ЖРЕБИЙ ВЫБИРАЕМ САМИ

У СТАРОГО ДОМА

Уже много лет помогает нам сотрудник миссионерского отдела Санкт-Петербургской митрополии Сергей Лукин. Присылает пресс-релизы о конференциях по единоверию и старообрядчеству, сообщает о фестивалях знаменного пения, подсказывает темы и адреса интересных людей. Без него, например, не смогла бы появиться в «Вере» статья о традициях Древней Руси «Вопрошания о чистоте» (№ 621, октябрь 2010 г.). И когда представилась возможность встретиться с ним вживую, ожидал я увидеть человека с благообразной бородой и (не удивился бы!) в русской косоворотке. Встретил же меня петербургский интеллигент, причём потомственный. О его предках и зашла у нас речь… Но прежде Сергей Александрович пригласил к себе домой, где по русскому обычаю его хлебосольной супругой Наталией был накрыт стол. После молитвы к домашней трапезе присоединился и пятилетний сын Лукиных.

– Так, за общим столом, за разговорами родственников, я и узнавал историю своего рода, – улыбнулся хозяин. – Помню, в какой-то праздник кушаем, угощения выставлены, и бабушка вдруг говорит, что в блокаду съели всё, что имелось белкового в квартире. Даже кошечек, не при ребёнке будет сказано.
Мальчик важно дополняет папу:
– А к бабушке залетел снаряд в комнату. Её ранило, но легко.
– Бабушка жила на Фонтанке, окнами в сторону Пулковских высот, откуда немцы били, – поясняет Сергей Александрович. – Помните, табличка есть на Невском: «Эта сторона улицы при артобстреле наиболее опасна». Её комната была длинная, как пенал, и перегорожена шкафом напополам. Когда снаряд взорвался, шкаф прикрыл её от осколков и ударной волны.

Бабушка поныне жива, ей 91 год. А многие уже ушли из жизни, поздно я спохватился, когда стал семейные рассказы на диктофон записывать. В детстве-то этим застольным беседам не придавал значения. Слышу, например, бабушка Таня между прочим так роняет: «А вот у нас дядя Коля был митрополитом». И только спустя годы задумался: «Дядя Коля дважды женился, как же он стал митрополитом?» И тут узнаю, что он находился в обновленческом расколе, где практиковалось брачное архиерейство. И много таких генеалогических загадок пришлось потом разгадывать.

– У вас были священники в роду? – спрашиваю.
– Как минимум четверо. Это те, о ком я знаю достоверно. Прапрадед служил настоятелем Христорождественской церкви в селе Дёмшино Тамбовской губернии. От него через детей пошла наша петербургская линия. Давайте фотографию покажу…

Христорождественская церковь в Дёмшино 2013 г

Христорождественская церковь в Дёмшино 2013 г.

Вот здесь, в центре, иерей Михаил Иванович Зарин, 1850 года рождения. По левую руку – его жена Пелагея Николаевна. А справа на почётном месте в белом пиджаке – старший сын Сергей, известный богослов, труды которого до сих пор издаются. Его обнимает жена Лидия Александровна. Сын их Вова сидит на земле у ног иерея. А рядом с ним с двумя косичками – это маленькая Лида, младшая дочь священника Зарина и моя прабабка.

Семья Зариных. Фотография начала XX века

Семья Зариных. Фотография начала XX века

Сделанная в 1911 или 1912 году, эта фотография десятки лет пролежала в коробке из-под конфет под другими семейными снимками. Она была компроматом, ведь из-за священнического происхождения пострадали оба ребёнка, что на снимке сидят на земле. Прабабушка Лида до революции окончила епархиальное училище, получив звание домашней учительницы, и поступила в Петроградский университет. Но когда власть поменялась, «дочку попа» исключили из студенток. И всю жизнь Лидия Михайловна проработала простой медсестрой в детской инфекционной больнице на Большом проспекте Васильевского острова. А Вова, сын богослова Сергея Михайловича Зарина, вообще не смог вписаться в новую жизнь. Он 1903 года рождения, успел поучиться в Первой Петербургской гимназии, а дальше, уже при большевиках, путь был закрыт. Тогда он решил заработать себе пролетарскую биографию и устроился работать кочегаром на пароход. У топки было жарко, а на палубе холодно. Юноша простудился и умер.

– А четыре девушки в заднем ряду – кто они?
– Старшие дочери священника, слева направо: Елизавета, Анна, Екатерина, Мария. Две из них, Лиза и Катя, вышли замуж за священников. Анна умерла от воспаления лёгких в 20-е годы. А крайняя справа, Мария, получила математическое образование, стала эсеркой, ещё до революции сидела в тюрьме. На фото не хватает ещё двух детей священника – Алексея и Клавдии, потому что они как раз в это время находились в тюрьме, также из-за принадлежности к социал-революционерам. Клавдия умерла ещё в молодости в тюрьме, Алексея же, несмотря на прежние «заслуги», при советской власти отправляли на три года на Соловки, ссылали в Среднюю Азию, а в 38-м расстреляли.

– Какие разные судьбы! – удивляюсь. – Богослов, жёны священников, революционеры… А вот по левую руку от иерея, самый представительный, тоже его сын? Вроде не военный, а с кортиком в руке.
– Да, средний сын священника, Гавриил. Он закончил лесотехническую академию, и лесникам, защитникам природы, тогда выдавали кортики – символы меча. На самом деле Гавриил Михайлович воинственностью не отличался, а был, по семейному преданию, самым тихим, скромным, очень застенчивым человеком. В последние годы он жил в Ораниенбауме, преподавал природоведение и биологию. Был бездетным. К нему престарелая мама, Пелагея Николаевна, приехала, чтобы закончить свой век.

С Григорием Михайловичем ещё такая история связана. В 20-е годы решил он посетить родные пенаты – вот этот дом, на фоне которого фотография сделана. Священник Михаил умер ещё в 1913-м, и никого из родных там не осталось. Но вот захотелось по детству поностальгировать. Приезжает, а в доме живёт какая-то пролетарская коммуна. Гавриил Михайлович скромно так обращается к ним: «Вы не будете против, если я родительский дом посмотрю…» Ему отвечают: «Нынче, после свершения революции, каждая китаянка должна быть нам ближе, чем родная мать!» И на порог не пустили. Десять лет назад я ездил в Дёмшино, местный житель показал: «Здесь был дом священника». Остались от него лишь куски фундамента. А сейчас разрушается и сам храм, долгое время бывший амбаром для зерна и старейший из дореволюционных церквей на территории теперь уже Липецкой области.

ТРАГЕДИЯ РАСКОЛА

– Три революционера из одной священнической семьи – как думаете, это было типично для того времени? – спрашиваю Сергея Александровича.
– Наверное, да. Для меня самого загадка… Ведь иерей Михаил дал детям хорошее образование, сам был весьма уважаемым человеком, десять лет ему в епархии доверяли должность духовно-судебного следователя. То есть он разбирал сложные вопросы, в том числе в обязанности входило исследовать основания для отлучения кого-либо от Церкви. Для этого требовались большие знания. Неслучайно старший сын его, Сергей, стал богословом.

– Как его судьба сложилась?
– Закончив Тамбовскую семинарию, Сергей Михайлович поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию, профессором которой впоследствии и стал. С 1910 по 1918 годы был её инспектором, часто замещал ректора. О том периоде его жизни я собирал сведения буквально по крохам. Например, по телефонному справочнику 1905 года выяснил, где Сергей Михайлович жил – на улице Пушкинской, 12. После смерти сына Володи он переехал в Москву, где весной 1920 года открылись Высшие богословские курсы. Занятия проводились по вечерам для всех желающих. Помимо Зарина, лекции читали бывшие профессора Духовной академии Бриллиантов, Верюжский, Глубоковский. Кстати, Александр Бриллиантов был родом из деревни Сытино, что рядом с Ферапонтово. Тоже поучительная история – из одной семьи священника вышло сразу два выдающихся церковных деятеля.

Богослов Сергей Михайлович Зарин

Богослов Сергей Михайлович Зарин

– Глубоковский тоже вологодский, он родом с Кичменгского Городка.
– Вот видите, из провинции такие поднимаются мыслители.
– То есть Зарин был на уровне Глубоковского и Бриллиантова?
– О нём очень хорошо отзывались. В 1996 году в серии «Святые отцы и учители Церкви в исследованиях православных учёных» вышла монография Зарина «Аскетизм в православном христианском учении». Эту книгу я приобрёл и прочитал в предисловии, что она «является одним из наиболее зрелых плодов русской богословской науки начала ХХ века. По своим выдающимся достоинствам труд Зарина до сих пор остаётся уникальным явлением, ибо равного ему не породила ещё ни русская, ни западная богословская наука». Впрочем, написал он её, когда ещё был профессором Петербургской духовной академии. Не знаю, занимался ли он богословием позже.

С Зарин

По рассказам московской моей бабушки, Ольги Сергеевны Дзюбинской, её дядя, Сергей Михайлович, жил около Филатовской больницы, во дворе, в одноэтажном сером домике. Ольга часто приходила к нему. Был он добрым, обходительным человеком. Дети очень интуитивны, легко чувствуют фальшь, а с ним девочке было как-то просто и хорошо. Но одно дело – человеческие чувства, другое – поступки… В 1922 году случилась трагедия: Сергей Михайлович перешёл в обновленческий раскол.

– Он там высокий ранг занял?
– Стал секретарём их Священного Синода и редактором официального печатного органа обновленцев. Бабушка Ольга вспоминала, что примерно в 1930 году на хорах Храма Христа Спасителя отмечали какую-то годовщину Сергея Михайловича и специально совершался молебен, затем был накрыт стол в кулуарах. Она была маленькой девочкой и так запомнила, что дяде оказали очень большой почёт. А спустя год, в 31-м, Храм Христа Спасителя взорвали. Под обновленцами он находился с 1922 года, и настоятелем там был «Первоиерарх Московский и всех православных церквей в СССР» лжемитрополит Александр Введенский.

Лжемитрополит Александр Введенский

Лжемитрополит Александр Введенский

– Почему Зарин оказался в обновленчестве?
– Нам трудно это представить, но в середине 1920-х более половины российского епископата и приходов находились в подчинении обновленческих структур. Как такое могло случиться? Сейчас обновленчество воспринимается нами как гнусный проект НКВД по развалу Церкви. Так оно и было. Но придумали обновленчество вовсе не чекисты, официально оно возникло сразу после Февральской революции, и НКВД лишь воспользовался ситуацией. Обновленцы выступали за демократизацию управления Церковью и модернизацию богослужения. И широкие слои либеральной общественности всё это поддержали, особенно так называемая русская интеллигенция. Кто такой Введенский? Типичный интеллигент. Родился в семье преподавателя древних языков, дослужившегося до статского советника. После гимназии поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, часто посещал литературный салон Мережковского и Гиппиус. Экстерном сдал экзамены в Духовную академию, в которой, кстати, в ту пору инспектором служил Зарин. Затем стал протоиереем. И сколько таких «продвинутых» батюшек было в предреволюционной России…

Мне кажется, надо отделять идейных обновленцев от тех, кто к ним присоединялся по тем или иным причинам. Кем-то двигал страх за Церковь. Знаете, в истории уже случалось, когда Поместные Церкви разрушались. Например, очень долго длился период иконоборчества, причём во главе ереси стояло самое высшее священноначалие. И в годы гонений в России кому-то показалось, что Церковь надо подладить под новую жизнь, чтобы она не погибла, чтобы выжить. Для многих это закончилось печально. Например, для Николая Платонова, зятя Зарина, который вроде как вообще отпал от Бога с этими попытками «выжить». Но это отдельная история.

«СПАСИТЕЛИ» ЦЕРКВИ

– Николай Платонов – это тот самый «дядя Коля митрополит», о котором вы вначале упоминали?

обновленческий епископ Николай Платонов 1925 г

– Да, это о нём мне бабушки рассказывали. Родственная связь здесь такая… Однажды в Петербурге Сергей Зарин пригласил талантливого студента Духовной академии Колю Платонова, чтобы он стал репетитором его сестры Лизы (на фото она в заднем ряду с заплетённой косой). Вскоре тот сделал предложение, и Лиза в 19 лет вышла за него замуж. Окончив академию, Платонов стал священником. Весной 1922 года его назначили благочинным Василеостровского округа и настоятелем Андреевского собора, что на пересечении Большого проспекта и 6-й линии. Детей Платоновым Бог не даровал, и отец Николай пригласил к себе жить свояченицу, мою прабабку Лидию Михайловну с дочкой Таней – моей родной бабушкой. Она рассказывала мне, как росла в квартире дяди Коли в церковном доме, который и сейчас стоит за Андреевским собором. Как бегала по огромной квартире в 8-9 комнат. Ещё одна сестра Елизаветы, Екатерина, вышла замуж за священника того же Андреевского собора Фёдора Разумовского, так что родственники были теперь вместе.

Фото К. Буллы. 1913 г. Андреевский собор на Васильевском острове

Андреевский собор на Васильевском острове. 1913 г. Фото К. Буллы 

Длилось это счастье не вечно. Разумовский оказался не очень хорошим человеком, и Екатерина уехала в Москву. О Лизавете же вот что написал в воспоминаниях духовный писатель Краснов-Левитин, хорошо знавший Платонова:

«31 октября 1933 года умерла его первая жена – Елизавета Михайловна Платонова, религиозная, глубоко порядочная, одухотворённая женщина. Она умерла после продолжительной долголетней болезни». Елизавета болела чахоткой около 20 лет.

Елизавета Платонова (Зарина)Елизавета Платонова (Зарина) 

«И Н. Ф. Платонов делал всё для того, чтобы её вылечить и облегчить её муки… И был искренне потрясён смертью жены. Трогательно и просто рассказывал он об её предсмертных муках, о том, как она просила его расчесать ей волосы и, как бы уже чувствуя приближение смерти, сказала: “Как хорошо, но только что-то совершенно новое”. Со смертью жены ушёл единственный близкий Платонову человек, единственный любимый им человек…»

Вот интересно, да? Мы обычно в житиях святых читаем, что Бог даёт возможность человеку заглянуть за край. А тут обычной женщине открывается, что «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его».

Елизавета умерла в 39 лет и, как запомнили у нас в семье, успела сказать Платонову: «Ты женись, только не на Машке Пятаковой». Это была певчая Андреевского собора, такая долговязая: однажды она ночевала у наших родственников, и пришлось к кровати приставить табуретки, чтобы поместилась. Характер у неё, наверное, был плохой. Потому что, когда Платонов всё же женился на ней, она никого из нашей родни не пускала в дом – изгоняла любое напоминание о Елизавете. И был у неё повод для гордости – в отличие от первой жены она родила Платонову сына. Но тот прожил всего два года…

Мой дед водил меня на Смоленское кладбище и показывал две взрослые могилы и одну детскую с маленьким крестиком. Они теснятся рядышком. Дед рассказывал: вот здесь тётя Лиза похоронена, а здесь отец Платонова, иконописец Фёдор Кириллович. А маленькая могила – скорее всего, ребёночек Андрей, который родился у «митрополита» Платонова.

– А когда мальчик умер?
– В самом начале войны. К тому времени Машку арестовали, потому что она распространяла какие-то дурацкие кухонные сплетни, мол, сейчас придут немцы и прекрасно заживём. Тут же последовал донос в НКВД, и больше Платонов никогда Машку не увидел. И был вынужден ребёнка отдать кому-то, чтобы о нём позаботились. А те не уберегли. Куда он мог его похоронить? Только на Смоленское кладбище – к отцу и первой жене. И так получилось, что нарушенное предсмертное завещание присоседило ребёнка к покойной бездетной жене.

– Как Платонов стал митрополитом?
– Не знаю, кто на кого повлиял, но вместе с Зариным он в 22-м году перешёл в обновленчество и возглавил раскольничье движение в Петрограде. В 34-м ему присвоили митрополичий сан. А в 38-м его отлучила от себя и обновленческая Церковь, он вообще остался один…

Дело было так. Накануне Платонова арестовал НКВД, несколько ночей в «Большом доме» на Литейном его допрашивали. Всего он провёл в тюрьме около месяца. Когда он оттуда вышел, в газете «Правда» появилась заметка за подписью Платонова: мол, я понял, что заблуждался и так далее. Он снял с себя сан и поступил работать в Музей религии и атеизма, читал атеистические лекции. В человеке произошёл какой-то страшный слом… Сначала истово верил, а потом вдруг стал истово не верить. Он ведь прежде, до революции, считался православным консерватором – в его статьях встречались такие выражения, как «всемирный кагал», «подозрительная свистопляска, поднятая мировым иудейством вокруг Бейлиса». В 1918 году стал известен своей горячей проповедью в Исаакиевском соборе, в которой встал на защиту Патриаршества. Патриарх Тихон лично наградил его тогда камилавкой. А тут такое…

Я так понимаю, что когда человек по своему разумению начинает «спасать Церковь», идя на всяческие компромиссы, то сам лишается спасения. Митрополит Петроградский Вениамин (Казанский), позже расстрелянный, писал в тюрьме: «Страдания достигли своего апогея, но увеличилось и утешение. Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо».

И тут же в письме упоминает Платонова: «За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше её надо иметь нам, пастырям. Забыть свою самонадеянность, ум, учёность и дать место благодати Божией.

Странны рассуждения некоторых, может быть, и верующих пастырей (разу-мею Платонова) – надо хранить живыя силы, то есть их ради поступиться всем. Тогда Христос на что? Не Платоновы, Вениамины и тому подобные спасают Церковь, а Христос. Та точка, на которую они пытаются стать, погибель для Церкви. Надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя. Теперь время суда. Люди и ради политических убеждений жертвуют всем. Посмотрите, как держат себя эсэры и другие. Нам ли, христианам, да ещё и иереям, не проявить подобного мужества даже до смерти, если есть сколько-нибудь вера во Христа, в жизнь будущего века?!»
В том и ужас революции, что обстоятельства чудовищной силы ломают человека пополам – и всё в нём видно, до самого дна. Поэтому владыка Вениамин – новомученик, а о Платонове мы можем только молиться, чтобы Господь помиловал его.

«БРАТА НЕ УЗНАЁШЬ?»

– Был шанс, что богослов Зарин так же покается и соединится с матерью-Церковью, как и его зять?
– Возможно, так бы и произошло, ведь в 1943 году обновленчество прекратило своё существование. Но в чём Господь застанет… Московский священник Илья Соловьёв, который занимается сбором материала о Зарине, прислал мне уникальный документ, найденный в национальном архиве Республики Татарстан. Это депеша первоиерарха православных церквей в СССР: «20 сентября 1935 года скончался мой секретарь, профессор Сергей Михайлович Зарин. 28 сентября состоялось погребение его тела на Ваганьковском кладбище при сослужении находящихся в Москве архипастырей и пастырей, при многолюдном собрании верующих… Предлагаю установить во всех епархиях молитвенное поминовение усопшего в течение 40-дневного периода».
Zarin_Krest

Знаете, я не чувствую себя вправе осуждать двоюродного прадеда. Потому что не жил в то время. Судя по семейному преданию, он был добрым, мягким человеком. Это вообще свойственно нашей семье – доброе отношение к окружающему миру.

– Многие русские интеллигенты отличались мягкостью нравов. И во время революции это обернулось мягкотелостью…
– Пожалуй, не стоит упрощать. Я уже цитировал митрополита Петроградского Вениамина, который христианам приводил в пример мужество эсеров, большей частью происходивших из интеллигенции. И в нашей семье был такой пример. Я видел протоколы допросов Алексея Зарина (эсера, которого нет на большом семейном фото). В 1937 году он категорически отказался давать показания на своих товарищей по ссылке. При этом заявил следователю НКВД: «И сейчас остаюсь убеждённым эсером… Я эсер. Я отношусь враждебно к политике ВКП(б)». Спустя четыре месяца сидения в тюрьме повторяет: «Данные мною показания ранее на следствии от 31 марта (“остаюсь убеждённым эсером”) подтверждаю». Прекрасно понимая, чем такая принципиальность грозит. Его и расстреляли.

Или возьмём семью Платоновых, тоже очень интеллигентную. В отличие от Николая его сестра Александра и брат Семён выступили против обновленчества. Александра Фёдоровна была удивительным человеком. Ещё гимназисткой она начала печататься в церковных журналах, стала известной православной писательницей, вплоть до революции редактировала и издавала православный детский журнал «Незабудка». Была духовной дочерью святого праведного Иоанна Кронштадтского. С ним она познакомилась, наверное, через своего отца Фёдора Платонова, который по заказу отца Иоанна Сергиева расписывал собор в Иоанновском монастыре на Карповке.

В 20-е годы Александра Фёдоровна вместе с родными братьями и богословом Зариным входила в совет Андреевского братства. Братчики жили по уставу: в 7 утра собирались в Андреевском соборе на молебен, затем в течение дня исполняли послушания. Это и хор, и православный театр, и библиотека, и работа с ребятнёй из детского союза, для которых совершались специальные детские богослужения, организовывались паломничества. В 1921 году митрополит Петроградский Вениамин постриг Александру в монашество с именем Анастасия. Когда владыку арестовали, в тюрьму попали и матушка Анастасия с братьями Платоновыми. В отличие от Николая, который подписал отречение от Церкви, матушка Анастасия и отец Симеон (он принял сан в 24-м году) пошли по пути исповедничества. Сначала матушка создала свою общину из девушек с высшим образованием. Они молились подпольно на частной квартире на 2-й линии Васильевского острова. Затем Анастасию выбрали старшей монахиней разгромленной общины Иоанновского монастыря. В 29-м году власти выслали её из Ленинграда, а спустя год во время нелегального приезда в город она столкнулась в трамвае с братом Николаем Платоновым. И, как цитирует питерский историк Михаил Витальевич Шкаровский, у них произошёл такой диалог: «Что же ты не подходишь, Шура, или брата не узнаёшь?» – «И ты меня ещё спрашиваешь, Коля? Ведь папа и мама в могиле переворачиваются. Ты дьяволу служишь». И загадочная реплика в ответ: «Может быть, я сам дьявол и есть!»

Монахиня Анастасия Платонова

Монахиня  Анастасия (Платонова)

На допросе в 1934 году матушка Анастасия прямо заявила, что её религиозные убеждения противоположны установкам советской власти. «Политику коммунистической партии я не приемлю… данная власть не являлась выражением стремлений и желаний всего народа, а пришла к управлению страной путём захвата власти… Наиболее приемлемым строем я считаю строй монархический, как строй, наиболее укрепляющий христианство. Я считаю, что падение монархии в России произошло из-за того, что руководители страны уклонились от правильной линии, начертанной христианством. Идеалом же строя я бы считала монархический строй, основанный на христианских началах».

Отсидев в лагерях и ссылках, брат и сестра встретились в сентябре 1941 года в Вышнем Волочке, где отец Симеон подпольно служил молебны и всенощные. Город оказался в прифронтовой полосе, и бывших лагерных сидельцев снова арестовали, как «ненадёжный элемент». В заточении исповедники погибли, оставшись верными Христу.

ЗЕМЛЯ ПОД НОГАМИ

– Всё это вы узнали, когда заинтересовались историей своей семьи? – спрашиваю Сергея Александровича.
– Да. Те рассказы, что слышал на застольях между оливье и горячими блюдами, были фрагментарны, а хотелось связать в единую картину – чтобы понять, какое влияние оказывает на меня прошлое. Я ведь не только эту линию исследовал. В роду есть и терские казаки, и вологодский дедушка, крестьянин из Кадниковского уезда, который, поступив на Балтийский флот, дослужился до личного дворянства, а дети его достигли звания почётных граждан Российской империи – предпоследней ступеньки к дворянству. И задавался вопросом: вот что двигало этими людьми?

– Эти поиски помогли прийти в Церковь?
– Да, была такая последовательность: в начале 90-х я начал «трясти» своих родственников, а в 97-м году крестился. Затем много лет ходил к отцу Василию Ермакову на Серафимовское кладбище, под его воздействием и воцерковлялся.

– А откуда возник интерес к старообрядчеству?
– Наверно, это логичное продолжение попыток понять, кто мы такие и как мне в современном мире воспитывать своего сына. Что я должен сказать ему такого, чтобы у него в жизни были рамки, через которые пагубно переходить.

Однажды на Валааме я услышал, как монахи поют Богородичный канон знаменным распевом, и хотя не разбирался в этом, всё во мне интуитивно откликнулось… А ведь это наследие старой Руси. Святитель Игнатий (Брянчанинов) сравнивал такое пение с канонической иконой, перед которой можно молиться. А нынешнее партесное пение – это влияние Запада,
которое обмирщило жизнь в России.

– В миссионерском отделе епархии вы ведёте эту тему?
– Получилось так, что, закончив трёхгодичные епархиальные образовательные курсы, где познакомился с супругой, я плавно перешёл на миссионерские курсы. И до сих пор сотрудничаю, помогаю организовывать выставки, встречи, связанные с единоверием. Это важно. Времена изменились, а некоторые продолжают относиться к старообрядчеству, как это было в XIX веке. Кстати, в аттестате моего прапрадеда, иерея Михаила Зарина, есть строка: «Обличение Русского раскола – отлично». Вот такой был предмет в дореволюционных семинариях.

– Есть теория, что если бы не раскол, то не возникло бы отчуждения элиты от народа и не случилась бы революция…
– Мне кажется, и раскол, и революция не были предопределены. Всё решали конкретные люди. Вот представьте: девять лет Соловецкий монастырь, не принявший реформ Никона, находился в военной осаде. Наконец царь Алексей Михайлович, поражённый стойкостью монахов, посылает гонца, чтобы сняли осаду. После этого история могла пойти по другому пути: авторитет соловецких отцов позволил бы внести коррективы в реформы, оградив от разрушительных действий. Но пока гонец ехал на Белое море, в Соловецкой крепости появился предатель, который открыл ворота стрельцам. И всё повернулось иначе. Так же и с революцией. Если бы определённые люди нейтрализовали предателей, агентов влияния и сами бы стояли твёрдо… Пример Украины у нас перед глазами – Янукович убежал из Киева, и вся страна обрушилась. А если бы проявил стойкость? Но, повторяю, никого я не сужу.

Под конец нашей встречи хозяин показал свой труд – «Историю семьи» в 300 страниц. Взяв фолиант в руки, прослеживаю линию самого Сергея. Лидия, дочь священника Михаила, родила Татьяну, та родила Александра – папу Сергея, который стал моряком, затем семнадцать лет преподавал в знаменитой «Макаровке», а сейчас работает в военно-морском институте. И род продолжается…

– Ваш отец верующий?
– По этой линии у нас только сочувствующие, глубоко в резерве находятся, только патроны нам подтаскивают, – пошутил Сергей. – Но в случае вражеского прорыва в дело вступит и резерв… Вообще, именно через папу я многое узнал о своей семье на 170 лет в глубину. Составил помянник и календарь семейных событий. Вот так окидываешь взором календарь, и странные совпадения обнаруживаются. Например, Алексей Михайлович Зарин был расстрелян 16 января и я родился 16 января…

– А богословскую книгу Зарина, которую купили, вы прочитали? – вдруг вспоминаю.
– Каюсь! Там около 700 страниц с обильными цитатами на греческом и латинском. Книга лежит на прикроватном столике, перед сном пытаюсь вникнуть, а потом говорю: «Сергей Михайлович, прости меня, я обязательно прочитаю!» Между тем в 2006-м вышло уже и второе переиздание Зарина, в Киеве…

Любое знание принимается тогда, когда ты созрел. В книге Зарина нашёл я слова преподобного Макария Египетского: «Что внутрь себя собрал человек ныне, то откроется тогда внешним образом; как плод, зимою сокрытый внутри дерев, в весеннее время является наружу». Мне, чтобы понять эту фразу, пришлось почти двадцать лет ходить в церковь и убедиться: да, Царство Божие внутри нас. И есть у меня такая надежда: что собранное мы не только возьмём в жизнь будущего века, но и сможем передать это своим детям здесь, на земле.

Добавить комментарий