Хождение за край

Благодать

Из записок Игоря Иванова:

В средние века долго между богословами вёлся спор, для чего даётся Божественная благодать человеку: для осуществления добрых поступков или в качестве награды за них?

В самом деле, благодать – это путь или результат?

Иногда, сражаясь, к примеру, с чиновниками или борясь ещё с какой напастью, я думал: да, сейчас мне трудно, но зато вот когда получится, когда «победю» – тогда на меня она и снизойдёт, эта самая благодать. Но потом, когда не только благодати не чувствовал, но даже маломальского удовлетворения, начинал сомневаться в своей правоте.

Зато всякий раз из очередной экспедиции возвращаюсь я с убеждением: благодать всё-таки даётся в пути. А что же в конце пути?.. Радость. Опять-таки вернулся живой, невредимый.

В этом году маршрут мы выбрали, мягко сказать, не самый короткий – до заполярных пределов, до самой границы нашего Отечества. И тему выбрали, быть может, за все годы сложнейшую. Если написать «По пути просветителей Трифона и Феодорита», это мало что прояснит. Ну, были просветители, несли слово Христово языческим народам Севера, строили монастыри… Но когда это было! Пять столетий назад. Теперь-то и дороги асфальтовые всюду (оказалось, что далеко не всюду), и православной верой народ просвещён (в чём нам пришлось не раз усомниться), и язычников не сыщешь днём с огнём, разве что агностиков каких-нибудь. Но и последнее оказалось не так – язычников таки довелось нам встретить, милых с виду, без рогов, в джинсах, при этом вызывающих бесов. Где, в каких ситуациях нужна была нам благодать Божия? Там, где мы по слабости готовы были повернуть назад, не достигнув цели. Там, куда при нормальных обстоятельствах добраться было бы нам не суждено. Для того чтобы донести до собеседников, «не имеющих уши слышать», какие-то доводы. Чтобы нечто заставило нашего собеседника остаться для встречи с нами, хотя он должен был уехать… Ну и многое-многое ещё можно перечислять.

Когда всего того, что мы называем удачей, накапливается за время путешествия слишком много, невольно задумываешься о помощи Божией. Ну и как продолжение – мысль: за что? Нет, тут надо перевернуть вопрос: для чего? И это уже другой разговор.

* * *

А начали мы нашу нынешнюю экспедицию в той самой точке, где завершили два года назад, – в городке Пудоже, что в 25 километрах от Онежского озера. Сюда в 2018-м мы приехали после путешествия по Верхней Онеге и Каргополью, написали о здешнем подворье Муромского Успенского монастыря, ну и разъехались восвояси. И вот теперь отсюда нам предстояло продолжить путь, завершить неосуществлённое – потому что в ту экспедицию хотели мы, обогнув Онежское озеро и углубившись в заонежские дебри, добраться до таинственной горы Воттоваара. Но вот только время и силы не рассчитали – не смогли туда дойти. А теперь Воттоваара в нашем маршруте – один из ближайших пунктов на пути.

Итак, выпустив первый августовский номер газеты, мы выехали под вечер. До Пудожа ровно 1,3 тысячи километров. Ночь застала нас в дороге. Ну, думаем, заночуем посредине пути, в хорошо знакомой нам Тотьме. Но не тут-то было: в одной гостинице места нет, в другой – тоже, в монастыре кельи, в которых мы когда-то останавливались, на ремонте. Делать нечего – поспали в машине и поехали дальше. Миновали Вологду, заехали в Ферапонтово, Горицкий монастыри. В Вытегре уже останавливаться не стали – добрались к ночи до Пудожа. В гостинице нам снова: мест нет! И в гостевом доме все места заняты, в другом – то же самое. Что за напасть?! Никогда такого не бывало, даже в советские годы. А всё дело в том, что, как мы догадались, после коронавирусной «тюрьмы» людям, наконец, разрешили передвигаться нормально по стране, пооткрывались хостелы и турбазы – и народ хлынул из городов на волю, чтоб вдохнуть живительного воздуха после городского смога. В Пудоже, как нам разъяснили, смотреть туристам особо нечего, разве что петроглифы на берегу озера, но тут – ровно середина пути между Мурманском и Москвой, и путешественники именно здесь предпочитают останавливаться на ночёвку.

И вот на краю ночи мы с Михаилом оказываемся в самом центре Пудожа, в городском Летнем саду, что на высоком берегу крошечного притока Водлы – реки Журавки. Темнеет. По-северному прохладно. Единственные обитатели сада в этот час – парочка влюблённых, шушукающихся на лавке. Мы бредём по дорожкам, которыми здесь ходили два года назад, и никуда уже не спешим – в самом деле, привыкать, что ли, нам спать, сидя в машине? Хотя… а вдруг где-нибудь тут, в парке, за кустами можно пристроить палатку?

Лестница из Летнего сада ведёт к реке Журавке

Вот открытая сцена и ряды скамеек: представляется, как садится перед воображаемыми зрителями сказитель и запевает былину – Пудожье ведь было главным былинным краем России. Как-то давно ещё прочитал я, как в письме этнографу Срезневскому собиратель знаменитых пудожских былин Павел Рыбников удивлялся, что когда «мещане и даже чиновники города Пудожа собирались на беседы, то обыкновенно слушали пение былин». Что уж говорить о простолюдинах? «Соберутся, бывало, старики и бабы вязать сети, и тут сказители станут петь былины. Начнут они перед сумерками, а пропоют до глубокой ночи»… Романтически горят в сквере редкие фонари. Сто лет назад они были керосиновые. Но вот сказитель закончил про какого-нибудь «сильного могучего Иванища», как тот ходил «ко городу Еросолиму, Господу там Богу помолитися», или про молодого боярина Дюка Степановича, как он с конём своим разговаривал, – и все встают со скамеек, чинно раскланиваются: студенты в синих картузах, служащие по лесной части в сюртуках с блестящими пуговицами; купеческие дочки, опустив глаза, уходят под ручку с маменьками; а вон мрачно среди сосен Летнего сада движется тень ссыльного социал-демократа, заложившего руки за спину; навстречу ему со смехом пробегают гимназисты, сшибая палками белок…

Конечно, представление редко совпадает с реальностью. На самом деле уездный городок Пудож в начале прошлого века был более похож на село: деревянные домишки, галоши и зонтики ещё только входят в употребление, вместо гимназии – двухклассное приходское училище, репа – первое кушанье, она заменяет все овощи, корова стоит семь рублей, крестины – 30 копеек серебром, похороны – рубль. Как сообщала в своих путевых заметках одна дама: «На улицах непробудный покой; на них мирно пасутся овцы, лениво переходя с одного места на другое, да ребятишки кое-где собираются около луж и со звонким смехом загорелыми ножками месят жидкую грязь. Спит весь город, спит с утра до вечера и с вечера до утра. В окнах, уставленных горшками с диким перцем, бобами и фуксией, редко покажется чьё-нибудь лицо… В клубе мужчины играют в карты, а барышни танцуют под звуки гармони. Барышни скучают смертельно и жаждут прибытия какого-нибудь нового кавалера». И – внимание! – в городе ни одной гостиницы, нет даже постоялого двора. Договариваться приходится с теми, кто не откажется взять на постой. Может, и нам так поступить?

Перезваниваю в гостиный дом, где нам уже отказали, и спрашиваю: «Не подскажете ли, куда можно притулиться на ночь?» На том конце провода (хотя, право же, какие сейчас провода?) берут паузу на размышление – и вдруг слышу: «А вы попробуйте благодать». – «Простите?..» – «Поезжайте к Светлане, в гостевой дом “Благодать” на улице Горького. Вот вам телефон…»

Через три минуты подъезжаем. Вывеска: «Благодать. Добро пожаловать». Хозяйка открывает ворота.

Течёт река Водла…

После чашки чая собираемся в путь. Гости одного дня, хоть из XIX века, хоть из XXI, их взгляд свеж, но мнения стоит воспринимать с осторожностью. Вот луга и пашни за рекой повсеместно зарастают кустарником – и мы, городские гости одного дня, склонны видеть в этом примету нашего времени – результат разрушения колхозной жизни. А между тем копнёшь историю – и обнаруживаешь, что и полтораста лет назад современники сетовали, что поля на треть заброшены. «Такому печальному положению отчасти способствовал самый способ надела: земля давалась по душам всем без различия. Иные по бедности, иные по нерадению, иные, надеясь на другие наживы, землю запустошили; так что она владельцам не только не приносит пользы, но даже убыток (платёж подати). Про таких пахарей сами крестьяне говорят: земля заела»… Интересно, что, когда молодая советская власть агитировала создавать сельхозкоммуны, одну из них в уезде назвали «Земной Рай», но распалась она быстро, видно, тоже земля виноватая – «заела»…Наутро в окно «Благодати» бьёт солнце, играет с флоксами и циниями в огороде, блестит на излучине мирной Водлы-реки – трудно поверить, что по весне она так может разметаться по лугам, что становится похожа на озеро; километрах в десяти выше по течению есть сельцо Колово, где в начале прошлого века на Пасху крестный ход совершали на лодках, по деревне передвигались на плотах, а рыбачили прямо из окон.

Чем сегодня живёт Пудож? Да, коровы, как и сто лет назад, пасутся не только на окраинных улочках, но и на центральной площади Павших Борцов, что в двухстах метрах от нашего гостевого дома.

Но всё же времена изменились и народ тоже. Той унылой покорности и отстранённости, которой прямо веет из былой пудожской уездной жизни, уже нет. Местные власти с молотка решили пустить самое симпатичное старинное здание Пудожа – дом купца Базегского.

Дом купцов Базегских выставлен на продажу

Памятник культурного наследия уже десять лет пустует, отопление разморожено, перекрытия прогнили. Жители просят там музей разместить (кстати, замечательный музей, выросший из обычного народного), который находится в аварийной деревяшке бывшей земской управы. Но глава администрации отвечает, что пяти миллионов на ремонт не найдёт. «А где деньги?!» – возмущаются жители. И с возвышенного переходят на быт: «Весь город завален мусором, крысы как собаки бегают!»

Да, денег в русской глубинке нынче нигде нет, но ведь не везде мусор не убирают…

Возможно, читатели помнят, как в Экспедиции-2018 мы встречались с замечательной подвижницей Зульфиёй Шевченко, в пудожской деревне Усть-Колода она организовала Фестиваль плотницкого мастерства, пытается возродить старинное поселение. В первый год на фестиваль не пожаловал никто из властей и ничем не помог. Когда же она в прошлом году решила повторить, у неё потребовали «отчёт о мероприятии» за прошлый год и ответили так, что слова эти впору выбить в камне: «Если хозяин земли разрешит – проведёте фестиваль». Хозяин – это, как следует понимать, глава районной администрации Ладыгин, между прочим участник конкурса «Лидеры Карелии». Фестиваль, слава Богу, всё-таки состоялся и без помощи властей. Тогда же, в прошлом году, возмущённые жители стали собирать подписи за отставку Ладыгина – не из-за Усть-Колоды, конечно, а, так сказать, по совокупности. Разумеется, результат был нулевой.

Благодетелей купцов Базегских помнят в Пудоже. Новый памятник на могиле Николая Александровича

В общем, в глубинке всё как всегда: жители не доверяют власти, власть гнушается людьми… Прощай, Пудож, свидимся ли когда-нибудь ещё?

Родина моя

Из записок Михаила Сизова:

– Дамы и господа, а также учащиеся гимназисты и весь крещёный люд! Мы собрались здесь в знаменательный час, который можно описать словами великого нашего поэта… Какого же поэта?.. Пушкина, конечно! «Воды глубокие плавно текут. Люди премудрые тихо живут…»

Я декламирую, подняв театрально руку, и слышу негромкие снисходительные хлопки. Это мы с Игорем так забавляемся, набредя в городском парке на сценическую площадку. Вдруг обуяло желание слиться с этим Летним садом, стать его голосом, звучащим сквозь столетия, – и полезли по очереди на подмостки, чтобы «выступить». Интересно, что на этой площадке было до революции? Наверное, оркестр местной пожарной команды играл «На сопках Маньчжурии», а вокруг по дорожкам совершали променад расфранчённые пудожане. Вот на набережной остановился, опершись о тросточку, писарь земской управы. Он созерцает сверху речку Журавку, впадающую в полноводную Водлу. У горизонта темнеет полоска леса, там начинается беспросветная тайга. Дикий лес. А здесь – островок культуры, некий человеческий Мидгард посредь тёмного Утгарда, в духе скандинавской мифологии. Хотя чем этот Летний сад отличается от тайги? Меж деревьев насыпали песчаные тропинки, поставили скамейки – да и всё, пожалуй.

Игорь утверждает, что здесь не могло быть духового оркестра, мол, в Пудоже, судя по разным источникам, даже пианино не имелось – играли на гармошках. Пусть так. От этого картина ещё фантасмагоричнее. «Олонецкие губернские ведомости» сообщали, что в Пудоже в честь восшествия на престол императора Александра в 1881 году был торжественный молебен в Троицком соборе, после чего именитые граждане отправились в клуб, где состоялся бал. «Мужчины были во фраках и при белых галстуках, дамы в нарядных туалетах». Под какую музыку они вальсировали? Под гармошку? Почему бы нет – главное, что во фраках. А вот описание, как праздновали в Пудоже 100-летний юбилей А.С. Пушкина: возложение венка бюсту великого поэта, фейерверк на берегу реки, выступление хора и «выразительное чтение стихотворений учащимися в сшитых специально для описываемого торжества национальных костюмах». Такой городской «фольклорный» подход. При этом для простого народа управа устроила различные увеселения. Хотя насколько здешний люд был «прост»? В городке действовал народный театр, предположительно созданный чиновником А.В. Путятой, и в нём наряду с местной интеллигенцией играли крестьяне. Часто это были грамотные, знающие себе цену люди.

Мне видится, что русский человек, живущий на Севере, всегда старался отделиться от природных стихий, сознавая себя горожанином. Проявлялось это в разном. Взять, например, народную поэзию. Да, пели былины и поэтичные крестьянские сказы – но о тех временах, когда наши предки ещё не пришли на Север. Легендарный Микула (в олонецком говоре – Викула) Селянинович где пахал «мать сыру землю»? Конечно, не здесь, а где-то в Приднепровье. А что же местная муза? Самый-самый народный у нас поэт – Николай Клюев. Вырос в деревне здесь по соседству, на Вытегорщине, мать была сказительницей и плачеёй. И где у него крестьянская слиянность с природой? Горожанин, по сути. Николай Клюев дружил с Сергеем Есениным, обоих называли поэтами «новокрестьянского» направления, но сам-то Клюев именовал себя «Олонецким Лонгфелло» – по имени американского колониста, воспевшего Гайавату и прочих чуждых ему аборигенов-индейцев. Да, Олонецкий край оставался для Клюева родным, но сам поэт не принадлежал этой каменистой земле. Как поёт один наш современный бард, «я родился на севере… моя Родина где-то вдали».

Крестьянским поэтом на Севере быть нельзя. Как в сказке: не пей из копытца, козлёночком станешь. А по сути – язычником. Причём тёмным. Это вам не хороводы вокруг белоствольных берёзок водить на Рязанщине. Природа здесь красивая (по мне так, красивей всего на свете!), но уводящая за пределы человеческого чувствования. Нельзя воспевать неотразимое. Утонешь!

Такие мысли о Севере набросал я в своём дневнике ещё два года назад, перед расставанием с Игорем, когда мы закончили описание нашей очередной экспедиции («Другие берега», октябрь 2018-го – март 2019-го) и здесь, в Пудоже, бродили по пустынному Летнему саду. И вот мы едем дальше. Вектор – на Крайний Север, в Заполярье. Логичный вектор, ведь так русские люди и расселялись, судя по летописным источникам. Каргополь, где мы были два года назад, впервые упоминается в 1380 году, Пудога – в 1382-м. Затем, в 1429-м, был «бросок» далеко на север, когда преподобные Герман и Савватий обосновались на Соловецких островах. Герман пришёл туда из Тотьмы, а Савватий – из Кирилло-Белозерского монастыря через Валаам, так что оба шли через Пудож. Это самый краткий путь был тогда. Дальнейшее продвижение в «земли полунощные» опиралось уже на Соловки – преподобный Феодорит Кольский, привлёкший к миссионерству в Заполярье преподобного Трифона Печенгского, был монахом Соловецкого монастыря. И теперь наш путь тоже лежит через Пудож – к Белому морю и далее на Кольский полуостров.

Вроде всё логично и просто: ну, очередная экспедиция, причём продолжающая прежнюю, – чего мандражировать-то? Но гляжу в свой дневник… Вот, не доехав ещё до Пудожа, мы перебираемся через реку Водлу, и я как ребёнок радуюсь, увидев на берегу «карельские камушки». Уже здесь начинается моя родная Карелия! И как грустно, что дальше Пудожа мы не едем. Переживал, значит. А сейчас? Да, радостно. Но и страшновато. Впервые мы отправляемся в экспедицию на… свою малую родину. Я ведь родился в Беломорске, Игорь – в Мурманске. И как странно это звучит: экспедиция на родину! Этакие миклухо-маклаи, исследующие места, где в детстве играли в лапту. Можно бы посмеяться и отмахнуться: неважно, как поездку назовёшь. Но холодит сердце понимание, что нам действительно предстоит экспедиция. В том числе в своё невысказанное – в свою принадлежность Северу.

Повенчанный путь

В Пудоже задерживаться мы не стали. Прощаясь с городком, подъехали к старинной церкви Александра Невского, что на городском кладбище. Помнится, два года назад, когда подходили к храму, нас сразу «срисовала» стоявшая на паперти пожилая женщина:

– Вы, наверное, корреспонденты?

– Как догадались?

– А головами всё вертите. Небось из газеты «Вера»?

– Точно! А об этом как догадались?

– Так я одну «Веру» и выписываю, да ещё газету про здоровье.

Изумление моё было равносильно отсутствию такового у восьмидесятилетней женщины: «Что ж особенного? Не первый десяток лет газету читаю, поэтому должны же и сюда приехать». Смотрю на паперть… Нет, уже не встретит нас верная читательница Лидия Михайловна Шарапанова («Давнишняя пудожанка», «Вера», № 815, ноябрь 2018 г.), умерла она 18 декабря 2019 года. Вечная ей память!

Мы отправляемся дальше, не подозревая, что подобная же встреча, «с узнаванием своих», ожидает нас в следующем пункте назначения.

Сразу за Пудожем полторы сотни километров дорога тянется по берегу Онежского озера с заливами Малое Онего, Заонежский и Повенецкий, где стоит сам Повенец. Название его понятное: во время оно новгородцы плыли-плыли по бесконечному Онего и путь повенчался последним заливом, дальше уже земля – чуждая, неосвоенная. Край мира. Недаром же присловье появилось: «Повенец – всему миру конец». При Иване Грозном здесь было две таможни, то есть шла бойкая торговля с северными пределами, а нынче это заштатный посёлок. Известен он лишь тем, что отсюда начинается Беломоро-Балтийский канал, который соединяет Онежское озеро с Выгозером и далее по реке Выг чередою шлюзов спускается к Белому морю.

Через канал по разводному мосту мы проскочили как-то неожиданно – мелькнули шлюзовые башенки, и сразу за ними на берегу канала выросла громада Никольского храма.

Повенец. Никольский храм, вид с канала

У храма паркуемся, и я иду обратно к шлюзу – прикоснуться, так сказать, к своей колыбели. Здесь шлюз № 2, а я детство провёл у шлюза № 16, фактически на другом конце канала, но это без разницы – они ведь все похожи. ББК – это единое целое, экстерриториальная транспортная магистраль, работники которой знали, что происходит на ней за сто километров: кто женился на 7-м шлюзе, у кого родственник умер на 11-м. «Ну, здравствуй!» – словно домой вернулся.

Возвращаюсь к храму, минуя три памятника. На обочине дороги установлена 76-мм дивизионная пушка ЗИС-3 с надписью: «1941–1944 гг. Здесь проходила передняя линия обороны». Ниже, в березняке, где на травке пасутся коровы, обнаружился монументальный памятник-крест со словами на чёрном мраморе: «К 75-летию Победы. Павшим защитникам родины».

Мемориал к 75-летию Победы

 

Рядом в березняке мирно пасутся коровы

А дальше на высоком постаменте – скульптура Святителя Николая. За ней уже сам храм, который также считается памятником – строителям канала. Задираю голову: какая необычная архитектура! В глаза бросаются голые бетонные стены со следами отодранной дощатой опалубки. Словно бы в храм вставили кусок ББК с его бетонированными шлюзовыми камерами. При желании этот архитектурный изыск можно бы объяснить неким символизмом: а церковь и есть шлюз, здесь мы переходим на новый уровень бытия. Но всё равно необычно.

Только что закончилась служба, работницы занимаются уборкой. Подхожу к женщине, протирающей подсвечник, говорю, что из православной газеты.

– Наверно, из «Веры»? Точно из «Веры»? Да вы что?! Екатерина Павловна, к нам из «Веры» приехали! – окликает другую женщину. – Подождите, сейчас я тут вытеру… вы же редко у нас бываете.

– Вообще первый раз.

Тем временем Екатерина Павловна вызывает священника из алтаря. Иерей Роман Соболев по-деловому спрашивает, о чём бы мы хотели узнать. Видно, что экскурсии проводить ему не впервой. Говорю, что начать бы надо с истории…

– Хорошо. Повенцу более 500 лет, основали его новгородские торговые люди. На челнах и посуху, волоком, они ходили отсюда к Белому морю. Известно, что Иван Грозный собирался выстроить здесь водный путь, затем и Пётр I лелеял такие планы, но только перед самой революцией дело сдвинулось – составили проект, который осуществили уже при советской власти. К 1933 году канал был построен. Какими жертвами – вы, наверное, знаете. Затем началась война. К концу навигации 41-го года водники успели увести флот в Белое море, на пароходах было и оборудование с эвакуированных заводов. К началу декабря финны захватили Медвежьегорск в двадцати километрах отсюда и двинулись на Повенец. Цель была проста: оседлать канал, пройти вниз до моря и отрезать от Советского Союза север Карелии, а также Кольский полуостров с незамерзающим портом в Мурманске. Угроза серьёзная – страна лишилась бы ленд-лиза от союзников. Отступали с боями, затем закрепились здесь и удерживали канал до 1944 года, пока не освободили всю Карелию.

– То есть прямо здесь шли бои?

– На этой стороне стояли финны, а там, – батюшка показал рукой на противоположную сторону канала, – были наши позиции. Сражались упорно. До сих пор поисковики поднимают павших бойцов.

– Вот этих? – киваю на два ящика у солеи, покрытых российскими флагами. Сверху их венчают солдатские каски, пробитые осколками.

– Да, это всё найдено здесь. На сегодняшний день у нас в храме хранятся останки 37 человек. Вон та, не знаю, как назвать, гробница полная, а в этой ещё осталось место – сезон не закрыт, до конца сентября поисковики могут принести ещё. В один сезон доходило до ста найденных останков.

– Такие раки получаются, как у святых, – подбираю слово, как назвать эти «гробницы».

– Ну да, своеобразные раки. Всё-таки они отдали самое дорогое, свою жизнь за други своя, исполнив заповедь Божию. Я не могу, конечно, со стопроцентной гарантией говорить, что это святые, но предпосылки имеются.

– Здесь вы их временно храните?

– Да. Уж лучше здесь, где панихиды служатся, чем в каком-то сарае держать. По осени, 30 сентября, их забирают и со всеми почестями хоронят. А следы войны здесь повсюду. Буквально вчера мы в лесу грибы собирали и нашли гранату. Показал я полицейским место, они координаты сняли и вызвали взрывотехников…

– Вы местный, из Карелии?

– Из Петербурга. Но можно сказать, что местный, поскольку у нас общие северо-западные святые. Из Северной столицы сюда часто приезжают целыми автобусами. Дружим с питерскими приходами.

– Никто из вашей семьи не воевал здесь, на Карельском фронте?

– Один прадед погиб в Ленинградской области, другой в 44-м году без вести пропал в Чехии. Помним. Молимся. И география тут неважна. В прошлом году мы отреставрировали пушку у дороги, покрасили – и это памятник всем нашим воинам. А в нынешнем установили крест и подписали стихами Роберта Рождественского: «Вспомним всех поимённо, горем вспомним своим… Это нужно – не мёртвым! Это надо – живым!»

– Там, на гранитном кресте, глубокая гравировка, – интересуется Игорь. – Она вручную сделана или машинная?

– Техникой. Один человек приобрёл инструмент и у нас испытал. Как попало делать не хочется, стараемся красиво обиходить прилегающую территорию. Раньше-то здесь парк Победы был. Повенчане в 1975-м году к юбилею берёзки посадили, а в 90-е парк одичал. За два первых года мы всё в округе вычистили, в прошлом же году подъезжали с вышкой на колёсиках к каждому дереву, убирали сучки, чтобы лес был прозрачным и люди, проезжая по трассе, видели храм и успели перекреститься хотя бы.

– В Повенце это единственный храм?

– До революции было три, в том числе трёхпрестольный собор, построенный в ознаменование наступления двадцатого века.

В Повенце в 1905 году был возведён трёхпрестольный Петропавловский собор. Фото 1919 г.

Внук его настоятеля, Иван Алексеевич Щёголев, ходит к нам на службы – ему уже за семьдесят, он наш летописец. В храме у нас есть фотостенд со снимками старинного Повенца. Смотрите, какие были красивые деревянные дома с украшениями. К сожалению, в годы войны Повенец был полностью разрушен – часть зданий смыло, остальные потом сгорели.

– Смыло?

– Когда наши отступали в 41-м году, то взорвали гидросооружения. Перепад воды здесь в 70 метров, и поток воды с ледяной шугой всё сметал на пути. Не знаю, насколько это остановило финнов, но вошли они в полностью затопленный Повенец. Сейчас открыты архивы, в том числе финские, – можете сами поинтересоваться…

Из воды и пепла

Конечно, история со взрывом шлюзов меня заинтересовала. Сам рос рядом с каналом, и хотя об этом вслух не говорили, но подспудно, где-то в глубине сознания, таилась апокалиптическая мысль: что будет, если вдруг обрушатся шлюзы на верху канала – выдержит ли наша Выгостровская дамба? Нас ж всех смоет! Но война сама по себе апокалиптична, и я понимаю тех, кто взрывал ББК, Днепрогэс и так далее. Мир рушится, да не достанься же ты врагу!

Тут надо сказать, что немцы начали бомбить канал уже 28 июня, на шестой день войны, и за последующий месяц было пять авианалётов. Приходилось всё восстанавливать своими силами, чтобы не прерывалась навигация: до декабря удалось произвести 13 759 шлюзований. Ну а потом ситуация изменилась. Ветеран ББК Николай Кириллович Леонтьев вспоминал:

«До шестого декабря я жил в шлюзовом посёлке совершенно один. Семья эвакуировалась вместе со всеми. Накануне мне передали рукописный приказ на минирование шлюза, перемычки сухого дока судоремонтного завода, прислали до десятка рабочих и около взвода солдат. Когда советские войска ушли, появились финны. Вначале со стороны кладбища ударили из пушек. Били часа два по бьефу канала и никакого вреда не принесли. Первый шлюз расположен на горе, простреливается насквозь: от Повенца – финнами, а с противоположной, пудожской, стороны – нашими.

Огонь сильный, и вижу – долго не продержимся. Примерно в 20-22 часа 6 декабря под носом у финнов взорвали дизельную электростанцию. Потом отправил солдата для взрыва перемычки сухого дока, чтобы “сполоснуть” финнов, засевших в цехах судоремонтного завода. Спустили на них весь бьеф между первым и вторым шлюзами. Видно, на самом деле “сполоснули”, потому что стрельба прекратилась и они притихли. Пришло время взрывать шлюз. Дал солдатам команду поджечь шнуры. Лежу за шлюзом в канаве, а надо мной чугунные осколки шлюзовых механизмов свистят. Жалко до слёз…

Приказ у меня был такой: после взрыва отойти примерно до трёх километров по дороге в сторону шлюза № 7. Отошёл. А потом решил: а чего мне ждать? И по собственной инициативе отправился в техучасток в Сосновец (посёлок в Беломорском районе, где 14-й и 15-й шлюзы. – М.С.). С гранатами и винтовкой шёл пешком почти 200 километров дней 12 или 13. Боялся только, что вода из спущенных бьефов меня смоет».

Как вспоминают, «водяной поток хлестал через Повенец трое суток». После войны посёлок заново отстроили, за год восстановили и сам Беломорканал.

Повенец, затопленный после взрыва Южного участка ББК. 1941 г.

– Получается, от старого Повенца ничего не осталось? – спрашиваю отца Романа.

– Фактически сохранилось только одно каменное здание, где сейчас коррекционная школа-интернат. И храма до 2003 года не было, пока этот не построили. Освятили его во имя Святителя Николая, который считается покровителем моряков и путешественников, узников и неправедно осуждённых.

У Повенца богатая история. Прежде, до революции, здесь стояла часовня, построенная к 200-летнему юбилею Осударевой дороги, которая проходила по нынешнему Беломорканалу и у нас заканчивалась. Следы её из-за строительства канала утрачены, разрушена была и часовня, но мы стараемся сохранять память о подвиге Семёновского и Преображенского полков, а также крестьян Кемской волости и здешних, волоком тащивших суда с Белого моря. На них Пётр I смог захватить шведские крепости Кексгольм и Нотебург – нынешний Приозёрск – и древнюю русскую крепость Орешек, ключ-город в истоке Невы. Так появилась возможность построить на Неве новую столицу, Санкт-Петербург. В память об этом на территории храма мы проводим военно-исторические фестивали «Осударева дорога».

Участники военно-исторического фестиваля «Осударева дорога»

Ближайший будет 30 августа. Обычно на него собирается много народа. Будут концерты под открытым небом, полевая кухня с бесплатным обедом, ребята в мундирах Петровской эпохи будут стрелять из старинной пушки. Ребятня сможет пострелять ещё из винтовки времён Великой Отечественной и потрогать настоящий миномёт.

– Необычно для православного храма.

– А мы стараемся участвовать во всех делах. Например, в День защиты детей мы провели и свои мероприятия. 22 августа исполнится 524 года Повенцу – и мы тоже там, на общем празднике. Или вот День солидарности в борьбе с терроризмом, 3 сентября, – в храм, как обычно, привезём на автобусе школьников, они поучаствуют в заупокойной службе и послушают проповедь. А 27 сентября на нашем теннисном корте в Медвежьегорске продолжится турнир, посвящённый памяти Валерия Ивановича Никифорова – строителя и инициатора нашего храма. В нём примут участие сильнейшие теннисисты Карелии и наши воспитанники.

– У вас есть свой теннисный корт?

– Построили его своими силами в 2012 году. Там искусственное покрытие, которое, возможно, не соответствует мировым стандартам, но всё же. Начинали мы с нуля, никаких средств не было, но пришёл, поговорил, убедил – потихоньку-полегоньку за один сезон мы всё сделали. У нас и другие соревнования проводятся – футбольные на кубок Александра Кержакова из команды «Зенит», Никольская лыжня и другие. В епархии я ответственный за вопросы физической культуры, так владыка благословил. Приход у нас небольшой, поскольку в посёлке не наберётся и двух тысяч жителей, но, как видите, активный.

– А храм у вас большой. Правда, несколько странный по архитектуре, – говорю батюшке и, поколебавшись, делюсь, какие мрачные ассоциации вызвало у меня его бетонное оформление. После школы довелось мне работать на 16-м шлюзе, где мы такие же стены, со следами от опалубки, ломали, чтобы камеру расширить, и в бетоне нашли труп человека, полностью сохранившийся. То ли это заключённый был, то ли надсмотрщик, но конец его был ужасен. И вообще в связи с каналом много страшного вспоминается. Как черепа на берегу находили и прочее. Стоило ли всё это отражать в облике Дома Божьего?

– Честно говоря, я бы этот бетон оштукатурил и покрасил, – признался священник. – Но наш питерский архитектор Елена Фёдоровна Шаповалова очень просила оставить как есть. Ей хотелось, чтобы храм как-то вписался в комплекс гидросооружений, поскольку он и задуман был как памятник строителям канала. В целом же она попыталась сочетать сразу несколько архитектурных форм. Сверху напоминает Кижский ансамбль. А вот эти маленькие окошки – вроде бойниц новгородских и псковских сторожевых башен. Если посмотреть с другой стороны на колокольню, то она должна напоминать о сторожевых вышках лагерей. Всё так символически обыграно. Но в первую очередь это храм, и он должен отвечать своему предназначению. Здесь мы молимся. В том числе поминаем и тех, кто погиб при строительстве канала.

– И в памятных мероприятиях участвуете?

– Прежде участвовали дважды в году – в покаянной акции 5 августа и в День жертв политических репрессий, 30 октября. Выезжали в урочище Сандармох и в присутствии множества людей, съехавшихся со всей страны и из-за рубежа, совершали у Поклонного креста заупокойную службу о всех безвинно убиенных. Но последние три года 5 августа мы пропускаем, потому что покаянная акция превратилась в политическую. Какие-то националисты там появились и непонятные группы, которых опекают западные кураторы. Служить-то мы продолжаем 5 августа, но без выезда в Сандармох. А по осени заказываем автобус и с детьми едем туда, ставим свечки в часовне Великомученика Георгия.

– То есть с организацией «Мемориал» вы никак не сотрудничаете?

– Там всё сложно. Пару-тройку лет назад они приезжали сюда и были настроены, как бы это сказать… критически, что ли. Ответил им, что раз вы знатоки в этой сфере, то назначьте какую-нибудь дату и мы будем ещё раз в год дополнительно служить поминовение усопших каналоармейцев. Но тут они между собой вступили в полемику, бурно очень спорили, какая дата лучше. Каждый из них там знаток. Так и не определились. Ну а мы что… Мы как молились, так и молимся.

Сфотографировавшись вместе с батюшкой на храмовой лестнице (местная пресс-служба в лице симпатичной девушки решила внести наш приезд в приходскую фотолетопись) и получив благословение, едем дальше – в Сандармох.

(Продолжение следует)

 

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

2 комментариев

  1. Ольга Жихарева(Кшнякина):

    Здравствуйте. Спасибо за рассказ о Пудоже. Базегские – мои предки. Моя прабабушка и прадед -Александра и Николай Базегские. Конечно печально читать, как домом налево и направо распоряжаются. Но что делать.. Интересно, как он перешел советской власти. Конфисковали, наверно. За могилку предков отдельное спасибо.

  2. Аноним:

    Со старой фотографии

Добавить комментарий для Ольга Жихарева(Кшнякина) Отменить ответ