Прошедши вёрст 50 по большой дороге, вздумал я для большего уединения и удобнейшего чтения свернуть на просёлок. Долго я шёл лесами, изредка кое-где попадались и небольшие деревни. Иногда по целому дню просиживал в лесу, прилежно читая Добротолюбие; многое и дивное познание почерпал я из него. Сердце моё распалялось к соединению с Богом, посредством внутренней молитвы, которую изучить я стремился при руководстве и проверке Добротолюбием, и вместе с сим скорбел, что не нахожу ещё пристанища, где спокойно можно было бы постоянно заняться чтением.

В сие время также читал я и мою Библию и чувствовал, что начал понимать её яснее, не так, как прежде, когда весьма многое казалось мне непонятным и я часто встречал недоумение. Справедливо говорят св. отцы, что Добротолюбие есть ключ к отверзению тайн в Священном Писании. При руководстве оным я стал отчасти понимать сокровенный смысл Слова Божия; мне начало открываться, что такое внутренний, потаённый сердца человек, что истинная молитва, что поклонение духом, что царствие внутрь нас, что неизречённое ходатайство совоздыхающего Духа Святого, что будете во мне, что даждь ми твоё сердце, что значит облещися во Христа, что значит обручение Духа в сердцах наших, что взывание сердечное: Авва, Отче! и проч., и проч. Когда при сём я начинал молиться сердцем, всё окружающее меня представлялось мне в восхитительном виде: древа, травы, птицы, земля, воздух, свет – всё как будто говорило мне, что существуют для человека, свидетельствуют любовь Божию к человеку, и всё молится, всё воспевает славу Богу. И я понял из сего, что называется в Добротолюбии «ведением словес твари», и увидел способ, по коему можно разговаривать с творениями Божиими.

Много времени я так путешествовал. Наконец зашёл в такое глухое место, что дня три не попадалось ни одной деревни. Сухари мои все вышли, и я гораздо приуныл, как бы не умереть с голоду. Как скоро начал молиться сердцем, уныние прошло, весь я возложился на волю Божию и сделался весел и покоен. Несколько прошедши по дороге, лежавшей возле огромного леса, я увидел впереди меня выбежавшую из оного леса дверную собаку; я поманил её, и она, подошедши, начала около меня ласкаться, обрадовался я и подумал: вот и милость Божия! – непременно в этом лесу пасётся стадо, и, конечно, это ручная собака пастуха, или, может быть, охотник ходит за охотою; так ли, сяк ли, но, по крайней мере, могу хотя мало выпросить хлеба, ибо другие сутки не ел, или же могу расспросить, где поблизости есть селение. Повертевшись около меня и видя, что нечего у меня взять, собака опять побежала в лес по той узенькой тропинке, по коей выходила на дорогу. Я последовал за нею; прошедши сажен двести, между деревьями увидел, что собака ушла в нору, из коей, выглядывая, начала лаять.

Вот из-за толстого дерева выходит мужик, худой, бледный, средних лет. Он спросил меня, как я сюда зашёл. Я его спросил, зачем он тут находится. И мы ласково разговорились. Мужик позвал меня в свою землянку и объявил мне, что он полесовщик и стережёт этот лес, проданный на срубку. Он предложил мне хлеб и соль, и завелась между нами беседа. Завидую я тебе, сказал я, что ты так удобно можешь жить в уединении от людей, не так, как я, – скитаюсь с места на место да толкусь между всяким народом. Если есть охота, говорит он, то, пожалуй, и ты здесь живи, вон недалеко есть старая землянка, прежнего сторожа, она хотя пообвалилась, но летом-то ещё жить можно. Паспорт у тебя есть. Хлеба с нас будет, мне приносят каждую неделю из нашей деревни; вот и ручеёк, который никогда не пересыхает. Я сам, брат, лет уже десять ем только один хлеб да пью воду, и больше никогда ничего. Да, вот в чём дело: осенью как отработаются мужики, то наедет сюда человек двести работников, и этот лес срубят, тогда и мне здесь будет находиться не у чего, да и тебе не дадут жить здесь.

Выслушавши всё это, я так возрадовался, что так бы и упал ему в ноги. Не знал, как благодарить Бога за такую ко мне милость. О чём скорбел, чего желал, то теперь неожиданно получаю. До глубокой осени ещё с лишком четыре месяца, и потому я могу в это время воспользоваться безмолвием и спокойствием, удобным к внимательному чтению Добротолюбия для изучения и достижения непрестанной молитвы в сердце. Итак, я с радостию остался до времени жить в указанной мне землянке. Мы ещё более разговорились с сим, приютившим меня, простым братом; он стал рассказывать мне свою жизнь и свои мысли.

Я был, говорил он, в деревне своей не последний человек, имел мастерство, красил кумач да синил крашенину, жил в довольстве, хотя и не без греха: много обманывал по торговле, божился понапрасну; ругался по-матерну, напивался и дрался. Был в нашем селе старый дьячок, у которого была старинная- престаринная книжка о Страшном Суде. Он, бывало, ходит по православным да и читает, а ему за это дают деньги; хаживал и ко мне. Бывало, дашь ему копеек десять да поднесёшь стакан вина, так и будет читать от вечера да вплоть до петухов… Вот я, бывало, и слушаю, сидя за работой, а он читает, какие нам будут муки в аду, как изменятся живые и мёртвые воскреснут, как Бог сойдёт судить, как Ангелы в трубы затрубят и какой огонь, смола будут, и как червь грешников будет есть. В одно время, когда я слушал это, мне стало страшно, я подумал: уж муки мне не миновать! Постой, примусь душу спасать, может быть, и отмолю мои грехи. Подумал-подумал да и бросил мой промысел, избу продал и, как был одинок, пошёл в полесовщики с тем, чтобы мир давал мне хлеб, одежду да восковые свечи на богомолье.

Вот так и живу здесь более 10 лет; ем только по разу в день, и то один хлеб с водою; каждую ночь встаю с первых петухов и до свету кладу земные поклоны; когда молюсь, затепливаю по семи свечек перед образами. Днём же, когда обхаживаю лес, ношу вериги в два пуда на голом теле. По-матерну не бранюсь, вина и пива не пью и не дерусь ни с кем, баб и девок от роду не знаю.

Сначала мне так жить было охотнее, а под конец нападают на меня неотступные мысли. Бог знает, грехи-то отмолишь ли, а жизнь-то трудная. Да и правда ли в книжке-то написано? Где, кажется, воскреснуть человеку? Иной уже умер лет сто или больше, его уже и праху-то нет. Да и кто знает, будет ли ад, нет ли. Ведь никто с того света не приходил; кажется, как человек умрёт да сгниёт, то так и пропадёт без вести. Может быть, книжку-то написали попы да начальники сами, чтоб устрашить нас, дураков, чтобы мы жили поскромнее. И так на земле-то живёшь в трудах и ничем не утешишься, и на том свете ничего не будет, так что же из этого? Не лучше ли хоть на земле-то пожить попрохладнее и повеселее? Сии мысли борют меня, продолжал он, и боюсь: не приняться бы опять за прежний мастеровой промысел?

Слушая это, я жалел о нём и думал сам себе: говорят, что одни учёные и умные бывают вольнодумцами и ничему не верят, вот и наша братия – простые мужики – какие замышляют неверия! Видно, тёмному миру попущено ко всем иметь доступ, а на простых-то, может быть, он нападает и удобнее. Надо сколь можно умудряться и укрепляться против врага душевного Словом Божиим. Итак, чтобы сколько можно помочь и поддержать веру в сём брате, я достал из сумки Добротолюбие, отыскал 109 главу преподобного Исихия, прочёл и начал ему растолковывать, что воздержание от грехов, страха ради мук, не успешно и неплодно и невозможно душе освободиться от мысленных грехов ничем иным, кроме хранения ума и чистоты сердца. Итак, всё это приобретается внутреннею молитвою, и не только, прибавил я ещё, страха ради адских мук, но даже и желания ради Царства Небесного если кто станет совершать спасительные подвиги, то и это святые отцы называют делом наёмническим. Они говорят, что боязнь муки есть путь раба, а желание награды в царствии есть путь наёмника. А Бог хочет, чтоб мы шли к Нему путём сыновним, то есть из любви и усердия к Нему вели себя честно и наслаждались бы спасительным соединением с Ним в душе и сердце.

Сколько ни изнуряй себя, какие хочешь проходи телесные труды и подвиги, но если не будешь иметь всегда Бога в уме да непрестанной Иисусовой молитвы в сердце, то ты никогда не успокоишься от помыслов и всегда будешь удобопреклонен к греху, при малейших даже случаях. Примись-ка, брат, беспрестанно творить Иисусову молитву; ведь тебе это можно и удобно в сём уединении; ты скорую увидишь пользу. Не будут и помыслы безбожные приходить, откроется тебе и вера, и любовь к Иисусу Христу; узнаешь, как и мёртвые воскреснут, и Страшный Суд покажется тебе так, как истинно он будет. А в сердце-то будет такая лёгкость и радость от молитвы, что ты удивишься и не будешь уже скучать да смущаться спасительным житием твоим.

Из кн.: «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу»