(Продолжение. Начало в №№ 838–842, 844)

Пойдём к «медведице»

Из записок Игоря Иванова:

Всякий раз в экспедиции, оказавшись в новом для себя месте, пусть даже в самой маленькой деревеньке, думаешь: ради какого жизненного урока ты здесь оказался? что важного приготовил тебе Господь через встречи с местными жителями? Ну и как-то сосредотачиваешься, по-особому внимательно смотришь, пытаешься проникнуться жизнью и пообщаться с людьми без самонадеянности и готовых шаблонов. С таким настроением я и въезжал в деревню Большой Бор: что-то здесь меня ждёт? И не ошибся. Урок я получил.

Но по порядку.

Из деревни Поле ехали мы частью той же дорогой, которой накануне шли. Выглянул в окошко автомобиля – вчера я заметил на мокрой земле лужу крови, происхождение которой не мог понять. Медведь, что ли, порвал какую-то скотинку или собаку? Впоследствии узнал я, что удивительным образом в этом медвежьем углу во времена былые перед Ильиным днём священник кропил скотину святой водой и служил молебен покровителю скота священномученику Власию – для защиты от лесного хозяина.

А Ильин день – завтра. В Большом Бору это престольный праздник, так что мы как раз накануне пожаловали.

Выгружаемся из машины, рюкзаки бросаем как попало у дороги. «Нет-нет, вы тут их не оставляйте! – предупреждают нас. – А то по деревне бродят коровы, обделают их». И точно – вдоль обочины откуда ни возьмись, точно десантники, движется цепью взвод коров, жующих жвачку и озирающихся по сторонам. В селе их, как я узнал, аж 18 штук. Ещё с десяток лет назад было впятеро больше. Но и это немало по нынешним временам, когда содержание скота в частных хозяйствах стало немодным.

Перетаскиваем свою экипировку и сваливаем в сенях гостевого дома, где для нас уже готовится обед. Чтоб успеть осмотреть до трапезы все местные достопримечательности, решаем не задерживаться.

– Пойдём к «медведице», – командует Галина Андреевна Панкова.

– Куда? – уточняю.

– Так у нас называются поля-огороды посреди деревни. Вокруг этих полей квадратом и была построена деревня. А храм – на краю села. Раньше-то деревня была совсем маленькой. Только в ХХ веке она разрослась за счёт маленьких деревень в округе, да с Усолья ещё сюда дома перевезли.

По дороге Галина рассказывает:

– Я ведь нездешняя, родилась в Онеге, сюда приехала с мужем Александром в 1983-м, когда 24 года мне было. Романтиками были: а не поехать ли нам в деревню! Работала в садике заведующей. А потом всё закрылось. Кое-как доработала до пенсии в торговле…

Тут последовал рассказ о начале 90-х, который не хочется и пересказывать. Время-развилка, на которой очень много русских людей пропало: кто-то запил, кто-то пошёл в менялы, кто-то в бандиты. За что уцепиться северному, от века государственному крестьянину, человеку, по сути, служилому, когда общество сползает в ад чистогана? Когда государство отвернулось от тебя и все твои заслуги перед ним обнулились, как и надежда на будущее, на справедливость. Но всё ж кто-то пошёл другим путём. Панковы решили восстанавливать храм.

В советское время церкви в Большом Бору не разрушили: Ильинская – в нём совхоз зерно и сено хранил, а в Георгиевской спортивная школа была, теннисные столы стояли. Муж Галины, Александр Николаевич, вспоминал, что, когда он в 1995 году поехал к настоятелю храма в райцентре отцу Иоанну с мыслями о возрождении общины и восстановлении церкви в своей деревне, вместо поддержки услышал отговоры, дескать, дело это неприбыльное, не стоит свеч. Каковы бы ни были мотивы священника из Онеги, а надо понимать, что не было, видно, в ту пору благословения Божия. Годы шли, храмы, брошенные, продолжали разрушаться. Смотреть на это было тяжело, так что помаленьку Александр латал «памятник архитектуры»: что-то детям и внукам останется? Но не крестился.

Однако ж во все времена верна поговорка: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Случилось так, что племянник Панкова разбился на мотоцикле. И за день до похорон приснился Александру сон, что в гробу лежит не племянник, а сын Алексей. Через четыре года так и случилось: уехал сын с друзьями в Поле, там спирту напился и, пьяный, возвращался на «Урале» домой. А по дороге-то на мотоцикле в стадо коров, идущих по дороге, врезался – сбил их, да и себе позвоночник сломал…

Вспомнил я про лужу крови на пути от Поля в Бор и даже остановился от неожиданности. А тут как раз догнали нас коровы, идущие прямо посреди улицы: мычат, требуя дорогу. Сколь же много вокруг разных таинственных совпадений и знаков!..

В 2004 году Александр крестился. И тут-то решился заняться храмом по-настоящему. К тому времени уже основательно протекала крыша, потолок стал провисать, грозя обрушением. Оформили ТОС, получили деньги на строительные материалы.

– И с того года у нас пошло-поехало, – продолжает Галина. – Каждый год мы всё что-то делаем. Крышу перекрыли, начали менять цоколь, двери, крыльцо. В 2012 году отец Ириней приехал с первой экспедицией «Общего дела», с его благословения стали иконостас восстанавливать.

Галина не говорит, что что сама во всём принимает активное участие. Помогла, например, иконостас расписать. А сегодня если кто приехал в Бор «по православной линии» – отправляют к ней.

Ну, идём-поспешаем мы дальше по главной Улицé – так здесь её называют, с ударением на последнем слоге. Ведёт эта улица к тому самому храму, который Панковы начали восстанавливать. Но первая остановка всего нашего большого отряда не доходя до храма – местный музей.

Клеймо мастера

Из записок Михаила Сизова:

Спрашивается, мы что, музеев не видали? Особенно так могли бы подумать наши спутники-москвичи, имеющие возможность в любой момент и в Третьяковку сходить, и в Исторический, где собраны главные реликвии России. Хотя я уверен, что иметь возможность – не значит бывать. Есть такой синдром столичных жителей. Может, поэтому обнаружился живой интерес у ребят к экспонатам деревенского музейчика, расположенного под одной крышей с фельдшерским пунктом? Или потому, что музей… живой? Начать с того, что работница его и экскурсовод сама жизненно связана со всеми этими предметами, каждый из которых имеет «имя и фамилию».

 

 

 

 

– Музей наш народный, – начала она рассказ. – Создавали его наши боровчане во главе с библиотекарем Ниной Александровной Ивахновой, экспонаты несли со всех ближних селений.

 

Надо сказать, что деревня наша очень древняя. В Соловецком монастыре была найдена копия сотной на Турчасовский стан, и в ней под 1556 годом упоминается деревня Чухчин Бор. Сотная – это официальная выпись из писцовых книг, выдававшаяся тому или иному феодалу на его владения в определённом уезде. Там же есть интересные сведения, чем наши предки платили оброк. Не только белками, но и горностаями, которых, к сожалению, в наших лесах уже не наблюдается.

– А почему Чухчин? – интересуется Серафим.

– Есть две версии. Первая: до прихода новгородцев здесь жила чудь, поэтому и чухчин. Вторая: здесь было много глухарей, которых чухарями называли. Они же так токуют: «Чувши-чувши». Глухарей, кстати, здесь и сейчас много. В Большой Бор деревню переименовали в 1920 году, найдя название, наверное, неблагозвучным. Вообще же слово «большой» и прежде напрашивалось. Когда новгородцы пришли сюда, то увидели живописный сосновый бор на большой горе. Возможно, гора чем-то напомнила им Афон. Дело в том, что на Севере очень почитались Пётр и Онуфрий Афонские. И у нас в деревне, помимо Егорьева дня, особо праздновался день Афонской Божией Матери «Достойно есть». Неслучайно наши предки так много жертвовали на поддержание русского монастыря на Святой Горе. Вот здесь среди экспонатов два письма с Афона, в котором монахи благодарят боровчан за пожертвования. «Афонский день» отмечался у нас и в годы гонений на Церковь, люди по домам собирались. По этому престольному празднику мы в 2006 году и юбилей свой праздновали – 450-летие Большого Бора.

Рост деревни начался с 1585 года, когда через нас проложили зимник Чекуево – Архангельск, просуществовавший до конца девятнадцатого века. Отсюда возили в Архангельск пушнину и соль. А когда появилась железная дорога на Архангельск, то зимник сменил Обозерский тракт. Так что в изоляции мы никогда не были, но, что интересно, народ сидел здесь на месте, даже на отхожие промыслы редко ездил. К 1911 году в деревне было 76 хозяйств. Жили не бедно и не богато. Может, по этой причине иль по другой какой, но никого у нас не раскулачили. Вместо колхоза в 1930 году мужики создали артель «Боровская», куда спустя год записалось 249 человек. Для наших людей это была нормальная форма организации труда. А в 61-м году был образован колхоз «Чекуевский», куда и наше хозяйство включили. В 79-м мы выделились в отдельный совхоз, в 90-е создали акционерное общество, в начале 2000-х – крестьянское фермерское хозяйство «Тайга», которое вскорости распалось на личные хозяйства. С чего начали, тем и закончили.

Пока велось повествование, я остановился пред красивым документом с изображением Государя Николая II, Царицы и Цесаревича. Свидетельство об окончании в 1913 году Боровского начального училища Медведко Анной Ивановной.

– Это нашему председателю колхозной артели выдали, – следует пояснение, – Анна Ивановна руководила во время войны и некоторое время после. Очень её в деревне уважали.

– А это что за винтик? – спрашивает одна из наших отрядниц, показывая на другой экспонат – палку с растопыренными в стороны сучками.

– Мутовка. А вот предмет, – продолжает наш гид, – по которому мне предлагали в передачу «Что? Где? Когда?» вопрос послать, мол, что это такое. Называется он вертлюк.

Похож предмет на хомут, но не хомут. Стоим, смотрим, молчим. Видно, в «Что? Где? Когда?» нас бы не приняли.

– И что им делают? – не выдерживаю.

– Раньше сено заготавливали не кипами и рулонами, как сейчас, а россыпью. Поэтому, чтобы сено на возу не вертелось и не рассыпалось во время езды, сверху вертлюком закрепляли. Все эти предметы были сделаны руками их хозяев. Начиная с простенького поручка – черпачка, который в лесу у родников вешали. А есть и настоящие произведения искусства из бересты. Сама я родилась здесь, но сейчас живу и работаю в Мурманске, где у меня также есть музей небольшой. И вот там мой любимый предмет – старинный берестяной котелок, вода из которого до сих пор не протекает. Или вот посмотрите на этот подойник – дощечка к дощечке.

Рабочие инструменты тоже сами делали. Недавно здесь, в музее, я обнаружила, что один из инструментов сделан моим прадедом Климентием Кадышевым. Старожилы рассказывали, что он всегда ходил с карандашом за ухом и с линейкой в сапоге, был замечательным плотником. Родительский дом, куда я приезжаю, им поставлен и до сих пор крепкий.

– А вот два крестика на граблях вырезано…

– Это клеймо мастера. Воровства у нас не было, да и сейчас почти нету, дома не закрываем, поэтому клеймо вырезали не для того, чтобы оберечь от вора, а чтобы самому не спутать. Приходишь на гумно или в овин и в общей куче выбираешь инструмент своей семьи. Иногда и просто для памяти даты вырезали. Вот смотрите, под крестиками цифра – «1914». Или вот эта детская зыбка, сделанная в 1880 году. Отец имя ребёнка на ней вырезал: «Андрей» и возраст: «4 дня». Получается, колыбели делали для каждого ребёнка.

Вешали зыбку на очеп – длинный шест, который выстругивали обычно из черёмухи, поскольку это самое гибкое дерево, с ним раскачивать легче. Обычно зыбку накрывали материнским сарафаном, чтобы младенец чувствовал запах матери, когда мама уйдёт по делам, а кто-то из ребятни будет его укачивать. Считалось, что так быстрее ребёнок уснёт.

Жернова и птички

Идём дальше, гид продолжает рассказ – и открывается нам деревенский мир, простой и мудрый. Вот есть поговорка: «Не мытьём, так катаньем». Что означает? И тут тебе иллюстрация – деревянный рубель, которым выстиранное бельё гладили. Ещё его называют ребраком и пральником. На цилиндр наматывали вещь для глажки и катали его по ровной поверхности деревянной гребёнкой. При этом вещь должна была быть слегка влажной, непересушенной.

А вот сказочное царство прялок. Каких только рисунков на них нет! Больше всего мне понравилась маленькая прялочка с надписью: «Пряди моя пряха, пряди не ленися». И дата указана: «1908 год».

Заметив наш интерес, гид поясняет:

– Это для Фёклы Андреевны отец сделал, когда ей лет пять было. Тут рядышком её дом.

– Давно она умерла?

– Лет пятнадцать назад. Долго прожила. Очень хорошая была женщина, потеряла мужа на войне, растила детей одна.

– А сколько их было?

– Так двоих только успела родить. Без мужей у нас многие остались. Когда в школе я училась, мы вешали звёзды на дома, так на некоторых было по две-три звезды.

В одном из залов висит портрет Фёклы Андреевны. Наш гид комментирует: «Очень похожа, такой я её и запомнила», – и затем пытается вспомнить, кто же этот портрет написал. Ей подсказывает председатель православной общины: «Так это ж Веры Викторовны родственник нарисовал». Теперь уже вместе вспоминают его имя, но не могут. Для них это принципиально: на всём должна иметься памятная метка, хотя бы «два крестика». Вещи – отражения людей, у них должны быть свои индивидуальные имена в нашем бескрайнем космосе.

Тем временем девушки, получив разрешение, пытаются раскрутить небольшой домашний жёрнов. Поддаётся он туго.

– Недавно Алевтина Петровна заходила, – комментирует музейщица, – она наша боровчанка, ей за 80, и рассказывала, что после занятий в школе была обязана на таком вот жёрнове намолоть муки. А не сделает, так назавтра хлеба не будет. Крутить этот камень действительно очень тяжело, но так дети сызмальства привыкали к крестьянскому труду.

– А что мололи?

– Рожь, ячмень. Помню, с бабушкой идём по лесу, она показывает: «Это наши новокопки, а это касьяновские новокопки». Давали участки в лесу под ржаные поля – вали деревья, корчуй, сажай. Тяжёлая работа, поэтому в сотной так писали: 25 домов и 25 людей – по числу мужиков. Женщин не считали за трудовые единицы. В этом не было ничего уничижительного. На Севере исстари женщины имели право голоса. Например, если муж всё-таки уедет на отхожий промысел, то на сходах вместо него жена решала серьёзные вопросы – по земельным делам или кого из какой семьи в рекруты от деревни посылать. У нас хоть и полно дичи лесной да рыбы, но всё же питала в основном земля. Теперь-то зерновые культуры здесь не выращивают, а я ещё застала – бабушка моя сажала ячмень и пекла замечательные пироги, которые повторить сейчас невозможно.

– И хорошо ячмень рос?

– Когда как. Рисковое тут земледелие, вон какое лето нынче. Ветер с моря – и конец урожаю.

– Да-да! Арктический прорыв! – кивают мои спутники, до костей прочувствовавшие этот «ветер с моря» в лесных болотинах Чекуевского тракта.

Экскурсия подходит к концу, и я спрашиваю, есть ли здесь предметы, оставшиеся от последнего боровского священника – архимандрита Анатолия (Маркова).

– К сожалению, ничего. Да и что могло остаться от монаха? Жил он очень скромно, его дом был самый маленький в деревне. В миру отца Анатолия звали Александр Иосифович Марков, это моей прабабушки родной брат. С Соловков он никак не хотел уезжать, ещё два года там подвизался после закрытия монастыря, потом переехал в один из монастырей Костромы, а когда и тот закрыли, то вернулся в родную деревню, служил здесь. Арестовали его в 37-м за то, что провёл крестный ход на Пасху, а перед этим призывал приводить детей в церковь и учить молитвам. Было ему 73 года. Совсем недавно гостила я в Северодвинске у родного дяди, и он рассказал: «Когда его вели, прихожане выстроились и молились, а он проходил и кивал им, не мог благословить обычным чином, поскольку руки были связаны за спиной». Как уже сказала, жил он очень скромно, сам себя обеспечивал рыбой, ходил ловить на речку Кодино.

– А что после ареста с ним было?

– Скончался спустя год после ареста.

– И где похоронен?

– То тайна за семью печатями. У меня вот родной дед, когда в Северодвинске работал в 1942 году, тоже был репрессирован. Реабилитировали его в 1961-м, но до сих пор не ведаем, где его могила.

* * *

Помимо музея и фельдшерского пункта, в этом одноэтажном деревянном здании обнаружился ещё и выставочный зал. Мы с Игорем рассматриваем птичек на расписных сундуках и гадаем, похожи ли они на глухарей. Какие-то слишком сказочные. Два поющих друг для друга глухаря – это эмблема Большого Бора. Сходимся во мнении, что главное в рисунках парность: две птицы – это гармония, мир и любовь. Остальные посетители тем временем восхищаются выставленными плетёнками из бересты Насти Медведко, расписными сундуками, занятными куклами.

– Вы в библиотеке посмотрите выставку Ангелины, – советует музейщица, – это внучка Галины Андреевны, председателя нашей общины. Прекрасно рисует. У нас ещё и в клубе выставка. Везде есть свои уголки, где выставлены наши художественные произведения. Не для себя творят, для людей, чтоб все видели.

Все храмы – братья

Из записок Игоря Иванова:

Вот мы и подошли, наконец, к сельскому храму. Один из них – Ильинский, сразу видно, действующий, выглядит ухоженно. Рядом другой – Георгиевский, без куполов и крестов, окна заколочены, врос в землю, накренился. Только табличка поблёскивает, сообщая, что это «объект культурного наследия регионального значения». Раньше писали: «Охраняется государством». Теперь воспроизводить эту заведомую ложь перестали. Но любовь к табличкам никуда не ушла.

Интересно, что Георгиевский тёплый храм на деньги местных жителей строили по старинным образцам, с «шестериками» на колокольнях, даром, что он моложе Ильинского, возведённого на казённые средства. И, закрытый, в советское время этот народный храм потрудился во славу Божию: когда здесь располагался спортзал, школьники порой специально заходили полюбоваться «небом». Святые образа на нём, закрашенные побелкой, регулярно сами проявлялись, пока их не замазали краской.

– Да, церковь в плачевном состоянии сейчас, – соглашается Галина. – Там всё сгнило. Но приезжали архитекторы, сказали, что можно восстановить как памятник. А мы что? Мы готовы, поможем. Главное, чтоб кто-то начал.

Заходим в Ильинский. На стене в притворе стенд, на котором фотографии гостей, посетивших храм. Фото на паперти: «Съёмочная группа с телеканала “Спас”». Смеющиеся молодые люди на скамейке: «Участники творческого объединения «“Под облаками”». А вот на снимке священник в окружении прихожан: «22 июня. День памяти и скорби, панихида по усопшим. Служит иеромонах о. Алексий (Харинов)».

Здесь уютно и чисто: ковры расстелены всюду, цветы в вазах, иконы аккуратно расставлены. Живой дом Божий. Как заведено, молимся всей нашей командой. Елена Михайловна Олуферова делает снимок: значит, на стенде прибавится вскоре ещё одна фотография.

– На общей фотографии прихода, смотрю, у вас практически одни женщины, – замечаю Галине. – Мужики не ходят?

– Мужчин мало, но они ходят, помогают, – защищает она своих. – Наш батюшка Алексей говорит, что женщина – она молитвенница: и за мужа помолится, и за детей, и за внуков. А мужчина зато на работу в храм всегда придёт, его молитва – это молоток и гвозди.

Елена Михайловна ведёт нас ещё в одно культурное заведение села – местную библиотеку. По дороге сравниваем времена нынешние и былые.

– Раньше народ умел веселиться, и водки не надо было, – говорит Галина. – По домам праздновали, песни всюду.

– А когда перестали дружно жить?

– После перестройки, когда на людей нужда навалилась, по три месяца деньги не платили. Да и потом ещё по инерции по полсотни человек в клубе собирались, не знали, куда людей посадить на День пожилых людей. Раньше бабушки активные были. Сейчас поколение за семьдесят – домоседы, их трудно растормошить. Говорю им: чего на концерты не ходите, ведь такие замечательные готовим? А они: и по телевизору можно концерт посмотреть.

– А зимой, наверно, затишье?

– Почему-то думают, что зимой в деревне скучно. Но тут круглый год жизнь кипит: лыжи, а в последнее время и скандинавская ходьба у нас привилась. Ходим с палками до соседней деревни и обратно. А чего дома-то сидеть! У кого юбилей, у кого какое событие – отмечаем. Кружку рукоделья уже 10 лет: собираемся каждую среду и пятницу, да ещё домашние задания. Наши руки не для скуки!

– А дети с вами?

– Детишек осталось в Бору всего десяток. А кажется, ещё недавно было больше ста. Молодые в города уезжают – работы нет. У меня вот двое, но один в Северодвинске, другая – в Онеге. С удовольствием приезжают в деревню, а жить приходится в городе. Раньше здесь были и телятник, и ферма, и полеводство. Осталась только пилорама.

Из записок Михаила Сизова:

В библиотеке выставка, посвящённая армии. Висят шинели дембелей. На стене детская работа: контур России из бело-сине-красных пуговиц. «Пуговичный мир. Воробьёва Катя, 2-й класс». Вспомнились детская прялка и музейные предметы, сделанные руками хозяев. Вроде бы навсегда ушла культура самодельных вещей, через которую человек становился органичной частью этого мира, но благодаря урокам вот такой географии, когда своими ручками ребёнок складывает свою страну, всё это возвращается.

– Что у вас обычно читают? – спрашиваю библиотекаря.

– Любят очень краеведческую литературу, про своих людей. Интересуются в основном женщины в возрасте после 50. Им уже хочется что-то узнать, вспомнить, как раньше жили. На втором месте – любовные романы и другая художественная литература.

– А чьи любовные?

– Донцовой, Поляковой …

– О-о! – восклицает Игорь. – Дальше можете не перечислять.

– Дети много читают, и не только по школьной программе. Новенькие книжки, которые приятно в руки взять, как ни странно, привлекают их.

– Вы небось сами книгочеем раньше были?

– Я вообще в школе поваром работала. Освободилась ставка – и Елена Михайловна определила сюда. Пришла первый раз работать и испугалась: «Столько книг, как упомнить, что где лежит?! » Но приспособилась, выучилась заочно на библиотекаря. Тут ещё досуг организовываю. Выиграли мы грант и накупили снарядов для спортзала.

Только сейчас понимаю, что это за перестук слышится из соседнего зала – в настольный теннис Игорь проигрывает руководителю здешней администрации Елене Михайловне. «У меня дома теннисный стол стоит, постоянно тренируюсь, – улыбается она. – Идём дальше!»

Гостевой дом

Из записок Игоря Иванова:

Разведка доносит, что обед готов, нас уже ждут. Быстрым шагом выдвигаемся на трапезу. Навстречу старушка:

– Опять, Елена Михайловна, у вас гости?

– Да, опять! – не без удовольствия говорит Елена. – Только одних проводили, как другие приехали…

– Это хорошо. Рассказывайте им побольше про наше село, – провожает нас встречная сельчанка и уже обращается ко мне: – Очень хорошо, что вы приезжаете! Приезжайте ещё!

– Это учительница начальных классов, – поясняет Елена. – Приехала из Каргополя по распределению в молодости и до пенсии работала. По сути, всех нас тут воспитывала.

Всё-таки мы отклоняемся от маршрута, напросившись посетить Маковку – хоромы на горе, три больших дома, которым больше ста лет. Оказывается, в одном из них живёт сама Елена, другой – дом родственников, он сейчас гостевой. В доме всё ещё чувствуется дух растопленной печи.

– Только что уехала экспедиция «Общего дела», гостила 10 дней. А до этого фольклорный фестиваль в деревне проходил, – рассказывает хозяйка. – Молодёжь приехала сюда, привела всё в порядок, а потом 60 человек пели и плясали, на экскурсии ездили, в домах мастер-классы проводили, на улице хороводы водили, вечорки устраивали. Накосили травы, сделали пуфики из сена, устроили кинозал на огромной повети. Такой муравейник, весело было! Это творческое объединение «Под облаками» получило грант на проведение своего фолк-кемпа, как они его называли, а все дома мы предоставили бесплатно. Приезжайте и вы: выигрывайте какой-нибудь грант – и добро пожаловать, размещайтесь здесь на безвозмездной основе, проводите мероприятие. А мы поддержим и поможем чем сможем.

На повети устроены качели, наши девочки уже качаются вовсю – при желании можно раскачаться и сигануть со второго этажа вниз, но желающих рискнуть нет – соломки-то не постелено.

Времени в обрез, но всё же прошу Елену Михайловну хотя бы бегом-бегом показать весь этот замечательный дом поподробнее. Вот русская печь, расписанная младшей дочерью.

– А вот эта пробоина в стене, заткнутая деревяшкой, – след от снаряда или осколка, – рассказывает хозяйка. – Это в Гражданскую войну из деревни Поле стреляли по нам. К счастью, дом не сгорел, не порушился.

Надо же! Никак не ожидал, что трагические события Гражданской напомнят о себе здесь таким вот образом.

Пока ходили по дому, наши ушли обедать. Надо догонять. Но как не посмотреть домик, где жил архимандрит Анатолий (Марков)! Отец Иоанн Серов, по следам которого мы идём, приезжая в Бор служить литургию, останавливался у него. Вот и он – скромный, аккуратный такой домик.

– Дом-то сохранился, а внутри беспорядок, – продолжает свой рассказ Елена. – В нём в последние годы старушка одна жила, а с тех пор как умерла – пустой стоит. Думаю, может, музей сделать? Но чем заполнить?..

Идём по улочке, тут навстречу выскакивает пёс. Только собрался на нас попереть, но увидел главу администрации и поспешно ретировался. Несколько снимков – и мы возвращаемся к дому на Улицé, откуда началась наша экскурсия по деревне. По дороге Елена здоровается с мужичком, сколачивающим что-то вроде крыльца.

– Вот молодец! – нахваливает она его. – Большинство в домах взвозы уже поубирали, а он восстанавливает. Раньше лошади завозили груз на телегах прямо в дом, там и разворачивались, а теперь лошадей нет.

Хозяин дома слышит нас и, явно довольный похвалой, объясняет дело, как и положено мужику, чисто практической пользой: «Это мне так удобнее будет лодку затаскивать!»

В доме уже пахнет рыбным супом, но мне, запыхавшемуся, хочется посмотреть этот, ещё один, гостевой деревенский дом. Галина провожает на второй этаж. Там устелено половичками, среди старинной деревенской мебели аккуратно застеленные кровати для гостей: «Приезжайте, живите!»

– У вас в Бору народ гостеприимный, как вы считаете? – спрашиваю Галину. – Вот ведь на Онеге были сёла, которые славились своим негостеприимством, например Порог, – об этом даже отец Иоанн в своём дневнике писал.

– У нас очень гостеприимные. Исторически. Конечно, есть люди закрытые, но это ложка дёгтя, а в целом…

– В целом бочка мёда?

– Да. У меня бабушка, которая жила на Мудьюге, в деревне Грихново, всех путников пускала. Ей говорили: «Прасковья Ивановна, как ты не боишься?» А она: «Чего бояться? Что будет, то будет». Дом у неё был крайний в деревне. «После меня-то к кому человеку пойти?» И всегда всё было благополучно, Бог хранил, хотя разные люди в предвоенное время по нашим краям ходили.

На второй этаж поднимается Павел, Галина усаживает его за стол в соседней комнате. Он достаёт тетрадь, начинает что-то писать. Наверно, отчёты – даром, что ли, руководитель экспедиции. Галина уходит к обедающим, а я остаюсь на втором этаже. Тихо.

Хорошо мне быть так, сидя на старинном стуле в деревянных хоромах! За окном по улице не спеша бредут холмогорки, ветер распрядает косицы берёз. Так было здесь и сто лет назад, ну разве что пахло ещё свежеструганными половыми досками. Я медленно, словно в сон, погружаюсь в первооснову – мир, давно забытый мною, но не утраченный глубинным моим существом, моим главным «я». «Приезжайте, живите!» – в ушах ещё слова Галины, сказанные с обезоруживающей радостью и любовью. Какие замечательные слова! Наверно, если бы в Большом Бору жил Христос, именно этими словами Он приветствовал бы всех нас.

И вот тут, в этом безмолвии, мне открылся урок, о котором я говорил вначале. Он в том, что за открытость и бескорыстие Господь воздаёт ещё в этой жизни. Нет, не деньгами, не благополучием, даже не счастьем, но – жизнью, жизненной силой. О, как много людей в мире, богатых и знаменитых, любую цену дали бы за эту целебную силу! Но нет, не даётся так. Потому что только отдающий приобретает. Блаженны отдающие, ибо вернётся им сторицей.

…Тут снизу, с первого этажа, доносится знакомое с детства: «Спасибо нашим поварам за то, что вкусно варят нам!» Это наши благодарят за трапезу – хором. Отобедали. Пора собираться ехать.

Самое лучшее

Из записок Михаила Сизова:

Наготовили местные женщины знатно. Суп, рыба, пироги с пылу-жару. В голове крутится дурацкая, слышанная в каком-то фильме фраза: «За чей счёт банкет?» Православная община так нас принимает? Но у них нет организующего начала в лице батюшки, да и кассы церковной не имеется. Община здесь такая народно-православная. Как говорила Елена Михайловна: «У нас на Севере вера и память народная вместе, как отделишь?»

А вот и она:

– Всё посмотрели? У нас ведь и кукольный театр есть, и театральный кружок. Да много чего! Коллективы разные. В Онегу ездят выступать, причём за свой счёт. Оттуда сюда тоже приезжают артисты самотёком, дают концерты. Такая вот своя культурная жизнь. Вот скоро у нас будет ещё фестиваль, в котором примут участие и те наши девочки, кто учится в Гнесинке. А завтра Ильин день – отметим здесь, поедем в Вазенцы, в Хаялу и в Прошково – 80 километров в одну сторону.

Идём грузиться в «буханку». На ходу задаю Елене Михайловне вопрос, который давно напрашивался. Как уже знаю, после техникума она работала бухгалтером, потом занималась индивидуальным предпринимательством, в Онеге занимала вполне себе комфортную должность директора местной госпечати. И вот четыре года, как вернулась оттуда в деревню. Зачем?

– У меня же здесь дом и огород, – отвечает боровчанка. – Человек стремится туда, где ему хорошо. Я, конечно, благодарна Богу, что приехала на родину предков. Здесь, знаете, хорошо.

– А голова от забот не болит?

– Живёшь ли под ярким солнцем или в золотой клетке, всё равно проблемы будут. У нас жители такие, да и я такая же: если что-то можешь сделать, то делай. А если говорить и ничего не делать, то раз-два тебя послушают – и больше не будут. Главная проблема – не могу везде поспеть, потому что постоянно что-то происходит. Вам бы поездить по нашей земле: хоть наши деревни и далеко от центра, но люди живут полноценно, с интересом.

– А в вашей работе что самое лучшее?

– Народ – самое лучшее! У нас люди такие живые, объёмные. Общение даёт силы и вообще смысл. Когда работаешь со смыслом, то легко себя чувствуешь.

– В Москве вот очередную концепцию чиновники разработали: людей собирать в гигантские города, а то, что обжито, пусть в тайгу обращается. Но народ-то здесь хочет жить? Это уже не отдельные деревни, а вся сельская местность неперспективной признаётся… Вымрут старики и деревни совсем исчезнут, как думаете?

– Если так думать, то будет очень грустно. Да? Но надо не думать, а по возможности прямо сейчас делать всё возможное для нормальной жизни, пока есть с кем делать. Мы не знаем, что и как будет. Вчера, когда приехала с работы, я даже предположить не могла, что буду с вами общаться. Чего загадывать? Надо жить сейчас, стараясь никого не обидеть и себе не навредить.

(Продолжение следует)

Фото участников экспедиции

 

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска