(Использованы архивные фотографии из открытых источников, близкие к теме публикации)

Уже не встретишь, как бывало раньше, неугомонную Маргариту – ушла из жизни, унеся с собой память о прожитом. Репрессии, война, клиническая смерть – всё испытала она, так до последнего вздоха и не смирившись с потерями.

Даже имя носила чужое. Прокофьевной она была по удостоверению и в официальной жизни, и лишь только в храме она была сама собой – называли её Павловной, по имени отца. Так сложилась судьба. Скрывала фамилию, пока не вышла замуж и не приобрела иную в супружестве…

По ночам ей снилась арба, запряжённая волами: тянется, спешит сойти с опасной дороги и вдруг в ней сено вспыхивает – детский крик пронзает тишину. «Опять война!» – просыпается в ужасе Прокофьевна-Павловна.

«Значит, сгорела тогда маленькая сестрёнка? Неужели?..» – тревожно бьётся сердце. Маргарита всю жизнь искала свою сестрёнку Женю, с которой разлучила её Великая война. Всё дальше и дальше уплывают по реке времени те события, отгораживаясь десятилетиями, летами, днями…

В дом Савиных беда ворвалась, когда в конце 1930-х расстреляли молодого офицера Павла. Его имя реабилитируют через много лет, но Маргарита так и останется с чужим отчеством. Скрывая от преследований со стороны властей дочь «врага народа», близкие люди поспешат спрятать её родство с приговорённым к казни Савиным. Выправят Маргарите документы с фамилией, которую носила в девичестве её мать. Ариничевой она будет, пока не выйдет замуж и не станет Топычкановой.

А какое будущее, казалось, ожидало молодого офицера, выпускника Ленинградского высшего военного училища! Родом из маленькой деревушки на Белгородчине, на одной из побывок он встретил Марию в соседней Волоконовке. Поженились, родилась дочка. Счастливой паре и в страшном сне не могло пригрезиться, что вал репрессий накроет и их молодую семью.

Началось с убийства Кирова – тут же под подозрением оказался родственник Савиных, служивший в НКВД и проживавший этажом ниже государственного деятеля. Догадывался, кому помешал Киров, видел, как караулили его в подъезде, читал подброшенную с угрозой записку. Слишком много знал. Так и повалился на стол, отравленный во время обеда.

Павел Савин был следующим. На дворе стоял 1937 год, в репрессиях Красная Армия теряла своих командиров. В числе их – подающий надежды молодой офицер Савин. Пытали Павла долго, требовали «признаний» и выдачи «единомышленников». С 8 июня по 12 сентября того страшного года продолжались допросы, как выяснила спустя годы его дочь Маргарита. В 70-х она была уже учителем истории, преподавала детям в Сибири. Жажда справедливости и желание разобраться глубже в трагических событиях тех лет подтолкнули её повторить высшее образование, заочно, в Ленинградском университете. Тогда и занималась в архивах Петропавловской крепости и многое что из них узнала. И главное – обвинение, предъявленное её отцу: троцкист, член антипартийного блока. Его расстреляли в Чернигове, куда направили для прохождения службы. Своих товарищей он не оговорил, и это всю жизнь было поводом для гордости его дочери.

Осталась молодая жена Мария с дочкой на руках и с другой, ещё не родившейся, под сердцем. Кинулась в Ленинград к родственникам. Там и жилплощадь своя была. Не пустили, отобрали паспорт – отныне она жена «врага народа». Помчалась в Воронеж – и тут родня, но и здесь ничего не вышло. Поняла: значит, домой пора, на родину, в Пятницкое, в Козловку, где брат Павел руководит колхозом. Он не выдаст, в колхозе без документов можно прожить.

Павел принял. Но голод замучил вскоре, да и обносилась так, что нечего стало надеть на себя и детей. Одна дорога – завербоваться на торфяники, куда брали без паспортов. Работа тяжкая, самые обездоленные соглашались. Отправилась среди таких же несчастных и там как в воду канула. В 1946 году придёт от Марии Петровны единственное письмо. Больная, немощная, она будет слёзно просить родных выслать ей вызов на родину. Но близкие люди промолчат, боясь навлечь беду на себя за связь с женой «врага народа». Так и не узнала старая Прокофьевна о дальнейшей её судьбе.

А тогда, в преддверии вой­ны, маленькие дочки Марии остались на руках её матери. Не привыкать было Марине Сидоровне к горю-злосчастью. Одного за другим она хоронила детей, когда косил тиф в Гражданскую войну: двоих сыновей, двух дочерей да деда в придачу. «Как она вынесла пять гробов за неделю?!» – поражалась её дочь Ольга. А мать продолжала жить ради других оставшихся детей. Пять дочерей ещё было у неё да чудом уцелевший сын Павел, будущий председатель колхоза, в то время он был красным бойцом. Телегами свозили погибших от тифа, сваливали в ямы. Попал в такую и Павел Ариничев. Стали уже землёй забрасывать, как вдруг кто-то заметил: «Мертвяк ногой дрыгнул».

Тогда, в 19-м, Марина Сидоровна плакала от радости, встречая единственного сына с войны. Теперь начало сороковых – и опять страшно выйти за ворота: беда за бедой. Она не знала ещё, мать-героиня, что в 42-м погибнет сама от вражеской пули в Ленинградской блокаде.

Когда грянула страшная война и попёр по родной земле немец, младшую сестру Маргариты сдали в детдом. Приюты тогда росли как грибы после дождей. Родители гибли, дети становились сиротами. Ушёл добровольцем на фронт председатель колхоза Павел, брат пропавшей Марии, хоть и пожилым уже был, непризывного возраста. Погиб на Харьковском направлении. Риту в октябре 41-го отправили в эвакуацию.

Муж тёти Прокофий Филиппович (его имя станет отчеством Маргариты) возглавлял политчасть железнодорожного узла, а всё самое страшное железнодорожники узнавали первыми. Раньше других им известно стало о наступлении немцев на Валуйки, потому и поспешили отправить свои семьи в Сибирь, в неведомую Тавду.

А четырёхлетняя Женя, младшая её сестрёнка, эвакуировалась с детским домом. Путь лежал в Среднюю Азию, в город Наманган. Весь его потом проследит Прокофьевна-Павловна, шаг за шагом, разыскивая единственную сестру. Узнает, что детей загрузили в три вагона, доехать успели до Нового Оскола. Дальше ходу нет. Немец занял Чернянку. На руках воспитателей 180 малышей. Что делать? Тех, кто постарше, выстроили в ряд, и они побежали с няньками на Коротояк. Там железная дорога, мост через Дон ещё не взорван. Наши войска должны убрать его, чтобы задержать немцев. Добежали. Через мост шли наши танки. Надо успеть переправить быстрее детишек. Воспитатели спешили, на руках передавали танкистам детей, живым конвейером переправляли – быстрее-быстрее, пока не взорвали мост. Всех перенесли. Но малышовой группы среди них не было.

Год за годом ворошила Маргарита Топычканова прошлое, искала затерянные следы. Узнала, как директор детского дома догоняла самых маленьких, переправив старших через мост. Нашла председателя колхоза, который вызвался помочь. Тогда и появилась арба, набитая сеном, запряжённая волами. Малюток посадили и повезли в колхоз. Всё. Дальше – никаких сведений.

В разные инстанции обращалась Прокофьевна, была в Белгородском архиве. Нет той группы в списках. Будто и не жили они на свете.

65 лет минуло с того времени, и уже семь десятков исполнилось Маргарите, как вдруг – весть из прошлого.

 «Да как же, видела ту арбу с сеном, – рассказывала незнакомая старушка, сидя в маршрутке, – ехали от Нового Оскола. Облили вражины горючим и подожгли. Факелом вспыхнули детишки. Как сидели с котомками, прижатыми к себе, так и сгорели».

Будто ветер степной нашептал ту чёрную весть. И всё в ней точь-в-точь как было: арба, детишки и время, и место. Но старая Маргарита отказывалась верить в смерть сестрёнки. Обращалась в телепередачу «Жди меня», беседовала со стариками… Не верила Прокофьевна-Павловна, учитель истории, что немецкие солдаты могли сжечь детей. Да, были врагами, брали территории и шли дальше, убивали, но разве это возможно – малюток!..

Как-то раз, спустя многие годы, когда имя Павла Савина было реабилитировано, Топычканова услышала: «Вы же тоже враг народа. Ваш отец репрессирован!» Она пенсию тогда оформляла, отдав годы и здоровье учительскому труду.

«Господи! Прости их, кто не ведает, что говорит», – просила Маргарита в утренней молитве. И виделось ей детство, скотская теплушка с нарами, как едут они в неведомую сторону. «Повезло, что подцепили нас к госпитальному поезду, – шептались беженцы. – Потому и пробираемся быстрее, не стоим в тупиках неделями. И кусок перепадает от пайков раненых бойцов».

Вот они уже под Свердловском. Холод, недоедание и двустороннее крупозное воспаление лёгких у маленькой Риточки. И смерть. Прекратились удушье и муки, стало легко-легко. Видит белый снег в сугробах, где-то далеко бегут рельсы. Дяденьки в белых халатах ходят по вагонам с носилками. Девочка видит их чудесным образом, лёжа пластом на своих нарах. Санитары смотрят в списки, переданные им из вагонов, находят покойников, выносят одного за другим. Вот они уже возле их теплушки. В руках списки. Входят: «Где здесь труп пятилетнего ребёнка?» Неземной свет внутри неё исчезает. Возвращается жизнь и чернота вагона. Что-то холодное хватает её за ногу. Вздрагивает от испуга. И тут жуткий вой тёти Оли:

– Она живая, не троньте!

– Мёртвая!

– Живая!

– Надо очистить вагон!

– Что я скажу её матери? Не отдам!

– Сейчас и своих бросают, а эта за чужую мёртвую уцепилась, – звенят голоса над девочкой.

Дядька в халате тычет в список трупов – он санитар, он чистит поезд на станции, чтобы не вспыхнула эпидемия. Наконец «гости» уходят, ребёнок поднимается. «Я кушать хочу», – шепчет слабо. Теперь воет весь вагон. Исстрадавшиеся в бедах дают себе волю. Душа, пережившая клиническую смерть, выжила. Но болезнь так и останется в виде приступов удушья. Не раз впоследствии рентгенологи будут пугаться, высветив страшные рубцы на лёгких. А она, уверовав в существование иного мира, станет говорить о нём людям и стремиться жить по законам справедливости, трудолюбия и любви – по заповедям Господним.

Всю жизнь Маргарита Топычканова на уроках рассказывала об историческом прошлом страны и о том, что познала лично сама. Ибо, как говорится в Евангелии от Матфея, «зажегши свечу, не ставят её под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме». Присела как-то в осеннем парке, заговорила с подростками. Вспомнила о давнем, казалось бы, чуждом молодёжи. «Рассказывайте чаще», – неожиданно поддержали горячо они, парнишка и юная девчушка.

Не раз мы с ней встречались, чтобы хоть кратко пробежаться по давним страницам прошлого. В последний раз – в молитвенной комнате Центральной районной больницы. С первого дня её освящения несла послушание здесь Маргарита. Опять она была объята пламенем прожитого, а я, как умела, удерживала её в заданных сюжетных рамках, увлекаясь сама рассказом, забывая о блокноте для записи.

Входили больные, зажигали свечи, тихо стояли у икон, доверяя своё тайное. Оказавшись в больнице, люди шли к Богу. Это радовало старую Маргариту. Если люди будут помнить пережитое, передавать младшему поколению уроки, полученные за годы безбожия и уничтожения святынь, станут жить по христианским заповедям – мир и благоденствие обязательно установятся. Так считала старая учительница. Павловна – по рождению, Прокофьевна – по прожитой судьбе.

      ← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска