Ботиночки

/Сергей Прокопьев/

Перебираю архивы и натыкаюсь иногда на такие сердечные факты… Рассказала бывшая сотрудница Людмила Попова. Свёкор её с Алтая. Четыре его брата жили с отцом под одной крышей. Отец – непререкаемый авторитет в семье, как и мать. Сыновья заикались иногда, мол, не лучше ли каждому вести отдельное хозяйство. Но отец исходил из принципа: коллективный труд продуктивнее. Считал, что, разбежавшись по своим углам, столько не наработаешь, как мощным, хорошо организованным сельхозпредприятием. Пресекал на корню частнособственнические разговоры сыновей о разделе. И только угроза раскулачивания в период коллективизации заставила отделить сыновей. Но поздно спохватился, раскулачили всех поодиночке.

В совместном хозяйстве насчитывалось до пятнадцати лошадей, двадцать коров, были сеялки, жнейки… Зажиточно жили. Будущий свёкор Людмилы – младший в семье. В первый месяц, как женился, отправили его с молодой женой Полиной на ярмарку продавать коня. Впервые доверили столь ответственное дело. Из практического соображения: пора становиться самостоятельным мужиком. Что называется, толкнули с лодки – плыви. Было велено купить спички, соль, керосин и мыло. Мыла приобретали немного, только для умывания и на банные нужды, для стирки варили щёлок.

Юные муж и жена всю дорогу в телеге бок о бок. Сердца поют от этой навсегда дозволенной близости. Не надо краснеть, стесняться, озираться – не увидел бы кто. Обвенчаны, вокруг аналоя трижды проведены. Счастливые!

Конь Буран – загляденье, продали его – не продешевили, хорошие деньги взяли. Деньги подальше запрятали, можно переходить ко второй части задания: выполнению родительских наказов и заказов. А ярмарка-то, ярмарка – чудо! Чего только нет! Глаза разбегаются от товаров. И платки, и ситец, и горшки расписные… Молодая жена увидела ботиночки. Малиновые, на шнурочках, а для украшения сбоку две пуговички, кожей обтянутые, каблучок наборный…

Увидела Полина – и сердце зашлось. «Купим? – смотрит на мужа. – Купим?» Глаза смородиновые, да не глаза – глазищи. И столько в них восторга, столько мольбы. Как отказать? И не жалко ему ничего для желанной, вовсе нет, но внутренний голосок противно зашипел: «Нельзя, худо будет». Про сапожки мать с отцом словом не обмолвились. Ну и что? Разве он не работает со всеми наравне от зари до зари? Разве землю не пашет? Сено не косит? Коня вон продал дороже, чем отец говорил. В конце концов, у него теперь своя семья. Купил. И сердце облилось жаром, когда жена прижала к своим щекам ботиночки. Раскраснелась, под стать малиновым голяшкам…

Идёт по базару, видит: сапоги яловые висят, голенища отблескивают на солнце, а подковки на каблуках прямо-таки сверкают! Подумал: жене купил новенькую обувку, а сам в жизни нового не надевал, всё за братьями донашивал. Даже в церкви на венчании в чужих сапогах стоял. Перед свадьбой мать порешила, что жених и в ношеных сойдёт. «Э-эх, гулять так гулять!» – решил он и купил и себе сапоги. Тоже вопреки наказам родителей.

Всю родительскую программу покупок на ярмарке выполнили молодые. Едут на телеге домой, жена счастливая – нет-нет да и достанет ботиночки, наденет в который раз, туда-сюда покрутит ножками, наряженными в красоту неземную, постучит шаловливо пятками, одну о другую, потом молча прижмётся к мужу в благодарности, отчего сердце его ухнет в сладкий омут.

Но чем ближе к дому, тем громче внутренний голосок шипел: «Нельзя было покупать! Ой, худо будет!» Думал про ботиночки для Полины, а вышло-то иначе.
Мать, увидев, что сын накупил сверх наказов обуви, взяла вожжи, завела в амбар неслуха и отлупила как сидорову козу, даже сильнее: неделю неуютно было сидеть за столом. «Я тебе дам “у меня своих сапог отродясь не было”! – приговаривала с каждым ударом. – Я тебе покажу, вольнику, как матерь не слушаться! Сапоги сопляку подавай!..» И почему-то лупцевала исключительно за мужские сапоги, про женскую обутку не вспоминала во время воспитательной экзекуции.

Ботиночки Полина хранила всю жизнь. В 1968 году, знакомясь с молодой невесткой Людой, открыла сундук, достала. Ничего особенного: наборный каблук из кожи, одна пуговичка потерялась.

«Жаль, в гроб нельзя в них лечь, – вздохнула пожилая женщина, – а будь моя воля…»

Сапоги мужа, за самовольную покупку коих тот вытерпел столько безжалостных ударов вожжами, хранились в том же сундуке, что и ботиночки. Вот только остались от них одни голенища: недолго он их носил, вскорости отвалилась подошва – хилой оказалась, не чета женским ботиночкам. Пожалел себя на базаре, разгорелся глаз на прогуталиненные голенища, а и не заметил, что подошва-то из сыромятины.

Так что не зря мать учила сына в амбаре, и вовсе не по причине экономической: не денег жалко, а вот уму-разуму сына как ещё научишь, как объяснишь ему смысл старой истины – чья воля, того и ответ.

Добавить комментарий