Доктор Панин
Рассказ о подвиге старого врача, которому пришлось работать при оккупантах.
Работа краеведа Алексея Михаленко по восстановлению памяти доктора А. А. Панина.
Старый доктор лежал с открытыми глазами и смотрел в темноту: не спалось. Ему вспомнилось, как семилетним мальчиком он впервые узнал от взрослых о цареубийстве. Где-то в далёком огромном и таинственном городе Петербурге бомбой убили Царя-Освободителя. И мальчику Алёше эти неведомые убийцы представлялись каким-то бесформенным чёрным пятном, наплывшим на фигуру Царя, какой он видел её на парадных царских портретах.
* * *
Прошло много лет. Мальчик вырос и окончил медицинский факультет университета, давно работал врачом. Во время Первой мировой в прифронтовом госпитале он видел внука того, взорванного, Царя-Освободителя – последнего Государя Николая Второго.
Это был вполне обычный с виду военный в форме полковника, невысокий, очень привязанный к своему сыну Алексею, наследнику. «Мой тёзка», – подумал доктор, продолжая всматриваться в темноту. Почему так получилось, что ребёнком он видел это чёрное пятно, наползавшее на фигуру царя, а взрослым перестал? Почему не переживал, когда узнал о расстреле Царской Семьи, не ужасался толпам с красными бантами?
«Наверное, это война виновата, – решил он для себя. – Идут недели, месяцы, годы войны, ты режешь и шьёшь человеческую плоть и незаметно теряешь всякую чувствительность. Да, война. Но на той войне, которую потом почему-то стали именовать “империалистической”, всё-таки не было нынешнего ужаса…»
Доктору не спалось, потому что утром ему нужно было принять самое важное в своей жизни решение. Снова вот уже несколько лет шла война с немцами, город был оккупирован, и рядом со старым помещичьим домом, хорошо сохранившимся и потому сгодившимся под госпиталь для немецких солдат, был разбит детский концлагерь. Детей отбирали здоровых, во всяком случае настолько, насколько могут быть здоровы оголодавшие дети: чтобы не было никаких инфекций. И потом брали у них кровь для переливания немецким солдатам. Иногда делали это на операционном столе, а иногда срезали кожу стопы и подвешивали ребёнка под мышки, чтобы не умер прежде времени, пока не стечёт вся кровь.
Партизаны, которых старый доктор, оставшийся работать в местной больнице и под немцами, через верных людей снабжал медикаментами и даже иногда оперировал в самых невероятных условиях, пытались освобождать детей, но стоило им спасти одних, как в лагерь привозили новых.
И доктор выдавал отчаявшимся родителям липовые справки, что сыпь на теле ребёнка – это ветрянка, или краснуха, или чесотка. Хотя на самом деле это были всего лишь следы от крапивы. Но худой грязный ребёнок с расцарапанными и кое-где смазанными зелёнкой волдырями выглядел так ужасно, что немцы не вникали, и до поры до времени доктору везло.
Но завтра ему нужно явиться в комендатуру, и доктора очень тревожил этот вызов. У него ведь тоже была семья. Немцы не трогали её до тех пор, пока считали, что он служит их интересам. Но если его кто-то выдал – конец и его собственной семье. И доктор раз за разом задавал себе один и тот же вопрос: «Почему я не успел, не вывез их из города? Да, немцы наступали стремительно, а станцию с первого дня бомбили, и было много раненых, и я вообще не ночевал дома, пока не оказалось, что поездов на восток больше не будет. Но я же мог… что я мог? В конце концов, в больнице была лошадь. На ней успела выехать из города семья больничного завхоза, восемь детей и трое взрослых. А мои остались».
Доктор плакал в темноте…
Дома он никому не сказал, куда отправляется. Собрался, как обычно, на службу, наскоро перекусил, перекрестился и старческой нетвёрдой походкой пошёл в комендатуру.
Поздно, за ночь немыслимо было переправить своих за реку, к партизанам, да он толком и не знал, куда именно нужно плыть, и лодки у него не было. Когда несколько раз ему приходилось бывать там, в партизанском лагере, за ним приходили ночью и ночью же везли куда-то на телеге, он не запомнил дорогу.
И поэтому доктор решил, что твёрдо заявит о том, что домашние ни при чём: справки он выдавал в больнице и дома никому об этом не рассказывал. Так оно и было.
В комендатуре было пустынно. На том месте, где когда-то висел царский портрет, а потом портреты новых вождей, сейчас был портрет фюрера. Доктор с острой сердечной болью подумал, что, если бы всё вернуть, если бы оказалось, что все эти прошедшие годы – страшный сон, вот разлепить глаза и увидеть на прежнем месте портрет полковника Николая Александровича Романова в эполетах, ему не было бы так страшно и одиноко.
Только сейчас, четверть века спустя, когда под смертельной угрозой оказались его собственные дети, он понял, что пережил летом 1918-го в доме Ипатьева отец большого семейства – кроме наследника, были там ведь ещё четыре девушки-царевны и их мать, Царица. Что с ними сделали? Он точно не знал, а слухи ходили всякие. Говорили, что детей убили на глазах родителей, однако мало кто этому верил до поры. Но весь этот ужас был где-то далеко, а жизнь текла своим чередом: в их городке рождались христианские и еврейские дети, христиан крестили в православной церкви ещё целых 20 лет после революции. Потом церковь закрыли, священники исчезли… Началась война.
И немедленно после захвата города немцы согнали всех евреев в гетто, дали перезимовать, а весной всех расстреляли: стариков, женщин, детей. В Первую мировую город переходил из рук в руки – немцы, поляки, русские… Но нет, тогда не уничтожали под корень, не выцеживали детскую кровь до последней капли. А на этой войне с самого начала всё пошло иначе.
Очень скоро старый доктор остался в больнице один, потому что несколько его коллег лежали в общей еврейской могиле – противотанковом рву. И когда однажды медсестра завела с ним какой-то туманный разговор, он сразу понял, к чему она клонит, – и согласился. С тех пор вот уже две зимы он выдавал липовые справки и, если мог, оперировал, а не мог, так по крайней мере снабжал медикаментами людей из леса на другом берегу реки.
«Умереть бы прямо сейчас, – подумал доктор. – Пока не стали бить. Вдруг не выдержу, выдам Пашу». Так звали его медицинскую сестру.
Но сердце билось, на удивление, ровно. Доктор глубоко вздохнул и вошёл в кабинет.
Офицер сносно говорил по-русски, примерно так же, как доктор по-немецки.
И словно кто-то диктовал ему. Доктор любезно осведомился о здоровье, посоветовал не пренебрегать им, не перенапрягаться на службе: «Вы ведь, герр офицер, уже не молоды. Нужен моцион. Больше свежего воздуха, здоровое питание и прогулки – вот залог здоровья».
Офицер совершенно серьёзно ответил, что гулять в наше время скорее вредно, чем полезно, того и гляди подстрелят из-за угла. На этих словах доктор напрягся, но нет, пронесло. Дальше речь зашла о том, что в городе, очевидно, неблагополучно среди гражданского населения, много всякой заразы, и последовал нудный разговор о том, как при скудных средствах, выделяемых властями на санитарные мероприятия, добиться необходимых результатов. Офицер, вероятно, был озабочен чем-то другим, распекал доктора без особого рвения и отпустил довольно быстро.
Когда доктор вышел на крыльцо комендатуры, распрямился и втянул в лёгкие стылый весенний воздух, он вдруг понял, точнее, услышал, что заботит коменданта больше, нежели «эпидемия в городе». За рекой громыхало, и это был не первый весенний гром, а подзабытые за три года звуки орудийных выстрелов.
Дверь захлопнулась, скрыв портрет фюрера, и доктор подумал, что, наверное, есть какая-то связь между его ночными мыслями и этими выстрелами. Словно они не могли раздаться раньше, пока он не погрузится в самую кромешную тьму, на самое дно и не увидит там растерзанных царских детей и не пожалеет их точно так же, как жалел своих детей и тех, которым выписывал липовые справки.
«Старый дурак! – обругал себя доктор. – Стали ли бы они ждать до утра! Если бы у них что-то на меня было, то взяли бы сразу».
Выстрелы гремели всё громче, и доктор решил, что перед тем, как идти в больницу, забежит к своим – пусть приготовят погреб, чтоб туда можно было залезть, когда снаряды станут долетать до города.
«Слава Богу, наши близко, скоро, скоро…» – думал доктор. Он не знал, что ещё предстоит пережить городу. При подходе Красной армии немцы выгонят в чистое поле, а точнее, на болото перед своими позициями практически всё население города. И большая часть людей погибнет, в том числе и некоторые спасённые им от лагеря дети.
Его семью смерть опять обойдёт. После освобождения города старый доктор проживёт ещё целых пять лет и мирно скончается в своей постели. На его могиле на старом городском кладбище по его просьбе поставят простой металлический крест без фотографии, с табличкой: «Доктор Алексей Панин».
Спустя семь десятилетий, когда я на Радоницу иду к своим мимо этого простого креста в оградке, вспоминаю историю старого доктора, пытаюсь представить его глаза. А ещё через 100 лет, возможно, никто не вспомнит о нём, не останется и следа от этой могилы, как и от старого кладбища. Но есть Тот, Кто ничего не забудет и сотворит вечную память рабу Божию Алексию.
Алексей Панин: поиски краеведа
Некоторое время назад на кладбище по улице Маркса, посещая захоронение подпольной группы Григория Баранова, среди заброшенных могил заметил одиноко стоящий небольшой самодельный памятник, на котором было написано: «Панин, врач». Ни инициалов, ни дат. И я подумал: не тот ли это Панин, который лечил мою бабушку, Олимпиаду Васильевну Кравцову, в 1946–1947 годах, моих родителей – работников вагонного депо?.. Мне тогда было чуть больше 10 лет, и я помню только то, что врач был высокого роста, полный, с сильными руками и широкими ладонями.
В отделе кадров бывшей железнодорожной поликлиники я записал адреса тех, кто работал до и после войны. Но из полутора десятка в живых остались только пять человек, да и те уже в силу возраста многого рассказать мне не смогли.
Однако, как это часто бывает, помог случай. Как-то в разговоре с Ольгой Сергеевной Марковской, бывшей малолетней узницей австрийского концлагеря, вспомнил врача Панина. Так оказалось, что Ольга Сергеевна его дальняя родственница! Она рассказала, что звали Панина Алексеем Алексеевичем и работал он в железнодорожной амбулатории врачом-терапевтом. У него было три дочери и сын, которые в своё время жили в Ленинграде. А в Санкт-Петербурге живёт его внучка, Ада Борисовна Щукина, ей уже около 80 лет.
Я связался с Адой Борисовной, несколько раз писал ей письма, получал ответы. Она рассказала, что дедушка жил почти напротив железнодорожного вокзала, что на район выезжал на двухколёсной бричке и иногда брал её с собой. Работая в оккупированном немцами городе, А. А. Панин помогал не только мирному населению, но и партизанам – передавал им через связных перевязочный материал и медикаменты. Это же мне в разговоре подтвердили и подпольщицы А. Конопляникова и Н. Цейковец.
Внучка Алексея Алексеевича назвала примерную дату смерти дедушки – 1948–1949 годы. Тогда я обратился в загс, где узнал, что Алексей Алексеевич Панин родился в 1873 году, а умер 20 июля 1949 года. Работал в железнодорожной поликлинике, жил по адресу: Товарный переулок, дом 2. Я побывал там, но нынешние жильцы дома о враче Панине не знают ничего.
Кроме того, в «Альбоме истории железнодорожной поликлиники» я отыскал такую запись: «После изгнания белополяков в железнодорожной амбулатории работали три врача: Вольский, Панин, Шигило». Значит, Панин работал во второй половине июля 1920 года.
Краевед Г. Пархоменко говорит, что у него сохранилась медицинская справка, выданная в 1943 году врачом А. А. Паниным. Этот документ спас его от детского концлагеря в Красном Береге, где у детей брали кровь.
Очень хотелось бы, чтоб молодое поколение нашего города знало о враче-патриоте, человеке добродушном и верном своей профессии. Хотелось бы, чтобы ему был поставлен памятник и организован уход за могилой, а имя Алексея Алексеевича Панина было внесено в Книгу памяти врачей города и района.
Андрей МИХАЛЕНКО, историк-краевед, г. Жлобин, Белоруссия
От Редакции: трудами А. Михаленко табличка на кресте доктора была заменена на другую, с датами жизни.
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Спасибо Вам правнучки за память о прадедушки и фото. У нашей группы включая Наталью Чернавскую сейчас уже три фото. у нас было одно фото Алексея Алексеевича переданное Анастисей Вишневской Главному врачу железнодорожной больницы Попченко Олегу Дмитриевичу. Подробный репортаж о литии на могилке можно найти в интернет “Жлобинчане почтили память легендарного врача Панина Алексея Алексеевича из газеты “Новый день!. А мы надеемся Наталья Чернавская продолжит сбор материалов о Панине, а родственники помогут ей в этом. Надеемся что Наталья Чернавская даст в Вашу газету новый материал.
Слава Богу.
О! Счастье! Перед самым мероприятием на могилке Алексея Алексеевича Наталья Чернавская написала на мою электронку свой телефон. Оказался белорусский номер. Позвонил и оказалось что она живет в Жлобине, а я думал в Сыктывкаре. Встретились на могилке у Алексея Алексеевича и познакомились и … проговорили 3 часа. В День 150-летия Алексея Алексеевича Панина на его могилке была отслужена лития. После которой в адрес доктора Панина благодарные потомки людей, которых лечил доктор сказали много хороших слов! Память о легендарном докторе в Жлобине жива, а его добрые дела передавались из поколения в поколения. Слава Богу за все!
Спасибо за фото! это Минск. Сколько лет было прадеду и прабабушке здесь. Поподробнее о жизни в Минске
Доктор Алексей Алексеевич Панин. После войны. Год, наверное, 1947-ой.
Оля! Спасибо за фото. Ошибка в годе. он умер в 1949 году. Сообщи более подробно об этом фото, откуда оно. В Жлобине или Минске сделано оно? С уважением Минеев Борис Николаевич. Мы подготовили книгу о 100 летии здравоохранения в Жлобине – там дедушке посвящен отдельный материал и ничего не было известно о детях и внуках. Есть сведения что уехали в Ленинград. Более подробно напишите. Кто когда
Ольга, добрый день!
Я являюсь дочерью той самой внучки Алексея Панина Натальи, которая проживает в Беларуси. Заинтересовало это фото. Мы ранее такого не видели.Прошу уточнения.Или я его не узнаю по фото, или это гораздо ранее, чем после войны фото.Чуть выше есть его фотография, которая мне известна, она послевоенная, там он гораздо старше и совсем не такой. Возможна ли ошибка с годом или с фото?
Вера,здравствуйте! Это ошибка, на фотографии другой человек, Ольга об этом вроде и здесь писала. Мы уже издали книжку о Вашем прадеде.Если хотите её, свяжитесь с Борисом Минеевым.
Семья Паниных. Год, наверное, 2014. Наталья Васильевна Панина( Зозулина), доктор Алексей Алексеевич Панин, Дочери : старшая – Вера Алексеевна Панина, младшая – Александра Алексеевна Панина, моя бабушка.
Спасибо за фото. Очень серьезная ошибка в годе. не может 2014 год. Прадедушка умер 1949, а родился в 1870
Мои прадедушка и прабабушка. Алексей Алексеевич Панин и Наталья Васильевна Панина ( Зозулина)
Доброго здравия автору ! В нашей семье воспоминия о нем живы, как живы и его внуки Александра Михайловна и Михаил Михайлович
Есть еще несколько страниц о подвигах Алексея Алексеевича. О том, как он попал в концлагерь и как Советские войска освобождали этот лагерь. Как его вместе с другими подпольщиками пытались уничтожить в газовой камере , он научил всех кто был рядом с ним как дышать через фильтр из подручных средств. Это дало возможность продержаться. Дверь камеры открыл солдат Советской армии.
Наташа! Это из Жлобина! Мы подготовили книгу о здравоохранении в Жлобинском районе. И ничего не было известно о детях, уехавших в Ленинград и когда уехали. Было ли общение у них с дедушкой. Помните где похоронена была бабушка, попавная под бомбежку в Жлобине в 1941 году?
Спасибо огромное за этот материал!!!
Спасибо огромное за размещение этого материала. Я – правнучка Доктора Панина. Внучка его дочери Александры. Эта статья- невероятно важна для моих детей и внуков. Сейчас ещё живы трое внуков Доктора Панина. Александра, Михаил и Наталья. Они помнят дедушку. И у них есть дети, то есть правнуки Панина. Этот материал очень важен для нас всех.
Спасибо огромное за размещение этого историческо- исследовадельского материала!!! И за огромную историко- исследовательскую работу!!! Низкий поклон! Я – правнучка доктора Панина, внучка его дочери Александры. Моя мама жива. И может рассказать про него что-нибудь из детских воспоминаний. Жив её брат родной. Жива дочь самой младшей дочери Панина. Она так и живёт в Белоруссии.
И Вам, спасибо, Ольга, за отклик.
Как можно связаться с Вами и другими родственниками?
Здравствуйте, Наталья.
Со мной можно связаться по телефону или ватсапу, по номеру 8-916-136-23-21. И я сообщу другие контакты.
Наталья Данилова, автор последнего комментария, тоже правнучка доктора Панина, дочь его внука Михаила.
30 мая 2023 года мы пойдем на могилку Алексея Алексеевича к памятнику – 150 лет с его Дня Рождения. Могу выслать фото на электронную почту или по Вайберу
С уважением Минеев Борис. электронная почта: mineevbn@yandex.by
Здравствуйте, Наталья.
В предыдущем комментарии контакт мой. Прошу прощения, что случайно не указала фамилию.
Христос Воскресе, Наталья! Доброе уже утро! Вчера ночью как приснилось – что нужно встать и открыть вновь открыть Вашу статью. Встал и открыл и увидел ценнейшие комментарии – нашлись родственники Алексея Алексеевича! Мы с готовили книгу о 100- летию здравоохранения Жлобинского района. Память о нем жила в железнодорожной больнице и тот альбом, о котором упоминал Михаленко сохраниля в музее Центральной районной больнице Жлобинского района, куда присоединили железнодорожную больницу. Моя эл.почта mineevbn@yandex.by/ Напишите мне пожалуйста туда-я сброшу туда книгу- Вы упоминаетесь в материале о докторе Панине
Оля! Поподробнее о маме и его брате и их судьбе. Поддерживали ли связь с прадедушкой после отъезда в Ленинград из Жлобина? Уехали после гибели прабабушки
Направляю фото могилки в г. Жлобин
Оля! Как связаться с Вашей родственницей, живущей в Беларуси? Все ли верно в сообщении краеведа в Жлобине?”А в Санкт-Петербурге живёт его внучка, Ада Борисовна Щукина, ей уже около 80 лет.Я связался с Адой Борисовной, несколько раз писал ей письма, получал ответы. Она рассказала, что дедушка жил почти напротив железнодорожного вокзала, что на район выезжал на двухколёсной бричке и иногда брал её с собой”.