Служба спасения
Галина Руссо работает катехизатором храма Успения Богородицы на Малой Охте. «Всё, что я делаю, – пишет она нам, – это реализация представления о том, что говорить с мирскими людьми о православии нужно на близком им языке. Необходимость этого признают все, но текстов таких очень мало. А я, оглядываясь, вижу, что меня Господь всю жизнь, всей моей многообразной деятельностью вёл именно к этому»
В прошлом преподаватель Санкт-Петербургского университета, кандидат геолого-минералогических наук, она готовила докторскую по системному анализу. «Но вдруг, вместо того чтобы её защищать, пришла в Церковь, где и работаю 15 лет – преподавателем в школе при храме, свечницей и уборщицей, а последние четыре года – катехизатором. Все эти годы писала тексты миссионерского содержания. Сейчас неожиданно пошли рассказики, хотя раньше ничего художественного не писала».
На 18-й этаж Настасья пошла пешком. Лестницей пользовались редко, а убирали её ещё реже: мусор, окурки, какие-то подсохшие лужи. Уже на четвёртом этаже Настя стала задыхаться и, увидев разбитое окно, присела на подоконник подышать. «Пожалуй, мама права, надо с собой ингалятор носить, – мелькнула мысль. – Впрочем, теперь уже не надо».
Продышаться долго не получалось. Организм протестовал против физической нагрузки, даже такой мизерной. Ему, организму, тоже было невмоготу, как и самой Насте. А Настасья старалась организм жалеть, хоть и ненавидела своё тело со страшной силой. Оно было отвратительно, как этот замызганный подъезд, как убогая, вся в разводах от протечек, квартирка на последнем этаже панельного дома, где она жила с родителями. Как обезображенные глумливым хохотом лица одноклассников по 10-«в», орущих ей вслед: «Во, гляньте, бегемотица пластается!», «Эй ты, тумба на ножках!», «Камбала проплыла!». «Почему камбала?» – спросила она у Юрки в тот единственный раз, когда он снизошёл до разговора, после того как Настя заняла третье место на городской олимпиаде по математике. Тогда на неё дня три смотрели почти как на человека, даже иногда разговаривали. «Потому что широкая и плоская, как рыба-камбала. Ты что, Спицына, не знаешь, серость?» – ответил записной классный красавец. На этом беседы и закончились. Настасья разрыдалась, окружающие поржали, и опять она окунулась в своё бездонное одиночество посреди пира всеобщего общения.
Но не всегда же она была такой толстой и страшной, не всегда! Настя хорошо помнила себя маленькой, а что не помнила, то на старых фотографиях у мамы в альбоме видела. Вот она на пляже в своём первом купальнике, его бабуля сшила: бордово-фиолетовый, очень красивый, и сама Настасья вполне себе симпатичная и стройная. Вот они с Мишкой – это на даче было – на заборе сидят с мороженым, которое деда со станции принёс. С Мишкой она дружила, а ещё с Борькой. Он старше был на три года и всегда для малышни какие-то приключения организовывал: то разведку грибных мест, то прыжки с песчаного обрыва. А это они с Наташкой – с ней они вообще не расставались, а когда родители по домам растаскивали, друг другу по телефону названивали. Здесь они в карнавальных костюмах сняты: пиратов изображали – и ничего, бравые пираты получились, но изящные.
На приятных воспоминаниях Настя добрела до 9-го этажа. Но тут всплыла перед глазами общая фотка 6-го класса, где они сгрудились вокруг кучи собранной макулатуры. Такое вот ретро-мероприятие завуч придумала – собирать макулатуру на издание школьной газеты. Будто остались ещё олухи, которые в Интернет не ходят. А следом возникла картинка той самой квартиры, которая сломала ей жизнь. Тёмная, как пещера, окна плотными коричневыми гардинами завешены, диваны и кресла завалены стопками газет и журналов, пахнет пылью. Это им с Наташкой повезло тогда наткнуться на макулатурный Клондайк, они ещё Мишку с Вовкой позвали, самим не перетащить было всё это богатство.
Гепатитом заболели все четверо. Но только Настасья – в тяжёлой форме. Ребята отлежали по три недели в больнице и забыли навсегда об этой напасти. А Настя загремела в институт экспериментальной медицины, где отрабатывали новые методы лечения. Маме не сразу даже сказали, что ей колют преднизалон. А когда мама разобралась, что это такое, и попыталась выяснить, можно ли 12-летней девочке вводить мужские гормоны, ей ответили грубо: «Если бы не это лекарство, она бы уже умерла». Врали, конечно. У них просто в плане преднизалон стоял, им тогда все болезни пытались лечить.
Оттуда и Настино ожирение. А ещё гипертония, нарушения пищеварения, угри и усики на физиономии, как у мужика. И все обмены нарушены в каком-то невообразимом сочетании – водно-солевой, белковый, минеральный, гормональный… Врачи от неё уже отступились. Сказали, что ничего понять не могут, что такого графика гормонального фона, как у неё, они вообще в глаза не видели. «Вот, смотрите, здесь и здесь должны быть максимумы, а здесь, наоборот, максимума быть не должно», – подслушала себе на беду Настасья накануне разговор врачей с мамой. А ещё доктор сказала маме, что рожать Настасье в будущем не стоит: забеременеть-то она, скорее всего, сможет и выносить тоже, а вот какого монстра родит, предсказать никто не возьмётся.
Мама рыдала ночью на кухне, а Настя и плакать не могла – она впала в странное состояние полного безразличия ко всему на свете. Просто выпала в пустоту. Встав утром, из этого бесчувствия не вышла, в нём пребывала весь день. Передвигаясь на автомате, кое-как доползла до школы. Первым уроком была Настина любимая математика. Математичку Софью Михайловну она тоже вроде как любила, ну не ненавидела, по крайней мере, как всех остальных училок. Софья одна её не обижала, не смотрела с отвращением, не подшучивала с тонкой издёвкой. Иногда даже улыбалась ей! Поэтому, когда, немного опоздав, Настя с трудом втискивала своё рыхлое тело за парту, никакой подлянки она от неё не ожидала. Слова учительницы «Анастасия! Ну какая же ты Спицына? Ты целая Бегемотина, смотри, бедного Владика совсем в проход спихнула!» с трудом пробились до её сумеречного сознания. А когда поняла, провалилась в почти осязаемую черноту стопроцентной покинутости. Плохо сознавая, что делает, Настя встала и на деревянных ногах направилась к двери, не обращая никакого внимания на общий хохот и чей-то выкрик вслед: «Смотрите, корова-то наша, как страус, вышагивает».
В голове у Насти, заполняя её целиком, пульсировала всего одна мысль, ставшая очень привлекательной сегодня, – её она вычитала в Интернете, но раньше в голову не брала: «Жить так противно, что лучше умереть». Причём затягивать с исполнением этой инструкции было совершенно невозможно. Перед глазами стремительно метались чёрные тени, а впереди периодически вспыхивал синий огонёк, влекущий за собой. Она шла механически, не видя и не понимая, куда тянет её какая-то неодолимая сила.
Вывалилась из своего странного забытья Настя у подъезда высотки, стоявшей между школой и её домом. Просто услышала где-то внутри себя команду: «Стой! Это здесь». И вот теперь, погрузившись в воспоминания, она поднимается по вонючей лестнице на крышу, чтобы положить конец своему такому бессмысленному и мучительному существованию.
Ржавая задвижка. Тяжёлая скрипучая дверь. Слуховое окно. Лестница к нему без двух ступенек, так что Настя еле-еле переползает наверх. Серебристая покатая крыша, скользкая от мелкого осеннего дождя. Такой дождик называют «мороситиком». Только бы не поскользнуться. Вот и край. «Прыгай скорее», – звучит в голове. Всё как в замедленном кино. Настя поднимает ногу, чтобы ступить в пустоту. Резкий порыв ветра. Следующий кадр: она лежит на спине метрах в трёх от кромки крыши. Подташнивает, как во время взлёта самолёта. Над ней как бы раскинут белый полог. Бесчувствие.
Очередной кадр. Всё та же крыша. Настя сидит на приступочке у трубы, привалившись к кому-то белому и тёплому. Голова её накрыта… огромным крылом с блестящими белоснежными перьями. Крылатое существо укачивает Настасью в своих объятиях и тихонько напевает незнакомую песню. Настя разбирает только: «Спаси и сохрани, спаси и сохрани».
– Ну что, пришла в себя? – слышит Настасья.
– Да, наверное, – отвечает Настя. – А что это было?
– А это ты, Настенька, решила из жизни уйти. Большая уже девочка, умненькая, а так и не поняла, что расстаться с жизнью невозможно. «Выхода нет» – видела такую табличку?
– Почему невозможно? Вот люди умирают и… перестают жить. И ничего для них больше нет: ни злобы вокруг, ни боли, ни одиночества… никаких мучений… и меня не будет. Как компьютер – вырубишь, и всё.
– Откуда ты это знаешь, Настя? Ты ведь не умирала. И те, кто умер, рассказать тебе этого не могли. Ведь правда, если их уже нет?
– Все так говорят, и биологичка рассказывала, что мозг отключается, и всё, финиш – человека нет. «И только добрые дела останутся от человека, которые он сделал, и дети, которых он родил и вырастил», – это она нас воспитывает так. А мне и рожать нельзя, даже если найдётся потенциальный папаша. И человеколюбия у меня никакого нет, наоборот, хочется отомстить всем, кто меня изводит. И никто меня не любит, все только смеются.
– И что, такая уж у тебя беспросветная жизнь? Ничегошеньки хорошего? Бывают у тебя хоть минуты, когда настроение благодушное? И когда ты сама кого-нибудь любишь?
– Нет, ну бывают, конечно. С родителями на концерт недавно ходили, я между ними сидела, и музыка звучала такая светлая. Или к тёте Ане мы с мамой ездили – у неё дома и красиво, и уютно, и весело сразу. Это редко бывает. Иногда в школу к нулевому уроку идёшь, и первые лучи солнечные на куполах храма играют. Я даже останавливаюсь. В душе так радостно становится. Или вот осенью мы за грибами ходили: лес тихий и прозрачный, и пахнет свежестью и опятами. А ещё…
– Вот видишь, сколько у тебя в жизни хорошего. И ни фигура твоя, ни повышенное давление не мешают всему этому радоваться. И наплевать, что о тебе в этот момент кто-то другой думает или даже говорит, правда?
– Вообще-то да. Только этого так мало! Так, проблески редкие в сплошном мраке.
– Но они же есть, Настя! А теперь представь, что их нет совсем. Ты помнишь, в каком состоянии тоски и помрачения ты собралась прыгать с крыши?
– Ой, кошмар какой был!
– А представь, что в момент твоего шага в 18-этажную бездну остановилось время. То есть всё перестало меняться. И то кошмарное состояние осталось бы с тобой навсегда, ты бы с ним ушла в вечность. На-все-гда! Представила?
Настя представила – с фантазией у неё всегда было хорошо. Такой ледяной безысходности ей ещё испытывать не приходилось. Из самой глубины вырвался горестный вопль:
– Не-е-ет! Не хочу!
– Да не будет! Так с самоубийцами бывает, а ты же удержалась, хоть и на самом краю. Начинай понемногу жить, Анастасия. Жить так, как человеку положено. Я тебе помогу.
– А ты кто? Мы же с тобой не познакомились.
– Уж, конечно, не до этикета было. Нужно было помешать тебе сделать самую страшную из возможных ошибок. Я твой Ангел Хранитель. Как только ты меня позовёшь, я приду, и мы вместе будем разбираться во всех твоих проблемах. Только больше ты меня глазами не увидишь, я буду общаться напрямую с твоей душой, а твоё дело – научиться меня слышать.
– Как это?
– Это несложно. Просто попроси. Давай с тобой сейчас выучим: «Ангеле Божий, хранителю мой святый, на соблюдение мне от Бога с небесе данный, прилежно молю тя: ты мя днесь просвети и от всякого зла сохрани, ко благому деянию настави и на путь спасения направи. Аминь». И слушай внутри себя. Запомнила?
– Да, кажется. Даже странно, ведь для меня всегда стихи учить было мучением.
– Ну и хорошо. А сейчас я тебя домой отнесу. Ляжешь спать пораньше, а завтра проснёшься – и всё будет по-новому.
* * *
Нет, прямо с завтрашнего дня Настина жизнь не изменилась. Но сейчас, накануне своего 33-летия, Анастасия Никитична вспоминала ту испуганную, отчаявшуюся девчонку разве что со светлой щемящей печалью. Особо постройнеть и похорошеть ей за эти годы не удалось, замуж не вышла и болезни многочисленные никуда не делись, только притерпелась к ним. Но как же хорошо ей стало жить на свете, когда она перестала – с помощью Ангела Хранителя – смотреть на себя чужими глазами! Как много всего уже было! Университет, развесёлые студенческие сборища и невероятно увлекательные умственные тусовки. Вечера с песнями у походных костров и завораживающие спуски годилем со снежных склонов. Работа в самой лучшей лаборатории, о которой можно было только мечтать, и с самыми чудесными коллегами, о которых и мечтать было сложно.
А если спросить Анастасию Никитичну, не мучает ли её одиночество, она ответит со светящейся улыбкой, делающей лицо очень милым: «С Богом одиночества не бывает». И поделится своей радостью: «В этом году мой день рождения с Пасхой Господней совпал, так что счастливей меня вы вряд ли человека найдёте».
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий