Русский дом

Впритык к храмовой территории стоит двухэтажное здание с высокими стрельчатыми окнами. При поляках до войны здесь располагался клуб воинской части, при советской власти – кинотеатр, а ныне – Русский культурный центр. Его директор и председатель Русского общества имени А. С. Пушкина встретил нас внизу. Высокий, сухощавый, Игорь Михайлович Корчевский напомнил мне старых питерских учёных, с которыми довелось общаться, – сама сдержанность, интеллигентность, точность формулировок.

Игорь Михайлович Корчевский, председатель Русского общества им. А.С. Пушкина

В холле стоит памятник Пушкину, спрашиваю:

– Наверное, единственный во Львове?

– Единственный, не считая бюста поэта. Вы его не заметили? Он на фасаде этого здания. Впрочем, могли и не заметить – он в нишу встроен, едва оттуда выглядывает.

– Почему в нишу?

– От греха подальше. Первый бюст мы установили на фасаде в 1999 году, к 200-летию Пушкина. Через шесть лет вандалы снесли его ломом. Второй, сделанный из синтетического материала, простоял всего год – его сожгли, заодно окна побили, пытались чердак поджечь. Третий бюст Пушкина мы сделали из бронзы и встроили в нишу – не вырвешь.

А памятник в холле – из гипса. Мне как-то позвонил Богдан Чайковский, директор исторического музея, говорит: «У нас в подвале лежит скульптура Пушкина, разбитая на три части. Если нужно, забирайте, а то придётся на свалку отвезти». Говорю: «Конечно, забираем!» Позвонил скульптору Сергею Якунину, составили смету в 380 долларов, объявили сбор средств. Серёжа не только памятник скрепил, но и сверху особым составом покрыл, теперь он как бронзовый.

“Антивандальный” бюст Пушкина на Русском доме во Львове

Поднимаемся наверх. В кабинете Игоря Михайловича на стенах фото с видами Санкт-Петербурга, изображения Петра I.

– А вы, случаем, не питерский? – догадываюсь.

– В Ленинграде я жил с 53-го года, тогда мне двенадцать было, – ответил он. – А сюда приехал в 67-м. Работал архитектором в институте «Теплоэлектропроект», готовил проекты тепловых электростанций для 60 стран мира. Институт до сих пор существует, но занимает лишь один этаж из пяти, а из тысячи специалистов осталось двести. Меня, начальника одного из отделов, сократили в 95-м, за пять лет до пенсии. Куда податься? Устроился помощником военкома. Уже в ту пору я участвовал в Русском культурном обществе имени Пушкина. Вышел на пенсию – избрали председателем.

– Общество давно образовалось?

– Началось всё в конце 80-х, когда националистические настроения ожили в городе, хотя они и раньше были. На этом фоне было решено учредить общество любителей русско-украинской литературы. Власти как бы поставили галочку: вот, мы с национальными меньшинствами дружим, у нас всё хорошо. Но общество ничем не занималось. Тогда в 1990-м русские участники решили: давайте делом заниматься, популяризировать русскую культуру. И перерегистрировались под именем Александра Сергеевича Пушкина.

Чем в первую очередь пришлось заняться? В 80-е во Львове было 30 русскоязычных школ, а в 90-е вышел указ об их сокращении. Встали грудью на их защиту – организовывали пикеты у администрации, пикетировали сами школы, не давали туда проникнуть нежелательным элементам. Отстояли пять школ. Много это или мало? Для сравнения: в трёхмиллионном русскоговорящем Киеве всего семь русских средних школ. Так было несколько лет назад, сейчас не знаю. 45-я наша школа во Львове считается весьма престижной, туда и украинских детей отдают учиться. При ней, кстати, есть музей Пушкина, работает множество кружков. Мы помогаем школьной работе, организуем конкурсы, викторины.

– Русскоязычных в городе много осталось?

– В 80-е годы было примерно 95 тысяч на 800-тысячный Львов. Сейчас около 64 тысяч. Кто в Россию или на восток Украины уехал, кто в Европу. Сами понимаете: в такой обстановке некомфорт-но работать и существовать. Многие просто перепугались, не зная, что будет.

За разговором хозяин кабинета угостил нас чаем, поставил на стол вазочку с «эксклюзивными, для гостей» конфетами – не местный «Рошен», а российского производства.

– У вас на плакате написано «Питер-клуб», это что означает?

– Идея его создания появилась, когда я ещё в военкомате работал. Там есть картотека на военных отставников. Перебирал я старые, уже коричневые от времени карточки, и обнаружил, что многие родом из Ленинграда. Переписал их адреса. А тут вскоре, в год 200-летия Пушкина, Международный дом соотечественников в Москве поощрил нас поездкой в Петербург. Там и оформилась идея создать питерское землячество. Оно до сих пор активно действует. Совсем недавно вот отметили 70-летие снятия блокады. Из России нам подарили два ящика фотографий большого формата для экспозиции «Неизвестная блокада». Выставку мы сделали в городском Дворце искусств, и это была бомба. Галичане ведь иначе воспринимают войну, они ничего такого не видели. На открытие пригласили блокадников и защитников Ленинграда, их во Львове 51 человек.

– Вам Россия как-то помогает? – спрашиваю.

– Ну я же говорю – в Петербург приглашают, два ящика фотографий…

– Нет, материально.

– Да уж писала об этом российская пресса, о невнимании чиновников к проблемам соотечественников, – ответил Игорь Михайлович политично, никого не обвиняя. – В 2011-м центр могли закрыть из-за недостатка средств на отопление, и СМИ взвывали о помощи. Но реакции никакой. Да и ладно, тогда мы смогли выкарабкаться. Сейчас вот озвучили цифру – правительство России выделило 9 миллиардов рублей на работу с соотечественниками.

– Да уж! – не выдержал Игорь. – Шума много, а деньги куда-то утекают.

– При посольствах теперь действуют представительства «Россотрудничества», – с сомнением продолжает директор Русского центра, – в числе программ – «открытие и оснащение центров коллективного доступа к российским образовательным ресурсам». А у нас разве не такой центр? У нас есть библиотека, разные образовательные программы. Но помощи – никакой.

Разговор наш прервало появление в кабинете мужика в рабочей спецовке. Он сообщил, что на машине привезён отопительный котёл, надо устанавливать, а весу в нём 400 килограмм. То-то в здании было так холодно! – оказывается, уже во второй раз лопнул котёл и его возили заваривать в мастерскую. На новый котёл денег нет. Так мы с Игорем, предложив свои скромные физкультурные ресурсы, поучаствовали в жизни русской общины Львова: приятно! Директор застеснялся, мол, неудобно, гости… – «Да что мы, не русские, что ли?!»

Цилиндр с патрубками и вправду оказался тяжеленным. Затащили в подвал, поставили на фундамент. Возвращаться в кабинет уже не стали, Игорь Михайлович повёл показывать концертный зал. По пути встретилась женщина со связкой книг. «Старые книги принесла, – вздохнул директор. – Нам несут и несут – мемуары, советских писателей, классику. Избавляются. А нам ставить уже некуда».

 Потолок концертного зала – протекает крыша…

Концертный зал, где прежде кинозрители сидели, довольно просторный, на 150 мест. Ряды обшарпанных кресел – ещё с советских времён. С тех же пор здесь не было и ремонта. На потолке, прямо над флагом России, видно, что протекает крыша.

– Вот здесь, на сцене, и происходят главные наши события, – бодро объясняет Игорь Михайлович. – В том числе финал Пушкинского конкурса. В нём принимают участие все русские школы, а также, по желанию, украинские – до 20 участников. Дети помладше показывают инсценировки на тему «Что за прелесть эти сказки!», отвечают на вопросы о сказках Пушкина. Те, что постарше, выступают на тему «Ужель та самая Татьяна…». И это очень красиво – кавалеры с эполетами и девушки в старинных платьях. Всем очень нравится!

– Значит, украинцы тоже участвуют?

– Из смешанных семей. В Украине ведь каждый четвёртый-пятый брак русско-украинский. А в последние годы наш конкурс стал международным – приезжают из Москвы, из Белоруссии, из Польши – города Пшемысль, что в двухстах километрах от нас.

– В украинских школах русскую литературу преподают?

– На русском языке? Нет. Политика такая. Вот был случай. Когда образование у нас возглавила некая Ирина Калинец, в наши школы поступил букварь под её редакцией. Обычный: «мама мыла раму» и т. д. Первоклашки проучились год, и на последней странице их ждал стишок про то, как на горе Маковке в 1918 году украинские сечевые стрельцы разбили наголову москальские войска. Подвели детей, так сказать, к главному.

– Какие у вас ближайшие планы? – спрашиваем, уже прощаясь.

– Летом будем отмечать 100-летие начала Первой мировой войны, которая на первом этапе для русских войск проходила как раз здесь, в Галиции. Будут разные мероприятия, в том числе у памятника русским воинам Первой мировой, реставрацией которого мы занимались. Ещё ухаживаем за их могилами…

– Россия чем могла бы вам помочь?

– Я составил план реконструкции этого зала. Можно углубить пол и сделать перекрытие, так что получится два этажа. На дополнительных 120 квадратных метрах можно будет разместить аудитории для кружков, артистические комнаты, гардероб, буфет, подсобки. И зал обслуживать станет легче. Потолки вон какие высокие, чтобы окно открыть или транспарант повесить, мне приходится по длинной лестнице взбираться. Другим не доверяю, мало ли что, а я всё-таки бывший спортсмен, мастер по многоборью, – смеётся Игорь Михайлович.

– А сколько вам лет?

– Семьдесят три, – отвечает этот несгибаемый русский человек и на прощание крепко жмёт руку.

Из путевых записок Игоря Иванова:

В помещениях Русского культурного центра пахнет подвальной сыростью – вышел из строя обогревательный котёл. Сидеть на месте прохладно и как-то неуютно – пока Михаил и хозяин дома за столом прихлёбывают беседу горячим чаем с конфетами, я не спеша обследую это захламлённое пристанище русских людей на чужбине… И какое-то ностальгическое и в то же время горькое чувство начинает овладевать мною… Ощущение сродни тому, как чувствуешь себя в старинном намоленном сельском храме. Среди стен с облупившейся краской и потолком в ржавых разводах вещи… живут! Кажется, даже дышат и молчаливо могут рассказать тебе больше, чем это сделают люди.

 На шкафу два бюста: Горький взирает на Шолохова

На стене у входа большая круглая эмблема: «Шахматный клуб РКЦ им. А. Алёхина» с портретом гроссмейстера посредине. Где они теперь, шахматы, в наше компьютерное время? А ведь это целая эпоха… Павел Корчагин, всегда игравший «до последней пешки», и набоковская «Защита Лужина», и знаменитый сеанс одновременной игры Остапа Бендера в Нью-Васюках, и пенсионеры на лавках в сквере, разбирающие грандиозные сражения за шахматную корону между Карповым и Корчным.Вот шкаф с пушкинской библиотечкой: каждый том из собрания сочинений заботливо одет в клеёнку; рядом неизбежная, как сама старость, двоица: томик Тынянова и «Пушкин в воспоминаниях современников». 4-й том Симонова соседствует с Твардовским в коленкоровом переплёте. Стопка старого «Нового мира», синяя обложка которого навсегда соединилась для меня с «Одним днём Ивана Денисовича». Рядом питерская библиотечка: Ольга Берггольц, «Ленинградская блокада от А до Я», «Памятники воинской славы Петербурга». На шкафу два бюста: Горький взирает на Шолохова, но его лицо ничего не выражает. О чём он думает теперь, надёжно укрытый пылью? Скрученный плакат, на котором можно прочесть только одно слово – «Слава…». На двери в кладовку карандашный портрет вечно радостного Юрия Гагарина. Кнопками прикреплено изречение какого-то мудреца: «Только тот, кто научился властвовать над собой, может управлять другими» – такие «напоминалки», помню, висели у нас в школе в кабинете литературы.

В прихожей Русского общества

И вот уже пошли свежие наслоения: СССР плавно перетекает в изображение Царской Семьи на розетке, православный календарь Троице-Сергиевой лавры, ностальгическая литогравюра с русской зимой – сани и храм-пряник – таких снежных зим в этих краях не бывает. Картину маслом логично завершают длинное пальто и шляпа Корчевского на вешалке. Только трости не хватает.

Вот так, словно пройдя по музею на дальней окраине некогда единого Отечества, понимаешь, сколь удивительную цивилизацию со странным, но красивым названием «СССР» мы похоронили – но здесь, в этом кабинете, ею ещё пропитано всё. Той великой страны уже нет и никогда не будет, а вещи помнят её. Пройдёт ещё пяток лет, и их вынесут на свалку – и по чему же, думаю я, по каким артефактам станут изучать потомки эту эпоху недорассказанной сказки или неслыханного околонаучного эксперимента – попытки соединить несовместимое, сдружив добро со злом…

Обойдя комнату, я снова возвращаюсь к столу, за которым Михаил беседует с Корчевским, и улавливаю фрагмент разговора о том, как помогает здешним русским новопридуманная чиновничья структура «Россотрудничество» с бюджетом в несколько миллиардов – никак не помогает, ни копейки! – и невольно у меня вырывается возмущение. Покосившись на стоявшую у него за спиной батарею деловых папок: «Укртелеком», «Львовгаз», «Львовводоканал», «Львовэнерго», Налоговая администрация, – Игорь Михайлович лишь слегка усмехается.

Грамота “За большую работу по защите, сохранению и пропаганде русской культуры”

Грамоты, которыми увешаны стены, – отдельная глава. Поразглядываешь их, и нет нужды спрашивать, чем занимается Русский культурный центр. Вот грамота 2006 года от Российского генконсульства «за активную работу по поиску историко-документальных фотоснимков Первой мировой войны и подготовке фотовыставки, посвящённой Брусиловскому прорыву». А вот от местной администрации – за «активну участь» в первом фестивале национальных культур во Львове в 2002 году. Вся в вензелях под старину грамотка от верховного атамана Войска запорожского – «за значний особистий внесок в розбудову сучасного запорозького козацтва». А эта – от федерации скаутов «Галицкая Русь», о которой упоминал отец Николай, – «за помощь в организации историко-краеведческого скаутского лагеря “Татаровка-2006”». Ректор Русской парижской консерватории граф П. П. Шереметев в 2003 году «выражает все свои мысли успеха, и благополучия для защиты наших общих целей за Россию и за веру». Безграмотно, но это хоть понятно – француз, пусть и с русской фамилией. А грамота от посла России на Украине Зурабова – «За большой вклад в укреплении дружбы и сотрудничества между Россией и Украиной», – так и написано, со школьной ошибкой.

Между прочим, обнаруживаю грамоту отдельно Игорю Корчевскому как «исполнителю русских песен» в фестивале русской народной культуры, проходившем в Мукачево в 2010, – хочу спросить Игоря Михайловича, но не успеваю: громогласные слесари привезли отремонтированный котёл, надо идти сгружать. Михаил встаёт: чай допит, беседа окончена.

В коридоре стенд с фотографиями победителей конкурсов: какие красивые, ясные, «наши» лица! «Сурьёзные» старшеклассницы, победители конкурса по языкознанию; участницы конкурса «Ужель та самая Татьяна?..» в старомодных платьях, с веерами и в белых перчатках, кудри завиты на манер светских дам пушкинской эпохи; конкурс «Что за прелесть эти сказки!» – стоит отчего-то испуганный первоклассник с накладной бородой со сверстницей в кокошнике…

Памятник Пушкину М. Мильбергера

Спускаемся по лестнице, увешанной картинами в стиле наивного искусства: Пушкин, похожий на Чичикова, держит за руку Гончарову, платье у которой словно перевёрнутая чайная чашка. Внизу, в холле, – памятник Пушкину Михаила Мильбергера (с его творчеством знакомы те, кто видел памятник Герцену возле здания литинститута в Москве) – классический такой, советский монумент. Рядом висит «план мероприятий музыкально-литературного салона». Очень трогательно всё это… В России такого уже нет… и ещё очевидней мне становится вся невосполнимость нашей потери.

…А вот уже реалии наших дней. Длинное, как старинный указ, бородой склеенное из нескольких листов «Заявление всеукраинского координационного совета организаций российских соотечественников о ситуации на Украине» от 6 февраля – реакция на январские события в Киеве. Читаю… Довольно жёстко: здесь и против НАТО и американских эмиссаров, и требование федеративного устройства страны, и призыв к запрету националистов из партии «Свобода», которые как раз во Львове себя привольнее всего чувствуют.

В углу – столик. На нём – аккуратная табличка: «В Русском культурном центре открыт пункт по оказанию содействия добровольному переселению в Российскую Федерацию соотечественников, проживающих за рубежом. Приём в последнюю пятницу месяца». Вот так. Пальто и шляпа, оказывается, были только запятой, точка – вот она…

Однако подзадержался. Михаил и Игорь Михайлович уже давно ушли в подвал грузить котёл. Надо поспешить… Переписываю висящее на стене высказывание из книги Сираха: «Жаркий спор возжигает огонь, а жаркая ссора проливает кровь. Если подуешь на искру, она разгорится, а если плюнешь на неё, угаснет, то и другое выходит из уст твоих…». Тут спохватываюсь: это ведь я и дома мог из Библии выписать! Бегу-бегу!

Вечером

Распрощавшись с Игорем Михайловичем, мы отправились по улочкам к центру города. Начинало смеркаться. Я всё ещё находился под впечатлением от того островка советского прошлого, что увидел в Русском центре. В голове бродили неоформившиеся мысли о глубинном братстве советских народов, «а уж те, кто вышел из советской колыбели, думал я, братья вдвойне». Проходя мимо глыбы бывшего Бернардинского монастыря, а ныне городского архива, предложил Михаилу зайти в Андреевский костёл, грозно возвышающийся над крепостной стеной. Он согласился.

В храме было людно, шло богослужение. Суровый снаружи – внутри костёл сверкал и переливался буйством барочного золота, лепнины и росписей. Возле стен и икон теснились фигуры упитанных амурчиков с задрапированными тканями причинными местами, неподалёку я заметил скульптуру Мадонны почему-то с обломанными пальцами, рядом – Иоанна Богослова… Хотелось бродить и разглядывать всю эту роскошь, о молитве совсем не думалось. Впрочем, служба закончилась, на амвон вышел молодой человек – униатский священник и начал проповедь. Верующие разделись на две части: те, кто слушал его, в основном были помоложе, они одобрительно гудели, когда тот обращался к публике. Другие продолжали сосредоточенно молиться, не обращая на него ни малейшего внимания.

Я прислушался. Хотя проповедь была на украинском, понять, о чём говорит священник, было нетрудно. А говорил он о событиях, происходящих в столице, подробности которых мы в дороге не очень-то знали. «Недавно я прочитал на одном из форумов в Интернете, – рассказывал он, – письмо девушки, кажется, откуда-то с Донетчины…» Это слово он произнёс с какой-то особой интонацией и сделал паузу. «Она сравнивала кровь, которую проливают милиционеры из отряда “Беркут”, с кровью, которую проливал Христос… Мне жаль эту девушку. Ей кажется, что для уподобления Христу достаточно не отвечать на провокации и избиения. По-видимому, её духовный опыт недостаточен, чтобы понять, что важно, ради чего ты терпишь это и проливаешь кровь. Нужно много молиться и познавать Бога…» Ну и т. д., и т. п. Самое поразительное было, что оратор сумел как-то так повернуть свою речь, что уподобившимися Христу оказались боевики майдана. Их пролитая кровь была «настоящей», а вот «беркутовская», как бы сказать помягче… второго сорта. Проповедь была построена по всем правилам: голос священника звучал всё громче, обращения к пастве становилось всё чаще, призывы всё больше начинали походить на речь площадных ораторов. Обычно они заканчиваются призывами к топору. Мне сделалось скучно. Я водил глазами по латинским надписям на стенах собора, будучи абсолютно ничего не в силах разобрать. Lisalto… guosmer… sitin… orkos… Постой-ка, последнее слово мне знакомо! Переводится как людоед или демон. Во «Властелине колец» злые орки получили своё название как раз от этого слова…

«Нет, – подумалось мне, – со всемирной дружбой тут как-то не склеивается». Я поискал глазами Михаила – он уже стоял у дверей, нетерпеливо ожидая меня.

Из путевых заметок Михаила Сизова:

Костёл Св. Андрея показался мне зияюще пустым. То ли из-за огромного внутреннего пространства, то ли из-за неживых человеческих фигур на стенах – всё же непривычно видеть скульптуру в храме. А может, потому, что люди (живые) стояли как-то врозь, каждый по отдельности. Индивидуально. Только на улице почувствовал себя причастным этой жизни, этому городу.

Уже стемнело. Неспешно бредём в сторону памятника Шевченко. Нас обгоняет безбородый униатский священник, полы его рясы колышутся от быстрого семенящего шага. Вспомнилось, что рассказывал отец Сергий о первой во Львове панихиде по Тарасу Шевченко. Греко-католики пришли на неё с портретом «великого кобзаря», поскольку очень его почитали. А панихида была в православном, тогда ещё Троицком, храме, поскольку Тарас-то считался православным. Потом каждый год униаты приходили в чуждый им храм чтить память кобзаря. По иронии судьбы сами православные относились с подозрением к поэту, который презрительно отзывался о духовенстве и Пресвятую Богородицу в виршах изображал батрачкой, этакой мужественной матерью Христа-бунтаря, революционера. Был ли он вообще верующим? Схожая история с ещё одним кумиром украинских националистов – Михаилом Грушевским, именем которого названа улица в Киеве, где нынешние революционеры кидают булыжники в стражей порядка. Отец Сергий в метрической книге Георгиевского храма нашёл запись о Грушевском, в 1894 году отметившем своё прибытие во Львов. А ниже есть запись, что он где-то подо Львовом венчался в греко-католической церкви, войдя в униатскую семью.

Подходим к памятнику… Вокруг него море огоньков, толпа, со сцены кто-то кричит в микрофон. Майдан! Вижу того священника, который нас обогнал, подходят ещё три монахини в необычных высоких камилавках. Рядом со мной останавливается мужчина, говорит в телефон: «Сколько? Семь человек убили?» Господи! Неужели в Киеве на Грушевского опять что-то случилось?

«Кров на руках Януковича! Господь ні йому, ні його дітям, ні його роду не пробачит цієї крові!» – гремит со сцены. «Смерть ворогам!!» – в ответ колышется толпа. Вроде интеллигентные люди стоят, но стремительно нарастает градус злобы… Вот уже скоро возникает такое ощущение, что могут и на куски порвать. Вспомнилось, что мой батя рассказывал о бандеровцах. Обычные крестьяне, а от одного такого пулю сзади получил. Хорошо, издалека стреляли, пуля в вещмешке в консервной банке застряла. И ведь своих односельчан тоже не жалели. Замполит показывал отцу фотографии убитых бандеровцами «краснюков». Перерезанные горла, разбитые головы…

Вокруг колыхалась налитая злобой толпа, море голов, а тут ещё Игорь куда-то не вовремя запропастился. Да вдобавок ещё и телефон сдох…

(Продолжение следует) 

Pages: 1 2