Ребята, наверняка многие из вас помнят историю про щенка в одном из недавних выпусков «Колокольчика» («Вера», № 790, октябрь 2017 г.). Её автор, Григорий Шуляк из Донецка, прислал нам новый рассказ. Он о том, что не бывает в жизни пустяков и надо осторожнее относиться к «мелочам»…

Дни шли за днями, зима постепенно слабела, но долго не уходила, в конце марта собрала последние силы, замахнулась и… смогла заморозить лишь траву, а сама, обессиленная, упала и стала быстро таять. Возвращались птицы, распускались почки, жизнь, наглухо спрятавшаяся от зимы, уже не терпела – рвалась наружу со всей пышностью и роскошью. Как будто суровый скряга, пришедши в себя, осознал всю мёртвость своей скупости – и день ото дня щедро одаривал всех без разбору!

Первое время я часто вспоминал своего умершего друга, приходил к тому месту, где мы с папой похоронили его, – в угол огорода, за частоколом из малинника – и подолгу стоял с грустными чувствами. Но скоро новые впечатления, переживания наполнили меня, и я совершенно повеселел.

Леськины щенки росли, почти все переболели чумкой – ходили пьяные, худые, печальные, с сухими носами и осунувшимися мордами. Мама лечила их чем-то. Они поскуливали, но не сопротивлялись, понимали: так надо. Не коснулась болезнь только одного щенка – белого, с большим чёрным пятном на полморды. Оттого он стал выше и крепче всех. Его мы решили назвать Цезарем и оставить себе.

Всех остальных щенят раздали, как ни грустно было с ними расставаться.

Мы с Цезарем очень сдружились. Я любил подолгу с ним играть, бегать, кувыркаться. А когда мы уставали, то я взбирался на будку, Цезарь клал свою морду на мои ноги и я что-нибудь напевал, поглаживая его, а он внимательно слушал с закрытыми глазами.

Бывали и недобрые игры. Мои уличные товарищи ради забавы просили, чтобы я выпускал со двора Цезаря. Когда он выбегал, то бросался на них, а они разбегались кто куда: кто на каштан, кто на высокую лавку у забора, а кто и вовсе давал дёру. В эти минуты Цезарь был страшен: вздыбленная шерсть, волчий оскал, налитые кровью глаза. Прекратилась эта «забава» только тогда, когда Цезарь укусил (слава Богу, несильно) маленькую девочку, не успевшую убежать. Его посадили на цепь. Детская шалость заронила в собачье сердце семена злобы и ярости.

Вскоре Цезарь стал крепким молодым псом. Голос его я как будто слышу и сейчас – громкий, басистый лай, размеренный, чёткий. Он никогда попусту не тратил его – на простых прохожих или на пробегающих мимо собак. Лай раздавался только при явной приближающейся опасности.

На этой фотографии, конечно, не Цезарь, а просто похожий пёс. Его зовут Рэм, а живёт он в сыктывкарском приюте для бездомных собак “Друг”. И очень хочет стать домашним…

Служил он безупречно, на него можно было положиться. Меня Цезарь продолжал любить. Особенно ему нравилось ложиться на спину, закидывая лапы, чтобы я гладил его брюшко, слегка почёсывая, а он при этом весело на меня поглядывал и шевелил хвостом.

Однажды, поздней осенью, я возвращался со школы. Несколько плохих отметок, груз множества уроков да ещё слякоть, которая просачивалась в ботинки, совершенно испортили мое настроение. Я зашёл во двор и увидел, что Цезарь опять запутался цепью за штакетину забора. Он любил забираться на будку, потом прыгать с неё. И, прыгая, всегда цеплялся за крайний столбик ограды. Со временем мы поняли, почему он так любил это делать. Запутавшаяся на штакетине цепь теряла своё свободное движение, и стоило Цезарю сделать несколько рывков, как ошейник с цепью оставался на заборе, а собачье сердце полной грудью вдыхало запах свободы! Хорошо, что Цезарь постоянно забывал, как именно нужно дёрнуться, а потому отвязывался нечасто.

Увидев меня, он радостно завилял хвостом, стал подпрыгивать и крутиться. Я же был вовсе не радостен. С раздражением в душе на жизнь, учёбу, погоду, дурного пса я начал распутывать его. Он радовался, облизывал мои руки и весело смотрел мне в глаза. Цепь была очень грязной, и я старался делать всё аккуратно, чтобы не испачкать куртку и брюки.

Когда я снял последний виток цепи, Цезарь пришёл в неописуемый восторг. Желая им поделиться со мной, он стал прыгать на меня, как всегда делал, когда мы играли. Увидев на своей новой куртке два жирных от грязи собачьих следа, я пришёл в гнев. Кровь ударила мне в голову. «Ах ты сволочь!» – тихо прошептал я и со всего размаху врезал кулаком сверху по собачьей морде.

Такой ответной «радости» Цезарь не ожидал. Но то семя злобы, которое я заронил в него дикими детскими играми, взошло. Взгляд его тотчас стал другим. Спустя мгновение он высоко прыгнул, и его челюсть сомкнулась перед моим носом. Затем он с зловещим рычанием и обидой в глазах, опустив хвост, залез в будку.

Несколько секунд я стоял ошарашенный, с широко раскрытыми глазами, не до конца понимая, что произошло. Гнев как будто ветром выгнало из моей души – осталось одно недоумение. Ощутив во рту терпкий вкус и дотронувшись до губы, я обнаружил кровь. Подойдя к зеркалу на папиной машине, я стал рассматривать лицо. Не знаю как, но Цезарь лишь двумя клыками прокусил мне насквозь нижнюю губу – и всё, крови было совсем чуть-чуть. Я оглянулся на будку – Цезарь так же угрюмо сидел там. Усилился дождь, и оттого на душе стало ещё тоскливей…

В жизни каждого из нас бывают события, имеющие очень тяжёлые, даже катастрофические последствия. Как много бы мы отдали, чтобы изменить прошлое!

На следующий день я осознал, что вся вина на мне, и подошёл к будке, горячо желая помириться с дорогим другом. Но Цезарь был настроен по-другому. Лишь увидев меня издали, он с тем же оскорблённым видом залез в будку. Я наклонился к нему. Пёс, свернувшись калачиком и положив морду на лапы, внимательно смотрел на меня. Во взгляде его я не заметил злости, лишь какую-то глубокую грусть…

«Цезарь, дружище, прости ты меня…» – говорил я ему. Он слушал и продолжал смотреть неподвижно, даже хвостом не подавая признаков радости и сочувствия. Я осторожно начал гладить его по голове. Но лишь провёл ладонью несколько раз, как он внезапно схватил зубами мою руку и, слегка прикусив, тут же отпустил. Я испуганно отдёрнул руку. Он, тихо рыча, смотрел на меня, но без злобы, а с той же печалью. К страху моему прибавилась горечь: я вдруг отчётливо ощутил, что между нами произошло нечто непоправимое. И не ошибся.

Прошло время. Цезарь так же радостно встречал меня, прыгал, но лишь только я пытался дотронуться до него, он начинал рычать и обнажать клыки. Даже, бывало, ложился на спину и глядел на меня – очевидно, желая, чтобы я, как раньше, почесал его живот и бока. Но стоило мне дотронуться, как раздавалось то же зловещее рычание, и он быстро вскакивал на ноги. Как будто в нём что-то раздвоилось. Часто я очень тосковал оттого, что не мог досыта погладить его и поласкать, почесать за ушами, под мордой, поцеловать в нос и голову…

Таким он остался до конца своих дней. До последнего вздоха Цезарь верно служил нам, в самые тревожные моменты подавая голос, слегка осипший от старости. Не только мои руки «обжигали» его, но и руки каждого из нашей семьи, кто хотел к нему прикоснуться. Особенно тяжело было его привязывать, когда он срывался с цепи. Бывало, что несколько сезонов он беспрепятственно бегал по дворам – нашему и соседским, что, естественно, доставляло всем немалые неприятности.

Ничтожная, пустая, глупая несдержанность привела к трагедии в наших отношениях. Будто в плотине по неосторожности пробили малое отверстие, и сдерживаемый до того времени грозный поток хлынул, сметая всё на своём пути.

Как хочется запечатлеть этот горький урок жизни глубоко и навсегда в своём сердце!

 ← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска