30 октября – День памяти жертв политических репрессий

Это история о том, как человек потерял своего отца, но не терял надежды и ждал его возвращения. Надежды его не обманули, и однажды он обрёл его снова… Эта тема «вечного возвращения» напомнила мне дебютную ленту Андрея Звягинцева, завоевавшую более 30 наград на мировых фестивалях, в том числе «Золотого льва св. Марка» и «Золотого льва будущего» на киносмотре в Венеции. В своём фильме «Возвращение» режиссёр, верный семейной теме, метафорически говорит о взаимоотношениях человека с Богом, проводя параллели со Священным Писанием. Смерть отца в этой картине явлена как сакральная жертва. Ценой своей жизни отец спасает детей – так преодолевается их сыновнее сиротство.

* * *

Толе было два с половиной года, когда арестовали его отца – Константина Васильевича Гинзбурга. Шёл ноябрь 1940 года. До начала Великой Отечественной оставались считанные месяцы, но люди не ждали беды. В счастливом неведении они трудились, любили и радовались жизни. На семейном празднике в Перове отец Толи заступился однажды за сестру его матери – муж стал оскорблять её без видимых на то причин. Все знали, что этот трубач из ансамбля Александрова был стукачом и жену, талантливую скрипачку, бил, за человека не считая. «Если ты, полицейская собака, – сказал ему Константин Васильевич, – ещё раз позволишь себе подобное, разговор будет другой!»

Эта стычка не осталась без последствий. Через несколько дней арестовали брата матери Александра, а спустя какое-то время и отца. Поводом для ареста стали «антисоветские разговоры Константина Гинзбурга о дороговизне товаров и их плохом качестве». Постановление об аресте отца подписал сам Лаврентий Берия. После того как Александр, не выдержав пыток, оговорил родственника, на Гинзбурга навесили всех собак. Припомнили «деда-мироеда», который до революции держал кустарную мастерскую, пытались записать его в члены террористической организации. Константин Васильевич всё отрицал, и благодаря его стойкости расстрел заменили 10 годами лагерей с поражением в правах на пять лет, но с правом переписки. «Хлопочите, меня оклеветали», – писал он позднее из мест заключения.

Константин Васильевич Гинзбург

Надо сказать, что в ту пору многие люди верили в социалистическую справедливость. До ареста Константин Васильевич заведовал гаражом при штабе противовоздушной обороны Дзержинского района Москвы, и вот начальник штаба – участник Гражданской войны, орденоносец – попытался заступиться за своего подчинённого. Он пошёл в НКВД, но там сказали: «Придёшь ещё раз – пойдёшь следом за ним». Жена арестованного, Августа Григорьевна, тоже оказалась не в силах изменить трагический ход событий. Чекисты её так напугали, что после допроса она поседела и тяготилась потом любыми разговорами на эту тему.

Августа Григорьевна осталась верна мужу до конца дней. Умерла она в 1994 году, и незадолго до её смерти сын пытался растопить поселившийся в её душе леденящий страх.

– Мама, – говорил он ей, – уже нет той власти, и если ты подписывала какие-то документы, то сейчас они превратились в пыль.

Но мама хранила молчание, словно выбили у человека память на всю оставшуюся жизнь. Как они выжили после ареста единственного кормильца, одному Богу известно. Августу Григорьевну уволили с работы, и она осталась без средств к существованию с двумя малыми детьми на руках. Так и перебивались бы с хлеба на квас, кабы не бабушка Мария – мама отца. На ней держалось всё хозяйство.

– Как она выкручивалась, не понимаю, – вспоминает Анатолий Константинович. – Война шла, голод был, но мы каждый день хоть что-то да кушали. Летом всё, что росло в небольших московских двориках, съедали под метёлку.

Бабушка Мария не только пропитанием заведовала, но и молилась. Она была верующей, как и все в их роду. Даже в то тяжёлое время не боялась отмечать все церковные праздники – Пасху, Рождество, Троицу…

О роде Гинзбургов – крепком в вере и трудолюбивом – известно немного. По рассказам бабушки, их прадеда продали в рекруты – до середины XIX века торговля людьми была обычным делом. Так, годовалая девочка в 1782 году оценивалась в 50 копеек – дороже свиньи, но дешевле старой лошади. Дороже всего стоили повара, парикмахеры, а также те, кого продавали в рекруты. Вместо прадеда тянуть срок военной службы должен был сын помещика по фамилии Гинзбург, но он откупился. И прадед в одночасье стал Гинзбургом и на долгие 25 лет выпал из гражданской жизни и мирного труда. Вернувшись домой, обзавёлся семейством и передал по наследству своим детям и внукам помещичью фамилию.

Толю Гинзбурга – правнука славного ратника – во дворике, заросшем травой, знали все. В этих старых уголках Москвы с их почти провинциальным укладом жизни, как в большой деревне, ничего нельзя было утаить. Новость об аресте старшего Гинзбурга облетела двор с быстротой молнии. Злые языки тут же заклеймили мальчишку сыном «врага народа», а он не верил, что его отец преступник, и, когда подрос, кулаками отстаивал своё право на эту истину. В школе тоже приходилось несладко. Он ощущал себя маленьким и одиноким спутником на этой ученической орбите. Легко было «сойти с орбиты» и пополнить ряды уличной шпаны. После войны в Москве было неспокойно. Раздеть и ограбить могли не только вечером в тёмных переулках, но и среди бела дня на главных улицах. Но от опасного шага мальчика удерживали письма отца из лагеря. В одном из них он написал сыну: «Я хочу, чтобы ты вырос честным человеком…» Эти слова стали для Анатолия высшим требованием, важнейшим принципом, которому он следовал без сомнения и безоговорочно.

После школы юноша хотел поступать на исторический факультет, но ему сказали, что «вас туда нельзя пускать, тем более не советуем вам исторической наукой заниматься углублённо». Анатолий Константинович стал металлургом и всю жизнь проработал начальником цеха в одном НИИ.

– Он в любой профессии достиг бы успеха, потому что привык всё делать на совесть, – рассказывает его супруга Инна Михайловна Котова. – Вопреки тяжёлым жизненным обстоятельствам, Толя состоялся как специалист и как человек тоже. Хорошо относится к людям, особенно к женщинам, умиляется ими, всё прощает: «А-а, это же девчонки…» У нас с ним повторный брак. Первая жена Анатолия умерла после операции на сердце, как и мой прежний супруг. Общих детей у нас нет, но у меня от первого брака остался сын, у него – дочь Виолетта, светлый человек. Она руководит хором мальчиков, который успешно выступает на мировых сценах. Семья верующая. Хочу признаться: меня не покидает ощущение, что Анатолий Константинович и сам рос в полной семье, рядом с отцом, хотя мог вычеркнуть его из памяти.

Константина Васильевича Гинзбурга реабилитировали в 1956 году, точнее сказать, дело было прекращено за недоказанностью преступления. Когда открыли доступ к некоторым архивам, Анатолий Константинович пошёл в ФСБ с просьбой показать «Дело» отца. Через месяц он сидел в читальном зале ФСБ, листал пожелтевшие от времени страницы из следственных документов и невольно хватался за голову…

Анатолий Константинович Чирков, сын Константина Васильевича Гинзбурга

– Дикость, отвратительный спектакль – это первое, что пришло на ум, – говорит Анатолий Константинович, и видно, что у него ком в горле. – Не было никаких вещественных доказательств, свидетелей, положительная характеристика с места работы числилась, но она не бралась в расчёт. Один человек оговорил – и всё, червонец в зубы…

Свой срок Константин Васильевич отбывал в Коми крае. Когда началась война, просился на фронт, но его не пустили как «политически неблагонадёжного элемента», а уже через три года здоровый и жизнерадостный когда-то человек превратился в инвалида. Медицинская комиссия выявила у него порок сердца, малокровие, туберкулёз лёгких. В 1943 году Константин Васильевич скончался от резкого истощения организма, слабости сердца и хронической пеллагры. Похоронили его, как написано в акте погребения, «в могиле № 841 в стороне Нидзьского кладбища».

«Папа умер в каком-то Нидзе… Что мне делать дальше?» – спросил растерянно сын в московском «Мемориале». Там дали ему номер телефона известного в Коми респуб-лике историка М. Б. Рогачёва и сказали, что «он всё знает». Но, как признался Михаил Борисович, он знал далеко не всё – о лагпункте Нидзь услышал тогда впервые. Чтобы установить точное место захоронения, историк обратился за помощью к местному краеведу Анатолию Антоновичу Смилингису – родной Корткеросский район тот знал как свои пять пальцев. Он и стал основным «проводником» в этом странном путешествии в прошлое.

В 1997 году Анатолий Константинович приехал в Сыктывкар, чтобы найти могилу отца, встречи с которым ждал всю свою жизнь с момента его ареста. Здесь его затолкали в «машину времени» – старенький «Запорожец», набитый людьми, – и вся эта честная компания поехала в Корткерос, а оттуда в Усть-Локчим до понтонной переправы. За переправой «машину времени» трясло немилосердно ещё километров 10-15, пока по лесной дороге не добрались до песчаного карьера.

– Я много чего повидал, – рассказывает Михаил Борисович, – но такое впервые… Весь склон карьера, где когда-то находился лагерный посёлок Нидзь, был усеян человеческими костями.

Часа два московский гость, активисты сыктывкарского «Мемориала», историки, краеведы в буквальном смысле слова ползали на карачках по пустырю и собирали останки. Могилу Константина Гинзбурга не нашли, выбрали символически один могильный провал на возвышенности, помянули… На заброшенном «зэковском» кладбище Анатолий Константинович в память об отце выкопал маленькую сосну и увёз её в Москву, посадил на даче, где она прижилась и пустила корни. А кости замученных безвинно людей, что собрали в тот раз на песчаном карьере, удалось захоронить по-человечески. К этому делу подключились журналисты, заместитель председателя Госсовета Иван Кулаков, местные жители. Время тогда было тяжёлое – люди сидели без денег и работы, но, что удивительно, усть-локчимские мужики бесплатно сделали гроб, крест, выкопали братскую могилу, местный батюшка отслужил заупокойную литию.

Когда Анатолий Константинович приехал на могилу отца во второй раз, то снова собирали кости убиенных – каждый год их вымывало водой. Теперь здесь находятся две братские могилы, и благодаря Анатолию Константиновичу это мемориальное место сегодня стало известным в республике. Недавно выяснилось, что на Нидзьском кладбище покоятся и останки протоиерея Николая Фёдоровича Казанского, который в 2000 году причислен к лику новомучеников и исповедников Российских. Он служил в кафедральном Александро-Невском соборе города Симферополя, был арестован в 1922 году «за сопротивление изъятию церковных ценностей», отсидел три года в нижегородской тюрьме, а через два года за выступления против обновленчества был арестован и осуждён повторно. После этого он ещё несколько раз подвергался арестам. Батюшку обвиняли в поминовении гонимых священнослужителей, в признании советской власти антихристовой. Виновным себя он не признал. Последним местом заключения протоиерея стал Нидзьский инвалидный ОЛП, где он и скончался. Отдельный лагерный пункт в Нидзе – будем называть вещи своими именами – был лагерем смертников. Здесь доживали свои дни истощённые до предела люди, и местом встречи с вечностью для большинства из них становилась тюремная больница… К сожалению, лишь о немногих, кто умер здесь, мы знаем.

Крест на месте захоронения узников Локчимлага

Осенью нынешнего года Анатолий Константинович с супругой снова приехал навестить отца. Он остаётся у него в памяти, в сердцевине души. На этом лобном месте, слушая шум старых сосен и вдыхая их целительный аромат, сын не чувствует себя затерянным во вселенной, как в далёком детстве, и нет больше ощущения оставленности внутри, потому что он теперь точно знает, что Отец у него есть…

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска