Священник на обочине

По уральской таёжной дороге ехал мусульманин. Он поселился здесь несколько лет назад и, несмотря на то что места кругом православные, отношения с коренным населением установил неплохие – пустил корни, наладил бизнес. «Хорошие люди русские, – говорит он, – только вот маловерующие. Называют себя православными, а в храмы свои не ходят…»

В тот день он увидел ещё одно подтверждение своим наблюдениям: у обочины голосовал православный священник – худощавый высокий мужчина с обветренным лицом и изрядно поседевшими бородой и волосами. А мимо проносились машины! Мусульманин остановился и, помогая сесть священнику в салон автомобиля, зацокал языком: если б наш мулла так на дорогу вышел, то к нему бы весь аул съехался – везти духовного пастыря для мусульманина большая честь. Узнав, что батюшка держит путь намного дальше, чем он может его подвезти, совсем расстроился:

– Как же дальше доберётесь?

– Ничего, – успокоил водителя путник, – Николай Чудотворец довезёт.

– Кто такой? – удивился мусульманин. – Почему сюда не приехал?

Поясню, почему отец Владимир оказался на этой дороге. У него два прихода: в сёлах Гари и Романово. От Романово до Гарей, куда он отправился, – 70 километров. Автобус в здешних краях ходит редко, и в те часы, когда идёт церковная служба. Своего транспорта у прихода нет, денег на такси тоже – зарплата настоятеля храма всего шесть тысяч рублей. Жертвователей среди прихожан мало, зарплаты в колхозе невысоки, а у бывших бомжей да заключённых денег и вовсе нет. Так что к своим духовным чадам, в епархию по делам, в другие поездки отец Владимир отправляется автостопом. И бывает, увы, немалую часть пути приходится проходить пешком.

На дальний приход отец Владимир попросился сам. Ездит по тюрьмам, беседует там с людьми, в прямом смысле собирает по помойкам и теплотрассам бомжей. «Хочешь изменить свою жизнь? – спрашивает. – Тогда пойдём со мной!» Приводит в общину, кормит, отмывает, одевает, обогревает. Кто-то, отъевшись, уходит бродить дальше – есть, говорят медики, врождённый ген бродяжничества. Но кто-то остаётся и потихоньку воцерковляется.

Разумник по жизни

Выбеленная зимой лесная дорога, могучие стражи-сосны, вставшие в караул вдоль дорожной насыпи, и мой автомобиль. С отцом Владимиром Красноперовым мы возвращаемся в Романово. В этом селе он создал православную общину из бомжей, бывших заключённых и восстанавливает с ними храм. Ездит по городам в поисках пожертвований на него. Я расспрашиваю о его необычном приходе. Батюшка отвечает, напоминая слова Спасителя, что не праведников Он пришёл спасать, а грешников:

– Вот недавно Леонида рыженького встретил. Он рылся в мусорном баке. Спрашиваю: «А где ты сегодня ночевал?» Отвечает: «На теплотрассе». Это в наши-то суровые морозы! Грязный, пахнет нехорошо. Отойти бы да забыть. А если поставить себя на его место? Каждый свой крест несёт, не нам судить, из-за чего человек так опустился, а помнить надо, что Господь такой крест любому может дать.

Мы едем по заснеженной дороге медленно, потому что машина перегружена: помимо пяти человек, везём в Романово много вещей, так что пришлось рассесться по двое на одно кресло. Кроме отца Владимира, был среди них и Разумник. Так мне представился этот молодой черноволосый парень лет тридцати, часто вскидывающий взгляд на собеседника из-за очков, словно пытаясь рассмотреть его сверху вниз.

– Это имя, Разумник? – спрашиваю я осторожно.

– Да, – гордо отвечает он. – Это православное имя, и я сам его выбрал. Был такой святой.

По национальности Разумник – сибирский татарин. А как его звали до крещения? Какая разница, своё прежнее имя, как и всю свою запутанную и тёмную жизнь, он оставил в том, неправославном, прошлом. Я сразу отметила, что в разговоре, какой бы темы он ни касался, Разумник начинает вразумлять: «Бог – это Истина… Несчастен тот человек, кто надеется только на себя… Единственно правильная вера – православие, оно защищает человека от всех злых сил…» Наверно, он знает, о чём говорит: испытал на себе.

Разумник родился неподалёку отсюда.

– Там везде лагеря были, – рассказывает. – В сталинские годы, говорят, в одной только 24-й колонии две с половиной тысячи человек отбывали наказание. Многие умирали, проклиная и власть, и законы. Я после школы у связистов работал. Мы с начальником ходили по лежневым дорогам, так он всегда говорил: «Эти места проклятые, кровью политые», – и всю дорогу молился за упокой тех, кто там лежит. Проклятие там чувствуется везде – в посёлке была атмосфера злобы, многие пили, пытались заниматься колдовством… Недаром там в небе время от времени видят летающую тарелку. Я тоже по молодости чёрной магией занялся. Сначала было интересно – что-то получалось, чувствовал власть над людьми. А потом нечисть меня засасывать стала, и в один момент я понял, что бесы меня до самоубийства доведут и что если не вырвусь из этого, то в петле окажусь. Ни днём ни ночью покоя не было. Уехал и крестился. Теперь душа спокойна.

Позже мне расскажут то, что не договаривает Разумник. Бесы довели-таки его до беды – совершил преступление. Отсидел, крестился и приехал в общину к отцу Владимиру. Жил здесь, работал, строил церковь в Гарях, помогал в Романово. Стал настолько разумен, что нашёл хорошую работу в Екатеринбурге. Но общину не забывает и каждый год весь отпуск проводит у отца Владимира.

Сейчас ехать в перегруженной машине Разумнику непросто: от стиснутого положения у него затекли ноги, вдобавок он запачкал, садясь в машину, свои чистые, тщательно отглаженные брюки, отчего настроение у него испортилось.

Дорогу давно не чистили, поэтому нас то и дело стаскивает на снежных заносах то вправо, то влево. Что уж и говорить – руль приходится держать крепко, а в темнеющую дорогу всматриваться зорко. А тут ещё ворчание Разумника. Жду, когда отец Владимир его пристыдит, но пастырь смиренно молчит – видимо, стычки среди его непростых духовных чад не редкость, а встревать в них – лишь подливать масла в огонь. Батюшка только шевелит губами – молится…

Но не в моём характере терпеть наглость. «А кому не нравится, может идти пешком», – бросила я назад и тут же получила ответ про то, что кто в тюрьмах не сидел – тот жизни не знает, поэтому пусть рот свой не раскрывает. «Ах так!» – в уме тут же созрела мощная колкость, но я остановилась на полуслове – горизонт впереди превратился в чудную по краскам картину: на голубом шёлке кто-то размазал яичные желтки, потом залил сверху марганцовкой – от коричневого до розового цвета, а поверх лёг тяжёлый свинец туч. В тот момент никому из нас даже не пришло в голову задуматься, каким образом возникла эта красота, – мы только заворожённо смотрели на небесные краски.

Горизонт впереди превратился в чудную по краскам картину

– Вот те, кто смеётся над нами, верующими людьми, – прервал воцарившуюся тишину отец Владимир, – прежде чем Бога отвергать, переступили бы порог храма, хотя бы из-за любопытства… Тогда бы, может, поняли смысл веры. Ведь каждый человек хоть раз задаётся вопросом: а что там, после смерти? Тело, конечно, превращается в прах. Но душа-то по жизни остаётся молодой. Она и в семьдесят лет не перестаёт удивляться. Разве состарилась у нас душа, – указал он на небесную живопись, – если мы восхищаемся этим чудом? А если она не старится, то как же она умрёт – она продолжает жить и после нашей смерти!

Возраст души

Это случилось много лет назад. Галина Андреевна, молоденькая учительница истории, вела урок. Ребята проходили важную тему – первые годы становления советской власти. И важно донести до их сознания, что расстрел Царской Семьи был необходим и обоснован, ведь она столько горя принесла трудовому народу. Поняли, как оказалось после урока, не все. Володя Красноперов подошёл и тихо, но твёрдо сказал учительнице: «А мне Царскую Семью жалко. Царевич Алексей ведь совсем маленьким был и болел…» «Лучше кровь ребёнка, чем кровь миллионов», – «вразумила» педагог не терпящим возражений тоном.

Сегодня отец Владимир молится за бедную душу рабы Божией Галины. В 23 года она внезапно заболела и умерла. Нелёгкой оказалась и жизнь моего героя. Пришлось пережить множество трудностей, разочарований, не раз даже быть на волоске от смерти. В 90-е, когда стали открываться церкви, зашёл он как-то в храм и застыл от растерянности: с иконы Царственных страстотерпцев, как живой, смотрел на него мученик Алексей, и Владимиру показалось, что святой отрок ему улыбается. «Может быть, – подумал раб Божий Владимир, – это Цесаревич Алексей в благодарность за то, что я заступился за него на том уроке истории, спасал меня от смерти?»

Седьмому не бывать…

После девятого класса Володя пошёл работать – надо было помогать семье. Устроился учеником автоэлектрика на автобазу. Без отрыва от производства доучивался один год в вечерней школе, был единственным молодым учеником. По окончании школы на выпускном вечере собрали стол, и старшие товарищи налили малому взрослого напитка. Володя выпил и упал без чувств. Приехавшие медики откачали парня, но алкогольное отравление чуть не унесло его из жизни.

После возвращения из армии Владимир пошёл на шахту – работа, конечно, тяжелее, чем на автобазе, но зато денежнее, да и на пенсию шахтёры уходят раньше других рабочих. Истинный смысл последнего «плюса» он поймёт позже, когда неудержимо захочет посвятить свою жизнь Богу и уйти в монастырь. Оставленная пенсия очень поддержит семью сына в тяжёлое время.

…Но тот памятный день мог стать для него последним. Выпали гайки из каретки – подача выработанной породы наверх прекратилась. Кареточный трос высоко висит над стволом. Его необходимо починить, взобравшись на высоту, но монтажного пояса ни у кого из бригады, естественно, нет. Что делать? Может, подняться с помощью старого армейского ремня? Несмотря на то что после демобилизации прошли годы, Владимир Красноперов, один из шахтёров оказавшейся запертой в шахте бригады, носил его постоянно. Что ж, расстегнул ремень, закинул на трос, полез вверх… Починил. А когда его спустили на землю, то есть на дно шахты, обнаружилось, что работал он под высоковольтной электролинией и над жидкой породой внизу – сорвался бы и ушёл в неё с головой, как в трясину. И сверху и снизу смерть… Ребята из бригады, освобождая друга от пристёгнутого ремня, вдруг присвистнули: пряжка в их руках отвалилась – нитки давно истлели.

Подобных случаев счастливого спасения было в жизни моего собеседника несколько. Самое тяжёлое испытание случилось 9 сентября 1994 года. Володя с друзьями отправился шишкарить в тайгу. Глупо, конечно, было лезть на самую макушку кедра, друзья отговаривали, но ведь там самые крупные и спелые шишки…

– Что интересно, – вспоминает о том случае отец Владимир. – Как ударился о землю, совсем не почувствовал.

Врач-анестезиолог, надевая маску с наркозом, проверил наличие сознания у оперируемого: «Сейчас вы уснёте. Что хотите напоследок сказать?» «Я верю в Бога!» – ответил больной и потерял сознание.

Восстановление шло долго и тяжело. После месяцев, проведённых в гипсе, сломанная нога так и не действовала.

Так, с больничной палаты, начался путь Владимира в священство.

– Тогда я пообещал Богу, что если Он меня поставит на ноги, то я пойду Его путём.

Лучший путь для этого, конечно, монастырь, но послушника Владимира через год пребывания там сам владыка Викентий рукоположил в диаконы, а потом его духовный отец Михаил предложил рукополагаться в священники…

– Я вспомнил все свои шесть спасений и согласился, – рассуждает сегодня уже опытный духовный пастырь. – Значит, это мой путь служения Господу. Я так и ответил на вопрос владыки перед рукоположением, почему иду в священство: «Значит, так угодно Богу. Шесть раз Он меня от смерти спасал, наверное, для того, чтобы я это понял. Седьмого раза не будет».

Крестик Симеона

В семье отца Владимира хранится реликвия – золотой крестик его деда Симеона.

В сталинскую эпоху дикие, пустынные земли Северного Урала заполнялись жителями, хотя тех людей, которых привозили сюда, как скот, в товарных вагонах со всех концов Советского государства, едва ли можно было назвать так – по сути, они жителями не были: многие умирали от болезней, от непосильного рабского труда, просто замерзали… Среди них оказался и Симеон Красноперов. Единственное богатство, которое осталось у него после вынужденного переселения из родного села, – золотой православный крестик, и то только потому, что он нательный – других ценностей семье не дали взять с собой в дорогу. Его можно было обменять на хлеб, но Симеон предпочёл голодную смерть. Не расставалась с папиным крестом и его дочь, претерпев много тяжких испытаний. Крестик Симеона надели на пятнадцатилетнего Володю при крещении, и было это в 1964 году, во времена гонений на Церковь.

Володя был тогда пионером и в Бога не верил, но уступил мольбам матери. Жизнь его не изменилась, но случившееся он запомнил.

– Был солнечный день, когда меня крестили, – вспоминает отец Владимир. – На скамеечке сидели две бабули. Купель почему-то вынесли на улицу при входе в церковь. Помню, как я обходил её три раза, ступая по густой траве. Потом, когда я стал воцерковляться, захотелось узнать о судьбе крестившего меня старенького священника Михаила. Оказывается, отец Михаил служил до самой смерти, умер во время службы прямо у престола. Его пример передо мною – не может быть пенсии у священника, никаких уходов за штат, потому как священник не работает, а служит до последнего вздоха.

От пионера Вовы до этих слов – целая пропасть, которая преодолевалась с огромным трудом.

«Светлые» девяностые

Именно так называет их отец Владимир. На рабочий Урал эти годы пришли полным распадом привычного уклада жизни: шахты закрывались, на оставшихся месяцами не выплачивалась заработная плата. В поисках лучшей жизни из родных домов в никуда разъезжалась молодёжь…

– А для меня они светлые, – повторяет мой собеседник. – Были, конечно, испытания: забастовки, денег не было, еды… Ну, значит, пришло такое время, надо было его пережить.

Именно в 90-е стало приходить осознание: нестроения в жизни оттого, что жизнь эта неправильная. Вот когда Владимир Красноперов вспомнил о вере предков и стал носить на себе православный дедовский крест…

За окном мелькнула придорожная табличка с надписью: «Романово». Въехав в село по мосту через речку Сосьва, подались влево к крайнему ряду домов на речном берегу. Несмотря на поздний час, в указанном батюшкой доме горел свет – нас ждали.

Приплыл на лодочке, гробик срубил…

Дядя Саша, маленький коренастый мужичок с заросшим щетиной лицом, – из тех проблемных людей, существование которых добропорядочные граждане стараются не замечать: обитают они на вокзалах, базарах, свалках городов, питаются чем-то несвежим, одеваются грязно, ведут себя подозрительно, в том, что докатились до жизни такой, понятное дело, виноваты сами. С приходом тепла многие бродяги покидают тесные города и отправляются на волю, то есть на природу, – спать в шалашах приятнее, чем на трубах теплотрассы, а в лесах да на водах можно разжиться вкусненьким. Кое-кто навещает сельские храмы – там и на ночлег пустят, и накормят…

Но дядя Саша от них всё-таки отличался. Не только попрошайничал, но и помогал восстанавливать церкви, мастерил что-то, недаром в прошлой жизни он считался отменным плотником и столяром – не смог мастерство пропить. Помнили руки, как надо работать. Однажды на берегу речки Сосьва подобрал брошенную хозяином лодку, починил и стал на ней рыбачить. Ужинал ухой на берегу и спал тут же у костра. Тем памятным днём он тоже плыл на лодке, примечая рыбные места. Жизнь людей на берегу его обычно не интересовала, ведь он давно привык быть в этом мире сам по себе. Но, проплывая мимо старого дома на краю села, обратил внимание на мужчину и женщину, которые просто стояли и плакали. Решил пристать к берегу. Оказалось, что умерла хозяйка дома. Мужчина и женщина ухаживали за старушкой, но у них денег на её похороны не было. «Я сделаю гроб», – предложил Саша, и уже через несколько часов тело новопреставленной покоилось в аккуратно сработанном гробу. Так что похоронили рабу Божию по-христиански…

Дядя Саша – один из тех, кого Бог привёл в Романовскую общину. Мы разговорились на кухне того самого дома, для покойной хозяйки которого он срубил когда-то гроб. В нём живут супруги Лена и Саша Петуховы – староста общины и председатель приходского совета. Они встретили нас с отцом Владимиром радушно, накормили варёной картошкой с соленьями.

* * *

В большой крестьянской избе с русской печью посередине, где когда-то была мастерская по пошиву чего-то, сегодня звучит молитва. В устах одних – уверенно, другие едва выговаривают церковнославянские слова.

«Душе истины…» – молится бывшая член знаменитой на всю страну банды «Уралмаш». «Господи, не лиши меня…» – продолжает наркоманка. «…Ангеле мой Хранитель», – обращается к небу рецидивист. «Взбранной Воеводе победительная…» – шамкает беззубым ртом бродяга. «…делом, словом, помышлением», – опускаются грешники на колени… Мужские и женские лица совсем ещё юные, но уже изрезанные морщинами, серьёзные, с насупленными бровями. Изломанные судьбы…

Марина

Худенькую девушку с совсем ещё детским лицом и пухлыми щёчками зовут Марина. В 14 лет впервые попробовала наркотики. В шестнадцать поняла, что гниёт душой и телом. В общину привёз отец. Он оставил семью, когда Марина была ещё маленькая, но и на стороне счастья не нашёл, попал в тюрьму. Отсидев, побоялся вернуться в прежнюю жизнь, то есть в ту среду, где приняты пьянство, драки, скандалы, и семь лет назад обрёл покой в общине отца Владимира. Великолепная деревянная резьба храма в Гарях, оказывается, его работа. Постепенно жизнь у него наладилась, перевёз в Гари вторую семью, а узнав о проблемах дочери от первого брака, привёз и её сюда – место последней надежды многих. С тех пор прошло два года.

– Тяжело мне молитвы даются, – признаётся девушка, – беру молитвослов и ничего не понимаю.

– Было желание всё бросить и уехать отсюда? – спрашиваю.

– Ой, сколько раз!

– А было так, что ты вдруг ощутила присутствие Духа Святого, чуда?

 – В тюрьме сидит один человек… Я переписала молитовки о тех, кто сидит в тюрьме, и стала каждый день молиться за него. А на днях он мне позвонил и попросил купить ему крестик и цепочку. Ничего себе, думаю, а ведь раньше, когда я ему говорила, что молюсь за него, он только смеялся, мол, ерунда это всё, только время терять.

Продолжать беседу Марина отказалась: «А то сейчас рыдать начну. Стыдно за прошлое… Если б встретила сейчас себя ту, прежнюю, даже не нашла бы слов, что сказать».

Валерий

Мужчина лет тридцати пяти. Родился под Нижним Тагилом, в закрытом городке Лесной, там было оборонное предприятие. Когда ему было восемнадцать лет, произошло событие, которое сильно расстроило его нервную систему. Пришёл незнакомый мужик и объявил: «Я твой отец!»

Оказывается, Валеру с года воспитывал отчим, а он об этом даже не догадывался! И так был потрясён этим открытием, что даже ушёл на другую работу, в дворники. Но у Валеры были золотые руки, поэтому вскоре его позвали в автотранспортное предприятие. Потом один человек предложил поехать в деревню.

Деревней оказался большой посёлок Гари, встретивший нового жителя не слишком гостеприимно. На оставшиеся после покупки дома деньги он жил год, но работы так и не нашёл, хорошими друзьями не обзавёлся и понял, что впереди – тупик. Не найдя выхода, воткнул себе в живот нож, как самураи делали. Очнулся в городской больнице Серова. Там услышал про отца Владимира и после того, как выздоровел, попросился к нему в общину.

«Не хочу умирать»

…Вот она, весело шлёпая по лужам, вместе с мамой, папой и сестрёнкой бежит в дождь домой в предвкушении тепла и уюта… Тот дождь Лена и сегодня вспоминает как один из самых счастливых моментов своей жизни – родителям не надо никуда идти, и они сначала попьют чаю, потом, не вставая из-за стола, будут слушать дождевую дробь и разговаривать, а перед сном мама почитает книжку. Дождливая погода и сегодня для Лены самая любимая.

* * *

Наркотики она попробовала ещё в подростковом возрасте – предложил школьный друг. После окончания школы вместе с ним же уехала в Екатеринбург, и там они поженились, родили дочь и… стали наркоманами. Мир сузился до размеров дозы. Она стала единственным смыслом жизни, затмив собою всё и всех: собственную дочь, маму…

День, когда приехала её мама с единственной целью – уговорить её лечиться от наркомании, а та, обругав, выставила её за дверь, должен был стать в жизни моей героини последним…

– Мама после того, как я её выгнала, – рассказывает Лена, – сама не своя пошла по улице прямо на проезжую часть навстречу машинам, а я воткнула шприц в вену и… начала умирать. Чувствую, как сосуды в голове лопаются. Боль страшная, и я знаю, что ничего меня уже не спасёт. Но тут понимаю, что мне поможет только Бог, и я закричала: «Бог, если Ты есть, я не хочу умирать!» И тут Его… не увидела, но явственно почувствовала. Это было особенное дуновение воздуха на уровне сердца, а перед моими глазами сменялись картины: вот мама идёт на движущиеся машины, а потом останавливается, вспомнив о другой дочери, и решает жить хотя бы ради неё. Потом я вижу свою брошенную дочь… И мне открывается, почему не должна больше жить: я тот, кто не способен нести людям добро, только разрушение и зло. Я соглашаюсь, но отчаянно начинаю просить Бога дать мне силы стать другой… И тут я задышала. Очнулась. И впервые меня потянуло в храм…

Стала воцерковляться, работала при храме. Вернулась в родное село с твёрдым желанием готовиться к монашеству.

– Я очень молилась, чтобы Господь послал мне духовного наставника, – говорит Лена, – всё хотела схимника, то есть с богатым духовным опытом. В это время в Сосьве, где я жила, появился отец Владимир. Я стала замечать, что в тот момент, когда у меня возникают проблемы, тут же рядом оказывается он и помогает мне. «Господи, – думаю, – не этого ли наставника Ты мне послал?» Стала ему помогать в пастырских делах. Планов было очень много, батюшка не успевал осаживать, говорил: «Много слишком энтузиазма в тебе: перегоришь».

Отец Владимир Красноперов и Елена Петухова молятся в восстанавливаемом храме

А тут в Сосьву приезжает Саша. О нём все в храме заговорили, мол, собирается восстанавливать церковь в Романово. А мне обидно: идея-то моя. А увидела его и сказала себе: такой восстановит, ему сил хватит… Поэтому подошла к нему однажды и протянула иконку и Новый Завет, которые специально для Романово покупала. И ещё у меня были пятьдесят рублей, так и их ему даю и говорю: «Вот тебе на восстановление церкви, желаю, чтоб тебя Николай Угодник подкреплял».

А сама решила, что ни о чём больше мирском думать не буду, только о том, чтобы готовиться в монахини. И тут мама рассказала мне такую семейную историю.

Бабушка по папиной линии задумала убить во чреве ребёночка. Но ночью перед абортом к ней явилась Божья Матерь в образе монахини и сказала: «Убивать не смей! Если родится мальчик – назови Николкой». Бабушка проснулась и аборт делать передумала. Родился мальчик, мой папа. Назвали его Николаем. Но маме он не помогал, в Бога не верил и вообще вёл праздную, разгульную жизнь. Поэтому маме очень тяжело приходилось – она много работала в госпитале, дома всё на ней было, редко удавалось отдохнуть. Умирал он тяжело, смердел. Первой в нашей семье, кто стал воцерковляться, оказалась я. Однажды уснула прямо в храме, словно провалилась. И оказалась в преисподней. Подходят ко мне мои родные и говорят: «Лена, мы ведь не в раю». Затем всё вокруг начинает двигаться, и открывается мне надпись на какой-то стене: «Праздность». А потом увидела другие слова: «Молитва и труд». И как их прочитала, так меня какая-то сила наверх подняла. Думаю, что в Романово меня дорога привела недаром. Есть у нас с Сашей мечта: родить сыночка и назвать Николкой – чтоб он стал достойным христианином и, может быть, этим тоже искупил грехи деда. Молимся мы об этом иконе Богородицы «Млекопитательница». Её пять лет назад подарил нам батюшка. Видим: идёт по дороге и несёт икону. Подходит и нас ею начинает крестить: «Вот вам на рождение Николки». А мы удивляемся: «Откуда? Ведь мы даже невенчанные…» А потом Саша уехал в Серов в больницу, надо было пройти плановую реабилитацию – в тюрьме он заболел туберкулёзом, и мы с отцом Владимиром стали его навещать.

Елена Петухова с чётками серовского старца архимандрита Луки. Он завещал ей эти чётки после смерти

Верен до конца

Саша родился в Романово, где жил его отец-крестьянин, у которого было три сына. Думал, будут они ему опорой в старости, но выросли сыновья и разъехались по городам, да там и остались, сколько отец их ни звал. Так и умер крестьянин, не дождавшись их. А ведь прав был: искать счастье на чужой стороне то же, что иголку в стоге сена.

 – Впервые я сел в тюрьму за кражу, – говорит Саша. – Во второй раз – за избиение человека. Когда срок закончился, устроился в организацию по обслуживанию высоковольтных линий. Воровал, как и другие, медь да алюминий. Но была у меня одна проблема – не мог убедительно врать. Начальство призывает к ответу: «Брал?» Я отнекиваюсь, а сам краснею… Очень мне мешала совесть жить, и стал я себя «воспитывать», то есть учиться врать не краснея. Но не успел.

Дальше его история, со слов самого Саши, сделала крутой вираж. В одной из квартир рабочей окраины была пьянка. Под конец её опустившийся алкоголик Саша дремал, сидя за столом. Проснулся от шума – в соседней комнате раздался душераздирающий крик. Картина, представшая перед глазами, даже протрезвила его. Один из участников застолья на Сашиных глазах вонзает в женщину кухонный нож. В комнате много людей, других собутыльников, но все крепко спят по углам. Он – единственный свидетель произошедшего только что убийства. Вырвал, как я поняла, нож из тела женщины, бросил и в ужасе выбежал на улицу. Надо бы в милицию, но вместо этого Саша поступил так, как поступал обычно, когда перед ним вставала «неразрешимая» проблема, – пошёл домой и завалился спать. Через несколько часов его разбудили люди в погонах, надели наручники…

 – Когда я услышал приговор – десять лет лагерей, – вспоминает Саша, – понял, что в этот момент свершается на самом деле суд не человеческий, а Божий. Я сам себя наказал, за никчёмную, грешную жизнь, за обиду, которую отцу нанёс: он так хотел, чтоб дети его честным крестьянским трудом занимались, а не обманывали людей и не пьянствовали…

На зоне Саша первым делом пошёл в тюремный храм. Он вспоминает о лагерном православном приходе:

 – Мы никогда не ругались. Придёшь в отряд – там злоба, ненависть, зэки готовы разорвать друг друга, а здесь так хорошо, что больше, чем молитва, ничего тебе не надо. Был у нас Василий из Абхазии, он рассказывал, что у них в монастыре монахи свершают седмичный круг. Вот и мы решили установить у себя такое правило: в понедельник читали акафист Архангелу Михаилу, во вторник – Иоанну Предтече, в среду – Иисусу Сладчайшему, Богородице, в четверг – Николаю Угоднику, в пятницу – Страстям Христовым, в субботу – молились либо по усопшим, либо Всем святым, а в воскресенье – Воскресению Христову.

Освободившись условно-досрочно, Александр задумался, как построить церковь в родном селе. В епархии задумку одобрили. Председатель сельсовета Сергей Васильевич Романов выделил под нужды общины помещение бывшей конторы. Туда-то Саша и привёз свою жену Елену.

Мы сидим в одной из двух комнат, служащей гостиной. Лена хлопочет по хозяйству на кухне.

 – Лена тоже Божий Промысл, – улыбается мой собеседник, прислушиваясь к шуму, доносящемуся из кухни. – Я это сразу понял. Когда я лежал в больнице с туберкулёзом, Лена стала приезжать вместе с отцом Владимиром. Исповедовал он меня, причащал, а она поддерживала, звонила, собирала гостинцы. Не бросила даже тогда, когда я снова запил, да и в блуд впал. Но я понял, что дальше меня ждёт, звоню и плачу: «Леночка, прости, помоги мне, я в грехах пропадаю!» А она подумала и говорит: «Саша, ты будь верен мне до конца жизни, и всё будет хорошо». Эти слова мне сердце пронзили, понял я, что она именно та, что послана мне Богом.

Через гать

Саша комментирует любительские фотографии, сделанные во время последнего крестного хода в Верхотурье:

 – Как я только решил здесь храм восстанавливать, так сразу стал собирать сведения о нём в архиве. Оказалось, что построен он в 1888 году. Здешний приход был в 1800 человек. Представляете, какой большой был и крестный ход отсюда к мощам Симеона Верхотурского? Оказывается, дорога оттуда сюда называлась Романовским трактом, а отсюда туда – Верхотурским. Моя бабушка Елена в последний раз ходила в 1917 году. Она тогда совсем маленькой была, с матерью, моей прабабушкой Варварой, они пришли в Вехотурье в тот момент, когда большевики раку из монастыря вынесли и мощи Симеона стали разбрасывать по улице, глумясь. А до осквернения, она рассказывала, какое благолепие в монастыре было, какая благодать…

Мы решили восстановить этот крестный ход. Выходим в день рождения Пресвятой Богородицы, 21 сентября. Три дня идём туда. Успеваем к утренней службе, после неё три дня возвращаемся. Идти тяжело, особенно по трясине. Я иду первым, потому что коварство здешних болот знаю. Остальные должны идти след в след. У нас один парень есть нетерпеливый. Как-то заупрямился: «Что это я за тобой должен шлёпать, дай пройду вперёд!» И только в сторону шагнул, как в трясину ушёл. Хорошо, сообразили сразу берёзку нагнуть да из палок настил сделать…

На фотографиях Лена, Саша и ещё человек десять идут по заросшей молодыми деревцами болотистой тропе. Все паломники в походной одежде, с рюкзаками, в кирзовых сапогах, внимательно смотрят под ноги, втыкая в грунт берёзовые посохи.

Парамошино счастье

Мне постелили в той же гостиной, на старинной кровати с коваными украшениями на спинке. Наутро, кроме знакомых лиц, завтракать за стол подсел Парамоша. Коренастый маленький мужичок, прошлое которого читалось на его добродушном лице и повадках: вставая из-за стола, он украдкой сунул за пазуху кусок хлеба.

Парамоша пришёл сам – услышал о Романовской общине, мол, там любых бомжей принимают, дают кров. И правда, его не выгнали. Вместе с другим мужским населением, проживающим в общежитии, жить не захотел. Одиночество ему всегда было больше по душе, а общения хватало с… животными – все бродячие собаки и кошки были его друзьями. Птиц кормил крошками от своего подаяния. И теперь он тоже живёт, можно сказать, обособленно – ночует в Лениной с Сашей бане. И ухаживает за животными. В хозяйстве Петуховых корова, несколько коз, барашек, куры. Часть скотинки подарили монахини Верхотурского монастыря, что-то перепало от деревенских жителей. В этом году хлев пополнился несколькими барашками. «Сами попробуем валенки катать», – мечтает Лена, но экскурсию по хлевам поручено провести именно Парамоше, потому что он братьям меньшим и нянька, и друг, и папа, и хозяин. И понимаешь, почему так, когда видишь, как деловито он открывает дверцы, проверяет наличие еды и питья в корытцах и тазиках, как с гордостью рассказывает о характере каждого подопечного, как с любовью гладит подвернувшуюся ему морду.

* * *

…Мы прощались на самом выезде из села – там, где из земли бьёт Троицкий источник. Три могучих кедра, растущие у него, сплетают свои стволы воедино. А пока готовился к печати этот материал, в семье Петуховых произошло радостное событие: родилась долгожданная доченька Елизавета. Хочется пожелать Саше и Лене, чтобы у их Лизоньки вскоре появился и братик Николка.

Телефон для связи с храмом Николая Чудотворца в с. Романово Свердловской области 9530028756.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска