Украинский дневник

В Студийском монастыре

Расспрашиваем наших собеседниц про то, как они стали монахинями греко-католического Покровского монастыря.

Матушка Варвара:

– Я с юности чувствовала призвание к монашеству. В начале 1990-х пришла в Студийский монастырь, где и приняла через два года постриг. Мантию я там получила в 1994 году. Почему именно этот монастырь? Тогда на Львовщине православных обителей не было. А в греко-католических монастырях существует два рода богослужений: по римскому образцу и более похожие на православные. Это в православных монастырях один устав, одна одежда, а тут такого нет – каждый монастырёк имеет свою форму и особенности богослужения. Самые прозападные и прокатолические, безусловно, василиане (или базилиане). Они организованы наподобие иезуитов, молятся с филиокве и т. д. В Студийском же монастыре всё по-восточному, по Типикону: богослужение на церковнославянском языке, только некоторые молитвы по-украински. Молились мы без филиокве – начальство предписывало его употреблять, но, вообще-то, можно было молиться и без него. Поминали «всех православных христиан», молились: «Утверди, Боже, святую православную веру». Заходит верующий к ним и видит: попы бородатые, свечки горят на подсвечниках, мало того, в униатском храме Михаила, например, висит икона Иова Почаевского с частицей мощей – и человек не понимает, куда зашёл: к православным или греко-католикам.

– Откуда православные мощи у них?

– Когда большой собор громили и католики православные иконы и мощи выбрасывали, чтоб православием даже не пахло, они подбирали и несли себе в храм. Вот, повесили икону преподобного с мощами: красиво.

– Большой ли монастырь у студитов-бенедектинок во Львове? Расскажите о нём.

– В монастыре подвизалось до 70 сестёр, да и по деревням ещё. Очень хорошие сёстры там были. Жаль мне их, просто сердце кровью обливается, что они как слепые. Но и я такая же была в первые годы, когда мы поднимали обитель из руин: шло строительство, а когда работаешь, некогда особенно задумываться о высших материях. Жили в холодных корпусах, собирали на улицах деньги на восстановление. Постепенно всё сделали, и стало очень хорошо – ведь там даже стены старинного монастыря намоленные, мы это чувствовали. И храмик своими руками мы восстановили очень уютный, соединённый с кельями. Мы молились, полностью читая суточное богослужение по тем же богослужебным книгам, что и у православных, да и покупали-то мы их в православных церковных лавках.

 Но вот когда всё уже образовалось, тогда мы стали задумываться. Нам, студитам, говорили: «Вы должны быть как православные, вы должны поститься как православные и т. д.». У меня начали возникать вопросы: «А почему мы должны быть не православными, а ‘‘как православные’’?» Получается: если Истина в православии, то у нас её нет, а только подобие?.. Христос – Истина, но если у вас нет Истины, то что я здесь делаю?

Так я прожила в Студийском монастыре 11 лет, до 2002 года. Уже последние пять лет я понимала, что православная. Потом матушка Гавриила поступила в этот монастырь послушницей. Я там с молодёжью как раз работала, преподавала и семинары вела. Скоро мы с ней довольно близко сошлись. А потом я ей рассказала, что перехожу в новый монастырь.

Матушка Гавриила:

– Я из православной семьи, и православное монашество для меня стало возвращением к своей исконной вере. Но в греко-католической церкви у меня было много верующих друзей. Ещё и по характеру я человек консервативный, лучше буду терпеть, чем пойду на какой-то решительный шаг. К тому же я находилась под большим влиянием наставницы нашего Студийского монастыря, с нами подвизались прекрасные сёстры – после нашего ухода им объяснили, что мы, дескать, ушли обиженные из-за какого-то личного конфликта… Отказаться от всего, чему ты отдал лучшие годы… Поэтому мне трудно дался переход.

Началось с того, что сердце стало чувствовать какую-то безотчётную ложь. В таких случаях человек начинает искать ответы, и лучше, если при этом молится. Вот и я начала просить со слезами Господа дать мне понять, не соблазн ли это. И Господь стал отвечать: через встречи с людьми, чтение… Например, через статью архимандрита Рафаила (Карелина) «Существует ли “частичная благодать”?». А наши священники ответить на вопросы часто не могли. К примеру, у нас не было служб иконам. Я спрашивала, почему, несмотря на то что служба иконе Божией Матери «Почаевская» существует, они её не совершают. Раз так, мы начали вычитывать службу сами в кельях, «подпольно».

Побег

– Расскажите, как происходил ваш уход: вы просто закрыли дверь кельи и – «до свиданья»?

Матушка Варвара:

– Пришло время, и я поняла, что просто должна была быть в той вере, которую считаю истинной. Я уже не могла в своём монастыре причащаться – ведь если Христа нет, к чему это и что я там делаю?.. Готовилась к уходу довольно долго, но владыка всё меня не благословлял: «Подожди, подожди». Что меня ещё держало у студитов, так это обеты: я ведь была уже в мантии – следовательно, уходить без разрешения священноначалия не имею права. На Тихвинскую я попросила настоятельницу отпустить меня к иконе в Георгиевский храм помолиться – греко-католики вообще икон не празднуют. Она – закрыл Господь глаза – благословила. Я пошла, там нашего владыки не оказалось, а служил владыка Сергий из Тернополя. Он меня принял и очень понятно и ласково объяснил, что с Савлом то же было: он считал, что прав, и преследовал тех, которые, как ему казалось, нарушают чистоту веры. Но увидел и услышал Господа нашего и не остался у своих. Владыка мне и говорит: «Бегите как от пожара! Как только правящий архиерей приедет, всё – бегите».

А последней каплей стало вот что. В монастыре во дворе поставили дубовый Поклонный крест, и я добилась, чтоб это был православный крест, как должно. Я показала православный крест своего деда, греко-католического священника, объяснила, что это наш крест. И вот утром выходим мы на крестный ход, а крест стоит… католический! Они его обрезали – отпилили поперечные перекладины. Мне это словно нож в сердце! Это было страшно и символично, потому что происходило на Страстной неделе! Настоятельница увидела моё состояние и запретила мне ходить на Короленко (на этой улице находится управление Львовской епархии УПЦ. – Ред.). А там располагался Институт терминологии и переводов при католическом университете, в который ходила работать по послушанию как сотрудник. В результате я довольно долго не могла появляться в Георгиевском храме, но всё равно общались. Оттуда к нам приходили, когда я работала в лавке, ещё пара «точек» были подпольных. Потом руку поломала, в госпитале меня навещали мои православные друзья.

И вот этот побег… Нашли машину абсолютно чудом. Если выходить обычным путём, всё равно кто-нибудь да увидит. Мы решили идти через храм. Прямо из кельи по ступенькам прошли через него и закрыли снаружи – у Гавриилы был ключ. Потом она каким-то образом ещё вернулась, повесила ключ на место – ни с кем не встретилась. Мы знали, в каком месте стоит машина, сели и поехали на Короленко. Шофёр смеётся, мол, ещё монахинь не крал! Затем он же нас сразу в Почаев отвёз. Там приснопамятный старец Димитрий нас принял, три дня исповедовал, потом присоединил к православию. После нашего первого причастия схиархимандрит вынес нам из алтаря просфоры и торжественно сказал: «Сейчас ангелы радуются на Небесах». И потом отправил в Днепродзержинск, в маленький Покровско-Михайловский женский монастырь, причём тайно, чтоб никто не знал. Там мы получили настоящую школу монашества. Ведь мы же были расстригами, со своими крестными именами. Это было самое страшное: понимаете, мы опять мирские стали! После почти 10 лет мантийного монашества всё надо было начинать с нуля. Месяца через три раскрылось, где мы находимся, владыка Августин прислал машину и нас оттуда забрал. Потом благодаря старцу Димитрию – вечная ему память! – мы попали в киевский Покровский монастырь, а затем и в скит Феофания, это сейчас резиденция митрополита. Почти полгода там подвизались, там нас и постригли в мантию. Это был словно рай земной, чудесный монастырь.

– Какое послушание вам дали?

– Я была на трапезе и чтецом через день. Но, хоть и с послушания, всё равно в мыле и в поте бегом бежала в храм. Это странно казалось сёстрам, что мы на каждом богослужении присутствовали. А мы не могли пропустить, обязательно на всех службах надо быть, чтобы круг был суточный, недельный. Потом нас владыка благословил обосноваться в селе Сопошин – когда-то, пять веков назад, там был православный монастырь.

– Слышал про это село – прославилось несколько лет назад оно тем, что там пропал памятник Тарасу Шевченко: «сбежал» чуть не за полтысячи километров из Галиции на Волынь. Какой-то местный предприниматель его продал…

– Вот с матушкой Гавриилой мы там начинали. Скоро стали появляться сёстры. Молились беспоповским чином. Было у нас два корпуса, участок земли. Потом начались события «оранжевой» революции, и мы оттуда «полетели».

– Как это?

– Ну, нас оттуда попросили. Когда дошёл туда массовый революционный психоз, то стало просто страшно. Вроде тебя и не трогают, но буквально физически ощущаешь агрессию. Не дали нам престол сделать… Видимо, не было воли Божией оставаться нам там. И вот мы посреди зимы очутились во Львове под открытым небом…

– Да, а как ваше решение восприняли близкие?

– Мои двоюродные сёстры очень холодно к этому отнеслись, мы почти не общаемся, а если и общаемся, то всё равно получается размолвка. Моим монашеским именем, Варвара, никто из близких меня не называет, только Василина. Я никак не могу понять, почему они не понимают причину моего возвращения в православие, а они – меня.

– Мой родительский дом находится во дворе Успенской братской церкви, – добавляет матушка Гавриила. – У меня в течение многих лет были хорошие отношения с настоятелями. И всё было очень хорошо, пока они не узнали о том, что я решила вернуться в лоно Украинской Православной Церкви. Упрекали: «Почему вы пошли к владыке Августину?!» Я отвечала: «Потому что он канонический».

Снова во Львове

– Понимаете, я же не думала, что снова здесь окажусь, – продолжает рассказ матушка Варвара. – Я хотела в православие, всё равно куда: в Москву, в Киев, но не во Львов. После Сопошина два года мы жили в комнатке недостроенной библиотеки при Львовском епархиальном управлении. А потом переехали сюда. Перед нами в этой квартире жил протоиерей Андрей Ткачёв.

– Тот самый, известный киевский проповедник? Но у него же, кажется, большая семья…

– Да, он во Львове родился, учился, стал священником. У них с матушкой четверо детей, и жили они весьма скромно. Мы с сопошинского огорода тоже помогали им чем могли – картошечкой, яблочками… Потом батюшка попал в аварию – как раз житель этого Сопошина въехал в его машину. Тяжелейшая авария была, милость Божия, что обошлось.

– А кто у вас сейчас служит? Наверно, во время богослужений в вашем крохотном храмике умещаются только сёстры?

– Что вы, прихожане наши по 30-40 человек в духоте и тесноте стоят на службе. Каждый день литургия, служит наш духовник протоиерей Зиновий Курило. Полностью суточный круг, без сокращений. Стараемся точно выполнить Типикон. Помню, ещё в Сопошин к нам Петровским постом приехал один священник из Киева, преподаватель семинарии. Послушал и спрашивает: «Вы ради поста так служите?» – потому что если Великим постом библейские песни ещё поют, то уже в будни мало кто это требование устава соблюдает. А мы-то молились на будничной службе.

Всё это матушки рассказывают нам не без скрытой гордости: очевидно, что богослужение, монастырские распевы, молитва составляют главную радость и утешение в их жизни.

– Теперь нас батюшка перевёл на знаменный распев, – делится м. Гавриила. – Хорошо, что ноты у нас были, много лет их собираем. Но ещё до конца не освоили… Человек, любящий и знающий устав, понимает, что в нём, как в капельке воды, соединилось всё. Чем больше усваиваешь его, тем более понимаешь Божественную гармонию мира, и всё становится на свои места. Например, 103-й псалом длится у нас больше часа: стих, после каждого стиха припев. Первый припев – благодарение, второй – «Дивны дела Твои, Господи» – восторг. «На горах станут воды» – кажется, как это возможно? – но Богу всё возможно! Дух захватывает от картин сотворения мира. А следующая часть – «Слава Тебе, Господи, сотворившему вся» – это уже третий уровень, на котором начинаются ананайки.

– Впервые слышу такое забавное слово…

– Это состояние, когда у человека уже слов нет. Поётся стих, а потом уже без слов… Спор об ананайках начался с XVII века, тогда часто утверждали, что это просто придурь переписчиков. Но я тут уже прочитала всё, что только возможно, и согласна с теми историками музыки, которые считают, что это уже язык ангелов. Выше человеческой речи.

В порыве матушка благочинная спела: «Благослови, душе моя, Господа…». Мне это показалось очень красивым, хотя, вероятно, обстановка была не самая подходящая. И, словно застеснявшись, взглянула на часы: «Ох, мне пора на клирос!» Глянул на настенные часы с боем и я: они стояли.

– Ходики, а стоят. Мы их называем поэтому «стоики», – шутит матушка. – Толкнёшь маятник, он покачается немного и остановится.

Мы с Михаилом остались в обществе матушки игуменьи. Глядя вслед ушедшей в храм матушки Гавриилы, она продолжила:

– Нам Господь всё время посылает на клирос людей с консерваторским образованием. Сейчас у нас Ксения – она отсюда родом, окончила Московскую консерваторию с отличием. Со своим абсолютным слухом преподаёт в школе для особо одарённых детей. Когда-то владыка Августин – очень непростой человек – сказал, что хотел бы видеть наш монастырь наподобие афонского монастыря Симонопетра. Я не сразу поняла его мысль. Думаю, он хотел, чтоб наш монастырь не становился сельскохозяйственной артелью – таких монастырей у нас много, – а занимался какой-то интеллектуальной, духовной работой, стал средоточием культуры. И посмотрите, как Господь нам в этом помогает: послушница Олечка у нас с английской филологией, Таня, самая молодая, с немецкой, Евфросиния и Людмила по образованию медики, Гавриила – музыкант…

Прожить, чтоб просиять

Бывает такое на журналистской стезе: разговор с человеком ещё не закончен, ещё не распрощались, а уже понимаешь, что в твоей жизни произошло что-то очень важное, ты словно побывал в области света и, напитавшись им, уже никогда не забудешь этого. Так было и тут: пришло время прощаться, ясно уже, что и так задержали матушку Варвару. Но трудно это – выходить из светового круга в сумрачный, дрожащий от воинственного напряжения город.

В заключение перескажу историю, которую мы услышали тут же, в монастырьке, – о жизни и смерти его насельницы, мантийной монахини Никифоры. Она пришла в монастырь после того, как врачи ей «дали» две недели жизни. Неоперируемый рак 4-й стадии. На комиссии с ней произошло настоящее мирское чудо – сразу же, в возрасте до пятидесяти лет, получила первую группу инвалидности, здесь это абсолютная фантастика. Может, сказалось то, что от неё уже шёл сильный запах – метастазы пронизали весь организм. У неё было своё жильё, но она слёзно попросилась пожить до кончины в монастыре. Кроткая девица, всю жизнь прожившая целомудренно, ей надо было раньше прийти в монастырь, но не получилось. А тут явочным порядком пришла, и ни одна из сестёр слова не сказала. Врач отговаривал игуменью её принимать, ведь из-за этого запаха (матушки его описали так: «как в морге, только сильнее») м. Никифоре запретили даже в храм ходить. И вот, поселившись в монастырьке, она стала ежедневно причащаться и поститься – и запах исчезал. Правда, как только «доброжелатели» убеждали её перейти на «молочко и маслице, с её-то болезнью», запах тут же возвращался и ей резко становилось хуже.

Две недели минули, два месяца… Она обратилась к батюшке: «Не знаю, доживу ли до Рождества». А тот ей: «Доживёте ещё до Рождества и до Пасхи доживёте… не скажу до какой». Она дожила до следующей Пасхи, и в крестный ход сходила (монахини тут жилой квартал обходят). В общем, прожила два года. Как-то заболела и лежала совершенно зелёная, владыка пришёл с ней попрощаться, сказал: «Молитесь, она умирает».

– А тут пост начался, – вспоминает м. Варвара, – она встала, начала с нами все поклоны делать, поначалу задыхалась, но, в конце концов, говорит: «Почему вы мне не даёте кафизмы читать?» Так дожила м. Никифора до июня.

– Я много смертей видела, но такого перехода – никогда! – вздохнула м. Гавриила, завершая рассказ. – Прочитали молитвы отходные, причастили её – она очень похорошела… И вдруг её большие красивые глаза широко открываются, а в них – радость, восторг, удивление. Так без вздоха, без хрипа, с открытыми небу глазами она ушла просияв. После этого перехода даже в мыслях у нас не было, чтобы заплакать…

Из путевых записок Михаила Сизова:

Уезжали мы рано утром. Хозяин квартиры, парень лет 30, заехал за ключами. Как и при первой встрече, Андрей был очень любезен, говорил на чистом русском, даже без характерного для русских южан гэканья. Игорь посочувствовал ему: устало выглядит, глаза красные.

– Всю ночь не спал, – согласился Андрей. – Смотрел телевизор да Интернет – что в Киеве происходит.

– А что там происходит?

– Этот гад стал убивать наших. Всё, ему конец! Будет война.

С кем война – не уточнил. С «гадом» Януковичем? Или гражданская, все против всех? А сам-то он готов реально воевать, на смерть идти? Вон на пальце обручальное кольцо, наверное, и дети есть.

Заметив взгляд, он ответил на безмолвный вопрос:

– Что ж, раз надо так надо. Мы тут едва концы с концами сводим, а теперь экономика совсем рухнет. Но что делать?

– Может… молиться? – предложил Игорь.

– Да-да, конечно, – ответил Андрей, думая о чём-то своём. – Ну, держите там за нас кулачки…

– Будем, – соглашаемся. Так ие договаривая, за что именно – за мир или чью-то «победу».

На выезде из города автобус наш попал в пробку. Впереди огненная баррикада – жадные языки пламени лижут гору автопокрышек, поднимая к небу столб чёрного как смоль вонючего дыма. Словно кого-то сжигают по языческому обряду. На всём пути до Почаева видели несколько таких баррикад. Смысла в них нет никакого, наверное, революционеры просто внушают себе и окружающим: мы это всерьёз, игрушки кончились!

От Львова до Почаева всего 140 километров. Выходим на автостанции – и вот он, форпост православия в Западной Украине. На высоком холме за крепостными стенами сверкают золотом купола Свято-Успенской Почаевской лавры. На улочках многолюдно, и всюду родные лица. Такой контраст после Львова! У Святых врат стоят охранники в казачьей форме, с погонами. Слышу, обсуждают между собой киевские события: «Команды на разгон майдана ещё не было».

Ну, теперь мы под двойной защитой. Хотя на следующий день выяснилось, что и этой твердыне угрожают вторжением.

(продолжение следует)

Pages: 1 2

Добавить комментарий