класса объявил о своём выборе – поступать в семинарию. Помню, как один из преподавателей убеждал меня: «Ты понимаешь, куда идёшь? Ты будешь монахом, у тебя не будет детей». Он не очень хорошо представлял, что такое быть священником, хотя был знаком с нашими сосногорскими батюшками.

Семинария

– Какую семинарию вы выбрали?

– Николо-Угрешскую, близ Москвы. Учили нас хорошо, давали много материала по истории Церкви и России, по богословию, но не только. Недавно мы оказались с отцом Андреем Чикуновым в кабинете, где имелось фортепиано. Пришла девочка, которую я учил петь. Сажусь за инструмент. «Вы что, играть умеете?» – удивляется отец Андрей. «Да, у нас в семинарии преподавали фортепиано, наряду с сольфеджио и вокалом». Не всем это давалось легко. Скажем, у одного моего товарища были проблемы со слухом, не попадал ни в одну ноту. Но усердие было великое, старался сверх нормы, постепенно осилил нотную грамоту. Более того, начал сочинять музыку – красивые пьесы, в которых он изливал душу. То есть произошло преображение через труд, и это было удивительно. Иной возопит в последний день перед экзаменам: «Господи, помоги!» Но Господь не помогает тунеядцам. Нужно много работать, чтобы Он тебя услышал. С ним случилось именно так. Пели мы много. Когда умер Святейший Патриарх Алексий, хор нашей семинарии несколько дней исполнял литию у гроба. Для меня это стало большим событием в жизни.

Лениться не давали. Скажем, в Великий пост подъём был в пять утра, все должны идти в храм, это проверялось. Были и такие, которые прятались под кроватями и продолжали спать, но в итоге их там всё равно находили. Перед воскресным богослужением проводились дни уборки. Первокурсники должны были привести в порядок огромнейший собор, выскоблить полы, помыть. На следующий год убирать приходилось церковь поменьше, с каждым курсом задание облегчалось.

При монастыре было подсобное хозяйство. Владыка Вениамин распорядился, чтобы были куры, козочки, гуси, красивый олень. Имелся большой тёплый бассейн с осетрами – огромными, как брёвна. Благодаря монахам и семинаристам монастырь процветал. Кто умел строить – строил, кто-то дорожки мёл. До нас монастырь был в страшном запустении, здания ветшали, стены были исписаны похабщиной. А потом храмы восстановили, стены побелили и стали писать на них святые образы.

Гвардеец

– Несколько удивительно, что семинарист вдруг оказался в армии. Как это произошло?

– После третьего курса я взял «академку», хотел помочь семье, но вместо этого оказался в армии. Я от неё не бегал, наоборот, хотел, чтобы потом не было разговоров: «Я служил, а ты нет». Священник должен внушать почтение, в том числе и тем, кто кое-что в жизни повидал. Просто вышло всё неожиданно. К счастью, после учебки я попал в хорошую часть – 76-ю гвардейскую дивизию в Пскове. 34-й полк ВДВ. Хотя ростом я до представлений о десантниках не дотягивал, но кадетская школа за плечами сильно выручила.

Поставили меня командиром отделения. Началась работа с оружием, пошли марш-броски на боевых машинах десанта, после которых мы вступали в бой с условным противником. Учились десантироваться на парашютах. У меня было семь прыжков. Дело, вообще-то, рискованное. У Рината, моего друга, была история: не раскрылся купол, прямо на день рождения. Оставалось метров сто до земли, когда открылся запасной парашют. Всё закончилось хорошо. Господь спас.

– Дедовщина была?

– Не столько дедовщина, сколько возникали проблемы с «контрабасами» – контрактниками. Бывали ужасные случаи – и вешались ребята, и стрелялись. Иногда с офицерами начинались трения, иногда с коллективом не удавалось найти общего языка. Но мы это перенесли и стали сильнее. Как говорится, чем больше комфорта, чем меньше отваги. Мы очень быстро стали тощими, но нас стало не сломать, закалились. В том числе и благодаря «контрабасам». Как верующий, я не дозволял рукоприкладства, но и ребята у нас в отделении были хорошие.

Премудростей в армии много, особенно в быту. Научились, скажем, наводить пену. Кто в армии был, знает, что это такое. Никогда не представлял, что из куска мыла можно сделать 25-сантиметровый слой пены на огромной поверхности: ножиком или бляхой делаешь мелкую стружку из мыла, потом из ведра в ведро переливаешь мыльную воду, пока пены не будет достаточно. Собрать пену с пола не просто, зато чистота потом идеальная.

– В храм вы ходили?

– Ходили почти каждое воскресенье, я водил ребят до пяти человек: часть из нашей десантно-штурмовой роты, часть – из других подразделений. Пели в хоре, помогали, когда было нужно, священнику отцу Олегу Тэору. Но неофициально.

– Он не мог добиться, чтобы вас отпускали официально?

– Все – за, но нужно подписать столько бумаг, что сходить в увольнительную было нереально. Я за всё время службы не получил ни разу. Приходилось в самоволку, но тайны из этого не делали. Что интересно, патруль ни разу не задержал нас. А вот тех, кто бегал в реальную самоволку пива попить, ловили.

Если б нас поймали, наказали бы всю роту. А наказания были неслабые. Скажем, заставляли роту бегать в «костюмах сталкеров», перекатываться, ползать.

– Что это такое – «костюм сталкера»?

В разговор вступает Максим Курсов:

– Резиновый костюм химической защиты – противогаз, чулки и прочее. Бывало, по полдня гоняли в нём на жаре. Потом пот из сапог выливаешь. Помогает сильно. Например, интерес к алкоголю у тех, кого ловили на этом деле, пропадал после пробежек в таких костюмах напрочь до конца службы.

Отец Иоанн:

– Во время военно-полевых сборов у нас магазин был от расположения части километрах в пяти. Патруль поймал двоих наших, пришедших туда за покупками. Сообщили командирам, пообещав отпустить, если рота прибежит за своими блудными сынами в полной выкладке и так же, бегом, проделает путь обратно. Деваться некуда. Надели каски, бронежилеты, взяли рюкзаки со всем, что положено, и вперёд. А потом назад. Весёлая жизнь провинившимся была, конечно, обеспечена.

– Как вы оцениваете боеспособность нашей армии сегодня?

– За последнее время она сильно выросла. Если брать нынешний уровень за 10 баллов, то ещё лет шесть назад он был от трёх до семи. Например, элементарная вещь – занять положение лёжа с оружием. Согласно старой методике это целый ритуал: присесть, поставить руку, удобно лечь – за это время воина превратят в решето. Сейчас это делается намного быстрее. Ну и вооружение идёт новейшее.

– Отец Иоанн, то, что вы учились в семинарии, какую-то роль сыграло?

– Да не могу сказать, что ко мне всегда прислушивались, но когда было сложно, командир взвода подходил: «Что, Коюшев, будем делать?» Некоторые, правда, зло относились. Другие, наоборот, говорили нам, открыто верующим: «Молодцы!» Мусульмане, кстати, очень одобряли. Они понимали, что вера помогает в сложной ситуации. Вообще, я твёрдо уверен, что армия верующему человеку нужна. Мы о многом судим с точки зрения теории, а армия закаляет дух.

Рождение рати

– Вернувшись на гражданку, вы продолжили учёбу?

– Перевёлся на заочное в Московскую семинарию, женился, принял диаконский сан. Служил в Свято-Стефановском соборе, потом мне дали послушание архивариуса епархии и помощника руководителя молодёжного отдела. И так как оставалась ностальгия по кадетской школе, по армии, я решил что-то делать в этом направлении.

Впрочем, я забежал вперёд. Ещё до рукоположения мы с невестой начали ездить к отцу Владимиру Неганову в посёлок Свеча Кировской области – невеста познакомилась с ним в Великорецком ходу. Там мы не только бывали на службах. У него на приходе постоянно проводились слёты, походы, где ребятишек учили преодолевать полосы препятствий, проводились ночные баталии и прочее – об этом вы в газете рассказывали («Возле Свечи», №№ 689, 691, август–сентябрь 2013 г.). Из Сыктывкара мы привозили туда полтора десятка заинтересовавшихся ребят, но их становилось всё больше, и стало ясно: нам пора создавать что-то своё.

В 2010 году провели лагерь в Пажге. Нам помогли воинская часть, МЧС, линейная полиция. Ставили военные палатки, привозили кинологов. Так родилось наше движение «Ратники Святой Руси». Устраивали реконструкции боёв, например Великой Отечественной войны. Вот, скажем, немцы на большом поле окружают наших. Нужно вырваться.

– А православие здесь при чём?

Максим Курсов:

– Большей части нашей молодёжи недостаёт правильных нравственных понятий. У некоторых они вообще отсутствуют. Я когда ходил на единоборства, тренер обращал очень большое внимание на внутреннее состояние. Если видел что-то недоброе, говорил: «Я тебя не буду тренировать». В советское время, особенно в послевоенное, были примеры для подражания – фронтовики, люди смотрели хорошие фильмы. Сейчас кумиров дети ищут в иностранных фильмах. Наша задача – дать достойную цель, к которой нужно стремиться.

Отец Иоанн:

– Вы не думайте, что во времена Сергия Радонежского дети только и делали, что читали Псалтырь. Дети очень много играли в народные игры, у них были свои молодецкие забавы.

Максим Курсов:

– Опишу одну из таких игр. Человеку завязывают глаза и дают тимбару – мягкий меч, чтобы он никого не покалечил. Человек стоит в центре, остальные вокруг. С него должны сорвать повязку, но если он коснётся кого-то мечом, тот выбывает. Это развивает координацию, внимательность, слух, шестое чувство, которое человек утратил. Стоящему в центре говорят, что делают его противники, и «подсказывают», то есть вводят в заблуждение. Нужно научиться различать, кто говорит правду, кому можно доверять.

Отец Иоанн:

– Дети ходят к нам, потому что им нравится среда. Почему я ходил в храм в Сосногорске и почему мы с женой ездили в отцу Владимиру в Свечу? Нравились люди, которые там были вместе с нами. С ратниками так же. Дети нередко продолжают общаться и после лагеря.

– Как вы оказались в Нювчиме?

– Я получил там послушание окормлять приход, сейчас строим храм, успели пока только фундамент. Заодно стали думать, как там можно разместить детский лагерь. Нам отдали бывшую школу, которая непригодна для обитания, а денег на ремонт у нас нет. Но зато рядом есть сосновый бор. Сделали походную баню, поставили палатки, которые не снимаем на зиму. Так и стоят в снегу, с буржуйками, мы можем туда приехать в любое время года. В начале осени ездим на Куликово поле, детей просим отпустить из школы. Но основное – летом: курсы молодого бойца, через которые пытаемся пробудить в человеке дух. Одна смена длится 5-6 дней. Этого достаточно, чтобы измениться.

– Дорого родителям обходится отправить ребёнка в ваш лагерь?

– По-разному, в среднем около двух тысяч. С многодетных денег не берём.

– Как строится смена?

– Когда дети приезжают, выделяется время, чтобы расположиться, распределить ребят по отрядам. Объясняем правила поведения. После этого они собираются, чтобы придумать девиз и выполнить задание – разыграть какую-то сценку, серьёзную или комическую.

Максим Курсов:

– Это нужно, чтобы они научились взаимодействовать, понимать друг друга. Ведь люди теряются в незнакомой среде, стараются держаться за друзей. А наша задача – отряд сделать отрядом, помочь раскрыться. Дальше – преодоление полосы препятствий.

Второй день – подготовка к выживанию в лесу. Ребята готовят неприкосновенный аварийный запас. Каждый сам решает, что именно ему необходимо. Есть специалист, инструктор, он высказывает свою точку зрения, но человек волен сделать небольшой набор с самым необходимым, а может собрать большой, чтобы мучиться потом с ним в лесу. Понимание, что был неправ, приходит через личный опыт. Учим добывать огонь, ориентироваться на местности, хранить продукты на природе. Тренируем метать ножи.

– Это-то зачем?

– Ради умиротворения, как ни странно. Если человек будет нервничать, он никуда не попадёт. Метание ножей учит сосредотачиваться, успокаиваться. Есть свой смысл и в строевой подготовке. Это не просто муштра – она учит действовать очень разных людей в одном ритме, становиться единым организмом. Медики приезжают, пожарники, полицейские – общаются с ребятами, делятся навыками.

– Учите ли ребят молиться?

Отец Иоанн:

– Молиться необязательно, но присутствовать нужно. Новички жмутся поближе к выходу, им всё это не близко, они ведь никогда не бывали на службах. Но постепенно привыкают, втягиваются в молитву. Пусть не после первой же смены, но отчуждение от Церкви исчезает.

– Эффект есть?

Максим Курсов:

– Мама отправила парня, который её не слушался. Сорвал нам два занятия по физподготовке: ему давали команды, а он не выполнял, уходил. А мы можем воздействовать только словом… Когда вернулся домой, мама изумилась: просто шёлковый стал. Мальчишке тоже очень понравилось. В первый день многие звонят родителям, жалуются, просят забрать в город. Но когда на следующий день за ними приезжают, ребята отказываются уезжать – уже втянулись.

Отец Иоанн:

– Родители, которым нужна была помощь, потом говорят: мой ребёнок возмужал. Некоторые дети остаются с нами, это наш актив. Сын священника Лёша Угловский с радостью ездит со мной в Нювчим, читает Апостол на службах. Также и Дима Денюшин. Родители на него нарадоваться не могут, воцерковляются через сына. А началось с того, что побывал в лагере. Одна девочка, у которой отец мусульманин, не то чтобы тайком, но без огласки, чтобы не огорчать родителя, ходит в храм, помогает в воскресной школе.

Всего человек пятнадцать помощников, но случается, что горение сменяется равнодушием – затягивает мир. Была у нас девушка: очень активная, на службы ходила, но захотела стать «красивой» – в своём, конечно, понимании, с упором на макияж, фитнес-клуб. В клубе её новые приятельницы и убедили – нечего, мол, в храме время терять. Каждый раз очень расстраиваюсь, когда такое происходит. Об этой стороне жизни священников мало кто говорит. С одной стороны, узнаёшь о людях много хорошего, с другой – теряешь тех, кому поверил.

– Какие планы на будущее?

– Не люблю говорить о планах.

– Ну хорошо, какие-то мысли, идеи…

– Есть мысль взять поле близ Сыктывкара, там вырыть землянки, фортификационные сооружения, обустроить партизанский городок, поставить памятник, ну и храм, конечно, деревянный. Я видел такой лагерь в Кубинке, это Подмосковье. Очень понравилось. В Нювчиме мы достигли потолка. Места для партизанского городка нет. Либо болота, где нам землянки не вырыть, либо боры, которые находятся в федеральной собственности. Да и далеко до Нювчима: час туда, час обратно, а ведь нужно бывает съездить не по одному разу в день.

– А как же приход?

– Приход я не брошу. Храм будем достраивать. Лагерь у нас живёт отдельно от прихода, который пока базируется в старом доме культуры. Нам выделили там несколько помещений. Приход интересный. Школьный водитель дядя Вася – наша опора, верующий с детства. Бывал в Лавре в советские времена, помнит верующих бабушек, которых давно уже нет на свете. Учительница Наталья Александровна у нас, можно сказать, за старосту. Есть молодёжь, но в основном преподаватели. С мая наезжает на дачи народ из Сыктывкара, становится многолюдно.

– Но на первом месте всё-таки «Ратники»?

– Нельзя сказать, что на первом, что на втором. Всё нужно делать как надо. Но в моей жизни была и опасность пропасть ни за грош, и кадетская школа, и семинария, и армия, и поездки в посёлок Свечу. Всегда есть выбор, в какую дверь пойти – ту, что ведёт к погибели, или ту, что ко спасению. Родители, учителя, батюшки помогли мне определиться. Мне сегодня тоже есть кому помочь.

Летний лагерь посетил архиепископ Сыктывкарский и Коми зырянский Питирим. Отец Иоанн Коюшев – на переднем плане

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска