Недели две прошло, как отец Семён прибыл на приход в Соловейкино. Приходская квартирка не устроила батюшку и матушку до лучших ремонтных времён. А поскольку служить надо было, то, соответственно, и жить где-то тоже, нашла староста Марфа Титовна для них жильё для проживания временного, а может быть, даже и постоянного. Как понравится. Домок этот находился на улице, носящей имя известного когда-то высокого партийного руководителя. Ну и номер тоже имел – 13-й, конечно. После давно уже умершей хозяйки использовался он для временного проживания разных личностей. Недоброй славой пользовался домок, ну да батюшка узнал об этом не сразу.

Новое пристанище отцом Семёном было сразу осмотрено. Требовали человеческого вмешательства, во-первых, лет десять не выставлявшиеся зимние рамы, от копоти слабо пропускавшие в помещение дневной свет, во-вторых, две печки, у которых некоторые кирпичи в щитах держались только на честном слове, в-третьих, пол, ходивший ходуном и образовавший за одной из печек угрожающий прогиб. Между половицами в районе прогиба зияли чёрные щели, через которые по ночам инспектировали кухню отборные крысы, вообще-то кормившиеся на коллективной помойке, базирующейся в двух метрах от стены дома за ветхим заборчиком. Дело шло к зиме, и батюшка с матушкой стали обустраиваться. Вымыли и снова вставили рамы, выгребли несколько вёдер сажи из давно не чищенных печек, батюшка вставил в щиты новые кирпичи, поставил в подвале под прогиб прогнившего пола найденную в сарае байдачину. И на этом пока дела домовные были завершены.

Вечером того дня, когда они управились, наконец, с этими делами, батюшка с матушкой уселись на завалинке. Мимо проходивший народ иногда не только здоровался, но и подходил чего-нибудь сказать. Вдруг видят: мимо идёт Филимоновна. Она тоже замечает батюшку. А надо сказать, что бабушка Филимоновна эта была певчей в церковном хоре и знала отца Семёна, когда тот, будучи ещё просто Семёном, приезжал к игумену Киприану и заодно пел с бабушками в хоре. Подходит бабуля к батюшке и говорит радостно: «О-ой! Благословите, батюшка. Я вот гляжу, что лысина у вас в прошлом-то годе поменьше была». А батюшка ей: «Дак конечно. С вами тут и дальше лысеть буду. Надеюсь, поможете». Простой, значит, разговор вышел, откровенный. Как неофициальное вступление в должность.

А вот вторая беседа была, значит, уже «в должности» и получилась более подробной. Идёт мимо бабуля, одетая «по-дачному» – в спортивных штанах да в пиджаке. На голове шапка-«патиссон». Вдруг поворачивает и… прямиком к отцу Семёну. Ну и ещё издалека кричит, что она «по делу». Бабушка оказалась родом из деревни Корытино, что расположилась за лесами да за болотами в сорока километрах от Соловейкино. Назвалась бабой Женей. Прожила она, бывшая корытянка, в Питере лет пятьдесят, а сейчас приехала в Соловейкино навестить какого-то родственника.

«Дело» бабы Жени состояло в том, чтобы потребовать от отца Семёна организовать экспедицию для раскопок «мирового богатства», аналогов которому не так и много на нашей планете. Находилось это богатство, по её словам, на берегу какой-то болотистой ляги за той самой деревней Корытино, где она, баба Женя, много лет тому назад родилась. И называлось оно «камнем-следовиком». В следочке собиралась целебная водичка, и той водичкой лично умывалась её мамушка и саму её, ещё маленькую тогда Женю, умывала.

От волнения бабуля, рассказывая об этом, разошлась не на шутку. Возмущалась, что это «мировое богатство» там, на краю ляги, должно быть, и посейчас лежит невостребованным. Правда, видела она камешек тот давно, лет 50 назад, может, его уже там и нет. На вопрос батюшки, что же-де с камушком тем делать, баба Женя воскликнула: «Как что?! Надо его к церкви вашей притащить и поставить на поклонение людям!» Да поскорей, добавила, потому что если долго с экспедицией возиться, то камень не в Соловейкино попадёт, а в соседний приход Сурыхново – тамошний староста Антон Палыч утащит его на тракторе к своей церкви и поставит на поклонение у себя…

По блеску глаз бабы Жени отец Семён сразу чего-то заподозрил. Но так сразу рубить не стал – опасно с ними, бабушками-то. Ведь как оно может случиться: одна – про лысину, а другая и по лысине. Попытался он отбояриться, сказав, что попросит кого-нибудь проверить местонахождение камня. Однако не на ту напал: ещё громче принялась бабуля обосновывать необходимость экспедиции, да чтоб не мужики какие-нибудь, а учёные с квалификацией, да желательно из Ленинграда. Как последний аргумент решил отец Семён сослаться на власти: дескать, такие вопросы решать без них никак.

Бабулина реакция оказалась неожиданной. Утеревшись носовым платком, посетительница топнула ногой и изрекла: «Правильно. Исполком-то нам очень даже поможет. Вот туда я сейчас и пойду». Поблагодарила батюшку за совет, развернулась и пошла от завалинки. А отец Семён только вздохнул: «Эх, не позавидую я сейчас администрации! Однако ж, если у меня здесь все такие прихожане, куда потом мне деваться?..»

Но за время дальнейшего служения, слава Богу, баба Женя на приходе не появлялась. Зато вскоре появился тот самый Антон Палыч, активности которого так опасалась баба Женя. Отец Семён служил ведь не только в соловейкинской церкви. Поручил потому что ему благочинный в окормление ещё несколько мест, одно из которых на краю бескрайнего клюквенного болота называлось селом Сурыхновым. Там стояла церковь, а при ней – свой официальный староста. Священника своего сурыхновского местные жители лет шестьдесят как не видали. Бабушки старенькие только и помнили: был-де батюшка, да как звать, не помним ничево, а помним только, что был он маленькой да ходил всё пьяненькой. Ну да не нам судить.

Нынешнего старосту звали как Чехова – Антон Палычем. Добротный был староста, непьющий, работящий. Когда-то он трудился в колхозе, ремонтировал самодвижущуюся технику. А как колхозы приказали долго жить, ещё и фермерил на местных землях.

А потом занимался организацией народного культурного досуга. Как только церкви разрешили снова открывать, решил бывший деятель культуры организовать приход хорошо сохранившегося сурыхновского храма. Так сказать, новый очаг культуры, альтернативный сельскому клубу с его нетрезвой атмосферой и нехорошими фильмами. Благочинный уговаривал Антон Палыча стать священником в новом приходе, но не преуспел в этом, так и остался он старостой.

И вот на первой седмице Великого поста у этого самого старосты скончался какой-то родственник в соседней деревне Тараканихе, и он позвал отца Семёна отпеть покойного в церкви да до могилы проводить. Ну и поминки посетить, как заведено в земле Русской.

Отец Семён, конечно, согласился – нельзя ж покойника без отпевания хоронить. Но с тяжёлым сердцем. И на то у батюшки была причина. Согласно церковному уставу поминки в Великий пост по субботам только и разрешены. Тем более первая седмица, когда молиться надо, а не на поминки разъезжать. Но разве поймёт народ в русской деревне объяснения уставные? Добро бы ещё скромно помянуть – кисельком да блинами. А то ведь на поминки у нас заведено, чтоб стол был как на великий праздник. С водкой (или самогонкой – так дешевле!) да разносолами. А пригубит батюшка из рюмочки – и всё, все деревни окрестные будут знать, что поп-де пьющий, пьяница. Так у нас в деревнях бывает – и нальют, и осудят. И на этом конец авторитету священника. Причём в данной местности – навсегда. И помрёшь – так и будут вспоминать, как «маленького да пьяненького». Но возложил отче надежду на Божию помощь, помолился да и поехал.

В Тараканиху подвезли батюшку заранее, с утра, на трясучей «буханке» родственники умершего. Ибо своей машинки не было у отца Семёна. Антон Палыч пригласил батюшку к себе – погреться, чаю попить, пока гроб-то в храм отвезут да печки церковные протопят. На дворе ведь зимушка и морозец соответствующий – двадцать четыре градуса.

Светает. Сидят отец Семён со старостой дома за столом. Чаю с мёдом отведали: в семье пост соблюдают. Глядит батюшка: у хозяина книг дома четыре шкафа, да все тома толстые, – знать, Антон Палыч человек образованный. Прибегает из кухни кошка трёхцветной масти и возле батюшкиной ноги начинает вылащиваться. Посмотрел отче и говорит: «Добрая кошка какая, не боится. Одна кошка у вас?» Староста глянул да и молвил: «Не, не одна. Ещё кот есть. Да только дома его всё время нету. Постоянно в блуде». Батюшка от таких слов сразу и понял, что так мог сказать только человек высокой нравственности…

Посидели ещё. Пришло времечко в Сурыхново на отпевание отправляться. Антон Палыч завёл свою старенькую «Победу», которая в дальний-то путь отправляться уже не могла, а вот в церковь съездить – это пожалуйста. Специально с утра разогревал картер паяльной лампой, чтобы в морозец запустить раритетную технику. Добрались с батюшкой без приключений до церкви. Отец Семён благополучно совершил отпевание, проводили усопшего всем местным миром в путь незнаемый. Теперь предстояло самое страшное во всём этом мероприятии – поминки. «Непременно ведь холодца небось наварено. Да водки батарею выставят на стол», – тоскливо думалось батюшке. Если б была у него машинка, как-нибудь отбоярился бы да и уехал. А тут никак. Никто тебя не повезёт, пока поминки не кончатся. «Помогай Бог», – вздохнул батюшка. И поехал со старостой обратно в Тараканиху…

Войдя в большую комнату, отец Семён увидел большой накрытый стол. Всё по русскому обычаю: холодец в мисках, салат оливьешный, батарея бутылок с прозрачными напитками… Тут же кисель в кастрюле да овощи нарезанные в блюдах. «Фу-ух. Слава Богу! Можно и помянуть тогда».

Тут неожиданно хозяйка обращается к нему: «Благословите, батюшка, стол». Сразу в голове и пронеслось у отца Семёна – со скоростью света, наверное: «Стол благословлять – значит мясо и водку благословлять. Подталкивать людей к выпивке тем самым, значит». А люди те самые – человек тридцать – притихли и смотрят… Помолился батюшка про себя, сказал немножко о посте и поминовении и вдруг… принял решение невольно заняться богослужебным творчеством. И благословил поминальный стол так: «Христе Боже, благослови ястие без мяса и питие без водки рабом Твоим, яко Свят еси…»

Антон Палыч сказал: «Аминь», – и народ с разочарованным видом расселся за стол. Ели, конечно, от всего, что было на столе, но к водке не притрагивались. Батюшка со старостой помянули новопреставленного кисельком да овощным салатом. Трапеза прошла почти в молчании и закончилась быстро. Только жёны несколько раз прерывали путь тянущимся было к прозрачным бутылям рукам своих мужиков. А действия свои сопровождали резким шёпотом: «Куда лезешь? Не слыхал? – не благословлено вам сегодня».

После трапезы отец Семён прочитал благодарственную молитву. Народ стал выбираться на улицу, но всё больше женщины. Почему именно женщины, батюшка узнал перед самым выходом, глянув на остатки трапезы. Прозрачная батарея на столе вдруг сильно поредела, а у края стола зачем-то столпились мужики. Уже закрывая за собой дверь, отец Семён услыхал голос из столпотворения: «Ну, давай, Митрич! Налей-ка за покойничка неблагословлённой!»

Январь 2016 г.

г. Великий Новгород

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска