7 июня в Рабочеостровске под Кемью загорелась знаменитая киношная церковь из фильма Павла Лунгина «Остров». СМИ сообщают: «По словам очевидцев, постройка вспыхнула без причины – будто сама по себе. К моменту приезда спасателей тушить было уже нечего».

Для тех, кто смотрел фильм «Остров» в России и за рубежом, эта деревянная церквушка на пустынном каменистом берегу сурового Белого моря стала олицетворением как бы истинной духовности русского православия. Да и сам фильм в своё время многих впечатлил: «Вот где показан настоящий монах, настоящая духовная жизнь, не то что…» И когда случилась беда, посыпались соответствующие комментарии, мол, попы не уберегли, забросили храм, даже не служили в нём, хотя подворье Соловецкого монастыря там рядышком. Подобные возмущения высказывались и раньше, до пожара. Один фотохудожник негодовал в «Живом журнале»: «Сейчас церковь закрыта и пуста. А вместо приведения её в порядок в порту была построена часовня совершенно кошмарного, современного вида, вся сияющая золотом, как крест на шее какого-нибудь нового русского». Это замечание человека, побывавшего в Рабочеостровске и видевшего всё своими глазами, особенно меня поразило.

Начать с того, что Никольская часовня – настоящая, построенная в 2008 году у нового причала, а не киношная декорация из фильма «Остров» – вовсе не блистает золотом. Она деревянная, в северном стиле, с маленькой металлической маковкой. Внутри тоже всё аскетично, аналой да иконы. Почему же фотографу примерещились золото и какие-то новые русские? Такова уж сила дополненной реальности, что проникает в сознание из фильмов, книг или просто из собственных фантазий. Если она в голове, то в столкновении с миром всё искажает по-своему. Эту проблему далеко не все замечают, а она есть, имеет пагубные духовные последствия и для меня ярко высветилась как раз этим пожаром в церкви-декорации.

На третий день после пожара удалось мне связаться с человеком, который после съёмок «Острова» три года дежурил в киношной «церкви», принимал туристов и был изгнан за то, что стал делать и продавать там деревянные крестики, «чтобы прокормиться».

– Вы единственный мне позвонили, а сказать есть что! – воскликнул он. – У меня келья построена в глубине острова, на Морсплаве, напротив храма. Я выскочил, смотрю: там свеча такая полыхает… Кто сжёг? Люди-то приличные, что сюда приходили, даже Бога не зная, с благоговением относились. А тут назло сожгли. Знать, сатанисты. Или дети, такие оторвы: они в храме баловались постоянно, окна повыбивали, внутри банок пивных набросали. Я посмотрел на это и… иконы к себе унёс. Они хоть и декорация, от кино остались, но образы-то святые. Когда меня из храма выперли, на третий день с куполов два креста упали. Их я тоже к себе утащил, в келье стоят. Так что святыни сохранились.

– Если это всё декорации, то почему святыней считаете? – спрашиваю Виктора (сам он называет себя Варсонофием, мол, проезжий иерусалимский священник постриг его с этим именем, а потом уехал, и неведомо теперь, где он).

– Так ведь там благодать необыкновенная! Даже неверующих притягивает это место. И что такого, что храм из барака сделан и неосвящённый? Освящает всё Господь. Ко мне приходили, и сколько чудес там было. Меня туристы сфотографировали со свечкой, а на снимке отпечаталось – огонь от моей свечи на два метра вверх.

О кино у Виктора мнение неоднозначное:

– Когда «Остров» снимали, меня операторы пригласили в массовку, потому что у меня физиономия, наверное, божественная немножко, ведь я отшельник. Но я не пошёл. А когда через пять лет Досталь снимал там же сериал «Раскол», то я согласился. Кино – это магия! Когда переоделся в одежду стрельца, то сразу почувствовал себя, будто я в том веке. Поэтому кино настолько и притягательно, что в нём дьявольская магия.

При этом Виктор Богородский (вятскую фамилию Вершинин он сменил на эту уже в Рабочеостровске) сам человек творческий: «Хотел быть писателем, в Литературный институт не поступил и вот оказался таким вот Варсонофием». Подвизаться начал ещё в родном Глазове, а в Кемь приехал в 2001-м, «потому что здесь особенная, северная благодать. Даже вода в Белом море святая – был я на Афоне, так Эгейское море не такое. Соловецкие монахи освящают море». И в храм он ходит не поблизости, а в Успенский – «триста лет ему, деревянное зодчество, красивый, как в Кижах».

Слушал я Виктора (или Варсонофия?) и вспомнился Пётр Мамонов, его «уроки православия» на различных каналах, в том числе и в передаче прот. Димитрия Смирнова. Было тогда странное чувство: кто это говорит, сам Мамонов или выдуманный герой из фильма «Остров», старец Анатолий, которого он сыграл? Сам-то Мамонов человек верующий, вопросов нет, но не подыгрывает ли сам себе, рассуждая о духовном? Сколько у нас было актёров, которые пришли в Церковь, но артистическое в них так никуда и не делось. Екатерина Васильева поступила послушницей в Толгский монастырь, отказалась от мира, а потом всё равно стала сниматься в кино. Иван Охлобыстин принял священнический сан, но продолжал играть и писать сценарии, снял серию фильмов «Житие святых», а затем написал прошение на имя Патриарха, чтобы его освободили от сана из-за «внутренних противоречий».

Так совпало, что накануне пожара в Рабочеостровске в Москве прошёл пленум Межсоборного присутствия, участники которого приняли документ «О светской трудовой деятельности священнослужителей», который, как запланировано, в ноябре должен утвердить Архиерейский Собор. В документе предлагается запретить священникам параллельно работать чиновниками, хирургами, бизнесменами, строевыми военными, а также там сказано, что «служение в клире несовместимо с актёрством, с профессией танцора или сценического певца».

Театр, кино – это и вправду своего рода магия, погрузившись в которую, не каждый выдержит искушения попутать берега реальности. Этому подвержены все, не только профессиональные артисты. Ведь если вдуматься, то всегда ли мы бываем искренни в своей церковности, не играем ли бессознательно в благочестие, чтобы понравиться себе и другим? Забывая, что Господь видит в нас не это, а настоящее. Между внутренним нашим кино и реальной жизнью мутная грань, и впору бы калёным железом жечь, чтобы отделить одно от другого. Такие вот мысли навеяли мне кадры горящей декоративной «церкви» у старой пристани, откуда уже давно не отправляются корабли на святые Соловецкие острова.

Оглавление выпуска   Следующая публикация →