Крымское небо
Апрель в Крыму. Один-одинёшенек иду по узкой дамбе вдоль моря: это западный берег полуострова близ Саки. Возвращаюсь в санаторий «Северное сияние» после прогулки. Припекает солнце, неподвижные, точно на полотне, висят барашки облаков над морем, при этом штормит и прибой с перехлёстом. Косая волна серпом режет прибрежную гальку, уходит вдаль, набегает следующая. Так было и сто лет назад, и тысячу… По правую руку – солёные лиманы, со дна которых для санатория добывают лечебную грязь, по левую – Каламитский залив и морская даль до самой Румынии. Над этим простором то и дело по ночам нынче летят на Севастополь вражеские дроны с бомбами, а то и ракеты. Иногда их сбивают под Новофёдоровкой, где расположен военный аэродром – до него от санатория всего каких-то пять км.
Такую набережную, как в районном городке Саки, не в каждом областном центре увидишь. Сделали её после того, как Крым вновь стал российским. Идёшь и поневоле думаешь о десятках миллиардов, материализовавшихся в бетоне, фонарях, скамейках и клумбах. Замечательно: не по карманам распихали, не зарубеж вывезли. Но вот бы несчастному нищему Сыктывкару хотя бы один процент этих денег! Может, тогда доделали бы полукилометровую набережную, деньги на которую закончились ровно в год присоединения Крыма. Набережная в Саки не просто дамба, уложенная плитами, а сделана «художественно» – с этакими капонирами, обращёнными в море: если бы здесь прогуливалась публика, то в таких закутках непременно должна была стоять мороженщица под пляжным зонтом.
Но пляж пуст, и поговорить можно только с рыбаком, однообразно закидывающим удочку. «Ветрено, не клюёт ни барабуля, ни ставрида», – говорит он. А коль так, разговор продолжается «за жизнь». Ругает какую-то безответственную молодёжь, а может, и сознательных диверсантов, которые порезали-поразбросали мешки с песком как раз в этих самых капонирах – оказывается, в них действительно оборудовали огневые точки на случай, «если хохлы попытаются десант высадить». Они уже в прошлом году высаживали своих севернее Евпатории, на самом крайнем западном мысу Крыма, но закончилось это для них плачевно. «Что, уже война закончилась? – сетует мой собеседник, подбирая смятую антидроновую сетку. – Но всё равно, если сунутся, и тут поджарим им задницы!»
Это не столько бравада, сколько историческая память – что-то такое на генном уровне. Неподалёку отсюда в 2016 году был установлен небольшой мемориал с двумя пушками и якорями, посвящённый одному из таких захватнических десантов. На нём выбита надпись из «Истории Крымской войны»: «С 01 по 05 (12–17) сентября 1854 года на Сакском побережье Каламитского залива произошла высадка многотысячной армии Франции, Турции, Сардинии и Англии, объявивших войну России. По прибытии 1 (13) сентября 1854 г. к Евпатории весь флот, покрывающий пространство вдоль берегов на 10 миль, двинулся к назначенному для высадки месту, находившемуся близ небольшого озера».
Рыбаки из прибрежных деревенек никогда не видели ничего подобного: три сотни транспортных судов под прикрытием фрегатов, корветов, пароходов – 89 кораблей, ощерившихся пушками, – пять суток выгружали огромную 62-тысячную армию: вооружение, лошадей, фураж. Здесь, на этой самой пересыпи, они встали лагерем, а потом начали наступление на Севастополь. Так начиналась Крымская война объединённого Запада против России. Ровно 170 лет прошло с того времени, и вот мы снова стоим у порога большой войны, где действующие лица предполагаются всё те же…
Спустя без малого сто лет после Крымской войны чуть севернее высадилось семьсот советских «чёрных бушлатов» – эта операция вошла в историю Великой Отечественной как Евпаторийский десант. Они вступили в неравный бой с немецко-румынскими частями и погибли. Теперь на месте их высадки, прямо у берега, тоже стоит памятник.
Понятно, почему здесь, где было столько десантов с моря, после Великой Отечественной построили командный пункт артиллерийского железнодорожного дивизиона. Место для строительства выбрали на единственном на всю округу кургане. По железной дороге вдоль берега в случае нападения ездил бы бронепоезд и по указанию из командного пункта обстреливал вражеские корабли. Командный пункт напоминал ДОТ: толстостенное здание с подземным убежищем от бомб, со своей электростанцией и ёмкостью для воды, с башней для наблюдений. С неё хорошо просматривался Колонистский залив, ведь кругом плоская, как блин, степь, песчаные пляжи да заросшие травой лиманы. Это потом, когда начались археологические раскопки, выяснилось, что у подножья этого холма – руины древнего города, городища Кара-Тобе… Вот туда я и направляюсь по Морской улице от санатория «Северное сияние».
* * *
Сейчас такое время в России, когда люди начали просыпаться. Война встряхнула. Но вот очнулся человек от долгого обморока – и что первым делом?.. Естественно, пытается понять, где он, кто он. Вот почему всё больше становится людей, интересующихся историей Отечества, и всё чаще слышу я разговоры о путях России, встречаюсь с людьми, копающими собственное родословие.
Правильно говорят, что в крымском Херсонесе, ныне Севастополе, находится та купель, в которой крестился русский народ. Но в таком случае весь Крым – это старинный дом наших пращуров, в нём – наша ещё дохристианская колыбель. Несколько тысячелетий назад здешних кочевников киммерийцев и жестоких тавров потеснили скифы. «Да, скифы – мы!» – помните эту строчку Блока? До того как стать славянами, а потом Русью, мы были скифами. У нас похожие гены – гаплогруппа R1a. И украшения в зверином стиле во множестве встречаются на Русском Севере… Поэту простительно было приписать: «С раскосыми и жадными очами», – откуда ему было знать, что скифы были носатыми, узколицыми, светловолосыми и монгольского раскосого разреза глаз у них никак не могло быть. Да и вообще, как писал Гиппократ, «скифское племя значительно отличается от прочих людей и похоже только само на себя и мало плодовито». «Мало плодовито» – это словно про нас, нынешних. По описанию древнего историка, русские люди и древние скифы внешне очень похожи. Ну а уж про «жадность», которая у Блока только для размера поэтической строфы, и говорить нечего – глупость это. Написал бы лучше «воинственность», да в строфу по размеру не встанет.
Три тысячи лет назад скифы жили в Таврии по соседству с греками, торговали с Боспорским царством, ну и воевали с ними – как без этого. Потом пришли гунны и уничтожили как скифское, так и Боспорское государство. Скифы ушли на север, там слились с местными племенами в славянское море. Но потом, в десятом веке, потомки скифов – славяне – вернулись в Крым, возглавляемые Святославом. Потому что, как ещё Бисмарк сказал, русские всегда приходят за своим. Вот и в 2014-м мы снова пришли сюда…
* * *
А посему когда я иду от санатория к древнему греко-скифскому городищу Кара-Тобе, то ощущение примерно такое же, как если бы я шёл в деревню, где жили мои деды, а потом разъехались. Это – возвращение. И важно, что тут есть человек, который всё это хранит и может мне пояснить, где и что. Здесь меня ждёт основатель и руководитель Музея древностей Северо-Западного Крыма Владимир Иванович Агарков.
Я хочу, чтобы разговор наш был не только о его музее, но и чтобы мы, жители глубинной России, лучше поняли значение Крыма – то, на каком историческом фундаменте стоит русское государство, как глубоки наши корни.
* * *
– В переводе с тюркского языка Кара-Тобе означает «чёрный холм», – начинает свой рассказ Владимир Иванович. – Название средневековое. Но история у нас преимущественно античная. Поэтому перенесёмся в IV век до новой эры. Тогда на этом месте была греческая усадьба. Греки выращивали здесь в округе зерно, продавали его в Херсонес, а уже оттуда его везли на кораблях по всему античному миру. Рядом с греками жили скифы…
– Беспокойные соседи им достались. Скифы в обыденном представлении – народ кочевников, скачущих на лошадях по степи, перегоняющих стада, обитающих в кибитках на колёсах.
– Но в этот период истории они уже жили на земле, строили дома, обрабатывали землю. В третьем веке до н.э. скифы в Крыму оформились так называемое позднескифское государство со столицей в городе Неаполь Скифский – на месте современного Симферополя. Но это правда: скифы всю свою историю воевали и, даже ведя оседлую жизнь, оставались воинственным народом. Здесь боролись с греками за землю – главное богатство. И небезуспешно: за два века до христианской эры эта усадьба уже стала принадлежать скифам. А к 111 году до новой эры они захватили практически все владения греческого Херсонеса в Крыму, в том числе Керкинитиду, античный город на месте Евпатории, и город Калос Лимен на месте нынешнего посёлка Черноморского.
– Такая ли уж здесь, под палящим солнцем, ценная земля? – уточняю.
– Здесь чернозёмы, про урожайность вот что я вам скажу. Здесь был при советской власти Прибрежненский совхоз-техникум. Так вот, урожайность во второй половине семидесятых годов на поливных полях доходила до 90 центнеров с гектара. Это колоссально много по тем временам. Притом это были твёрдые сорта пшеницы с очень высоким содержанием клейковины.
…И вот когда в 111 году до н.э. скифы начали осаду Херсонеса, греки-херсонеситы обратились за помощью к своему союзнику, понтийскому царю Митридату VI Евпатору. Понтийское царство располагалось по берегам Чёрного моря, столица была на противоположном берегу – там, где сейчас Турция. Это было мощнейшее государство античного мира, последний оплот греков в античном мире, потому что на первую позицию уже выходил Рим. И вот Митридат посылает на помощь осаждённому Херсонесу свои войска под командованием лучшего полководца Диофанта. Он впоследствии трижды спасал Херсонес от скифов, так что благодарные жители ему поставили бронзовый памятник. В сражении со скифами Диафант одержал победу и построил крепость, которую назвал в честь своего царя Митридата VI Евпатора Евпаторием.
За сотни лет место, где стояла эта крепость, затерялось. Археологи выдвинули много гипотез, а в 1960-х советский археолог Раевский предположил, что древний Евпаторий должен быть расположен здесь, у нас. С 1983 года 40 сезонов систематически раскопки тут проводил Институт археологии РАН, и эта экспедиция подтвердила догадку Раевского.
Археологи раскопали около 10 процентов площади крепости, даже меньше. Почему так мало? Раскопки же проводят маленькими участками – 5 на 5 метров. А перед тем как уехать, они обязаны были всё закопать – так принято в археологии. Поработали полтора месяца и закопали: придут местные жители и даже не увидят, где работали археологи. Но вот эти уникальные руины крепости, открытые археологами, сейчас можно увидеть только потому, что мы этот раскоп круглосуточно охраняем 24 года, проводим консервацию, музеефикацию раскопок. Мы создали здесь Международный центр экспериментальной археологии. Занимаемся воссозданием греческой усадьбы, скифского посёлка первого века до новой эры. Занимаемся изучением древней культуры, обычаев, обрядов, реконструкцией древних технологий. Работаем не только со студентами, но и со школьниками. Ничего подобного нашему археологическому парку в России нет.
Мы с Владимиром Ивановичем сидим на амфитеатре, чем-то напоминающем античный. Перед нами вместо сцены – панорама каких-то полуразрушенных строений. Это вырытый археологами довольно-таки обширный раскоп. Посредине него – остатки квадратного здания. Это, как поясняет мой проводник, центральная башня, первоначально высота её была 8 метров. Вокруг неё были крепостные стены 100 на 100 метров по периметру – до них археологи ещё не докопали, но вглубь весь культурный слой – около трёх метров – пройден.
– Обратите внимание: камень, из которого сложены стены, вторичного использования. То есть его привезли не из карьера, а из Керкинитиды, крепости на месте нынешнего города Евпатории, в тот период как раз разбирали стены этого города.
Спрашиваю:
– Крепость Евпаторий и город Евпатория в 15 километрах отсюда – есть ли связь?
– Город название получил в честь крепости. Екатерина Вторая давала названия городам, которые вошли в состав Российской империи. Ряд городов получили античные названия. Одесса вместо турецкого Хаджибея – в честь одноимённого города в Греции, Херсон назвали в честь Херсонеса. А вот город с турецким названием Гезлев получил название Евпатория в честь крепости Евпаторий… Идёмте, я покажу вам единственную в мире скифскую усадьбу, объект экспериментальной археологии. То есть она не раскопана, а построена по древней технологии археологами в 2002 году.
Типичная скифская усадьба – это внутренний дворик и два помещения: для семьи и для животных – крупного рогатого скота, лошади, свиньи, домашней птицы.
Владимир Агарков показывает жернов-зернотёрку, объясняет, как ею пользовались в древности. Её нашли здесь при раскопе.
– Представляете, точно такую я видел только один раз – в Израиле. Вот смотрите, как устроена дверь: без петель, на дверной оси. И очень надёжная, такие сейчас применяют в сейфах. Сбита железными гвоздями. Скифы с железом работали великолепно, у них одно время было лучшее в Европе оружие: короткие мечи – акинаки. Европейцы у них заимствовали опыт металлообработки. Стены жилища – из сырцового кирпича. Внутри у скифов мебели не было. Сидели на полу: на кошме, циновках, шкурах. По центру – столик из сырцового кирпича. В одном углу стояла амфора с водой, в другом – очаг без дымохода. Чем топили? Овечьи кизяки при сгорании давали мало дыма, а энергии выделяли в полтора раза больше, чем дрова из сосны… Эта усадьба оживает время от времени, когда здесь поселяются и некоторое время живут ребята, занимающиеся исторической реконструкцией. Одетые как скифы, кошму расстилают, прямо здесь спят, едят. Говорят, что тут им уютно.
Рядом со скифским жильём замечаю небольшой каменный бассейн. Оказывается, это тарапан – давильня для винограда. Здесь начинался процесс изготовления вина.
– Как-то приехала группа туристов с Кавказа: «Можно мы привезём виноград, потанцуем тут, ногами потопчем? Потом вымоем…» – «Ну, приезжайте, привозите». Я не видел сам процесс давления, честно говоря, но они довольные остались. Надо учитывать, что это замечательный массаж стоп, когда босиком танцуют.
– Помыли за собой?
– Я потом посмотрел: они всё помыли, но виноградные косточки всё равно остались, их трудно все убрать…
* * *
Из скифской усадьбы мы возвращаемся к зданию музея, по подземному переходу идём к башне. Внутри она чем-то напоминает рубку подводной лодки. Поднимаемся наверх. «Здесь ступени, поэтому аккуратненько», – предупреждает Владимир Иванович.
Музей небольшой, но он и не претендует на академизм. Здесь можно поподробнее узнать про хозяев этой крепостцы, посмотреть в витринах найденные тут артефакты. Вот наконечники скифских стрел. Между прочим, скифы могли стрелять двумя стрелами одновременно – не знаю, чьи-то воины ещё так умели? О характере скифов-воинов древний историк Геродот писал: «Ни одному врагу, напавшему на их страну, они не дают спастись; и никто не может их настичь…» Между прочим, в крупных сражениях скифы применяли такую тактику: отступали, заманивая врага на свою территорию, не давая генерального сражения, а в это время всадники наносили с разных сторон болезненные уколы врагу. Ничего не напоминает? Так погибла, точнее сгинула без вести 30-тысячная армия Зопириона, одного из военачальников Александра Македонского. Больше Александр-завоеватель в скифские земли не совался.
Вообще, конечно, чтоб не сложилось у читателя перекошенного впечатления, скифы не только воевали, не только занимались земледелием. Развиты были гончарное ремесло и ткачество. Чеканили монеты из серебра, охотились на дельфинов и ловили крабов, выделывали шкуры, великолепно работали с железом, добывая его в болотах на корнях растений.
В другой витрине – скифские фибулы, бусы и серьги, найденные здесь при раскопках. Простенькие, конечно, из металла. Золота здесь нет – всё-таки народный музей. Да и к чему жуликов искушать. Наверно, все помнят историю с кражей скифского золота: в 2014 году богатейшая экспозиция скифских золотых украшений из музеев Крыма находилась в Голландии, но возвращать её отказались, передав Киеву. Хорошо, что самые выдающиеся скифские украшения всё-таки хранятся в Эрмитаже: это знаменитые золотой гребень и олень – эталон звериного стиля.
Поднимаемся на следующий этаж. В стене две бойницы. Но, как выясняется, не для того, чтобы стрелять.
– Здесь стояли приборы-дальномеры, когда этот объект функционировал. В случае появления вражеского корабля данные передавались артиллеристам.
По металлической лестнице, окрашенной шаровой краской, как на корабле, держась за поручни, поднимаемся наверх, на смотровую площадку. Отсюда видно, как в полукилометре замедляет ход возле станции «Техникум» электричка. На востоке открываются окраины Саки. На западе – металлический блеск моря. По шоссе внизу несутся машины.
– Вон видите, плоская равнина – древняя береговая линия Чёрного моря. Пять с половиной тысяч лет назад не было ни Сакского озера, ни озера Сасык и Сиваша не было, а были морские заливы. Потом намыло песок и образовалась пересыпь. По ней сейчас и идёт Евпаторийское шоссе.
– А там что? – показываю я на небольшой частокол за археологическим раскопом.
– Это такой фрагмент ограждения посёлка бронзового века, демонстрационный объект. Но у него есть и другая функция – защитная. Вон с той стороны дети из лагеря у нас стреляли из лука, а чтобы случайно стрелы не влетали в скифскую усадьбу, как раз для этого и служит эта ограда. Впрочем, не только дети стреляли. Недавно тут были в гостях наши крымские православные экскурсоводы – и они стреляли с удовольствием. Некоторые первый раз в жизни держали лук в руках – не могли сообразить, куда тянуть. Есть луки, близкие к тем, что были в древности, есть просто детские.
Всё, наша экскурсия по древностям завершена, закончен и разговор об обитателях этой земли – скифах, наших предках. Но наш разговор не завершён, он естественным образом обращается теперь к тем, для кого, в первую очередь, сделано всё это хозяйство, – детям.
* * *
Спрашиваю Владимира Ивановича, как менялся за последние десятилетия юный посетитель этого музея – дети, которые приезжают сюда.
– Вся моя работа направлена на формирование у молодых познавательного интереса. Мы старались дать какие-то основы, на которых бы потом основывалось понимание ими окружающего мира. Чтоб это помогло выбрать им направление во взрослой жизни. Здесь мы проводили, например, так называемые палеонтологические экспедиции: ездили в горы, там собирали окаменелости. А жили дети у нас здесь обычно в палатках человек по 30-40 в смену.
Знаете, как педагог, который почти всю жизнь работает с юным поколением, и как человек, которому за 70 лет, могу сказать, что дети теперь другие. Иногда задаю им простейшие вопросы. Например, когда отмечается День Победы, в каком году закончилась Великая Отечественная война. Кто-то отвечал, что в 1946 году, кто-то называл 49-й. В моё время даже двоечники могли ответить на такой вопрос. А теперь…
– Может, придуривались просто?
– Нет-нет, не придуривались – вспоминали, угадывали. Если в целом сказать, то сейчас есть замечательные дети, умнее нас с вами. Сюда приезжают москвичи из Православной Свято-Петровской школы – какие дети замечательные! Очень воспитанные. Или вот приезжали из Смоленской православной гимназии – чудо просто какие дети! Они очень современные, и в то же время у них внутреннее какое-то… слово не могу подобрать… Не просто доброта, какая-то теплота от этих детей исходит. То есть если посмотреть в динамике, есть дети замечательные. Но мне везёт, я работаю с православными. При Советском Союзе школы были разные, а уровень учеников – тех, кто хотел учиться, – был высокий. А сейчас они очень разные.
– То есть произошло разделение детей на тех, которые вообще ничем не интересуются, и на тех, кто стремится познавать?
– Именно так. А если говорить про украинских детей, то попробуйте взять учебник и почитать. Это же просто ужас какой-то! Я как-то попросил учебник у своего товарища, доцента университета, преподающего историю Украины. Я был поражён! Говорю: «Ты что мне дал?!» «Я тебе дал самое лучшее, – отвечает. – Остальное читать невозможно, это просто дебилизм». Ну и представьте, что человека с первого класса этим пичкают, и уже два поколения на этом выросло. Вот они и говорят, что Екатерина Вторая была женой Евпатора. Ведь всякая брехня не нашими историками написана, а непрофессионалами на западные гранты под их диктовку. Людей перепрограммировать очень просто. Но эффективнее это делать в раннем возрасте.
– Вот мы – дети Двадцатого партсъезда, на котором было объявлено, что Сталин диктатор и кровопийца, – продолжает свою мысль Владимир Иванович. – Сейчас я так не считаю, но мне для того, чтобы изменить взгляд, потребовалось несколько десятков лет. То, что было вложено в детском возрасте, очень трудно изменить. И вроде бы да, стало много новой информации и понимаешь, что не так всё однозначно, но всё равно «диктатор» в подкорке сидит.
А я вспоминаю вчерашний праздник для ребят в санатории, пугающую непосредственность детей. «Руки вверх, зад назад!» – кричала массовик-затейник, весьма вольно вертя задом. И дети послушно копировали. Включили мерзкую современную попсу для танцев, и малыши весело подпевали: «Хочу тебя» и ещё много чего покруче. Что мы закладываем в подкорку им? Дети, о которых мы говорим, что это наша надежда, наше будущее, – что мы, взрослые, вытворяем с ними!
* * *
В 2000 году, когда создавался Международный центр экспериментальной археологии и инновационной педагогики «Кара-Тобе», Владимир Агарков работал директором детского лагеря имени космонавта Титова, расположенного здесь неподалёку.
– Приезжали дети отовсюду: из Харькова, Братска, Иркутска… Центр назвали международным, потому что его деятельность поддержали Институт археологии Российской академии наук, Национальный институт образования Белоруссии, крымские организации.
Идея была в том, чтобы соединить отдых у самого моря (лагерь в сотне метров от берега) и познавательную деятельность на археологическом городище. Но не срослось: лагерь отошёл государству. Впоследствии детей размещали в корпусах и палатках неподалёку от «Кара-Тобе».
– Как вы сейчас работаете с детьми? Вас ещё не заморили окончательно проверяющие?
– Работать с детьми сейчас очень сложно. Вот ситуация. Приезжает ребёнок, он первый раз оторвался от семьи. Здесь он ещё ни с кем не познакомился, ему страшно. Чтоб ему адаптироваться, чтоб первый мандраж прошёл, нужен день, кому-то больше. Раньше телефон был у меня или у сопровождающего, сам подросток не имел возможности позвонить. Я мог сказать мальчику: подожди до завтра, у нас будет сеанс связи и тогда поговоришь с мамой. А за это время страх у него обычно проходил. Помню, один приехавший мальчик стал сразу жаловаться мне: то плохо, другое ещё хуже. Я говорю ему: раз ты уж так хочешь, отправим тебя обратно, но решим это завтра с твоими родителями. А к вечеру он уже пришёл подтянутый и по-солдатски доложил, что никуда звонить не надо, он понял, что тут всё по-другому, и это правильно, потому что это не дома. Вот прям так и сказал, молодец. А сейчас у любого пацана в лагере мобильный телефон – и что он в таком состоянии скажет родителям? Да что угодно! Что тут не лагерь, а ужас какой-то, прилетайте, забирайте меня…
В последнее время к нам дети приезжали со своими педагогами, которые за них отвечали. А раньше я отвечал. Честно признаюсь, что сейчас я бы уже не смог работать с детьми, как раньше. Очень много ограничений, и я считаю, что те, кто работает с детьми, – отважные люди. Мы же ходили в походы с нашими преподавателями и ничего не боялись. Но что угодно может случиться с ребёнком на ровном месте – пораниться, заболеть. Всё абсолютно предусмотреть невозможно. А законы сейчас не просто суровые, а жестокие. После какого-то инцидента можно было прийти в тот же горком партии, где тебя выслушают. А если ты прав, это признают, позвонят кому надо и скажут: «Что пристали к человеку? Да, он нарушил. А как иначе он мог поступить?» Сейчас, не дай бог, что-то с ребёнком случится – бедный преподаватель будет сидеть. Хотя он старался для детей, но недостатки найдут обязательно, за что-то зацепятся и скажут, что из-за этого всё и случилось – и на основании этих формальных показаний посадят… Так что сейчас детей сами мы не организовываем, но если приезжают к нам группы, мы их принимаем, ставим палатки – на это мы имеем право. Другое дело, что сейчас любителей такого отдыха стало мало. На базах отдыха есть все удобства, стоят кондиционеры – без них нынешние отдыхающие не могут… К тому же сейчас самолёты не летают, с поездом тоже тяжело. Да и если взять последние четыре года, из-за ковида они были очень непростыми. Детские лагеря хоть и работали, но с ограничениями – они не могли вывозить детей в музеи и так далее. Вообще в Крым намного меньше стало людей приезжать. А ведь нас государство не финансирует. Кажется, передай государству – и оно позаботится. Но у него нет на это средств. Да и интереса нет. В своё время пионерлагерь мы отдали в госсобственность, а власти его тут же в аренду сдали.
– Ну, надеюсь, что всё-таки как-то эта лагерная история вернётся в ваш Центр. Ведь нужно воспитывать детей на нашей истории, а не только их на пляжах нежить.
– Посмотрим… Пока что мы ещё идём с флагом, а когда упадём, надеемся, что кто-то его подхватит и дальше пойдёт.
– А если не подхватит?
– Как можно это знать? То есть ты можешь кого-то подготовить, чтобы он продолжил твоё дело, но окажется вдруг, что у него другие планы. Будущее непредсказуемо. Поэтому если нет – значит, нет. Стало быть, судьба такая. Мы сделали для людей, для города что могли – интересный, очень нужный объект. Мы же не для себя старались. Скромные деньги, которые здесь зарабатываем на экскурсиях, сюда же и вкладываем – и конечно, их не хватает вообще. Ну так сложилось. А нам это было интересно.
* * *
Мы спускаемся со смотровой площадки башни. Возле башни – небольшое кафе, видно, что уже давно оно заброшено: перевёрнутые стулья на столах, разрослись виноградные побеги на решётках окон. Да, чувствуется тут какая-то бесприютность, как будто долго здесь кипела жизнь, а потом люди снялись и ушли. Оно, впрочем, так и было уже, когда отсюда ушли скифы. Ветер колышет тюльпаны, вылезшие из-под камней. В окне – выцветший плакат: «Если книг читать не будешь, скоро грамоту забудешь!»
– Да, изначально, когда этот комплекс строили, здесь было кафе, – говорит Владимир Иванович. – Дети из лагеря здесь кушали, археологов мы подкармливали. Но сейчас людей нет, да и сил нет этим заниматься – нужно же много всяких разрешений…
Неподалёку вижу поваленное дерево.
– Это лох, его с корнем вырвало и повалило во время прошлогодней бури. Мы немного обрезали его. Там вот тоже дерево наклонилось, мы хотели поднять его домкратами… Но тоже надо время. А времени нет, и сил нет, ничего не успеваем.
В эту минуту прямо над нами с грохотом пролетел бомбардировщик. Опять напомнил о том, что где-то рядом идёт война. Мне тут снова вспомнились строки Александра Блока из его стихотворения «Скифы»:
Вот – срок настал. Крылами бьёт беда,
И каждый день обиды множит…
О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!
…В последний раз – опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!
«Варварская лира» – это в 1918 году поэт про нас, русских деятелей культуры, про русскую интеллигенцию писал. И многие годы призывали мы этот западный мир опомниться, протягивали руку сотрудничества, но увы: «срок настал»…
Спрашиваю у собеседника, есть ли у него ощущение прифронтового региона.
– Военные самолёты у нас всю жизнь летают – здесь же расположены военный аэродром и гарнизон. Мы к этому относимся спокойно, не боимся ничего, но приезжающие, конечно, беспокоятся. Они ведь уже полазили по Интернету и прочитали там много всякой ерунды. Вот в прошлом году высадили украинцы десант на мысе Тарханкут, чтоб сделать фотографии из Крыма в День независимости Украины для публикации в западных СМИ. А обыватель раз в месяц залезет в Ютуб – и что увидит? «Ничего себе, они уже и Крым берут!» Понимаете? Мне иногда звонят и спрашивают, мол, что там у вас опять, вон в Интернете пишут… «Да ерунда, ребята, – отвечаю, – чушь пишут враги, а вы верите!»
– У вас нет какого-то чувства неуверенности в будущем? Ведь с той стороны постоянно обещают крымчанам какую-нибудь гадость. Говорят, что Крым будет украинским – или безлюдным.
– Они всё время об этом говорят, ну и что? Мы-то знаем их. Нет, мы уверены в том, что Россия нас не бросит. Когда мы возвратились в состав России, вы не представляете, какой праздник в Крыму был! Люди вышли, у нас были демонстрации, как в советское время: с флагами, с песнями – все были счастливы. Конечно, кому же хочется, чтобы гибли люди, тем более что это вообще война «брат на брата». Хотя все годы на Украине идёт оголтелая пропаганда против России, я знаю многих людей там, которые воспринимают всё адекватно, не смогли им переменить сознание.
– А сейчас какое-то такое ощущение разочарованности? С некоторыми поговоришь – ругают российскую бюрократию, дескать, на Украине такой не было, все вопросы можно было полюбовно порешать…
– Конечно, есть люди с другой точкой зрения. И есть определённый процент потенциальных предателей. В любом обществе таковых одна десятая часть. Анекдоты даже на эту тему есть… У нас здесь был всегда настрой такой: что русский, что украинец – без разницы. Советские люди, мы были так воспитаны. Но возмущало, конечно, что русский язык, по существу, запрещали. Например, у лекарства инструкция на украинском языке и я не могу прочесть. Но мы были не против Украины, а против бандеровцев.
А эти «западники» – они ведь все годы самостоятельности Украины постепенно захватывали руководящие посты. Особенно в образование лезли. У меня очень хороший был знакомый, Царство ему Небесное, известный украинский академик. Мы с ним в начале 1990-х говорили, он рассказывал, что творится в сфере высшего образования: «западники» везде директорами школ назначаются, чиновниками на ключевых постах в образовании, в аспирантуре тоже они. Делалось ими всё, чтоб мировоззрение своё навязать всему населению Украины. Это, говорил академик, очень опасно. Я ему беспечно отвечал, что все мы вроде как один народ, свои люди и у нас у всех общее мировоззрение, интернационализм, да и на западе Украины население небольшое – я ездил туда, знаю. А он качал головой: нет, вы ошибаетесь, это всё очень серьёзно. И был прав…
…Прощаемся. Владимир Иванович благодарит за газеты, которые я передал ему накануне, говорит, что нашёл в них немало интересного для себя. Спрашиваю, чем он займётся, когда я уйду.
– Если бы вы не пришли, я бы сейчас переоделся и работал. Траву надо подстричь, она быстро нынче поднялась. Люди, поддерживающие нас, собрали деньги со всей России и купили нам газонокосилку. А так я ходил бы тут с косой. Несколько гектаров – наша территория, если не выкосишь на ней траву, летом она высохнет и – чуть что – мгновенно может вспыхнуть и мы сгорим. То с одной стороны приходит пожар, то с другой, поэтому нам всё время здесь надо быть на стрёме – выкашивать…
* * *
Иду по этой самой траве, нежнейшему серебристому ковылю, который скоро превратится в жёсткие, шелестящие на ветру щётки. Вот полевые цветочки, и у каждого свой голос в траве, каждый продирается сквозь корку ссохшейся прошлогодней травы – пока весна, хочет заявить о себе, чтоб ничто его не загораживало от солнца. Яркие алые юбки диких тюльпанов, жёлтые лютики на тоненьких стебельках – чтоб их солнце заметило, даже форму светила приняли. А оно светит равно и для скромной купырь-травы, и для гордо вознесшегося дягиля; оно равно принимает и тонкий писк, и шелест. Но уже скоро, через каких-то пару месяцев, на месте ярко-зелёного луга будет выжженная бурая степь. И этот простор, и свистящий тёплый ветер с тухловатым запахом морских водорослей с моря напомнят о племенах, некогда обретавших тут: скифах, сарматах, киммерийцах, роксоланах – тех, кто давно исчез с лица земли.
Жизнь продолжается… Я возвращаюсь в санаторий по Евпаторийскому шоссе: пережидаю, пока проедет колонна военных машин – под тентом сидят солдаты с автоматами, улыбаются… Далее – по Морской улице. Возле дороги много пустых участков за высокими каменными заборами, кое-где на таких участках рухнули уже и они… Наверно, хозяев уже нет на свете. А участки куплены, огорожены, но не освоены. Люди потратили драгоценное время и силы, чтобы занять побольше места под солнцем, а на то, чтобы построить что-то внутри, ни сил, ни времени уже не хватило.
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий