Елена Лукина

В середине октября директор Эрмитажа, председатель Союза музеев России Михаил Пиотровский предложил ввести временный мораторий на передачу Церкви бывших культовых зданий. За месяц до этого Законодательное Собрание Санкт-Петербурга подобный законопроект отклонило, однако отказалось передать Исаакиевский собор Церкви. Против инициативы Пиотровского высказался глава Синодального отдела по взаимодействию Церкви и общества прот. Всеволод Чаплин, заявив, что «немедленной передачи» зданий, занятых учреждениями культуры, Церковь не требует. Сюжет закручивается…

Как избежать столкновения интересов музеев и интересов Церкви? Об этом – в материале нашего корреспондента.

Неожиданное назначение

«Храм Мой храм молитвы наречется» – написано на южном фронтоне собора. Исаакий – главная жемчужина в короне музейного комплекса четырёх соборов, куда входят ещё Смольный, Сампсониевский соборы и Спас-на-Крови. Летом вокруг него развернулась острая дискуссия.

Без лишних эмоций историю можно описать так: в июне Санкт-Петербургская епархия обратилась к руководству города по поводу передачи собора в ведение Русской Православной Церкви. По этому вопросу высказывались представители Патриархии, духовенство, руководство музея и ряд экспертов. Прозвучало предложение провести референдум, однако в сентябре властями Санкт-Петербурга был дан отрицательный ответ, который вызвал несогласие церковного руководства…

Я не вникала в эту историю, пока на Воздвижение в храме Георгия Победоносца не услышала слова настоятеля о. Алексия Исаева. С этим батюшкой мы беседовали о строительстве нового храма в Парке Победы («Цена и память победы», Вера, № 665, август 2012 г.). После проповеди о. Алексий обратился к пастве с обращением:

– По благословению митрополита Санкт-Петер-бургского и Ладожского Варсонофия 12 сентября, в праздник святого благоверного князя Александра Невского, меня назначили ключарём Исаакиевского собора. Поэтому я, пользуясь случаем, приглашаю богомольцев к нам в собор. До последнего времени там было богослужение только по выходным, потом немного увеличили время – по особым дням, четвергам и пятницам. Но теперь руководство пошло нам навстречу, и с 1 октября в соборе начнётся ежедневное богослужение…

Это прозвучало неожиданно не только для меня, но и для многих прихожан. На мои вопросы о. Алексий обещал ответить уже на встрече в Исаакиевском соборе.

Воскресное утро, без четверти восемь. Я приехала на раннюю литургию и обхожу собор в поисках входа. Ограда сплошная, ни одной отодвинутой секции. Заглядываю в павильон музейного комплекса. «Открывается в 11 часов», – сообщают мне. Остаётся одно: дождаться кого-то из прихожан и пройти следом. Вот женщина с покрытой головой спешит ко входу со стороны Медного всадника. Догоняю её, вместе поднимаемся по ступеням, подходим к будке охраны. Мимо нас сквозь стеклянный предбанник в здание проходят несколько человек. «Это работники музея, а вы до восьми подождите», – останавливает нас охранник. Мы отходим, переглядываемся, я спрашиваю: «Простите, вы из прихода?» – «Нет, я москвичка, в гости приехала». – «А почему сюда?» – «Так ближе всего к дому. В Интернете нашла расписание служб». Сверяем время. «Отдаду-ут, – вдруг певуче произносит собеседница, – никуда не денутся. У нас в Москве…» Но тут охранник машет рукой, и мы, не договорив, спешим войти в собор.

После службы я ждала о. Алексия у бюста Огюста Монферрана. Странно было видеть напротив правого придела огромную чёрную голову со слепыми глазами. «Но это же музей», – сказала я себе… Батюшка провёл меня за ограждающие шнуры, ввёл в придел, где почти вплотную к аналою стояли несколько письменных столов и стулья, к окнам были сдвинуты вешалки с облачением. Ещё что-то лежало на полу. Мы сели.

Протоиерей Алексий Исаев

– Я коренной ленинградец, – начал о. Алексий, – всю жизнь живу в этом городе и люблю его. Конечно, бывал в детстве в Исаакиевском соборе, поднимался на колоннаду. И всегда этот собор воспринимал не как место музейное, а в первую очередь как храм, в котором совершалась молитва. Став диаконом, священником, здесь я только молился.

С нынешним директором Исаакиевского собора Николаем Витальевичем Буровым я познакомился много лет назад. Мы общались, о чём-то размышляли, и когда я пришёл сюда в качестве ключаря, то очень порадовался тому, как сотрудники музея сохраняют этот собор в таком благолепии.

– А Николай Витальевич человек верующий?

– Думаю, что у него, как у многих из нас, есть вера во Христа. Он получал благословение от известных, сейчас уже ушедших, архиереев, в том числе от приснопамятного митрополита Никодима. Верю, Николай Витальевич ещё много принесёт пользы собору.

– Те проблемы, которые были озвучены в СМИ, преувеличены или нет?

– Проблемы были. В любом случае, мы пришли сюда не для того, чтобы с кем-то скандалить. Мы пришли молиться. Мы будем просить Господа, чтоб Он отвёл от нас эти проблемы. Да, существует закон о передаче храмов, но мы понимаем, что Исаакиевский собор имеет особый статус, и не хотим сейчас нагнетать обстановку. Это место «имперское», оно требует особого подхода и молитвенного сосредоточения. Главная наша задача – чтоб здесь появился приход.

– Разве он не существует давно?

– Приход существует уже лет 15. Но службы здесь были редки, и люди, видя закрытый храм, шли в другое место. Ситуация должна измениться. Мы это проходили в Парке Победы, когда я пришёл строить храм. Мне радостно оттого, что число причастников здесь растёт. Сегодня, например, было 37 человек, а в позапрошлое воскресенье – 20. Правда, половина пришедших – это мои друзья, которых я специально сюда пригласил.

– Ваше назначение может быть связано с тем, что у вас был опыт строительства с нуля или восстановления?

– Я не просился сюда. Там, наверху, генералы принимают решения, а я солдат. Как любой православный воин Христов, я должен идти в бой, должен идти в молитву.

Есть хорошая поговорка: «Хочешь рассмешить Бога – расскажи Ему о своих планах». У меня до последнего времени было желание построить большой собор во Фрунзенском районе, где я являюсь благочинным. Мы служим в храме Георгия Победоносца, который построен 15 лет назад, я там каждый гвоздь знаю, но нам стало очень тесно. И я молился Богу, чтоб Он дал мне возможность построить собор. А когда случилось назначение сюда, для меня это стало шоком. Я столько раз здесь был и молился с нашими патриархами. Здесь служат священники, которых я давно знаю…

– Паства из Георгиевского храма за вами сюда потянулась?

– Только некоторые прихожане, в основном те, кто живёт в ближайших домах, в центре Санкт-Петербурга.

– А что у вас за должность такая: ключарь?

– У меня есть ключ от собора. Вы не думайте, что это такая большая железяка, он электронный – пластиковая карточка. Но это внешний ключарь, а внутренний – это человек, который исполняет обязанности первого помощника настоятеля. Настоятелем Исаакиевского собора является митрополит Варсонофий. А всё, что связано с повседневной жизнью прихода, утварью, просфорами и прочим, входит в мою зону ответственности.

– А причт здесь большой?

– Здесь двое священников, кроме меня, двое дьяконов. Сейчас мы будем увеличивать их число, для ежедневного богослужения нужно больше. Вообще в этом храме нужно немало сделать, чтобы было пригодно не только для туристов, но и для священства.

– Расскажите о ваших помощниках.

– Отец Алексий Суслов много лет здесь служит. Мы с ним учились когда-то вместе, он сохранил этот приход. Другие батюшки тоже работоспособные. Но хочется здесь всё… причесать, что ли, сделать красиво, устроить место для молитвы. Меня приняли очень тепло не только священники, но и сотрудники музея. У них сложилось доброе отношение к Церкви. Я пришёл сюда, и все, начиная от охраны на входе и кончая уборщицами, видя меня, говорили: «Здравствуйте, вы наш новый батюшка? Очень приятно».

Главное, что нам удалось сделать, – это договориться, что в соборе начнётся ежедневное богослужение с 1 октября. Утреннее – в 9 часов, вечернее – в 16. Я очень хорошо помню, что Казанский собор был долгое время пристанищем для Музея истории религии. И все привыкли к этому. А сейчас придите туда – действующий кафедральный собор нашего города, где идёт молитва. И я хочу, чтоб здесь было так же. А молитву совершают прихожане. Если они будут приходить сюда, поддерживать нас, то это будет общим добрым делом.

Собор как дом

Алла Николаевна Ерёменко

Батюшка познакомил меня с Аллой Николаевной Ерёменко – новым казначеем прихода, и вскоре мы устроились за тем же самым столом.

– Алла Николаевна, вы прихожанка Георгиевского храма, а сюда как попали?

– 12 сентября вечером мне звонит отец настоятель и говорит: «Алла Николаевна, мы с вами 14 числа в 10 утра должны встретиться у Исаакиевского собора. Это новое послушание». Я всю ночь думала, что же это может быть, переживала. И когда он всем меня стал здесь представлять: «Эта дама – новый казначей прихода», – конечно, была в шоке, хотя не скажу, что я об этой работе совсем ничего не знаю. Три года назад мы в Георгиевском храме крестили маленького внучка. Я увидела объявление, что требуются работницы в трапезную. Думаю: «Ну, я ещё работать хочу, а по специальности вряд ли устроюсь, хоть у меня и два образования». Место в трапезной оказалось уже занято, и меня взяли трудницей. Потом перевели в повара. С полгода я проработала там… и оказалась в лавке. Так постепенно я узнавала, из чего складывается хозяйственная жизнь прихода. В храме нет лёгкой работы, но всё же, как оказалось, здесь по сравнению с Георгием полегче.

– Почему? Народу меньше?

– Нет, не поэтому. У нас там два храма: нижний и верхний, и каждый день надо всё мыть. Одних подсвечников там 17 штук, а здесь четыре. Здесь у главного придела службы только в праздники, а остальные службы – в приделе Святого Александра Невского.

– Что в Исаакие оказалось самым трудным?

– Влиться в коллектив. Надо ко всем найти подход, тем более смена власти приводит к переживаниям у персонала: «Вы нас уволите или нет?» – «Да работайте с Богом, только добросовестно». Ведь пришли сюда мы, попросту говоря, к разбитому корыту. Внутриприходской хозяйственно-организационной работы не велось. Про свечниц я ничего не могу сказать – старательные.

– Батюшка говорил, что здесь остро встал вопрос с помещениями…

– Места совсем нет. Вы видите: ведомости, документы разложить негде. Облачения, смотрите, как висят. А надо и иконы где-то хранить. Но я думаю, что отец настоятель договорится с руководством музея и какие-то помещения нам дадут. Здесь руководство хорошее, мне понравилось. Я обратилась по двум вопросам, и оба почти сразу решили. И замдиректора верующий человек. Я наблюдала: подойдёт, помолится, у священника благословение возьмёт…

– А вы сами как в Церковь пришли?

– Ещё в детстве. Мой прадед был священником в Костроме. Его дочь, моя бабушка, конечно, была человеком воцерковлённым. Посадит нас, бывало, с сестрой и говорит: «Слушайте, я буду читать». У неё была старинная Библия в деревянном переплёте, казавшаяся мне тяжёлой. И бабушка читала – на церковнославянском языке.

Мы всегда носили крестики, хотя это было запрещено. А в церковь ходили за несколько километров, с ночлегом, как паломники. Это мне так интересно было! Маленькому всё кажется удивительным. Мой трёхлетний внук сюда пришёл, ходил-ходил и говорит: «Бабулечка, какая красотища!» – «А что ты, Лёвочка, видишь?» – «Посмотри, сколько боженек!» Я его привела в церковь. И дочь Наташа человек верующий. Бывает, прививаешь веру с малолетства, а дети вырастают – и им это не надо, но дочь не отошла. Приехав в собор, она походила-походила, потом на скамеечку села и говорит: «Мам, конечно, благодать. Но я боюсь за твоё здоровье».

– Вы каждый день с утра до вечера здесь?

– Каждый. Я вчера отсюда ушла в 11-м часу. Свечницы работают тоже до 10 часов, как и работники музея. Сегодня я вышла из дома в полседьмого, а когда приду домой – не знаю. Но я рада, потому что такая усталость – приятна.

– Увеличивается количество народу?

– Уже да. И многие спрашивают, каждый ли день будет служба, даже говорят: «Наконец-то у нас церковная жизнь возродится». Тут приходила старушка, Антонина Николаевна. Ей 84 года, и она 13 лет отработала в соборе. Говорит: «Я бы и ещё поработала. Мне этот собор как дом родной».

Закончив беседу, мы с Аллой Николаевной остановились сфотографироваться, сердечно попрощались. Пробираясь к выходу, я размышляла об услышанном… Настоятель и причт устремлены в будущее, радеют о церковной жизни и готовы сотрудничать с теми, кто хранил и приумножал художественно-исторические ценности собора. И мои собеседники понимают, что без учёта специфики музейной работы, профессионального опыта сотрудников выстроить совместную работу невозможно.

Завиток на массивной двери зацепился за юбку, словно сам Исаакий меня дёрнул: обернись. Было уже около полудня, в соборе звучали голоса и щёлкали вспышки. Нигде прежде – ни в католических храмах, ни в мечетях Константинополя – я не признавала этого. Однако здесь, дома, моё отношение к использованию храмового пространства стало меняться. Сколько людей, и у каждого своя цель: у экскурсовода, посетителя, хора на солее, свечницы в лавке. Каждый делает своё дело: служит, учит, получает знания в общем доме Божием…

Мне оставалось дождаться третьей встречи – с директором музея Н. В. Буровым, от которого надеялась услышать не столько о прошлом собора и прихода, сколько о «параллели» музейной – той огромной работе, которую десятилетиями вели мои сограждане, чтоб сохранить культурное наследие Санкт-Петербурга.

Хранители памяти

Николай Витальевич Буров

Николай Витальевич Буров встречает меня, проводит в зал для переговоров, усаживает за стол рядом. Предмет беседы ему известен, и он сразу переходит к делу.

О двугривенном под створкой

– Исаакий был сначала музеем антирелигиозным, но очень недолго. Потом хватило ума сделать из него историко-художественный музей. Лишние стенды убрали и начали говорить о том, что такое подвиг художника, человека, инженера. Естественно, стали по-особому относиться к имени Монферрана – католика, который 40 лет своей жизни потратил на то, чтобы создать в Петербурге великий собор. Стали вспоминать всех художников-академистов, потрудившихся здесь.

К 1990 году родилось пионерское в то время для страны явление, такое как договор о сотрудничестве между Санкт-Петербургской епархией и Государственным музеем-памятником «Исаакиевский собор». И вылился он сначала в одно богослужение, ведь в соборе не служили с конца 1920-х. Ощущение праздника было у всех – и у музейщиков, и у священства. Потом очень быстро это перешло в режим четырёх служб в год. К сожалению, тогда ещё иерархи входили через южные ворота. Мы долго шли к тому, чтобы открыть западные ворота, и это произошло уже при мне, почти 20 лет спустя. Мы с владыкой Владимиром, ныне бывшим митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским, нашли, что же мешало их открыть почти 80 лет. Это была монетка – тоненький царский двугривенный начала ХХ века, – застрявшая под створкой. Как только её убрали, стали открываться обе створки этих громадных ворот, и дело пошло.

Лет 15 назад решили, что четыре службы в год – это несерьёзно, подготовили левый придел Александра Невского (а в соборе три придела), и службы стали совершаться по субботам и воскресеньям. Появился штат священников. Отец Алексий – четвёртый ключарь собора после возрождения регулярных служб. С его появлением мы решили, что хорошо бы служить каждый день. Он человек очень энергичный, понимающий, как совместить интересы музея и церковного пространства. Так что на сегодняшний день у нас нет разногласий, а есть желание совместно работать.

Приход в Исаакиевском соборе небольшой не оттого, что место не намолено, а потому что большая часть населения Адмиралтейского района уже нашла путь к своему храму. Люди ходят в Никольский морской собор, который не закрывался, в Троицкий Измайловский собор, теперь и в Казанский.

О храме и памяти

– Наш музей включает Исаакиевский, Смольный, Сампсониевский соборы и храм Спаса-на-Крови. Спас-на-Крови – особенный храм, он строился как храм-памятник. Мы там начинали после пожара на таких руинах, что вспомнить больно. Сегодня в храме происходят регулярные еженедельные службы, плюс к ним в двунадесятые праздники, плюс к этому, естественно, в те памятные дни, которые связаны с жизнью и кончиной императора Александра Второго.

С 2010 года существует договорённость о ежедневных богослужениях в Смольном соборе, который в своё время оказался самым разгромленным и бедным. Он был вычищен до стен внутри и достался музею 11 лет назад, когда с купола его упал крест. Мы вложили как минимум четверть миллиарда в инженерное обеспечение здания и в приведение его в нормальное состояние. Вопрос о передаче Смольного оказался болезненным. Тем не менее мы с епархией и с правительством города договорились, что это возможно при предоставлении концертно-выставочному комплексу другого здания.

Есть у нас ещё один замечательный объект – Сампсониевский собор XVIII века, самый старенький в нашем соборном кольце. Учреждён был как деревянная церковь указом Петра Великого буквально на следующий день после Полтавской победы. Сейчас это каменный вариант с восстановленным усилиями музея подлинным иконостасом. Мы давно не берём плату за вход в эту часть музейного собрания. Службы в соборе ведутся по полному усмотрению настоятеля храма. Там был самый большой приход, к сожалению, немного подтаявший в последнее время. Многие годы его возглавлял отец Иоанн Малинин. Теперь он служит в пригороде, и часть прихода пошла на то, чтобы нанимать в воскресенье автобус и отправляться к отцу Иоанну. Я считаю, что это высшая награда для священнослужителя…

На сегодняшний день нельзя говорить о том, что наши храмы-музеи недоступны для молящихся. Есть сайт Исаакиевского собора, где, как и на сайте любого прихода, размещено расписание богослужений. Никто не спросит билет на входе, никто не будет чинить препятствий. Что можно сделать больше? Крестины происходят в Исаакии. Но пока я директор музея, не будет свободных отпеваний в Исаакиевском соборе и в Спасе-на-Крови. Не место, как мне кажется. В Сампсонии все требы исполняются, и в Смольном это вполне совместимо с деятельностью музея. Ведь вечером, когда собирается публика на концерты, отпевать уже поздно и крестить не принято, да и венчаются обычно в первой половине дня.

О буднях реставрации

– Передав Смольный и Сампсониевский соборы Церкви, музей сэкономит 50-55 миллионов рублей в год. Это как раз та сумма, которая необходима, чтобы выплачивать налоговую составляющую нашей деятельности. У нас, с одной стороны, государственное бюджетное учреждение культуры, с другой – четыре беспрепятственно действующих храма, с третьей стороны – исправный бюджетный налогоплательщик, который не берёт у государства ничего. Мы – второй по посещаемости музей в России и единственный, полностью обеспечивающий себя за счёт уставной деятельности. Естественно, к нам едут паломники со всех концов страны и из-за рубежа. Однако все молящиеся и паломники составляют не более одного процента от наших посетителей. В этом году мы приняли трёхмиллионного посетителя в начале сентября.

Мы занимаемся реставрацией, так чтоб лет 50-100 не было нужды возвращаться к этому объекту. Но вообще реставрационные работы – это бесконечный процесс. Растёт число автомобилей в городе, наружный мрамор страдает так же, как лёгкие человека. Эти здания словно какие-то великие живые существа: стареют, болеют. И если каждый день старику не давать горсточку привычных таблеток, то он может и тапочки отбросить.

В этом году мы заканчиваем большой 4-летний проект полной реставрации ангельской балюстрады Исаакиевского собора. В Воронеже отлит 16-тонный, то есть 1000-пудовый, колокол для северо-западной звонницы, которую мы два года реставрировали и укрепляли, – теперь у нас полная линейка колоколов.

Царские врата Спаса-на-Крови уничтожили за один день, а восстановление длилось 22 года. Это шедевр крупного ювелирного искусства России начала ХХ века, а теперь уже – шедевр работы наших реставраторов начала ХХI века. Для техники горячей эмали на цветных или полудрагоценных металлах больших площадей у нас даже печей не было – заказывали их в Швеции. Потрудились фантастически, и я даже попросил остаться в штате нашего собора художника-эмальера. Лариса Соломникова теперь занимается с детьми в рамках деятельности нашего школьного отдела – ребята уже творят с ней замечательные работы. Хочу на ближайшую выставку в Астану отвезти их.

Очень большое внимание уделяем мозаичистам. Это ремесло передаётся не по учебникам, а только от постоянного присутствия рядом со старшим мастером.

Россия очень славилась этими ремёслами, потом они были утрачены, и сейчас мы стараемся возродить.

У нас достаточно мощно работает школьный отдел. Поддерживаем постоянный контакт с 66 школами; счёт на тысячи ребят идёт. На протяжении десятка лет отдел создаёт учебные пособия, которые одобрены и Российской Академией образования, и нашим постоянным партнёром – Педагогическим университетом имени Герцена. На примере Исаакиевского собора и Спаса-на-Крови мы готовим пособия не только по литературе и истории, но и по физике, химии, математике, иностранным языкам.

Мы используем новые способы работы со слепыми, слабослышащими и инвалидами-колясочниками. Три года назад мы с гордостью запустили новый маршрут для колясочников «Петербург с высоты птичьего полёта», в первую очередь ориентированный на детей. Специальный лифт поднимает коляску на высоту кровли, там дополнительный подъёмник ведёт на специально сделанную площадку для кругового обзора, где у тебя перед носом птицы летают и где в своём кресле можно проехаться с аудиогидом. К одним восторг приходит, другие плакать начинают. Не от испуга – там бояться нечего. Просто они впервые отрываются от места, которое называется «партер», и уходят в полёт. Для этого и делалось.

Для общения со слепыми, во-первых, все таблички мы перевели на язык Брайля. Во-вторых, они могут увидеть храм руками. Сделаны такие макеты, где можно снять крышу и понять соразмерность человека и пространства. Со слепыми и слабослышащими мы работаем в выходной день – среду, когда ничто не отвлекает. Мы разрешаем трогать абсолютно всё, потому что слепой человек своими чувствительными руками никогда ничего не испортит. Даже прикасаясь к академическим мозаикам – очень тонким, – они чувствуют цвет по ничтожной разнице температур, которую имеют разноцветные кусочки смальты. Люди с глазами и ушами обычными не могут так чувствовать мир вокруг. Это мы слепые, а не они…

У меня было два великих предшественника. Георгий Петрович Бутиков руководил музеем на протяжении 30 лет. Он был собирателем: начал с Исаакия, присоединил сначала Спас-на-Крови и 20 лет его реставрировал. Потом присоединил Сампсониевский собор, тоже очень много сил и средств потратил на возвращение этого храма в городскую жизнь. И мой непосредственный предшественник и друг Николай Викторович Нагорский тоже собиратель; при нём пришёл Смольный собор. Получается, что я являюсь уже не собирателем, а разорителем, потому что при мне два великолепных объекта, которые были возрождены усилиями моих предшественников, выходят из состава музея.

Только что отгремели жаркие споры вокруг Исаакия и Спаса-на-Крови. Даже не отгремели, а затихли на время. Когда мне говорят: «С победой!» – я отвечаю: «Погодите! Победа – это когда люди воюют, а я не воевал, а просто стоял на своих убеждениях. И уверен, что прав».

О работе и о себе

– Знаю, что вы человек православный. Расскажите, пожалуйста, о себе, о том, как вы пришли к вере…

– Мама крестила меня тайно. Это был 1953 год, и отец мой – тогда большой начальник – мог иметь из-за этого серьёзные проблемы. По большим праздникам мама водила меня в Троицкий собор Лавры – там красиво пели. Но никогда чрезмерно церковь не присутствовала в моей жизни.

В театральном институте, где я учился, предмет научного атеизма шёл по расширенной программе, так как предполагалось, что вуз готовит в том числе идеологических работников. Преподавал профессор Шердаков, в то время он был директором Музея истории религии и атеизма в Казанском соборе. Но преподавал он не атеизм, как и многие на кафедре марксизма-ленинизма. Это была кафедра – ого-го! Шло преподавание истории мировых религий с упором на православие. Очень хорошо помню вопрос, который мне достался на экзамене: «Сейчас католики для того, чтоб привлечь прихожан или просто людей с улицы, молодёжь, начинают устраивать дискотеки в храмах и так далее. А стоит ли идти таким путём православным?» Я сказал: «Категорически нет, потому что православие – это обязательный консерватизм». Так я получил «отлично».

В то время в Спасе-на-Крови было открыто под кокошником оконце – распятый Христос с открытыми глазами. Я узнал от отца, который был старше меня намного и знал ещё дореволюционные истории, что это был, да и есть, «Христос студенческий». Я туда заходил перед госэкзаменами и просил Господа помочь. Мог ли я предполагать, что через какое-то время мне придётся как актёру сыграть Александра Второго, а как директор я вернусь к тому месту, где пролилась кровь государя, для того чтоб его храм оберегать. И придумывать, как восстанавливать топазовые кресты…

Я всегда носил крест. И был действующим коммунистом; я – самый молодой член последнего Ленинградского горкома КПСС. Иногда крест у меня выбивался из-под галстука, и тогда кто-нибудь из старших товарищей, подходя, говорил: «Ну, Николай, ты хоть под галстук засунь его, что ли!»

Но случилось так, что мне досталась роль Александра Невского в спектакле по пьесе Василия Белова. Чтоб подготовиться к роли, мне пришлось найти всё, что было связано с трактовкой этого образа, в том числе и с точки зрения православия. Тогда я обращался в библио-теку Духовной академии – нашёл там тонюсенькую дореволюционную брошюрку, изданную Обществом трезвости во имя святого благоверного князя Александра Невского. И пока я готовился к этой роли, что-то такое сдвинулось… А это было время сдвига – самый конец 80-х, 90-й год.

Как я пришёл к вере? Не знаю… Есть понятие молитвы перед сном. Я обязательно должен помянуть родителей своих, уже давно ушедших, помянуть недавно ушедших друзей моих, помолиться за сына и за жену, ну и последняя просьба – о помощи мне. Я не требую её, но предполагаю… Тяготею душой к очень скромному, необычному храму Нерукотворного образа на Конюшенной площади, в котором отпевали Пушкина когда-то. 10 февраля не зайти в этот храм так же неправильно, как не зайти на Мойку, во двор дома Пушкина, и не вспомнить поэта.

Есть один священник, с которым мы беседуем много-много лет, и это уже не просто беседа, но и покаяние, и исповедь. Он старше меня, и я иногда думаю: «Что же я буду делать, если он уйдёт раньше?» У меня много друзей среди нашего духовенства петербургского. Я переживаю, болею за них. У нас замечательные есть люди. И есть полное ничто. Их тоже достаточно много. Я имею в виду то священство, которое создаёт «ножницы»: живёт по одним законам, а проповедует другие. Мой отец, родившийся в 1900 году и говоривший, что он человек неверующий, не называл себя атеистом. Но он мне сказал: «В храм мне закрыл дорогу мой учитель закона Божьего. Более безобразного человека я в жизни не встречал».

…Мы оба мысленно вернулись к нелёгкому вопросу.

– Вы сказали, что не выигрывали бой, но просто стояли на своих убеждениях?

– А я не бился. Зачем? Трения возникли в связи с новой политикой, которую обнаружила епархия. Проявились разные подходы и, конечно, отсутствие хотя бы попытки уважительного отношения. Со мной это не пройдёт. У меня неслучайно здесь портрет владыки Владимира. Дай ему Бог здоровья и поддержи, потому что будет очень тяжело его потерять. Он был великий дипломат! А когда позиция скатывается к какому-то колхозничеству: доложить об урожае, не очень думая, а где ты будешь его хранить… Нельзя отрываться от экономической основы, забывать о целесообразности.

Мы – музейщики и представители Церкви – знаем друг про друга много вещей. Это не только поздравлялки с праздниками, это больше и глубже. Это готовность сделать первому шаг навстречу. 25 лет взаимополезного, уважительного соработничества – вот что было основой нашего сотрудничества. Верю, так будет и впредь…

Попытка разобраться

Признаюсь, что после бесед с тремя уважаемыми людьми вопросов у меня стало только больше.

Если храм является музеем, пусть и не входящим в реестр Музейного фонда, очевидно, что обеспечивать его сохранность должны специалисты. Предположим, что после возвращения собора Церкви вход будет бесплатным. Тогда откуда взять средства на музей? Вот как обосновала городская власть отказ в передаче Исаакия митрополии: «В случае передачи собора в пользование Санкт-Петербургской епархии все расходы по его содержанию, реставрации и охране лягут на собственника – город Санкт-Петербург».

А вот что говорится на сайте Патриархии: «В настоящее время средства на содержание Исаакиевского собора формируются за счёт его посетителей – прихожан и экскурсантов. Ничего в этом плане не изменится и после передачи собора». Туристы станут платить за входной билет через приходскую кассу? Едва ли. Сейчас вся организационно-финансовая работа ведётся сотрудниками ГУК ГМП «Исаакиевский собор», в музейном объединении четыре сотни работников. Каким образом будут выстроены отношения между ними и новым пользователем? Кто за что будет отвечать? На этот счёт к обсуждению не было предложено никаких документов.

С одной стороны, есть закон, по которому храмы должны возвращаться Церкви. С другой – исполним букву закона, и что дальше? Правового механизма, гарантирующего сохранение музейного наследия, пока нет. А ведь есть ещё история памятника, его неформальный общественный статус… Специфика Исаакиевского собора в том, что он уже давно больше, чем приходской храм – он символ Санкт-Петербурга и всей России. Чтобы восстановить и поддерживать маленькую святыню, достаточно усилий одного прихода, а чтобы потянуть такой собор, может и епархии не хватить. Так стоит ли ставить подобные юридические и экономические эксперименты?

Тем более что на сегодня сложившиеся между музеем и приходом отношения позволяют трудиться, не мешая друг другу: музейным работникам – следить за сохранностью уникального памятника и организовывать работу с туристами, священникам – совершать литургию, прихожанам – молиться. Ничто не мешает и развитию приходской жизни. Более того, православные верующие могли бы принимать самое активное участие в работе музея, например с детьми и инвалидами.

«У нас есть опыт плодотворного диалога музеев и Православной Церкви», – говорит Михаил Пиотровский. «Русская Православная Церковь имеет богатый опыт плодотворного сотрудничества с музейным сообществом. Думаю, есть возможность найти решение, которое устроит всех», – спустя месяц после обострения конфликта вокруг Исаакия подтверждает руководитель синодального информотдела Владимир Легойда. Эти слова внушают надежду. Сотрудничество с Церковью в образовательных и социальных программах принесёт музейному сообществу только пользу. Это получится не сразу, прежде у людей неверующих должно появиться доверие, внимание и интерес к деятельности Церкви. Для этого нужно время, при этом ни в коем случае нельзя уподобиться тем, кто в 1920-е годы присваивал себе наследие церковное.

Есть такая поговорка, что у Бога нет рук, кроме наших. Мы хорошо знаем о том, что почти всё строится на личных отношениях. Назначение о. Алексия Исаева, прекрасного организатора, – удачное решение и, несомненно, Промысл Божий. И Николай Витальевич зря оговаривает себя: если его предшественники были собирателями, то ему выпала не менее важная роль – миротворца.

Нам всем сейчас остро не хватает мира. С самими собой и близкими людьми, в личной жизни и общественной, между партиями, мнениями и странами. Выступая за индивидуальность, мы забываем о соборности. Русский философ и богослов начала ХХ века Николай Фёдоров видел духовную связь музея и Церкви именно в этом. Он писал: «Музей есть не собрание вещей, а собор лиц; деятельность его заключается не в накоплении мёртвых вещей, а в возвращении жизни останкам отжившего, в восстановлении умерших, по их произведениям, живыми деятелями».

«На Тя, Господи, уповахом, да не посрамимся во веки» – такова надпись на восточном фронтоне Исаакиевского собора. Для православных таинство выше места. И не должно платить за него цену раздора с теми людьми, кто призван и умеет хранить именно места – бесценное прошлое нашей страны, воплощённое в предметах искусства.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска