Рассказы наших читателей

Леонид Гаркотин

Позвонила племянница и попросила рассказать о боевом пути деда. В школе её дочке дали задание к 70-летию Победы подготовить рассказ о ком-нибудь из родственников – участнике этой страшной войны. Самым близким был её прадедушка, мой папа.

К великому изумлению своему и невероятному стыду, я понял, что совершенно не готов немедленно помочь ребёнку. Я очень мало знал о боевом пути своего отца. Помнил лишь рассказ мамы, как он уходил на фронт и как его встречали после Победы летом 1945 года.

Папа почти никогда не делился воспоминаниями о тех страшных годах, ему было трудно и больно возвращаться в то суровое время. Лишь однажды, когда приехал в отпуск из армии, я достал из шкатулки его боевые награды, нацепил их на свой китель и попросил папу надеть его и сфотографироваться, он не очень одобрительно сказал:

 – Ну и зачем тебе это? Война давно закончилась. Что теперь вспоминать! Да и медали вон от времени потускнели и почернели.

Я, внимательно присмотревшись к наградам, на гвардейском знаке заметил маленькую выбоинку, небольшой скол. Он с задумчивым видом провёл пальцем по раненому знаку:

 – Это в феврале сорок пятого в Германии случилось. Матерь Божья уберегла меня. Перед самым боем не успел прикрутить знак на гимнастёрку и положил его в карман, где лежала мамина иконка с образом Богородицы. Маленький осколок попал прямо в знак, не повредив ни иконку, ни меня.

Потом, помолчав, добавил:

– В кино, сынок, показывают, как политруки боевой дух бойцам перед боем поднимают. Так оно и было: политруки настоящими офицерами были, первыми в атаку поднимались и погибали очень часто. Только ведь и у них, почти у всех, в кармане у сердца иконка маленькая была или крестик, которые им туда их мать положила, и они, как и мы, рядовые бойцы, тоже про себя шептали: «Господи, помилуй!» и «Спаси и сохрани!» Я рядовым связистом был. Моё дело простое – исполняй приказ, исправляй повреждения на линии и отвечай сам за себя.

– Папа, а ордена-то за что, если всё так просто? Неужели не страшно было?

Папа призадумался, аккуратно повесил китель с боевыми наградами на спинку стула, глаза его повлажнели. Так и не сумев справиться с волнением, глухо сказал:

– Очень страшно было! Но не за жизнь, а за семью свою. Страшно было представить, что, если я не выстою, пущу фашистов в свой дом, они будут издеваться над моей женой, они сделают рабами моих дочек и сына, которого я ещё даже и не видел…

Папа справился с волнением и с улыбкой произнёс:

– Складывай медали на место да собирайся. Утром в дорогу. Быстро отпуск твой пролетел.

Я не спешил убирать награды в шкатулку, а достал из своего чемодана зелёный твёрдый кусочек пасты, которой до золотого блеска натирал бляху на своём ремне, и приступил к работе.

Я чистил папины награды и представлял его, молодого и сильного. Он уходил на фронт в июле 1941 года отцом двоих детей, ожидающим рождения третьего. Вот он, серьёзный и спокойный (папа всегда в минуты тревожные был спокоен и на войну уходил не в первый раз, участвовал в Финской кампании), он крепко прижимает к себе любимых дочек и что-то тихо говорит плачущей маме. Она согласно кивает головой, сложив руки на большом животе, придерживая его, потому что там, внутри, беспокойно вертится ребёнок: ему передаётся мамино волнение, и он тоже в такую минуту не может оставаться спокойным. Наверное, понимает, куда уходит папа. Рядом стоит бабушка с образом Спасителя. Она не плачет, читает про себя молитву и ждёт, когда сын попрощается с женой и с дочками и подойдёт к ней за благословением.

Вот папа опускается на колени, а бабушка крестит его святым образом со словами:

– Помилуй, Господи, сына моего, раба Твоего Дмитрия! Спаси и сохрани! Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Аминь!

Папа прикладывается к образу, трижды целует его, поднимается с колен, обнимает и целует бабушку. Бабушка и сейчас не плачет, а строго напутствует сына:

– Береги себя, сынок… Образ Спасителя всегда в голове держи, а мы перед ним за тебя просить каждый день будем. Ещё вот тебе иконка Божьей Матери. Она с отцом твоим всю Первую мировую прошла и в плену побывала. Спрячь во внутренний карман, где сердце. С ней и вернёшься. Теперь иди с Богом!

Бабушка ещё раз крестит сына. Папа быстро, не оборачиваясь, выбегает на улицу. Здесь крепко обнимает 17-летнего младшего брата Ваньку, бледного и растерянного, остающегося за главного в доме, потом ловко и легко запрыгивает в кузов полуторки, где его поджидают другие новобранцы. Машина срывается с места, оставляя за собой клубы дыма и дорожной летней пыли. Следом за ней ещё долго бегут мальчишки. Мама с соседками громко плачут у ворот. Ваня потерянно смотрит вслед уехавшей машине. Бабушка бессильно сидит на лавочке у дома, прислонившись спиной к стене, и печально смотрит на младшего сына (Ваню призовут через полгода, и с войны он не вернётся) – по её щекам текут слёзы. Внучки с двух сторон прижимаются к ней, обнимают и гладят, стараются успокоить…

… Спустя сорок лет я вновь вынимаю из шкатулки папину медаль «За оборону Москвы» и вновь представляю его, молодого и сильного. Теперь уже в солдатской форме, в шапке-ушанке, в бушлате.

Вот он ползёт среди разрывов и грохота по грязной, вздыбленной, перемешанной со снегом подмосковной земле, разматывая катушку провода и восстанавливая связь. На дворе лютый декабрь 1941-го. Руки примерзают к металлу, но он не чувствует боли, скручивает концы проводов и радостно отмечает:

– Слава Богу! Связь есть. Заработала!..

Возвращается обратно он всё так же под грохот и разрывы снарядов, скатывается в траншею, некоторое время сидит на корточках, прислонившись к обледеневшей холодной стене, и вспоминает милых ласковых белокурых дочек, старается представить родившегося в августе сына Вовку, склонившуюся над зыбкой жену, хлопочущую по хозяйству маму и повзрослевшего брата Ваньку. Ради них выдержит любые невзгоды, выстоит и вернётся! Ведь они ждут и перед образом Спасителя молятся за него…

Я снова чищу потемневшие папины награды, рассматриваю пожелтевшую от времени красноармейскую книжку, в которой записаны благодарности от командования. По ним и прослеживаю боевой путь красноармейца Дмитрия Гаркотина от стен Москвы, через всю огромную разрушенную нашу страну, через боль утрат товарищей боевых, череду немыслимых бед и страданий мирных людей, а потом и через Европу, до самого Рейхстага и до Праги.

Открываю сайт Министерства обороны и нахожу наградные представления на отца. В одном из которых читаю:

«В бою за ст. Бялогон (Польша) 17.01.45 г. тов. Гаркотин, исправляя линию связи, столкнулся с группой немцев, где в схватке уничтожил трёх гитлеровцев и четырёх пленил…»

Вот такое твоё дело ПРОСТОЕ. Вот так ты воевал, рядовой солдат-связист, так ПРОСТО ты исполнял приказы командиров и так ПРОСТО отвечал сам за себя!

Ты достойно явил миру силу свою, волю и дух несгибаемый. Ты пора-зил нечистую силу в самое сердце её, потому что ты знал и верил в силу, справедливость и бесконечную к тебе любовь Спасителя. Ты защищал самое совершенное, что создал Господь по образу Своему и подобию, – жизнь человеческую. Мы благодарны тебе, рядовой солдат Великой Отечественной, и спустя семьдесят лет после великой Победы!

…Маленький металлический образ Божьей Матери, который сопровождал и хранил в Первую мировую войну моего деда, а в Великую Отечественную – моего папу, находится у нас на даче, там, где мы чаще всего собираемся вместе со всеми родственниками: сёстрами, детьми, племянниками, внуками, правнуками. Я часто снимаю его со стены, держу в руках и прошу:

– Господи, Ты всё можешь. Сделай так, чтобы образу этому Пресвятой Твоей Матери не пришлось больше быть на войне! Пусть дети наши, и внуки, и их дети, и внуки живут в мирное время! Спаси всех, Господи, и сохрани!

Апрель 2015 г.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →

Оглавление выпуска