О чём повествует икона

По статье Е. А. Луковниковой

Рождество Христово не имело устойчивого празднования в раннехристианскую эпоху. Восточные Церкви вспоминали это событие в день празднования Крещения (Богоявления). В III в. Ориген увещевает христиан не праздновать дней рождения, ссылаясь на праведного Иова и пророка Иеремию, скорбевших об этом дне (Иов 14, 4; Иер. 20, 14). Однако к началу II в. возникает интерес ко дню рождения Спасителя. Климент Александрийский указывает на 25 декабря как на день Рождества.

 Самые ранние изображения Рождества Христова встречаются в катакомбах и на саркофагах. В них используются уже сложившиеся в античном искусстве типы изображения роженицы, пастухов, вола и осла, яслей. В катакомбах св. Себастьяна изображаются спелёнутый Младенец, вол и осёл, а рядом Богоматерь в образе молодой женщины в тунике и со свободно падающими на плечи волосами.

Нередко в раннехристианских изображениях сцена Рождества соединяется с композицией поклонения волхвов: волхвы приближаются к Младенцу по указанию звезды или подносят Ему дары. Рождество обычно изображается на фоне пещеры или под навесом в хлеву. Пещера упоминается в апокрифах: в Евангелии Псевдо-Матфея, Протоевангелии Иакова, Евангелии Детства, Истории Иосифа Плотника. Гора, в которой мы обычно видим пещеру, традиционно ассоциируется с Богоматерью, пещера же в таком случае может быть истолкована как Её чрево.

В пещере мы обычно видим ясли, в которые Мария, спеленав, положила Младенца (Лк. 2, 7). На них указывает ангел во благовестии пастухам как на исполнение ветхозаветного пророчества. Иоанн Златоуст говорит, что ясли изображают Престол небесный, а скот – предстояние ангелов. Ясли являются также прообразом смертного одра для тела умершего Господа, а младенческие пелёнки – погребальных пелен.

Ближайшими ко Христу изображаются животные – вол и осёл. Они не упоминаются в Евангелии, но традиция связывает их изображение с прочтением этого сюжета как исполнения пророчества Исайи: «Вол знает владетеля своего, и осёл ясли господина своего; а Израиль не знает Меня, народ Мой не разумеет» (Ис. 1,3). Толкователи этого сюжета сходятся на том, что вол – это символ рождённых в законе, Израиля, а осёл – символ язычников. Одни суть тот избранный «остаток» ветхозаветной Церкви, который войдёт в Церковь Нового Завета; другие – те, кому только открывается возможность истинного богопознания. На русской почве из-за утери понимания первоначального смысла этого изображения вол и осёл часто заменяются на обычных в сельском обиходе корову и лошадь.

Центральное положение в композициях Рождества занимает Богоматерь, чем подчёркивается Её место и роль в устроении человеческого спасения.

Вверху мы видим в сегменте неба изображение звезды. Луч, падающий на ясли Младенца, указывает главное чудо этого момента – Рождение «Сущего прежде век». Ориген понимал звезду как вполне материальное явление. Как пишет свт. Иоанн Златоуст, звезда была не просто физическим явлением, но особой разумной «ангельской силой». Трактовалась звезда и как Святой Дух. По Евангелию от Матфея (Мф. 2, 1), звезда вела волхвов к рождённому Спасителю «и остановилась над местом, где был Младенец».

Другие элементы композиции Рождества – пастухи и волхвы. Пастухи, первые из всех людей узнавшие о Рождестве Спасителя, – это простые, безыскусные души, «ничтожные мира сего». Но Господь по Своём Пришествии возвысил образ пастуха, сказав о Себе: «Я есмь Пастырь добрый». Пастырей обычно двое (молодой, поддерживающий пожилого) или трое. Тут же изображается и благовестие им ангелов (Лк. 2, 8-16); один из пастухов часто играет на свирели – мотив, очень распространённый в русском искусстве XV-XVI вв. Этот мотив может показаться простой жанровой сценой, но в священном изображении и искусство (музыка, пение), и наука (занятия волхвов) приносятся Богу, воспевают Богомладенца и посвящаются Ему, а значит, и освящаются в акте обновления вселенной.

Волхвов (Мф. 2, 1-12) в каком-то смысле можно противопоставить пастухам. Это учёные, познавшие всю мудрость человеческую и доступную познанию язычников Премудрость Божию, разлитую в природе. Изображения волхвов соответствуют обычно трём возрастным архетипам: старец, зрелых лет муж, молодой человек. Этим, по замечанию Л. Успенского, подчёркивается, что «откровение даётся людям независимо от возраста и жизненного опыта». И в самом деле, волхвы приносят Богу дары: золото, ладан и смирну (мирру) – свою науку, любовь и послушание, по толкованию свт. Иоанна Златоуста. В древнехристианской иконографии волхвы приносят иногда в дар Младенцу Христу золотые кольца и венки, птичек, детские игрушки (как в катакомбах Маркеллина) и т. д.

В верхней части композиции представляется ангельское воинство, славословящее и поющее: «Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение». Ангелы учат петь вместе с собой пастырей, а заодно и всех людей воспевать песнь Богу.

Нижнюю часть композиции Рождества Христова обычно составляет сцена омовения Младенца и изображение Иосифа Обручника. Сцена омовения, неизвестная в раннехристианском искусстве, связана с рассказом апокрифа – Протоевангелия Иакова о повивальной бабе Саломее, не поверившей в девственное рождение, наказанной за то иссохшею рукою и исцелившейся прикосновением к Богомладенцу. Изображение Саломеи, купающей младенца Христа и помогающей ей служанки (или другой повитухи, которая именуется иногда Зеломией), обычно льющей воду в купель, ещё раз акцентирует истинность пришествия Бога во плоти, свидетельствует о действительном Боговоплощении.

И последний необходимый элемент иконографии Рождества – изображение Иосифа, появляющееся с V века. В ранних памятниках Иосиф может располагаться рядом с Богоматерью около яслей, но постепенно занимает место в левой части композиции, сидит в задумчивой позе. Такая поза становится обыкновенной для иконографии Иосифа в композиции Рождества и связана с его сомнениями после Благовещения. В апокрифических текстах обручённый Марии муж воспринимает зачатие Богомладенца более болезненно (Протоевангелие Иакова). Предание приводит аргумент диавола в искушении Иосифа: «Как из этой сухой палки не может быть листвы, так и у Девы не может быть потомства» (при этих словах палка процвела).

Сомнения Иосифа в иконографии Рождества материализуются в фигуру старца в козлиных шкурах перед ним. Эта фигура вызывала и вызывает у исследователей множество споров. Одним этот странный старец кажется просто пастухом, пришедшим побеседовать с Иосифом о тайнах Домостроительства Божия; другим – Иаковом, апокрифическим сыном Иосифа, якобы сопровождавшим отца в Вифлеем и также бывшего свидетелем Рождества Спасителя; третьим – воплощением сомнений Иосифа в образе диавола (который иногда представляется с рожками или хвостиком). Его кривая клюка символизирует ложь, на которую он опирался в беседе с Иосифом. Последнее толкование представляется наиболее приемлемым. Действительно, как и замечают исследователи, в этом диалоге показано столкновение двух миров: рационалистического, не желающего верить в чудо, а значит, и в любые формы жизни духовной, и мира Духа, в котором человек неподвластен земным законам.

Уже в самых ранних изображениях Рождества встречается фигура пророка Исайи, сказавшего «се Дева во чреве приимет и родит Сына и нарекут Ему имя: Еммануил» (Ис. 7, 14). В византийской и русской иконографии мы нередко видим небольшой кустик, появляющийся между Иосифом и старцем – намёк на Древо Иессеево, от которого произошла Богоматерь, «израстившая плод – Христа». Изображение Древа Иессеева связано с Богослужением Недели св. Пра-отец перед Рождеством Христовым. Эти элементы, связанные с ветхозаветными пророчествами о Спасителе, помогают полнее раскрыть догматический смысл композиции Рождества.

В начале II тысячелетия по Р. Х. возникают изображения, более подробно разрабатывающие сюжет Рождества. В одной синайской иконе на фресках монастыря Градац в Сербии и Бронтохиона в Мистре представлены сцены, связанные с событиями детства Христа: волхвы, путешествующие по указанию звезды, их поклонение и возвращение домой другим путём; омовение Младенца и идущие повитухи (которых, по апокрифу, встретил Иосиф); Ирод на троне, избиение младенцев, плачущие жёны; путешествие в Египет; Елизавета с младенцем Предтечею, укрывающаяся в горе, и преследующий её воин. Сюжет собственно Рождества занимает в композиции центральное место, благодаря чему сохраняется единство изображения. В поздних русских иконах к этим сюжетам прибавляются и другие: убиение Захарии, евангельский Нафанаил под смоковницей – однако единство композиции часто теряется, сюжеты связываются механически. Такой тип иконографии отражает интерес к толкованиям, ярко вспыхнувший в это время.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска