Галина Дмитриевна Кириллова из города Кулебаки Нижегородской области уже четвёртый год ходит Великорецким крестным ходом. Как раз там мы и познакомились: паломница попросила меня помочь надеть рюкзак на спину, завязался разговор, который продлился весь следующий отрезок пути. Моя попутчица напрочь отказалась фотографироваться; что ж, пусть слова, сказанные в пути, и будут её портретом.

– Семья моей матери жила в Тульской области. Когда началось раскулачивание, дядя мой сказал своему отцу: «Отдай всё сам, не перечь им». Отдали всё, и так голодали, что вскоре дед умер от кровавой дизентерии. В 1933 году бабушка с тремя маленькими детьми переехала в Кулебаки к старшему сыну – по окончании Ленинградского политехнического института его назначили сюда главным инженером. Позже, в войну уже, здесь будет располагаться один из ведущих заводов оборонного значения.

Неподалёку от Кулебак есть деревня Шилокша. Там жил блаженный Андрей. Перед смертью он просил похоронить его только в Кулебаках: «Там земля – как в Иерусалиме». А в Тульской области остался другой мой дядя, и, приезжая к нам, они с бабушкой часто вспоминали какую-то Полюшку: «Что Полюшка на это сказала?», «Вот возьми, передай это Полюшке»… Спустя много лет в Сергиевом Посаде я познакомилась с женщиной из Тулы. Она и разъяснила: «Полюшка – наша местночтимая святая, Пелагея Тульская». Бабушка-то и стала водить меня с пяти лет в храм, научила молитвам – посеяла во мне то самое горчишное зерно веры.

Отец мой родом из Кулебак, ещё в юности остался сиротой. Был он очень умным, в Кулебаках окончил металлургический техникум, поступил в институт в Москве, потом – в Высшую партийную школу. Вернулся на родину, где пошёл по партийной стезе: был секретарём райкома, парторгом нашего металлургического завода, а в те годы это второй человек после директора.

У матери отца было две сестры. Они замуж не вышли и поступили в Кутузовский Богородицкий монастырь. Там стоит великолепнейший собор Спаса Нерукотворного. В 20-е годы, когда начали закрывать храмы и монастыри, они встали у ворот, не давая закрыть собор. За это их сослали на Соловки. Пять лет мои внучатые бабушки отсидели. В 1933 году старшая бабушка приехала в Кулебаки. Пасха. Тишина. Храм закрыт. А она, истинная монахиня, не могла стерпеть, что на Пасху вокруг так тихо. Залезла на колокольню закрытого храма и начала звонить. Её сняли и дали ещё три года тюрьмы. Отсидела она, потом уехала в Дивеево, где в 46-м году её похоронили на общем кладбище.

С 1997 года по 2006-й в бывшем Кутузовском монастыре шли восстановительные работы. Начали с главного собора Спаса Нерукотворного. Я поехала в Кутузовку работать. Выгребая мусор из-под разобранного пола, плакала: бабушки не давали закрыть монастырь, а меня Бог сподобил теперь помогать его возрождению. Храм был восстановлен, и сейчас в Кутузовке действует Богородицкий скит Серафимо-Дивеевского монастыря…

– Помню, бабушка строго-настрого запретила мне вступать в пионеры, – продолжает моя собеседница. – И я отказалась принимать клятву. Отцу моему в райкоме говорят: «Что ж ты, Дмитрий, с девчонкой своей не можешь справиться?» – «Так она говорит: «Папа, руби мне голову, но в пионеры я не пойду». Что же мне, по-вашему, так и сделать?!» Отстали от него.

После школы я окончила Арзамасский пединститут и 20 лет проработала учителем русского языка и литературы. Замуж вышла, двух дочерей вырастила. Бабушка мужа баронессой была австрийской, владения имела под Полтавой. А работал он у меня, как и все в нашем городе, сталеваром. В 83-м, в свои тридцать семь, я овдовела.

Родинка у него была на лбу, чёрная такая, как у индуса, их никогда нельзя трогать. А врачи её удалили. Прооперировали – пошли метастазы. Пять часов делали вторую операцию. Всё это время я на бетонном больничном полу молилась. Плакала и просила: «Господи, я не готова к тому, что сейчас он умрёт! Умру и я, останутся двое деток сиротками. Помоги!» Вышел растерянный хирург, прижал меня к себе, и первым словом было: «Жив». Дальше он сказал: «Немедленно езжай в гостиницу и спать». Уже потом я узнала – муж тогда у них скончался. Его как покойника зашили: так, шаляй-валяй, грубо, соединили ткани, и всё. Но Господь, на удивление хирургу и всем врачам, вернул ему жизнь. Мы были вместе ещё два года. Перед последней операцией мужа везли мимо меня на каталке. Он помахал мне рукой, и я поняла: прощается. На сороковой день снится мне сон. Поднимаюсь я по белоснежной лестнице, чудное ангельское пение вокруг. Меня подводят к мужу попрощаться. Я стояла у гроба и смотрела на него. Затем меня спустили на землю…

Девочек я подняла, жили как-то. Одна живёт со мной в Кулебаках, у неё двое детей. Другая дочь выучилась в Москве на дизайнера. Там и осталась.

Потом я сама заболела. Пошли страшные внутренние кровотечения – фибромиома. А в ту пору я ездила в Санаксарский монастырь к схи-игумену Иерониму, считаю его своим первым духовным отцом. Звоню ему: «Отче, благословения хочу попросить на операцию». Батюшка уверенно: «Никакой операции, Господь исцелит. У вас там источников много – купайся». Ну, я и купалась. И ведь исцелилась! А в Евангелии написано, что десять прокажённых исцелил Господь и только один вернулся поблагодарить Его. Я и задумалась: как же мне Его поблагодарить?

2000-й год тогда шёл, работала я в школе-интернате. Как-то повела детей на рождественскую ёлку. Там подошла к нашему благочинному, говорю: «Батюшка, я от страшной болезни излечилась, и думаю теперь, чем Господа отблагодарить. Может, духовный кружок открыть?» А в те годы не допускали активного церковного участия в школах, поэтому я и подумала, что ребята могут ходить по желанию. Батюшка очень обрадовался: «Благословляю, конечно! Какую помощь надо, подходите, спрашивайте». Так я и пошла по духовной стезе.

Спустя три года, в 2003-м, отмечалось сто лет со дня перенесения мощей преподобного Серафима Саровского. Я пошла крестным ходом. И прежде паломничала в Дивеево – от нас оно в 100 километрах – и по другим монастырям ездила, а настоящая духовная жизнь с этого момента началась. Уж не помню, как я себя проявила, но батюшка благословил быть руководителем крестных ходов. Вскоре назначили меня директором воскресной школы. Радостно было: люди смотрят на моих детишек – «Будет жива Россия», – говорят. Однажды услышала: «Идут дети и задают тон всему крестному ходу!» Уже с 5-6 лет родители отпускали их идти со мной.

Дальше – богословские курсы и четыре года учёбы в Московской духовной академии. Без духовного образования я, конечно, не смогла бы обойтись: директору воскресной школы и руководителю паломнических поездок без этого никак.

Водила детей в крестные ходы, возила в паломнические поездки: Киево-Печерскую лавру, Почаев, Чернигов, Александро-Невскую лавру, Псково-Печерский монастырь, Рязань, Коломну, Саранск, Чувашию. В Москве к Матроне ездили, на Николо-Георгиевское кладбище к Сампсону. Ганина Яма – это незабываемо было. Полпервого ночи закончилась литургия в Храме-на-Крови, и мы пошли крестным ходом. Эти 25 километров шли с одной Иисусовой молитвой без единого привала. Шли мы, будто и земли не касались, будто кто-то нёс. В семь утра пришли – такая благодать всех покрыла! Ещё на Соловках собираюсь побывать, всё-таки там бабушки мои сидели.

За эти годы мне удалось воспитать ребят, которые, как и я когда-то, по духовной стезе пошли. Две девочки после воскресной школы окончили Нижегородское духовное училище, вышли замуж, стали матушками. Ещё одна девочка на клиросе поёт, учится на регентском отделении. Ученик был у меня, всё говорил: «Буду священником». Шёл к своей цели: читал хорошо – взяли в храм чтецом, потом стал на клиросе петь, а после и алтарником сделали. Недавно рукоположили его. Учится сейчас в семинарии, как закончит – возьмут в штат. Другой после 9-го класса уехал в Муром учиться в семинарию. Монахом, говорит, буду.

Но сейчас другой путь у меня складывается. Два года назад должна была я постриг принять. Духовный отец благословил меня на Дальний Восток к митрополиту Вениамину, однако он, уезжая на Афон, сказал: «Только предупреди детей». Мне вылетать, а у дочери моей незадолго до вылета случился инсульт. Что делать? Отвезла её в медицинский центр. Она, лёжа в больнице, молилась за меня, просила Господа, чтобы нашёл мне место поближе. А постриг принимать я должна была вместе с духовным чадом владыки Вениамина. Звоню на следующий день ей. Не успела сказать про дочь, как она сообщает мне: «Я заболела, лететь с тобой не смогу».

С того времени прошло уже два года. Может, это не мой путь, а может, надо было билет, как говорят, «в зубы» и лететь. Я ведь не выполнила благословение духовного отца… У старца Иоанна Барсукова из марийского села Сумки спросила, как быть. «Господь укажет», – сказал батюшка. Жду теперь.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска