«Их можно узнать по просветлённым лицам»
Среди священников, помогавших тем, кто пострадал от взрыва в петербургском метро, был отец Евгений Горянчик. Мы с ним знакомы, но прежде говорили больше о медицинской деятельности батюшки («Гомеопатия исцеляет. Но не всегда», «Вера», № 710, инюнь 2014 г.). Он врач-гомеопат, уже почти два года окормляет больных 26-й городской больницы. Сейчас – о другом. Мой звонок застал отца Евгения в машине.
– Отче, вы можете рассказать о том, как соприкоснулись с трагедией?
– Когда вот так же ехал в машине на молебен в 26-ю больницу, причастив больных на дому, раздался звонок. Меня спрашивают, не слышал ли я о том, что произошло в метро. Так я узнал о взрыве недалеко от станции «Технологический институт». В больнице всё спокойно, вот только заведующие хирургическими отделениями стоят на первом этаже, ждут чего-то. Оказалось, пострадавших во время теракта.
– Никого из ваших близких беда не коснулась?
– Нет, слава Богу. В нашу больницу поступило 14 человек. Семеро пострадали легко, им оказали амбулаторную помощь и отправили домой. У остальных травмы были серьёзные: переломы, поражение мягких тканей. Самые тяжёлые были не в нашей больнице, а, кажется, в НИИ скорой помощи имени Джанелидзе. Все поступившие были потрясены случившимся. Многие молчали, некоторые пытались рассказать о том, что пережили. Запомнилась женщина, которая говорила, что это было как страшный сон. Сначала стало темно, но были какие-то вспышки. Когда свет появился, она увидела оторванные конечности и голову – по-видимому, террориста, который находился в эпицентре взрыва, ведь его разорвало на части. Много крови. Ситуация, травмирующая душу. Ещё нескольких человек выписали из больницы на следующий день. Один раб Божий лежит до сих пор. Лечат адекватно и хорошо.
– Можно несколько слов о больнице и вашем месте в её жизни?
– Это девятиэтажный медицинский комплекс, 40 отделений, две тысячи человек медперсонала. Каждый день поступает около двухсот пострадавших, тяжёлых больных. С некоторых пор Церкви отвели там небольшое помещение под часовню.
– Ваша помощь пострадавшим потребовалась?
– Мы побеседовали, точнее, больше говорил я, спрашивал о самочувствии, они отвечали. Утешал. Некоторые из них сами говорили: «А меня Бог спас». Двое мужчин очень эмоционально это высказывали. Они были рядом с местом взрыва, но остались живы и даже не получили особых повреждений, что восприняли как чудо. Кто-то спокойно перенёс, кто-то был возбуждён, шокирован, не мог разговаривать. Так как психологов, которые могли бы помочь им, не было, этим занимались в тот день мы – священники.
* * *
На следующий день пришлось тяжелее. Священников и психологов направили в морг поддержать родных погибших, приезжавших на опознание.
– Это не связано с моим окормлением больницы, – говорит отец Евгений. – Меня попросили поехать в Отделе социального служения. Есть группа духовенства, которую направляют туда, где нужна наша помощь, человеческая поддержка в случае экстремальных ситуаций. Было непросто. Боль была слишком сильна, люди замыкались в себе, да и верующих среди них было немного.
– Нужны ли вообще священники в такие минуты? Или, быть может, тут батюшке есть смысл не говорить с людьми, а вместе помолчать?
– Это была не та ситуация, когда можно говорить о вечном. Задача священника в другом. Самим своим присутствием создать более благоприятную обстановку. Морг – страшное место. Но когда появляется священник, это умягчает обстановку, в его присутствии и полицейские, и медики, и другие ведут себя более деликатно, ответственно, выстраиваются более ровные отношения. Больше говорить пришлось с сотрудниками МЧС и других служб, которые подходили, расспрашивали.
* * *
У отца Евгения мало желания ворошить события того дня. Меня поразило описание журналистки Ирины Бобровой:
«Тела погибших в теракте решили отвозить в обычный городской морг на окраине Петербурга… Старые металлические стулья. Бетонные полы. Некрашеные стены. Веет холодом. Повсюду запах смерти… Слышу разговор сотрудников полиции. “Работы оказалось больше, чем мы думали. Похоже, здесь застрянем до ночи, опознание будет проходить с трудом”, – отчитывается один полицейский, видимо перед начальником.
Ближе к полудню в морг приходит дорого одетый мужчина. Строгое чёрное пальто, серый костюм, начищенные ботинки, очки в золотой оправе. Ему в такой обстановке явно не по себе. Оглядывается.
– Вы по теракту? – тут же подбегает девушка-психолог.
– Да, мальчик у нас был в метро. Ну как мальчик. Юноша.
Показывает на телефоне фотографию парня.
– При нём не было документов. Он проходит как неопознанный, – кивают головой сопровождающие.
– Его можно опознать? – продолжает мужчина.
– Повреждения на теле есть. Но опознать возможно. Сами пойдёте? Или ещё с вами кто-то будет?
– Для начала сам. Нужно убедиться, он ли это. Потом уже родителей пустим. Можете рассказать, как всё случилось с ним?
– Идёт расследование. К сожалению, пока не можем ничего говорить. Психолог потребуется вам?
– Мне нет. Его родителям нужен. И, думаю, не один.
– Мы вам покажем всё, что есть: одежду вашего близкого, сумку, ботинки, телефон. Узнаете его вещи?
– Не думаю. Но его я узнаю.
Мужчина в сопровождении пятерых сотрудников МЧС направился в ту самую дверь-распашонку.
Ему хватило 10 минут, чтобы опознать погибшего. Быстрым шагом выходит на улицу. Сразу закуривает. Навстречу ему – мужчина с женщиной и девушка с парнем. В их глазах была надежда до момента, пока мужчина, который был на опознании, не кивнул головой.
– Этого не может быть, – мать погибшего закрыла лицо руками.
Супруг взял её под руку:
– Пойдём. Вдруг ошибка вышла?
Мужчина остался на улице с молодыми людьми. Девушке показал что-то на телефоне. Она сорвалась на крик…»
* * *
– Отец Евгений, бывали случаи, когда родственники жертв катастроф нуждались в разговоре со священниками?
– Всегда одна проблема: много крещёных, но мало верующих. Нас приглашали поддержать людей, чьи родные погибли во время взрыва самолёта в Египте. Там тоже пришлось присутствовать при опознании. Мы старались говорить и с верующими, и с неверующими. Видно было, как сильно отличается их отношение к случившемуся. Люди религиозные, тем более воцерковлённые – их можно узнать по просветлённым лицам, их дух возвышен, – они переживают беду более стойко, не отчаиваются, не ропщут.
Остальные же безутешны, погружены в депрессию. С ними работают психологи, но видно, что и у них мало что выходит, им трудно пробиться сквозь депрессию, отчаяние, глубочайшую безысходную скорбь. Если человек не верит в вечную жизнь, в милость Господню, для него с гибелью кого-то из близких рушится всё. На них страшно смотреть, это ужасное состояние. От верующих, переживающих беду, наоборот, окружающие получают духовную поддержку.
* * *
– Вернёмся в 26-ю больницу, к вашим трудам там.
– У нас лежат люди подчас с тяжелейшими травмами. Когда я посещал тех, кто пострадал во время взрыва в метро, то приходилось искать, куда их отправили. И в одной из палат задержался, чтобы поговорить с двумя женщинами, пережившими большие несчастья. Одна из них переходила с мужем дорогу по пешеходному переходу, им осталось переступить через поребрик… Но машина, проехавшая на красный свет на большой скорости – как оказалось потом, водитель был пьян, – сбила их обоих. Муж погиб сразу, женщина получила множественные переломы и сотрясение мозга. Мы уделяем много внимания пострадавшим во время терактов, и это правильно, но нужно понимать, что каждый день сотни людей в городе оказываются в тяжелейших ситуациях и не меньше нуждаются в помощи, чем попавшие под взрыв. Этот пьяный, убивший одного человека и покалечивший другого, отличается от террориста лишь тем, что ему было всё равно, убьёт он кого-то или нет. И таких намного больше, чем убивающих сознательно.
Через одну койку лежит молодая женщина, на которую упала бетонная плита. Что за плита, как всё произошло, я не знаю, знаю только дату – 28 февраля. Ровно год назад в этот же день погиб её муж. Спрашивает: «Нет ли здесь какой-то связи?» «Думаю, что это знамение, – ответил я ей. – Господь Бог напоминает вам, что нужно подумать о смысле жизни».
Она задумалась, начала расспрашивать о вере. Я постарался ответить. Наверное, нам предстоят новые встречи. Больница – это место, где лежат люди, нуждающиеся в помощи и докторов, и психологов, но и в помощи священников тоже.
– Много ли больных обращаются в больнице к священникам?
– И мы ходим, и к нам ходят. Каждое воскресенье совершается литургия. Перед тем ведётся запись тех, кто желает исповедоваться, причаститься. Больница огромная, так что причастников бывает много, обычно около восьмидесяти человек. Но часовенка совсем крохотная – часовня-алтарь, семь квадратных метров. И тесновато, и душновато. Большинство тех, кто приходит на службу, стоят в коридоре.
* * *
– …Простите, тут автомобильная авария, – говорит мне отец Евгений, останавливая свою машину.
Слышен его голос:
– Все живы там?
Потом сообщает мне:
– Сейчас «скорая» подъедет. Всё нормально тут.
* * *
– Ну вот, – продолжает он. – Сейчас нам передали новое помещение, побольше, переезжаем. Там поместятся, возможно, все желающие. Больничная обстановка такова, что идёт постоянный интенсивный лечебный процесс. И наша задача не только оказывать помощь нуждающимся, но и не мешать врачам, не путаться у них под ногами. Поэтому мы стараемся быть деликатными, не мешать каталкам с оборудованием, не смущать неверующих. В палате, бывает, одному человеку нужна поддержка священника, остальные пятеро либо терпят меня, либо шарахаются, возмущаются.
– Какие у вас отношения с врачами?
– Самые сердечные. Это подвижники, самоотверженно исполняют свой долг, все без исключения. Я вижу, как они общаются с пациентами, слышу, как обсуждают вопросы лечения, как борются за каждого страждущего. Нет тех, кого можно в чём-то упрекнуть.
– Приходят ли они к вам на службу?
– Да, бывает. Но тут нужно понимать, что они, как правило, на работе, не могут отвлечься. Когда могут, приходят – в больнице много воцерковлённых врачей и медсестёр. Но чаще посещают свои храмы за пределами больницы. Первоначально я думал, что таких не очень много, но чем лучше узнаю этих людей, тем больше убеждаюсь, что их немало.
– Насколько заметна помощь Божия страдающим людям, за которых молятся?
– Таких случаев очень много. К нам, священникам, подходят мамочки больных. Жёны мужей вымаливают. Доктора, бывает, сомневаются, что больной выживет, прогнозы неблагоприятные, но мы предполагаем, а Господь располагает. Не всегда молитва поднимает с одра болезни, Бог не обещал, что мы будем жить вечно. Но необходима всегда. Был такой случай. Татьяна, часто заходившая к нам в часовню, вымаливала мужа Валерия. Несколько раз он, можно сказать, умирал, но молитва жены была столь сильна, что возвращала его обратно. За это время Татьяна воцерковилась, крепко встала на путь ко Господу. Потом Валерия не стало…
– Смерть мужа не отшатнула Татьяну от Церкви?
– Нет, вера помогла ей пережить смерть мужа, она мужественно её перенесла. И продолжает бороться за Валерия, только теперь за его посмертную участь.
– Часто ли вас вызывают к больным?
– Конечно. Постоянно ходим, в том числе в реанимацию. Причащаем, святым маслом помазываем.
– Как вас пускают в реанимацию? Там же люди без сознания или плохо понимающие, что с ними.
– Не всегда. Бывают и в сознании, рады нам. Иногда и причащаем человека, который на грани понимания, что с ним происходит, по просьбе родственников. Уточняем, воцерковлён ли человек, причащался ли раньше, чтобы не причастить против воли.
– А маслом помазываете тех, на ком крестики?
– Там лежат без крестиков, их снимают. Лечебный процесс требует, чтобы не было никаких предметов на теле. Но это не значит, что человек лишается благодати Божией, помощи Божией Матери и святых. Опять же, либо родственники просят, либо сам страждущий, если он в сознании. И знаете, человек после помазания, не говоря о причастии, выглядит иначе, лучше, милость Божия почиет на нём очень заметно. Его лечение протекает успешнее, быстрее. И это закономерность, говорю об этом не только как священник, но и как медик. Устойчивая закономерность. Иногда врачи мне сообщают, что человек вскоре после причастия скончался. Это тоже милость Божия – успеть соединиться с Господом.
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий