К землице неведомой. Рис. Н. Фомина

Семён Дежнёв

Полтораста молодых русичей, призванных царём осваивать Сибирь, покидают Великий Устюг. Поднявшись в храм, находящийся в башне главных ворот, прикладываются к образу Спаса Нерукотворного, а потом уходят за стену один за другим. Они веселы, взволнованны, и разве что немногие оглядываются, чтобы посмотреть на город в последний раз. От Тобольска до Чукотки хоронили их порой годы спустя после гибели, отпевая чаще всего заочно. Весна 1630-го. Вереница парней и молодых мужиков уходит в неизвестность. Имя лишь одного из них сохранила история: Семён Дежнёв.

Stretto di Anian

Трудно сказать, с чего началось открытие пролива, ныне именуемого Беринговым. Так назвал его Джеймс Кук – тот самый, которого потом съели дикари. Знаменитый путешественник не знал, что первым здесь побывал Семён Дежнёв, и не просто прошёл между Азией и Америкой в самом узком месте, а составил карты, оповестил Сибирский приказ в Москве и даже привёз в Первопрестольную добытые на Чукотке моржовые клыки.

Впрочем, открытие пролива могло произойти и раньше. Здесь мы сталкиваемся с некой загадкой, заданной русским дипломатом Дмитрием Герасимовым.

Начнём с короткого предисловия. В конце XV века, вскоре после падения Константинополя, новгородские еретики вообразили, что вскоре наступит конец света. Эта идея произвела на Руси колоссальное впечатление – даже храмы строить перестали, начали ладить вместо них гробы. Среди прочих аргументов едва ли не главным был тот, что церковная пасхалия у нас продолжена лишь до 1492 года по Рождеству Христову. Архиепископу Новгородскому Геннадию это всё, конечно, очень не нравилось, и он послал в Рим своего помощника Дмитрия Герасимова поработать в архивах, составить новый 532-летний пасхальный круг.

Задачу эту Герасимов выполнил, и с тех пор его стали отправлять в Вечный город регулярно, но уже в качестве государева посла. От него-то и узнали европейцы где-то между 1518 и 1525 годами о существовании пролива, названного ими Анианским. Нетрудно догадаться, откуда узнал о нём сам Герасимов – от поморов, с которыми не раз ходил по северным морям. А вот откуда поморы почерпнули свои сведения о проливе между Чукоткой и Аляской, что за удивительные путешествия совершали они в назапамятные времена – это действительно большой вопрос.

Впрочем, одно предположение на этот счёт всё-таки есть. Все знают, что Гренландия означает «Зелёный остров». До XIV века остров действительно был покрыт зеленью – льды воцарились там лишь после наступления Малого ледникового периода. То есть когда-то в Арктике было теплее, чем даже сейчас: как раз в то время, когда поморы начали энергично осваивать Северный морской путь. Их кочи, кто не знает, были довольно быстрыми корабликами – до Чукотки могли дойти месяца за полтора по чистой воде.

Так или иначе, но после знакомства с Герасимовым европейцы поверили в существование Stretto di Anian. Пролив появляется на картах, англичане и голландцы посылают в Арктику одну экспедицию за другой в надежде найти путь в Индию через Ледовитый океан. Но безуспешно. Они так и не смогли пробиться через ледовые торосы Карского моря – самого сложного участка Северного морского пути. Иногда всё завершалось плачевно, как, например, для голландца Виллема Баренца, нашедшего свою погибель на Новой Земле. А те, кто возвращался живым, до конца дней вспоминали о своих подвигах и рассказывали о русских – столь же типичных обитателях ледяного ада, как и белые медведи. Застрянет, бывало, очередная экспедиция, а поморы собираются и помогают чем могут. Дорогу показывают, как, скажем, английскому путешественнику Стивену Борроу в 1556 году. Он тогда тыкался в Арктике, как слепой, на корабле с интересным именем «Ищи наживы». С чем бы это сравнить? Ну как если бы американцы встретили наших мужиков, занимающихся своими делами где-нибудь на Луне.

Поморы не читали отчётов иностранцев и потому не знали, что Карский проход непреодолим. Сами они чувствовали себя там как дома, а Новую Землю вообще любовно именовали Маткой. На дальней её оконечности они и нашли несчастный экипаж Баренца, потерявший капитана. Спасли, конечно. Летом наши мореходы спускались по Карскому морю в Байдарацкую губу и пересекали Ямал где речками, а где волоком (вокруг Ямала морем действительно стало никак – всё смёрзлось за столетия после похолодания). После Ямала по Оби и её притоку, реке Таз, мореходы добирались до «Златокипящей Мангазеи». Основанный в 1601 году и официально упразднённый царём спустя семь десятилетий, город дважды горел. Но сгинул вовсе не поэтому.

Бытие Мангазеи было подорвано при царе Фёдоре Михайловиче, запуганном сообщениями о том, что иностранцы вот-вот доберутся-таки до Оби и подомнут под себя всю Сибирь. Такие планы в Лондоне и вправду вынашивались, документы на этот счёт удалось обнаружить накануне Первой мировой войны. Известно также о немецком шпионе Генрихе Штадене, предлагавшем императору Рудольфу захватить Русский Север, откуда открывается путь в Америку и Китай. Вот только руки у европейцев были коротки. Беда Мангазеи была в жадности тобольских властей, желавших, чтобы через них шла вся торговля пушниной с Оби и Енисея. Чтобы добиться этого, вездесущим поморам запретили под страхом смерти ходить на Обь морским путём, надолго закрыв Карское море. Даже заставы выставили, чтобы попридержать народ. В результате Мангазею, через которую протекала мягким золотом сотня тысяч соболиных шкурок в год, уже через сотню лет многие историки стали воспринимать как легенду.

* * *

Однако движения на восток это всё-таки не замедлило. Всего за несколько десятилетий после того, как в Сибирь пришёл атаман Ермак, его последователи добрались до реки Лены. В основном это были уроженцы Русского Севера – устюжане, зыряне, выходцы из Тотьмы, Никольска, Сольвычегодска, с Пинеги и поморских земель.

Первым достиг Лены Василий Бугор с десятком казаков. Следом хлынуло немало народа, в том числе атаман Пётр Иванович Бекетов – основатель Якутска. Едва освоились – двинулись дальше. На путь от Пермской земли до Тихого океана русским понадобилось немногим более полувека. Шли вперёд, оставляя за собой всё новые городки и остроги, храмы и монастыри. Даже по нашим временам это очень быстро, а уже по тем-то – скорость просто поразительная.

Неведомый край

Дежнёву было 25 лет, когда он с товарищами покинул Устюг. По Вычегде и Сысоле дошли на ладьях до Койгородка, ныне райцентра недалеко от Сыктывкара, а оттуда лесами до Камы. Снова пришлось плыть – на этот раз в Соликамск, откуда шла Государева дорога до Верхотурья, с построенными ещё при Годунове мостами.

Достигнув Сибири, послужил Семён Дежнёв сначала в Тобольске, потом в Енисейске. Там пролетели первые восемь лет его походной, но довольно ровной жизни, после чего покоя он не будет знать уже почти до самой смерти. На Лену его взял знаменитый атаман Бекетов, возвращавшийся в Якутский острог.

Якуты – тюркоязычные обитатели тех мест – были народом довольно развитым, некогда имевшим, по предположению учёных, свою письменность и живущим главным образом скотоводством. Пришли они на Лену откуда-то с юго-запада – может, с Алтая или Байкала – не так чтобы уж задолго до русских. Государственности не создали, но среди окрестных народов смотрелись очагом цивилизации. Ясак, который брали с якутов и других северных народов, был не слишком обременителен и не являлся грабежом, как это любили представлять после революции. Обычный невеликий налог. Более того, в награду за миролюбие и законопослушность местные жители получали топоры, пилы, ножи. Но важнее было другое: там, куда приходили русские, воцарялся пусть иногда худой, но мир. А ведь тогда все племена усердно воевали друг с другом.

Вот почему большинство племён оказались вполне довольны приходом русских. Так было и в Якутии. Острог постепенно разрастался, став городком, не уступающим по населению Сольвычегодску. Так как русских женщин было очень мало, пришлецы женились обычно на якутках, становились частью здешнего мира. Когда в 1641 году до Лены добрались священники, жёнок окрестили и обвенчали. Не стал исключением и Дежнёв. От его брака с Абакан Сычи родился сын Любим – недавно им всем троим поставили красивый памятник в Якутске.

Памятник в Якутске Семёну Дежнёву и его жене Абакан. Cкульптор Э. Пахомов, 2005 г.

Обзавелись избой, хозяйством, кое-какой скотиной, вот только пожить вместе особо не вышло. Такая уж служба была.

Осенью 1640 года атаман Осип Галкин отправил Дежнёва на Вилюй во главе небольшого отряда навести порядок «без порчи, без драки». Требовалось исполнить два дела. Первое – «примирить», как пишут историки, два якутских рода на реках Татта и Амга. «Примирить» – это, конечно, громко сказано. Удалось без кровопролития вернуть одному из племён то, что бесцеремонно отняло другое, – коров и лошадей. Куда заметнее было другое достижение – вот тут Семён Дежнёв поразил всех по-настоящему, сумев склонить к уплате ясака воинственного вождя Сахея. Этот князёк умел навести страху: убил трёх казаков, сильно потрепал большой отряд, посланный якутским начальством, – и это лишь самые крупные из его безобразий. Поэтому, когда Дежнёв вернулся от Сахея не просто живым, но привёз ещё и три с половиной сороков соболей, в Якутске стало ясно: недюжинный человек появился на Лене-реке.

Сбор ясака казаками. Миниатюра из Ремезовской летописи

И дело тут не только в мужестве, которого Дёжневу было не занимать. Он никогда не наглел со страху, не нервничал, а вёл себя по-людски, представляя державу. Не было такого, чтобы Семён Иванович превращал сбор ясака в грабёж, хотя биться приходилось часто. Даже с аманатами – своего рода заложниками и послами одновременно – умел, бывало, сойтись так, что они становились ему товарищами. Где добрым словом брал, где взглядом, после которого пропадало желание бузить. Это не сусальная картинка, нарисованная биографами. Нам известно о Семёне Дежнёве довольно много как из его собственных челобитных, так и из других документов, в том числе доносов на него. В итоге складывается образ великодушного и справедливого человека.

Совсем не случайно в советское время Дежнёва начали прославлять: снимать о нём фильмы, ставить памятники в его честь.

Памятник Дежневу в Великом Устюге. Скульптор Е. Вишневецкая, 1971 г.

Семён Иванович сумел выстоять там, где ломались очень сильные люди. Ведь богатства вокруг были немереные, каждый соболь стоил небольшое состояние. Безнаказанность за преступления – почти полная. Лишь совесть была преградой на пути превращения в зверя.

Поход на Яну

Дорога Семёна Ивановича Дежнёва к морю-окияну, прославившая его имя, была не проста. Много лет он приближался к главному походу своей жизни, учился на ошибках.

Сначала сходил на реку Яну с отрядом Дмитрия Зыряна – своим хорошим товарищем, уроженцем Пермского края. Чтобы добыть необходимое в пути, залез Семён в долги. Здесь нужно понимать, что казакам сплошь и рядом приходилось снаряжаться за свой счёт, разве что свинец и порох были казёнными. В случае присоединения к России новых племён с них собирался ясак в казну, а что добудешь сверх того, можно было оставить себе. А без этого никак. Рядовой воин получал пять-шесть рублей в год, атаман немногим меньше десяти, да и те часто задерживали. Но даже если бы выдавали полностью, на такие деньги можно было прожить где-нибудь в Тобольске или Тюмени, там хлеб стоил копейку-другую за пуд. В Якутске цена ему была рубль – сами сосчитайте, во сколько раз больше. Как выжить? А вот как. Цены на соболей начинались в Москве с десяти рублей за шкурку, на моржовые клыки – с шестидесяти за штуку. На окраине, конечно, в разы дешевле, но всё равно немало. Поэтому приходилось самому охотиться да торговать. А кто-то и грабежа не чуждался.

Подготовка к походу далась Дежнёву и его семье очень тяжело. Да только иначе встать на ноги не было никакой надежды. На Яну сходили удачно, но вернулись, застав в Якутске не лучшие времена. Всё, что добыли для себя сверх ясака, отнял Поярков – третий человек в городе после воевод Петра Головина и Матвея Глебова. Справедливости искать было не у кого. Головин разошёлся тогда вовсю, арестовав по делу о мнимом заговоре не только Глебова, но и сочувствующее ему якутское духовенство. В оковы попали иеромонах Симеон и дьяк Спиридон. Оказался заперт в тюрьме отец Стефан – его выпускали под конвоем лишь для совершения треб, изредка литургии, а священника Порфирия и вовсе держали скованным в колоде. По тому же делу был до полусмерти изувечен и Ерофей Хабаров, битый батогами, и много кто ещё. Погибших везли за версту от города, где выросло целое кладбище.

Пути назад нет

Потеряв из-за беззакония всё, что заработал в походе, Дежнёв снова засобирался в дорогу, на этот раз на Оймякон – приток Индигирки. Не ведал казак, что никогда больше не увидит недавно крещённую Абакан, что сын Любим вырастет без отца. Уходил на год, а вернулся через двадцать лет – куда там греческому герою Одиссею!

С самого начала не повезло с атаманом. Михаил Стадухин был редким смельчаком, но в то же время человеком лихим и тяжёлого нрава. Их было шестнадцать человек, отправившихся в 1641-м в дорогу на Оймякон – полюс холода, где даже в двадцатом веке температура падала до минус 77,8 градусов. Что было в семнадцатом веке, куда более холодном, страшно представить.

Индигирку, которую местные жители звали Собачьей рекой, открыли в 1639 году. Места были едва разведанные, в пути случалось много смертей, но отряд Стадухина добрался до цели без особых происшествий. На месте познакомились с эвенкийским князьком Чоном и якутским Удаем, с которыми установились не просто хорошие, а дружественные отношения. Весьма вероятно, что именно присутствие Дежнёва, как одного из вожаков отряда, сыграло большую роль в установлении добрых отношений с эвенками.

К сожалению, не все его спутники были таковы. Узнав о существовании Ламского (Охотского) моря на востоке, Стадухин отправил туда экспедицию, которая вернулась, прихватив с собой одного из князьков ламутов (эвенов). Хотели таким образом принудить его племя к выплате ясака, но местным жителям такой подход показался слишком грубым. Нагнав обидчиков, объединившихся с основным отрядом, вступили в бой, выбив почти всех лошадей и переранив казаков, в том числе Дежнёва, в которого попали две стрелы. При соотношении сил один к тридцати шансов выжить не было. Спасли русских вожди Чона и Удай, пришедшие на помощь в трудный час. «И мы, холопи твои, – написал Дежнёв царю Алексею Михайловичу много лет спустя, – бились, из оружия стреляли, а ясачные тунгусы и якуты за нас стояли». В бою погиб князь Удай, но ламутов отбросили и стали медленно приходить в себя, пытаясь понять, что делать дальше.

Уцелевших лошадей и пару казаков, чьи раны были не слишком глубоки, отправили с ясаком на Лену. Положение остальных было довольно драматично. Нет лошадей – значит, не на чем везти припасы через пространства в сотни километров, в том числе через горные перевалы. Это и для здоровых почти верная смерть, что говорить о людях, потерявших немало крови. В общем, путь назад оказался заказан.

Приезжайте к нам на Колыму

И что же, отчаялись? Нет, отправились дальше на восток, открывать Ковыму (Колыму), о которой много были наслышаны от местных жителей. Есть, мол, такое место – рай на земле. В реке рыбы видимо-невидимо, на озёрах птицы, в лесах зверья и соболей чёрных, самых лучших, и песцов, и лисиц. А чего сами там не живут? Так это чужая земля, других народов, весьма многолюдных.

Казаков это, конечно, не смутило: присоединять к Русской земле новые земли – их работа. Непонятно, в чём душа держится, а планы самые грандиозные. Нашёлся в отряде мастер-помор, умевший строить кочи, остальные взялись ему помогать. Затем уже почти доплыли по Индигирке до Северного Ледовитого океана, когда повстречали таких же предприимчивых бедолаг – отряд Дмитрия Зыряна. Стадухин к ним не пошёл – видать, отношения были не очень. Отправил Дежнёва. Семён же был счастлив, встретив друга, да и возможность удвоить силы была настоящим чудом. Рассказал о Колыме, после чего глаза у зыряновцев загорелись, и дальше отправились по океану искать землю обетованную вместе.

Добрались до неё летом 1643 года, повстречавшись в устье Колымы с так называемыми оленными людьми. Кто это были – чукчи или юкагиры – Бог весть, главное, что русские им не глянулись. И погнались оленные люди на лодках за пришлецами, а те вместо того, чтобы повернуть обратно в море, устремились в сторону верховья. Три дня длилась погоня – насилу оторвались. Посреди течения Колымы основали городок и обживались там тихо-мирно, пока местные жители не заметили незваных гостей, а как заметили, то пошли убивать. «А меня, – писал потом Дежнёв царю, – холопа твоего, в левую руку по завити железницею насквозь прострелили». В этой переделке он отличился, срубив лучшего бойца у противника – брата князька Алана. Бой закончился тем, что среднеколымцы признали на время власть Московского царя, недоумевая, как казаки, которых и трёх десятков не было, смогли победить.

Три года русские осваивались на Колыме, после чего оба командира – Стадухин и Зырян – повезли пушнину на Лену, взяв с собой половину людей. Вожаками по себе один из них оставил Семёна Дежнёва, другой – Втора Гаврилова. И решил тогда князёк Алан перепроверить, так ли уж хороши эти люди, как показалось сначала. Теперь их стало куда меньше, Алан же, наоборот, сумел подготовиться, собрав под своё начало несколько сот воинов. Силы многочисленнее этой не было от Ледовитого океана до Амура, и вся она ринулась на штурм зимовья. Казаки защищались отчаянно, уже приготовились было к смерти, когда один из воинов бросился в гущу противника и, пробившись к Алану с копьём, «сколоти» того «до смерти». Потеряв вождя, юкагиры пришли к окончательному выводу: за русскими Кто-то стоит. Ну не может обычный человек так сражаться – духу не хватит! Здесь уточним: говоря о русских, мы, конечно, имеем в виду и зырян, которых среди первопроходцев едва ли не каждый пятый, и мордвинов, и чувашей – всех, кто раздвигал пределы России до шестой части суши.

После битвы казаки прочли молитвы над могилами погибших товарищей и возблагодарили Бога за то, что сами уцелели. Весть об открытии Колымы распространилась очень быстро, после чего туда хлынул народ – в одно лишь лето 1647 года приплыло больше четырёхсот человек. В основном это были купцы, охотники, знатные люди вроде боярина Романова, даже монахи Антониево-Сийского монастыря с послушниками из числа поморов. Это, кстати, ещё раз подтверждает, что в XI–XIII веках, куда более тёплых, русские могли достичь Берингова пролива.

Жертвы пушной лихорадки. Рис. Н. Фомина

Дежнёву, наоборот, пришло время наконец-то возвращаться. Дело сделано, нужды в нём на Колыме вроде не было. Но уж слишком хорошо он себя показал – в таких людях нужда есть везде и всегда.

Попала собака в колесо – пищи, но беги

Достигнув Лены, русские после некоторой остановки двинулись дальше, в сторону Тихого океана. Движение шло по трём маршрутам. Первым достиг цели атаман Иван Москвитин с отрядом томских казаков. Он отправился напрямую через перевалы хребта Джугджур и вышел к Охотскому морю в районе Сахалинского залива. Но путь этот был слишком труден, поэтому письменный голова якутского воеводства Василий Поярков отправился не на восток, а на юг. Реками дошёл до Станового хребта, откуда спустился к Амуру. «Приамурье представляло собой холмистую степь, – писал исследователь Лев Дёмин, – которая со временем могла стать щедрой хлебной житницей. Река изобиловала всякой рыбой». По Амуру Поярков добрался до океана, а уже следом туда двинулись Хабаров и другие первопроходцы, закрепляя новые земли за Москвой. Дежнёв стал третьим, кто добился успеха, выбрав с товарищами самый трудный путь – северный, морской.

* * *

Нужно сказать об одной особенности характера Семёна Дежнёва. Везде и очень скоро он становился во главе какого-нибудь дела, но сам в начальники никогда не рвался. Если назначат сверху или выберут снизу – не отказывался, и потом держал место крепко. Так вышло и на этот раз – на Колыме. Идея отправиться на поиски новых земель на востоке принадлежала Федоту Попову, уроженцу Холмогор. В Великом Устюге он дослужился до приказчика купцов Усовых, которые отправили его в Сибирь с товарами и большими деньгами. Дела, однако, с самого начала шли ни шатко ни валко, вот и до Колымы Федот добрался слишком поздно – здесь уже развернулись во всю силу другие предприимчивые люди. Это и привело его к мысли, что нужно двигаться дальше, ведь океан велик, земли вдоль берега много. К Попову захотели присоединиться и другие приказчики, в том числе Афанасий Андреев и Бессон Астафьев, представлявшие богатейших купцов Гусельниковых.

Что касается военного предводителя, тут выбор пал на Дежнёва, человека уважаемого и опытного, получившего от Втора Гаврилова, ставшего приказчиком, наказную память – право представлять царя в путешествии. Отправиться согласились несколько добрых казаков, но, к сожалению, таких было мало – служивых на Колыму особо не отправляли, больше было тех, кто приплыл сам по себе. Поэтому вместо людей надёжных стали не проситься даже, а ломиться невесть кто вроде Герасима Анкудинова.

Скажем о нём чуть подробнее. На Колыме этот человек появился в 1647-м во главе целой ватаги, состоящей из двенадцати человек. По пути успели отметиться разбоями. Пока в Москве дивились, получая жалобы на Герасима и не понимая, как и где его ловить, Анкудинов времени не терял. Потребовал поставить его во главе экспедиции, на что Втор Гаврилов ответил отказом. Посмеялся над обещанием Анкудинова добыть соболей больше, чем Дежнёв. Положил под сукно донос с нелепыми обвинениями. В конце концов Герасим решил присоединиться к походу самовольно, и, как ни странно, всё потом устроилось: примирились – такие были времена.

Надо сказать, что Семён Иванович легко прощал даже тех, кто его предавал. Глядишь, а они уже снова вместе – кто старое помянет, тому глаз вон. Так сложилось у него, скажем, на Чукотке с Василием Бугром – первооткрывателем Якутии, успевшим немало досадить, но признавшим в конце концов главенство Дежнёва.

Летом 1648-го Втор Гаврилов сделал запись: «И мы его, Семейку Дежнева, отпустили для тое пробыли с торговым человеком с Федотом Алексиевым и для иных новых рек проведовать и где бы государю мошно прибыль учинити».

* * *

На семи кочах вышли в Восточно-Сибирское море девяносто человек – незаурядное число для подобного предприятия. Отправились вниз по Колыме и вскоре достигли Ледовитого океана. Что такое коч? Небольшое судно грузоподъёмностью от 8 до 40 тонн. Команда его состояла обычно из 12 мореходов, а всего он мог принять на борт до сорока человек. Благодаря низкой, всего два метра, осадке мог проходить там, где европейские суда садились на мель. Что немаловажно – на нём можно было не только плыть, но и тащить его волоком от озера к озеру, от реки к реке, а льды его не калечили в своих объятьях, а выдавливали наверх.

Впоследствии Пётр Великий запретил поморам строить кочи, угрожая «сослать на каторгу и суда их изрубить», немало навредив Русскому Северу. Ведь когда легендарный Фритьоф Нансен два с половиной века спустя решил покорить Северный полюс, он построил свой «Фрам» по образу и подобию кочей – видно, лучших судов для Арктики никто не придумал.

Вот на этих кораблях и отправилась в путь экспедиция Дежнёва–Попова. Люди были преисполнены надежд. Двигаясь среди редких в летнюю пору льдин, они ещё не знали, что плывут навстречу гибели – мало кому посчастливится её избежать. Идея плохая была изначально – морской путь на Чукотку был в ту пору слишком опасен, зато имелся путь по суше с Колымы, не столь смертоносный. Но выяснилось это лишь через несколько лет.

«А лежит тот Нос промеж сивер на полуношник»

Согласно куцым сведениям, в том числе из документов, которые до нас не дошли, два коча исчезли во время страшного шторма вместе с командами. Ещё два экипажа смогли выброситься на берег, где лишились жизни от голода или в результате стычек с коряками. Одна беда сменяла другую. Пристали было к берегу, чтобы люди могли отдохнуть и пополнить запасы воды, но русских сначала обстреляли из луков, а потом атаковали с копьями воины какого-то местного племени. «На пристанище торгового человека Федота Алексеева чухочьи люди на драке ранили», – написал об этом впоследствии Дежнёв.

Кораблик Герасима Анкудинова утонул, кажется, уже в проливе, но ватага смогла перебраться на оставшиеся кочи. Таким образом, мало кто достиг Большого Каменного Носа, ныне это Мыс Дежнёва, – места, где начинается Берингов пролив.

Маяк-памятник на мысе Дежнёва

Сплавали на острова неподалёку, подивились. «Против того же Носу на островах живут люди, называют их зубатыми, потому что пронимают они сквозь губу по два зуба немалых костяных», – отписал потом Дежнёв государю. Скорее всего, он понимал, что произошло географическое открытие, вот только радости это не принесло.

Очередная буря унесла далеко на юг коч Федота Попова. Спустя несколько лет отряд Дежнёва отбил у корякского племени жену-якутку Федота Алексеевича, пленённую в одной из стычек. Она рассказала, что Попов и Анкудинов умерли от цинги, а остальные ушли дальше и что с ними сталось, она не знает. Это выяснилось много позже, в XVIII веке, когда в устье реки Никулы на Камчатке нашли остатки русской избы.

Шторма играли корабликами, перекатывая через палубу громадные валы. Нет спасения, только заледеневшие губы шепчут сами собой: «Никола святитель, морской управитель, на горах, на водах спаситель, сохрани, сбереги раб Божиих на синем море солёном. Всем грехам грешны, всем делам дела, согрешили, грешны. Нашим словам ключ замок. Во веки веков, аминь».

Один-единственный коч – тот, на котором плыл Дежнёв, – дошёл до тихоокеанского побережья Чукотки настолько разбитым, что пришлось его пустить на дрова. Это случилось 1 октября 1648 года.

Семён Дежнёв со товарищи после крушения. Рис. Н. Фомина

По слову Семёна Ивановича, «и носило меня, Семейку, по морю после Покрова Богородицы всюду неволею и выбросило на берег». Берег был пустынным, как добывать еду – непонятно. Бросили товары и вообще всё, что не смогли унести с собой, и медленно побрели по берегу в надежде найти людей или такое место, где можно прокормиться. В живых осталось, согласно Дежнёву, двадцать пять человек. Как писал потом Семён Иванович, «и пошли мы все в гору, сами пути не знаем, холодны и голодны, наги и босы. А шёл я, бедной Семейка, с товарищи до Онандыры реки ровно десять недель».

Таким образом, Анадыри достигли в середине декабря. Взломать на реке лёд, чтобы наловить рыбы, не смогли. Леса вокруг не было, так что нечем было согреться. Что-то добывали, что-то жгли, иначе погибли бы, но всего по чуть-чуть, так что мёрзли и голодали. Сёмен же не отчаивался, стал обустраиваться, отправив половину отряда вверх по реке в поисках людей. Знать бы, что выйдет из этого.

Поход закончился трагедией. Измождённые люди так ничего и не нашли, после чего поплелись обратно. До основного лагеря не дотянули километров тридцать, повалившись где придётся. Фома Пермяк стал уговаривать мужиков подняться, но лишь двое откликнулись на его призыв – Сидорка Емельянов и Ивашка Зырянин. Остальные же умоляли принести им из лагеря согреться хоть какую-то, пусть самую худую одежонку, любые тряпки, и немного еды. В пути, судя по всему, отстал и погиб Ивашка. Что сталось с остальными – неизвестно, больше их никто и никогда не видел. Дежнёвцы, узнав о судьбе товарищей, ринулись их спасать, но нигде их не было, людей словно живыми забрали на Небо.

Осталось двенадцать человек. Вот их имена:

Семён Дежнёв

Фома Семёнов Пермяк

Павел Кокоулин

Сидор Емельянов

Иван Пуляев

Михаил Захарьев

Терентий Курсов

Елфим Меркурьев Мезеня

Пётр Михайлов

Артемий Солдатко

Безноска Остафьев

Афонька Андреев.

Возвращение домой

Абакан так и не дождалась своего Семейку, умерла соломенной вдовой. Ему было бы что ей рассказать. Как строили из плавника жалкие хижины в устье Аныдыри. Как нашли людей – анаулов, или иначе юкагиров, одна часть которых согласилась пойти под руку русского царя, а другая – взялась за оружие. И получил тогда Семён ещё одну тяжёлую рану, хотя на нём и без того живого места не было.

Но однажды заслышали казаки вдали лай собачьих упряжек и увидели, онемев от счастья, своих – русских людей. Это были отряды Семёна Моторы и Михаила Стадухина, пришедшие по суше с Колымы.

Увы, радость была недолгой. С самого начала Стадухин повёл себя очень худо, обстреляв местных жителей, которые принесли ясак. Отважный, предприимчивый человек – первооткрыватель Колымы и Камчатки, Михайло мог занять достойное место среди первопроходцев, если бы не дрянной нрав. Мотора рассказал, как добирались до Анадыри. Как поручили ему представлять государя на новооткрытых землях, что не давало Стадухину покоя. Дошло до того, что он похитил Семёна Мотору, заставив написать отказ от командования и бросив одного. Лишь через десять дней, избитый и изрезанный, Мотора вернулся к своему отряду.

На Чукотке всё продолжилось. Однажды Стадухин ограбил мирных анаулов, а кого-то и вовсе убил. Когда Дежнёв бросился на защиту новых московских подданных, то и сам был жестоко бит. К счастью, Стадухин понял, что с двумя Семёнами – Дежнёвым и Моторой – ему не справиться и однажды снялся со своим отрядом с места и посеменил куда-то, словно волк, в поисках добычи. Бог ему судья.

Не станем пересказывать всего, что случилось с Семёном Дежнёвым на Чукотке. И воевать приходилось, получая новые раны, и много всего пережить. Пушнины в тех краях было не так чтобы много, но огромную ценность представляли моржовые клыки – «рыбий зуб», которым был отделан царский трон. Лишь за полмесяца, в июле 1652 года, дежнёвцы добыли 150 пудов этих самых клыков, которые даже по якутским расценкам стоили три тысячи рублей – жалованье Семёна Ивановича за 600 лет. После гибели Моторы в одной из стычек с туземцами он занял его место, возглавив уцелевших. Всего прожил на Анадыри одиннадцать лет, пока не сдал острог прибывшему из Якутска Курбату Иванову.

Прощание Семёна Дежнёва и Курбата Иванова. Рис. Н. Фомина

Ещё три года добирался домой, где узнал, что жены Абакан больше нет в живых, – так закончилось его двадцатилетнее путешествие. Порядки на Лене-реке почти не изменились. Всю личную добычу у Семёна Ивановича отняли, выдав расписку. При воеводе Головине отобрали бы просто так, а тут хоть что-то, можно обратиться в Сибирский приказ – вдруг заплатят. Надежда наладить жизнь оставалась. Поправил избу, вновь женился на местной уроженке – вдове такого же служивого, родившей Семёну Ивановичу сына Афанасия. Да только каждый человек был тогда на Лене на счету, а такие, как Дежнёв, и вовсе не могли жить сами по себе.

Смерть

Последние одиннадцать лет Семён Иванович провёл, сопровождая в Москву соболиную и моржовую казну. Ему доверяли как человеку редкой честности, ведь в пути можно было немало отщипнуть от ценностей, сославшись на обстоятельства. Их было сколько угодно – за пару лет пути до Первопрестольной и тонули, и прочие бедствия переживали. Из первого путешествия в Москву Дежнёв привёз с собой в Якутск племянника с семьёй. В прошении на имя государя он объяснил: «А племянник мой, Ивашко Иванов, живёт на Устюге Великом ни в тегле, ни в посаде – скитаетца меж двор с женою своею…»

В столице Дежнёва наконец произвели в атаманы и выдали жалованье за всё время скитаний, прочитав полную трагизма челобитную, как он «раны великие приимал и кровь свою проливал, холод и голод великий терпел, и помирал голодной смертью, и на той службе будучи, и от морского розбою обнищал и обдолжал великими неокупными долги, и в тех долгах вконец погибаю». Нельзя сказать, что не отблагодарили за труды. Сделали для него, что могли. В последний приезд в столицу старый казак занемог и скончался в начале 1673 года – шестидесяти семи лет от роду. Так закончилась его жизнь. Но мы ещё не всё сказали.

Вернувшись с Чукотки, Дежнёв одно время руководил Оленёкским зимовьем, а прежде этого – Чечуйским волоком, где с ним произошла характерная история. Возвращаясь с Анадыри, сменщик Семёна Курбат Иванов потерял во время пожара ясачную казну. Из Москвы пришёл приказ арестовать его и судить. Дежнёв, у которого стражники застали Курбата, наотрез отказался выдать товарища на расправу и стал за него хлопотать, но, увы, спасти Курбата Афанасьевича – первооткрывателя озера Байкал – так и не удалось. Его смогли выманить, лишив защиты Семёна, верно что-то пообещав, и схватили. Да только удержать не смогли – Господь забрал казака к Себе, туда, где не страшна человеку никакая неправда. Что до Дежнёва, этот случай показывает нам его личность достаточно ярко. Это было и опасно, и подсудно – ослушаться государя, пусть и первый раз в жизни. Но иначе он не мог.

Хорошим человеком был Семён Иванович, и потому, может, Господь и помог Дежнёву совершить великое открытие, чтобы не забыли мы образ этого человека – ярого в бою, милостивого после битвы, верного царю, ничем себя не запятнавшего. Такого, какими мы бы хотели видеть всех своих предков.

Заработано и оплачено

Несколько веков о Дежнёве толком не вспоминали, могила его в Москве была утрачена, а на мысе, названном в его честь, лишь в 1910 году появился памятный крест. Сделал его из двадцати больших брёвен лиственницы экипаж корабля «Шилка». Мастерили во время плавания: дело нешуточное, с учётом размера креста – пятнадцать метров в высоту. Добравшись до места, сорок моряков подняли крест по частям на сопку Ингегрук, но в это время ветер погнал на корабль льды из Чукотского моря. Пришлось перейти в другое место, а затем пришло сообщение о крушении неподалёку американского судна. Спасли пострадавших, доставив на Аляску, вернулись обратно. Врыв крест в землю, прикрепили медную табличку с надписью: «Памяти Дежнева… Мореплаватели приглашаются поддерживать этот памятник».

И стоял бы он по сей день, если бы не добрались до него в 1928-м. Искоренили, конечно, пустив на дрова, – уж больно подавлял он своими размерами.

Ровно двадцать лет спустя об исчезновении прежнего памятника и необходимости поставить новый написал биограф первопроходца Сергей Марков. «К угрюмому великолепию мыса Дежнёва, – размышлял он, – к его тёмным сиенитовым скалам как нельзя лучше подошёл бы белый памятник-маяк в честь человека, открывшего Берингов пролив». Через несколько лет эта мечта сбылась. Прошло время, и вновь появился крест – пусть и небольшой, его привезли сюда на лодках с помощью эскимосов двое православных путешественников из Омска.

Установили без торжественных речей – всё было очень просто, как в тот день, когда проплыл мимо Каменного Носа Семён Дежнёв с уцелевшими товарищами. Коч был сильно потрёпан, парус изодран. Время не сможет разрушить, стереть, изгладить этой картины. Кораблик всё плывёт, а Семён Иванович всё так же спокоен и не особенно весел. Ошибаются те, кто думает, что одной шестой частью суши наша страна стала благодаря обстоятельствам. Всё заработано и оплачено.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска