«Любил он Бога и любил народ»

Памяти схимонаха Кукши (Букирева)

Уходят от нас ко Господу последние фронтовики. На днях пришло сообщение о смерти Иона Дегена, танкиста, человека замечательной судьбы. Был трижды ранен, выжил. После войны выучился на хирурга и в 1959-м первым в мире провёл реплантацию верхней конечности – пришил оторванную руку трактористу.

Многие, наверное, читали его стихи, написанные в декабре 1944 года 19-летним лейтенантом:

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам ещё наступать предстоит.

* * *

А 17 апреля отошёл ко Господу в городе Кунгур Пермского края схимонах Кукша. В миру его звали Николай Андреевич Букирев, и был он старейшим ветераном Великой Отечественной войны в России. 16 июня ему исполнилось бы 105 лет.

Схимонах Кукша – в миру его звали Николай Андреевич Букирев – был старейшим ветераном Великой Отечественной войны в России. (Фото Елены Тепляковой)

Рассказывает отец Максим Кулаков, настоятель Всехсвятской церкви города Кунгур:

– Я познакомился с отцом Кукшей лет 15 назад, ещё будучи прихожанином Всехсвятского храма. Отец Кукша пономарил с 1957 года – ровно шестьдесят лет. Помню, как он лазил зажигать лампады на нашем прежнем иконостасе, хотя ему было уже за 90 лет. Свои обязанности исполнял до конца жизни. Умер он в Светлый понедельник, а последний раз был в храме в Чистый четверг. Возжигал лампады в алтаре, менял свечи, облачал престол.

– Он что-то рассказывал о себе, о войне?

– На войне он пробыл долго. Чем только не занимался: был и миномётчиком, и поваром. Вспоминал такой случай. Выходили они из окружения, раздобыв немецкую форму. Шли через деревню, занятую фашистами. Чудом прошли, так как немецкого никто не знал. Если бы с ними кто заговорил, спросил о чём, тут бы и конец пришёл. Отец Кукша читал про себя 90-й псалом, и всё обошлось.

Николаю Андреевичу Букиреву было 29 лет, когда началась Великая Отечественная война (Фото aif.ru)

Вспоминал о ранении в руку. Хотя после войны прошло уже сколько-то лет, осколок никак не успокаивался, и речь даже шла об ампутации. И тогда Николай Андреевич поехал к старцу Кукше (Величко) на Украину, в какой-то монастырь, но не в Одессу точно. Старец говорит ему: «Поди поруби грушу на дрова». «Куда я пойду-то, – думает Николай Андреевич, – у меня же рука болит». Пошёл колоть, осколок сдвинулся, и перестала рука болеть. Потом осколок врачи вырезали, отец Кукша хранил его в бутылочке. У него были подаренные старцем чётки, которые берёг до конца жизни.

– Что рассказывал о довоенной жизни?

– В детстве бегал в Спасо-Преображенский храм в Каширино – это не очень далеко от Кунгура. Когда эта церковь открылась после многих лет разорения, по-моему, он единственный помнил, как там всё было прежде. Крестил его протоиерей Михаил Покровский, которого впоследствии замучили большевики. Хорошо помнил отец Кукша Николая Тохтуева, причисленного ныне к лику святых. У нас в Кунгуре он служил протодьяконом между ссылками. Ходил остриженный, но поражал всех замечательным голосом.

Николай Андреевич никогда не поучал, не наставлял, но старался во всём помочь. Спрошу, бывало, совета, он вспомнит, как раньше делалось. Иногда что-то рассказывал. Скажем, историю нашего кадила. Был такой человек – Павел Иванович Уткин, который во время разграбления одного из храмов смог спасти кадило, спрятав его в дупле. А в шестидесятые передал его в нашу Всехсвятскую церковь.

В последние годы отцу Кукше было тяжело говорить, рассказывал понемногу. После войны он поступил сапожником в артель «Вперёд», поработал там около десяти лет, а в 57-м году поступил пономарём в наш храм. Хотя монахом стал поздно, но жизнь провёл иноческую. Из своего маленького домика почти каждый день ходил в храм, где нет ничего, к чему не прикоснулись бы его руки. У него был один класс образования, но вот отец Борис Бартов, который был нашим настоятелем многие годы, говорил о Николае Андреевиче: «Если бы он закончил институт, то ракеты бы строил». Очень сильна у него была изобретательская жилка. Всё делал какие-то приспособления, механизмы, которые могли обеспечить опускание и поднятие лампады. Много думал, как что-то исправить, сделать, а потом воплощал в жизнь.

Отец Борис сам был фронтовиком и о Николае Андреевиче отзывался: «По земле ходит святой человек».

– Кукшей он стал в честь старца?

– Да, при постриге в схиму взял имя в память об учителе, который не был его духовником, как некоторые утверждают, но оставил большой след в его жизни.

– Что вы ещё помните об отце Кукше?

– Он был очень скромный и благоговейно относился к службе. О каких-то чудесах не скажу, но удивляла его память. Он помнил имена, судьбы множества людей, начиная с 20–30-х годов. Всё это в его памяти было.

В Великий четверг пришёл в храм, сказал: «Ой, разболелся я». Исповедовался, причастился. Уже позже стало известно, что у него была двухсторонняя пневмония, отёк лёгких, и это при слабом сердце. Оно в конце концов и не выдержало. Последний раз я видел его на Пасху, в реанимации. Сказал ему: «Христос воскресе!» А у отца Кукши трубка была во рту, поэтому он особо говорить не мог, но прошептал: «Воистину воскресе!» Думаю, это были последние его слова в земной жизни. Я объяснил, что пришёл его причастить. Он кивнул. Врачи, стоявшие рядом, удивились, сказав: «На нас он не реагирует». Знаю, что отец у него умер на Пасху, а сам он отошёл в Светлый понедельник.

* * *

Об отце Кукше рассказывает отец Дмитрий Сивков, священник Всехсвятской церкви:

– Я пришёл в храм в 2003-м году, с тех пор его помню. Он был редким молитвенником. После храма шёл домой и по восемь часов, бывало, молился, читал акафисты, усердно читал и свои поминальники о здравии и упокоении, записочки с именами, которые ему передавали. А последний раз мы виделись в Великий четверг. Шибко не разговаривали, он был в последнее время глуховат и говорил нечётко, иногда писал записки, чтобы что-то объяснить.

Когда был помоложе, рассказывал о своём прошлом. Был миномётчиком, всю войну прошёл в одном полку. Однажды после боя в их подразделении было много раненых, но в медсанбат забрали только двоих – Николая Букирева и ещё одного солдата. О других неизвестно, остались ли они живы. Когда поправился, вернулся и служил до конца Великой Отечественной. Говорил, как страшно попасть под бомбёжку, что люди всякие были, но в основном народ был верующий – и крестики носили, и молились Господу Богу.

В храме служил с 57-го и был всеми любим. На службу всегда приходил рано. Все лампадочки зажжёт, свечки в алтаре, везде подправит. Место у него было в алтаре. Стоять ему тяжело было, поэтому присаживался на свой стульчик и читал поминальнички или молитвослов, напечатанный крупным шрифтом. Не помню ни одного случая, когда он повысил бы на людей голос. И никто, мне кажется, не помнит.

Кто попросит помочь, что-то сделать, не отказывал. Чинил кому валенки, кому другую обутку. Ещё одним его деланием были киоты для икон. Этой зимой к нему подходила женщина, просила отремонтировать оклад или сделать новый. Отец Кукша потом попросил нас, священников, освятить эту икону. Вставлял стёкла в иконы, сам их резал. Лил для храма свечи на специальном станочке собственной конструкции, делал много и другой работы.

Советы обычно давал, когда спрашивали, избегая при этом советовать священнику. Но, скажем, перед Рождеством и перед Пасхой отец Кукша напоминал, что пора церковь готовить к празднику. Мы собирали прихожан и брались за дело. Лишний раз о себе не напоминал. Тут поправит, там помолится.

Очень часто обращались к нему с просьбой помолиться. Из Кунгура приходили, приезжали из Перми, Тюмени и других городов. 16 июня, на день рождения, ему дарили много подарков. И сейчас из окошечка в алтаре вижу, как люди, проходя мимо его могилы, обязательно перекрестятся, постоят помолятся. Любил он Бога и любил народ.

* * *

Рассказывает Михаил Павлович Некрасов, келейник схимонаха Кукши:

– Двадцать пять лет мы были знакомы. Я пришёл певчим и чтецом в храм в 93-м году. А девять лет назад у отца Кукши начало сдавать здоровье, и он попросил меня ухаживать за ним. Он в своей маленькой комнатке жил, а я на кухне спал.

– Что отец Кукша вспоминал о своём прошлом?

– В начале войны он работал в Кунгуре на машзаводе. Поначалу была бронь, но потом его перевели в другой цех, а вскоре пришла повестка. В середине 1942-го отца Кукшу направили на сборы недалеко от Кунгура, а потом на фронт, где вскоре его ранило осколком мины в правое предплечье. Впятером пошли в разведку, в живых остался он один. Разорвав рубаху, перевязал плечо и всю ночь полз к своим. Когда добрался, посадили его на лошадь, потом на машину, где было много раненых, но его как-то пристроили. Затем – эшелон и госпиталь в городе Фурманове. Через два месяца вернулся в часть. Было очень тяжело. Миномёт и боеприпасы приходилось таскать на спине, так что позвоночник у отца Кукши был очень искривлённый. Всего он пробыл на фронте три с половиной года, освобождал Польшу, Чехословакию, дошёл до Германии. Рассказывал, как жил там в одной немецкой семье.

В его воинской книжке я насчитал около тридцати благодарностей: от Сталина, от командования. Однажды проходили мимо разрушенного храма. Он зашёл туда и нашёл книжечку маленькую – Евангелие. И когда передышки какие, всё сидел читал Евангелие. Был такой случай: при обстреле все спустились в убежище, а он не успел – сидел на улице и читал Евангелие. В этот момент от здания целая глыба отвалилась, его пылью обсыпало, но не задело. Он считал, что Господь спас. Про войну много не говорил. Начнёт говорить, разволнуется, а потом не спит ночью, всё вспоминает. Так что я особо и не расспрашивал.

– О том, как жил до войны, вспоминал?

– Его деревня, Усть-Мечка, была в 25 километрах от Кунгура. Больше тридцати домов. От неё уже и следов нет, кроме домика, где жила семья отца Кукши. В прошлом году ездили, стоит целый. Такое чудо! Рассказывал, что проучился немного, одну зиму ходил в соседнюю деревню. Но был грамотным, читал и писал. Два брата у него, Илья и Иван, умерли маленькими от скарлатины.

В храм ходили в Каширино за пять километров или в Засполово, где отец одно время был старостой. А так они потомственные сапожники – и отец, и брат, и сам отец Кукша обувь всю жизнь мастерили. Семья была очень верующей, дома у них собирались певчие и другие православные. В колхоз не вступили, не захотели. Тогда всё, что у них было в доме, забрали и велели убираться, назначив срок – сутки. Переехали недалеко, на остров Луг на реке Сылва. Переправили туда кое-что из построек, сколько-то брёвен прикупили в Кунгуре и поставили там домик. К Букиревым присоединились ещё две православные семьи, так что получился хутор, и двадцать лет они там прожили.

В 60-е или 70-е годы мой папа купил в Усть-Мечке дом, чтобы ездить на рыбалку. Мы с ним плавали на Луг за малиной и видели остатки фундаментов. Там, на острове, отец Кукша выкопал яму и посадил туда кроликов. Сами их не ели – раньше не принято было, но государство требовало сдавать, вроде налога. А кролики из ямы сбежали и расплодились по всему острову. Приходилось ловить и носить в Кунгур. Николай Андреевич сплёл для этого клетку. Посадит штук шесть и несёт за 25 километров.

Где-то там, на реке, он одно время бакенщиком работал. В другой раз послали его с женщинами на лесозаготовки, назначив старшим. А работа тяжеленная, голодно, холодно. Женщины разбежались, и остался он один. Помаялся-помаялся, да и тоже ходу. Его – в розыск. Неделю пришлось прятаться, но потом всё успокоилось.

* * *

– Что вы знаете о послевоенной жизни отца Кукши?

– На его солдатском котелке есть дата увольнения из армии: «10 октября 1945 года». Через месяц он поступил в артель сапожников, проработал там 11 лет. Когда поступил в храм, отец Борис Бартов сказал Николаю Андреевичу: «Ну вот, стал ты пономарём. А знаешь, что тебе пенсии не будет?» Не шла в стаж работа в храме. «Ничего, на паперти места хватит, – ответил отец Кукша, – буду милостыньку собирать, когда старым стану».

В храме он был незаменим. Изобрёл специальные леса, чтобы мыть свод под куполом. Ещё отец Кукша смастерил лесенку – высокую, длинную, по которой он поднимался на леса. Ему уже под девяносто было, а он всё сам мыл своды. На колокольню поднимался звонить до 98 лет.

Свечки в храме сам делал, они горели в алтаре. Иконочек, к которым он оклады делал, и в сёлах, и в городах не одна тысяча. Вырезали образа из церковных журналов, а потом отец Кукша мастерил киоты. Без дела не сидел ни минуты. Если других его трудов не требовалось, книги читал или молился.

Спрашивал я его, отчего не женился. «Я когда на войну пошёл, – сказал он, – то пообещал Богу, что, если выживу, посвящу Ему всю свою жизнь». Жил по-монашески, всё соблюдал, хотя постригли его только 12 лет назад с именем Никон. А три года назад схиму принял с именем Кукша. Люди к нему ходили. Конечно, считали, что по молитвам Николая Андреевича Господь любую болезнь может исцелить. Придут, записочки напишут, и он сидит читает акафисты за болящих и за тех, кому тяжело.

Говорят, что исцелял, что прозорливым был, но я этого не видел. Может, Господь не открывал. По молитвам отца Кукши Бог действительно людям помогал, а про чудеса ничего не знаю. Два года назад пришли две женщины зимой, говорят: «Надо попасть к Кукше». «Что случилось? – спрашиваю. – Он только со службы вернулся, передохнуть не успел. Завтра приходите». – «Нет, надо сегодня: дочка больная, в реанимации лежит. В Пермь надо везти, да больно опасно». Зашли. «Надо помолиться», – говорят. Отец Кукша стал молиться, прочитал несколько раз акафист Божией Матери. И повадились эти две женщины каждый день ходить: «Вот лучше ей стало, лучше стало». Увезли в Пермь, через два месяца больная поправилась и пришла в наш Всехсвятский храм. Уж не знаю, чудо не чудо, но отец Кукша крепко молился.

Я вёл всё хозяйство и сопровождал его на службу, куда он в любое время зимой и летом ходил пешком. Дома оставался, только когда в лёжку лежал по болезни. Такая тяга была. Шутил: «Это ведь прогул будет, меня уволят». У меня лежит больничный, который он получил в 97 лет, был в этом возрасте всё ещё оформлен в храме. Сто два года ему было, когда я, возвращаясь домой, увидел, как он уже половину участка вскопал. Характер был очень терпеливый. Или я сержусь, бывало, а он в ответ никогда ни слова не скажет. Такой больной был, очень мучился, но никогда не говорил, что пора ему помирать. Участковый врач Нина Григорьевна с заводской больницы двадцать лет отца Кукшу лечила и сильно удивлялась его терпению.

– Как он уходил?

– Температуру я первый раз сам согнал, а на следующий день к вечеру снова поднялась. Вызвали врачей, они выписали антибиотики, всякое питьё. Как только маненько получше ему станет, температура спадёт, улыбается, что можно на службу сходить. А ведь накануне лежал. Охота уж шибко ему было на службу. Это было на Благовещенье. В ограду вышли, его во все стороны колышет. «Куда ты, – говорю, – тебе дома надо сидеть, не можешь ничего». Нет, всё равно идёт. Молился всю службу от начала до конца, поминальники читал в алтаре. После этого температура то спадёт, то поднимется. На Вербное воскресенье опять в церковь.

В пятницу, за три дня до кончины, восемь часов молился, как обычно, поминал кого за здравие, кого за упокой. В субботу снова собрался на службу, но походка была неуверенная. Натёрли мазью ноги, но лучше не стало. «Ложись», – говорю. Он согласился, а я в храм один пошёл. Когда вернулся, врач приехала, говорит: «Надо в больницу везти». Но потом решили, что я сам антибиотики поколю, а если хуже станет, тогда в больницу. «Надо отца Дмитрия вызвать», – говорит отец Кукша. Я давай в храм звонить. Отца Дмитрия не было, приехал отец Александр, причастил. Меряю давление, а оно 93 на 33. Вызываю «скорую», врачи поставили капельницу, маску кислородную. Положили на носилки – и на флюорографию, а оттуда в реанимацию. До конца был в сознании. В четыре часа вечера в Светлый понедельник его не стало.

Конечно, он верил от всей души, от всего сердца. Родителей очень любил, в сто четыре года отца тятей с любовью называл. Кто тятей сейчас отца назовёт? Почитал отца с матерью и Богу служил, оттого Господь и дал ему жизнь длинную. Вот и всё, что я могу сказать.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

2 комментариев

  1. галина:

    благословенный старче кукша моли бога о нас

  2. николай:

    слава тебе всевышний

Добавить комментарий