Валерий Лялин

К 5-летию памяти († 07.10.2010)

Однажды за столом в церковном домике был разговор. Шла трапеза после воскресной литургии. Разговор был мирской, ничего особенного, но всё же его можно было и не заводить за столом – всё, что намолено за литургией, бес лукавый окрадывает в душах при таких разговорах. Сидела за столом и одна блаженная бабка, которая когда-то работала дворником и была ушиблена упавшим с крыши куском льдины прямо по голове, после чего, сделавшись блаженной, получила дар предвидения. Так вот она, доев щи и облизав ложку, изрекла на нас пророчество: «За то, что вы за столом ведёте такие непотребные разговоры, Господь рассеет вас по лицу земли и на будущий год за этим столoм останется один только батюшка».

И что же? Она как в воду глядела: церковную повариху и клирошанку занесло в Сибирь, алтарника – во Францию, псаломщик упокоился на кладбище, церковного старосту переехала машина, и он недвижимый лежал дома, казначейшу унесло в Краснодарский край, регент осел в Питере, а почтенный член двадцатки угодил в мордовские лагеря отбывать срок.

Дивен Бог во блаженных Своих!

Вот и говори после этого, что не стоило тогда обращать внимание на придурковатую бабку.

Помню, батюшка за это пророчество изгнал её из-за стола в чулан. Правда, туда ей вослед была отнесена миска гречневой каши с гусиной ножкой, но, как видно, это не спасло нас от приговора, и Божие наказание совершилось.

Было это в брежневские времена, и я тогда крепко дружил с алтарником Игорем, очень любившим и почитавшим батюшку Серафима Саровского. Игорь был высок ростом, лик имел смиренный и кроткий, характер невзыскательный и тихий, по обеим сторонам лица висели плоско русые волосы, всегда виноватая улыбка пряталась в негустой бороде. Немного согбенный и медлительный – в нём и за версту можно было определить духовное лицо. Деревенские церковные старухи за глаза называли его не иначе как «наш апостол».

Живя при церкви, он всегда был на побегушках у матушки и посему называл себя работником Балдой. Всегда находился он в мирном расположении духа и охотно прислуживал батюшке и в церкви, и дома.

Батюшка был молодой и весёлый, с живыми карими глазами и любил потешить нас всякими семинарскими побасёнками и шутками.

Так, он спрашивал нас, знаем ли мы толкование псалма, где говорится: «Бездна бездну призывает!» Мы, конечно, не знали, и он весело пояснял, что это дьякон дьякона обедать зовёт. А когда к нему приходили гости, он кричал на весь дом: «Игорь, в преисподню!»

Это означало, что Игорь должен был лезть в подвал, где в бутылках хранилось вино.

Игорь никогда никого не осуждал. Правда, всегда ворчал на регента за то, что тот облагал натуральным налогом своих певчих бабок. Одна старуха должна была нести ему кислую капусту, другая – картошку, третья – солёные грибки, четвёртая – варенье.

Их так и называли: грибная старуха, картофельная, капустная. А самого регента за его шикарную чёрную бороду называли царём халдейским Саргоном и мытарем Закхеем.

Как-то сидели мы с Игорем после всенощной в церковной сторожке, пили чай с ванильными сухарями, слушали, как в печурке трещат дрова. И он, глядя на огонь, рассказывал мне своим проникновенным баском:

– Много раз в жизни я собирался посетить святые места, где подвизался дорогой моему сердцу старец Серафим Саровский, но как меня ни тянуло туда, попасть в Саровскую пустынь, охраняемую злыми тёмными силами, было невозможно. На святых землях как бы сидела громадная жаба или огнедышащий Змей Горыныч.

Божьи люди меня предостерегали: не ходи! Там везде колючая проволока, охрана, собаки, вышки, строжайшее наблюдение день и ночь. Кто дерзал преодолеть эти дьявольские заграждения, тот навсегда исчезал неизвестно куда.

Это была особая зона, когда даже при приближении к ней чувствовалось какое-то напряжение и тоскливый страх. Но я всё же решил поехать. Подкопил денежку, отпросился у батюшки-настоятеля и пошёл к своему духовнику просить благословения. Духовник-старец долго молча теребил свою бородку и наконец сказал: «Дело благое задумал ты, раб Божий, но готовься пострадать за Христа и за батюшку Серафима, а может быть, и убиен будеши. Сатана охраняет это место и никого не допускает, и если с Божией помощью ты туда попадёшь и вернёшься, то он, князь тьмы, посрамлён будет. А всё же батюшка Серафим тебя охранит». Запасся я кусачками – колючую проволоку перекусывать – и толстыми резиновыми перчатками – на случай, если ток в проволоке пущен. Стал карту рассматривать: батюшки,  а Сарова-то нет! Как будто корова языком слизала или в тартарары провалился. Что за притча такая? Что же там демоны устроили-то? Взял я с собой харч на неделю, на грудь повесил благословенный образок серебряный: на одной стороне старец Серафим, а на другой – Радость всех радостей, Божья Матерь «Умиление».

Поехал. Через сутки добрался до Арзамаса. Дальше пошёл пешком по глухим местам, по компасу. На дороги старался не выходить, селения обходил. Ночевал в лесу. Холодно, осень, туманы. Наконец добрался я до зоны. Лес кончался. Далее всё вырублено. Вспаханная полоса, колючая проволока в два ряда. Вышки. Дождался темноты. Пополз на брюхе по полю. Прополз вспаханную полосу и добрался до проволочного заграждения. Стало темно, да и туман густой навалился.

Ну, думаю, Господи, благослови!

Когда лесом шёл, всё молился. Почему-то всё из Патерика на ум приходило: «Яко же тело алчуще желает ясти и жаждуще желает пити, так и душа, отче мой Епифаний, брашна духовного желает: не глад хлеба, не жажда воды погубляет человека; но глад велий человеку – Бога не моля, жити».

Значит, полежал, послушал – тихо. Достал кусачки, надел резиновые перчатки, начал перекусывать проволоку. Ну и проволока! Пыхтел-пыхтел. Едва перекусил – Боже правый! – что тут началось! Сирена заревела, прожекторы включились, затрещала автоматная очередь. Я по-пластунски назад. Как меня до леса донесло, и сам не знаю. Хорошо хоть, лёг плотный туман. «Ну, батюшка Серафим, помогай!» Бежал как конь. Не знаю, была погоня или нет, но всю ночь бежал без отдыха. Выбросил кусачки, резиновые перчатки. Спал в лесу. Постоянно молился угоднику. Наконец вышел к станции Теша. Забрался в товарняк, спрятался на платформе со щебёнкой. И вот, слава Богу, добрался до дому. Первым делом в баньку сходил, колотильную дрожь выпарил, поел дома щей, помолился и пошёл к своему старичку-духовнику каяться и рассказывать о своих приключениях. Он выслушал и говорит мне: «Чадо моё, испытание твоё было велико и опасно, но Господь оберёг тебя и приобрёл в тебе верного сына, и батюшка Серафим тоже не оставит тебя никогда. Велики ещё силы сатанинские, и земля батюшки Серафима ещё в плену, но придёт время, и рухнут все преграды, и опять запоют Пасху в Сарове».

И только через много лет, когда повалилась власть коммунистов, узнал я, что в Сарове, где подвизался батюшка Серафим, где он, стоя на камне тысячу дней и ночей, молился за грешный мир, угнездились советские бомбоделы, ковавшие дьявольское атомное оружие.

Вот так батюшка Серафим первый раз спас меня от погибели.

Недавно он спас меня второй раз.

Игорь поставил остывший чайник на печку и продолжил:

– Значит, месяц назад, в феврале, после службы поехал я в город к себе на квартиру. Приехал, поужинал и прилёг отдохнуть с книгой в руках. И вдруг погас свет. Посмотрел – квартирные пробки в порядке. Взял фонарик и спустился на первый этаж под лестницу, где были электрощиты. С улицы через окно падал свет и слабо освещал площадку первого этажа. Цементный пол был скользкий от какой-то наледи. Я открыл железные дверцы щитового ящика, посветил фонариком и увидел, что не в порядке предохранитель. Сходив за проволокой, я шагнул к ящику и вдруг, поскользнувшись, обеими руками влетел в ящик на клеммы. Тут меня как стало бить током! Я хотел оторваться, но не мог. Я понял, что погибаю. Кричать был не в силах, но мысленно взмолился: «Батюшка Серафим, помоги!» И сразу кто-то оторвал меня от щита и стал опускать на пол. В полумраке я увидел старичка в белом балахоне с медным крестом на груди.

Когда окончательно пришёл в себя, никого не было. Я лежал на холодном цементе около щитов. Исправив предохранитель, поднялся к себе в квартиру и припал к иконе преподобного Серафима: «Преподобне отче Серафиме, радуйся, в бедах и обстояниих помощниче скорый».

Окончив свой рассказ, Игорь встал, заварил чай и, разлив его по кружкам, продолжал:

– В юности я с приятелем, сынком одного театрального деятеля, бродяжничал по Руси. Мы были что-то вроде хиппи. Обросли патлами, бородками, не мылись и даже зубы не чистили. В кубинских мешках из-под сахара прорезали дыры для головы и для рук и ходили в таких одеяниях. Раз в Суздале, где много старинных церквей, на площади мы потешали иностранных туристов, отплясывая дикий танец. Они, скаля зубы, нас фотографировали и кидали нам деньги и сигареты.

Вдруг, откуда ни возьмись, появился странный старик, ну вроде пустынника какого-то, с посохом в руках. Он растолкал туристов и пролез вперёд. Встал и стал смотреть на нас. Смотрел, смотрел, а потом как закричит: «Вы что это, паразиты, землю Русскую поганите!» Да как начал нас своим посохом охаживать. Мы – бежать. Он за нами. Забежали в какой-то сарай, отдышались. Входит старик, садится на дрова и говорит: «Ну, ребятушки, так нельзя, нельзя так, милые, грех это, то, что вы делаете. Убогий Серафим вам этого не простит». «Который Серафим?» – спрашиваю. «Я, – говорит, – этот Серафим». Тут на нас такой сон напал, ослабли сразу как-то, завяли. Правда, мы были и подвыпивши основательно. Перекрестил нас старик и ушёл, а мы повалились на сено и захрапели. Проснулись только вечером. Старика нет. А был ли он? Может, нам приснилось? Но приятель говорит: «Был старик, даже колотил нас палкой. Вот и синяк на руке есть».

И так на нас этот старичок подействовал, что бросили мы хипповать. Поехали домой.

Я после этого первым делом к церкви прибился, принял святое крещение по-православному. Батюшка меня прямо в Неве окрестил. Вот, удостоился, даже алтарник теперь. Слава Богу за всё.

Прошло время, мы с Игорем расстались. Бог весть какими судьбами он поехал учиться в Германию, в Мюнстер, на богословский факультет. Учился, но недоучился. Мотнуло его в Мюнхен, в православный монастырь, где он каялся, плакал и печатал катехизисы в монастырской типографии. Затем занесло его во Францию. Где-то около Страсбурга устроился он привратником в православном эмигрантском монастыре, где доживают свой век древние сановитые старухи из России. Он по-прежнему при алтаре: подаёт батюшке кадило, ходит со свечой, чистит и уметает алтарь. Погрузнел, взматерел, но всё такой же кроткий и смиренный.

И куда судьба только не закинет русского человека!

А ведь всё эта блаженная бабка! Не свались ей льдина на голову, может, было бы всё в порядке.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление номера