Путь к жизни

Вечером обычного будничного дня, до отказа наполненного делами, идти куда-то, честно говоря, не хотелось. Но накануне мне позвонили из редакции газеты и сообщили, что на Садовом кольце в одном из книжных магазинов состоится презентация новой книги протоиерея Андрея Ткачёва «Путь к жизни». Признаться, знакомство с его новыми книгами для меня, как и для многих православных читателей, всегда радость. Помню, с какой жадностью окуналась в каждую новую его книгу. И я стала собираться: приготовила диктофон, пролистала совсем недавно прочитанные книги священника «Пыль на соломенных погонах», «Беглец от мира», «Мы вечны! Даже если этого не хотим» и ещё кое-что. Без сомнения, протоиерей Андрей Ткачёв – один из лучших современных православных писателей.

Помню, как записывала интервью для газеты «Вера» – ошарашивающе откровенное свидетельство очевидца о том, что происходит сейчас на Украине. Прошлым летом протоиерей Андрей Ткачёв покинул ставший родным Киев. Отъезд был нелёгким. Он всё ещё мысленно возвращается в этот красивый южный город, размышляет о трагедии, в которую ввергнута Украина. Но при этом продолжает активно участвовать в жизни Русской Православной Церкви. Он служит в храме Воскресения Словущего, что в двух минутах ходьбы от Тверской. И конечно, как всегда, много пишет, обращается к пастве с горячими проповедями, участвует в передачах православного радио «Радонеж».

До начала встречи оставалось добрых полчаса, а почти все места в зале были уже заняты. Отец Андрей появился ровно в семь. По тому, как быстро, но без суеты двигался, обживал место за столом, примериваясь к микрофону, чувствовалось, что для него разговор с читателем – дело привычное. Из того, о чём говорилось на встрече, я выбрала несколько тем – о разном и в то же время об одном…

Татьяна Холодилова

cover1

Кому даровано?

– Подзаголовок книги: «Для всех, кому даровано родиться человеком». Что имеется в виду? Человек – единственное существо в природе, которое не может просто быть, которым нужно сначала стать. Чтобы живому существу быть, например, конём, ему нужно иметь папу коня и маму лошадь. Какие личные усилия требуются от коня, чтобы быть конём? Кошка не может приобрести свойства кактуса. Какой родился, такой и есть. И только человек не может сразу быть.

Человек – это единственное существо, которое, рождаясь в мир от папы человека и мамы человека, не становится автоматически человеком. Кажется, в XVIII веке учёные, из английских колонизаторов, в одной из покорённых стран, в Индокитае, пошли на эксперимент: взяли детей из бедных семей и не давали им слышать звуки человеческой речи до определённого возраста. Они прекрасно понимали, что, если с ребёнком говорить по-английски, он будет англоговорящим. А вот интересно: а как он заговорит, если с ним вообще не говорить? Может, это будет язык Адама и Евы? Оказалось, ни на каком языке не будет разговаривать человек. Ни на каком! А если эксперимент протянуть лет до трёх, тогда он вообще никогда не заговорит, даже когда услышит. Атрофируются какие-то речевые мускулы, начиная от мимических мышц и заканчивая головой – там тоже что-то происходит.

Для того чтобы быть человеком, надо с людьми разговаривать, через речь впитывать этические нормы: уважать старших, не смеяться над калекой, зарабатывать на хлеб. Для этого нужен язык, как инструмент. Если до какого-то возраста ты не получишь языковых навыков, ты уже не станешь человеком. То есть ты родился от папы и мамы, но ты не стал человеком. Мог, но не стал.

Психологи в колокола бьют: если ребёнок до 10-12 лет не видит работающих людей, например работающего папу, и самого его не заставляют трудиться: «Убери игрушки, унеси тарелку в раковину…» – если всего этого не происходит, к 12 годам мы имеем законченного лентяя, который никогда не будет трудиться. Он будет хотеть есть, но тогда ему надо будет приворовывать, химичить. Но работать он не будет. У него отсутствует где-то там, в подкорке, что-то очень важное, связанное с трудом, – и он уже упущен.

Что такое стать человеком? Тут есть свои критерии. Если идёт слепой, простукивает палочкой дорогу перед собой, а ты подставляешь ему ножку и смеёшься, ты – человек? Я думаю – нет! У нас есть право сказать, что человек, делающий это, это и это, – уже не человек. На основании этой страшной догадки в мире всегда существовала смертная казнь. Ведь люди кого подвергали смертной казни? Того, кто, очевидно, перестал быть человеком.

Человек – динамическое существо. Он постоянно меняется или к лучшему, или к худшему – он в движении. Мы сидим, но мы движемся в нравственном отношении. И Земля движется, и мы вместе с ней летим куда-то. Человек – динамическое существо, и он вначале должен стать человеком. Эта простейшая мысль не даёт мне покоя. А потом должен не перестать быть человеком.

Вот Заболоцкого стихотворение:

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Там ничего про Господа не говорится, но его нужно выучить наизусть в первом классе. И соответственно написать его на шкафу ребёнку или в спортивной секции на входной двери, чтоб он потел, трудился и работал. Тогда мы будем делать из него человека и христианина. Душа – она кто?

Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Об этом вся хорошая литература. Об этом название.

Православная литература, она про что?

– Православную литературу тяжело определить… Это литература нравственная. Литература созидающая, назидающая. Это литература, отвечающая трём современным требованиям к хорошему оратору. А классика ораторского искусства предполагает, что оратор должен усладить слух, обогатить разум и направить волю. Должен сдвинуть человека с мёртвой точки.

После хорошей прочитанной книги человеку должно быть понятно, что дальше делать. То есть надо не просто убить время чтением хорошего текста, не просто обогатить память какими-то энциклопедическими знаниями, но сделать всё в нужном направлении.

Скажем, Фёдор Достоевский не писал своих «Братьев Карамазовых» как православный роман. Но, с известной долей допущения, это может быть названо православным романом. В Библии есть книга, в которой ни разу не упоминается слово «Бог», ни разу не говорится «Господь», «Саваоф», «Яхве». Эта книга называется «Песня Песней». На основании того, что в ней ни разу не упоминается Бог, еврейские мудрецы сомневались, включать ли её в состав Ветхого канона. Когда этот канон формировался, некоторые говорили, что это просто любовная поэзия, это какие-то сладкие чувства, томления, которые сопровождают человеческое сердце в любовной горячке. А самые мудрые сказали: «Ничего подобного! Эта книга выше всех остальных. И день дарования этой книги равен выходу Израиля из Египта». Эта книга – таинственная. Эта книга о том, что происходит внутри – между Богом и человеком, между Богом и Церковью. В ней ни разу не говорится «Господь Бог», никаких молитв к Нему не обращено. Это значит, что о Боге можно говорить, не называя Бога. Это вообще высший пилотаж разговаривать о каких-то высоких вещах.

Можно изобразить пейзаж. И у сотни художников получится по-разному, потому что у них глаза разные, наполнение души разное, мысли разные, дух по-разному горит во время написания картины. Есть такие художники, которые не пишут церковь, монахов, но пишут берёзки, рваные облака, пасмурное небо, что угодно. Но после их картин молиться хочется. А есть такие картины, после которых хочется голову о стенку разбить.

Звёздное небо – что может быть красивее! Кто видел это звёздное небо – не в ярко освещённом городе, – тот помнит, что оторопь берёт при виде этого величия. Это роскошно, это великолепно, нет ничего красивее. Можно преподавать человеку астрономию так, что он поймёт: вот оно – дела рук Твоих. Как у царя Давида сказано: «Когда увижу небеса – дела перстов Твоих, луну и звёзды, которые Ты утвердил, то что есть человек, что Ты помнишь его?» Вон Ты что создал, какое огромное всё, а я такой маленький и Тебе интересен. Астрономия может быть предметом, который для кого-то может быть ступенькой к вере, хотя сама астрономия о вере не говорит. И биологию можно преподавать так, чтобы человек через красоту листочка зелёного всё понял. Фотосинтез удивительно таинственен, без него ничто не живёт. Через всё это можно рассказать о том, что мир – тайна, что мир велик, мир чуден. В одной мухе, проснувшейся по весне, больше премудрости, чем в «Титанике». «Титаник» можно сделать, а муху – нет. Вот так биологию не препода-ют, астрономию тоже. Иначе мы уходили бы из школы абсолютно верующими людьми, притом что в школе нет предмета «Закон Божий»…

Через музыку, математику, историю, литературу, не называя Бога напрямую, в лоб, можно человека подвести к самым важным вопросам и самым важным ответам. Сократ так строил диалог, что человек сам выдыхал ответ на своё недоумение. Вот мне кажется, самое важное в педагогике, в воспитании человека – не говорить в лоб, говорить рядом. Чтобы это понял сам человек.

В книжном море нужен гид – когда ты приходишь с вопросом, что прочитать. Мне мечтается, чтобы таким гидом, хорошим советчиком была Церковь: «Вот тебе, сынок, можно читать Псалтирь днём и ночью. А вот тебе, милый, пока не прочтёшь “Ромео и Джульетту”, Библию в руки брать нельзя, потому что ты, милый, абсолютно необразованный человек».

Многим людям просто не дашь Библию в руки. Да они и не возьмут, полистают только. Они не понимают, с какого конца читать эту Библию – с Апокалипсиса или с Книги Бытия. И что там читать сначала – притчи или сразу Евангелие. Это же море целое. Библия – это же не книга. Это книжный стеллаж, библиотека целая. Как её читать? Церковь должна дать человеку культурный ключик. Церковь должна превратить в плоть и кровь свою все богатства культурных знаний. Особенно в нашу бескультурную эпоху.

Чаадаев говорил в ХIХ веке: наступит время, и европеец встанет перед огромным собором в Кёльне или в Аахене и скажет: «Зачем это всё построили, кто это построил и что там делали?» У него не будет ключа к пониманию, как и зачем жили люди на этом месте до него. Это будет время великого разрыва культурных традиций. Бескультурье – это не только когда сморкаются, зажав одну ноздрю пальцем, или в зубах ковыряют вилкой. Бескультурье – это когда ты ничего не понимаешь. Много знаешь, но ничего не понимаешь. Николай Сербский говорит, что древние люди всё понимали и мало знали. Потом люди стали больше знать и меньше понимать. А в конце концов люди будут всё знать и ничего не понимать.

Как это может быть? Вот наша эпоха. Всё есть – и ничего нет. Есть газ, телефон, горячая вода, стиральная машина, путёвка на юг, личный автомобиль. И ни любви, ни совести, ни дружбы, ни родной души рядом, ни смысла жизни. Полная непонятка, зачем я живу. Не у всех, конечно, так. Наверняка у вас у многих жизнь наполнена смыслом. Но не у всех. И Церковь должна человеку объяснить, где он, что происходит. Если человек – калека, надо дать ему культурные костыли. Это очень важная задача, задача церковная.

В Церкви на человека обваливаются целые пласты культурные. Он слышит незнакомые мелодии, незнакомый текст и сложно-витиеватые греческие слова, переведённые на славянский язык. Перед его глазами совершенно другой мир символов: какие-то кадильные дымы, какие-то блики, живой огонь. Всё другое по сравнению с улицей, по которой мы ходим, по сравнению с офисом. Можно сказать, что мы дельфины – мы живём в двух мирах. Дельфин обязательно живёт в воде, но он обязательно выныривает наверх, потому что у него нет жабр, у него есть лёгкие, ему нужно подышать. Он – млекопитающее, дышащее лёгкими. Ему нельзя жить ни там, ни там постоянно. И человек такой. Он живёт в таких разных мирах. По воскресеньям ходит в храм, а работает пять дней в неделю в офисе. Разные миры. И Церковь должна помочь человеку, объяснить окружающий культурный мир. Вот яблоко на компьютере «Эппл» чего стоит? То, что застряло в кадыке Адама, когда Ева дала ему, это же оно и есть – надкушенное яблоко. Сразу же ассоциация: рай, змей… Мы ничего не понимаем на самом деле.

Мы живём в мире, где со всех сторон идёт агрессивная проповедь. В мире проповедуют все. Политики проповедуют, эстрада проповедует, комедианты проповедуют, газеты. Все, кто разговаривает, проповедуют. Запишитесь на фитнес – и тренер будет объяснять вам смысл жизни: что кушать, что не кушать, как дышать, как думать. Проповедью заняты все. От этого можно ошалеть. Если Церковь будет молчать в этом мире, вот тогда мы потеряем все концы. А Церковь должна всё понять и всё объяснить на нужном языке – такая культурная задача перед ней стоит. Всё понять, а рассказывать только тем, кому интересно, и тем, кто может вместить.

Книга – это всего лишь форма беседы с человеком, которого ты видишь. Это диалог. Просто есть диалог глаза в глаза, а есть диалог глаза за глаза. Самый сладкий диалог, когда писателя уже нет в живых, а ты полюбил его через книгу и очень жалеешь, что не живёшь с ним в одну эпоху. Баратынский говорил: «Как нашёл я друга в поколении, читателя найду в потомстве я. С его душой душа моя окажется в сношеньи». Души связываются друг с другом. Это самая интересная дружба. При помощи книги человек может иметь другом или Диккенса, или Ньютона, или Паскаля. В книгах есть лучшие мысли, и лучшие люди мира без зависти делятся ими с нами. Церкви было бы гораздо легче общаться с людьми, которые полюбили книгу и не расстаются с ней. Я вижу в этом прямую задачу нашу.

Церковнославянская защита

– Церковнославянская речь – корень нашего славянского эпоса. Церковнославянская речь должна быть хорошо известна человеку. Псалтирь по-славянски хорошо бы читать. Ломоносовская теория о трёх штилях вполне рабочая и сегодня. У нас есть разные сферы жизни, в которых мы пользуемся разными языками. Матрос на корабле говорит не на том русском языке, на котором говорит учёное сообщество на своих симпозиумах. Внутри любого языка есть всякие языковые ниши, какие-то сленги, какие-то арго и так далее. Именно благодаря богатству, разнообразию языковых вариаций язык и делается живым и богатым. А наличие внутри всего этого церковнославянского языка обогащает речь и сознание.

Утилитарное использование церковнославянского языка – это молитва, это знание церковных текстов. А культурологическое значение церковнославянского языка – это мать русского языка. Обрыв связи с ним – это конец. Мы и сейчас говорим «златоглавый». Используем церковнославянизмы, чтобы подчеркнуть высоту чего-то. Мы говорим «голова болит», но – «глава правительства». И мы интуитивно знаем, где можно сказать «голова» и даже «башка», «тыква», а где «глава». Или «златая глава».

Современным англичанам так же тяжело читать Шекспира, как человеку, впервые открывшему славянский текст: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей…». Язык меняется. Иногда за столетие больше, чем за 500 лет до этого. Но все прекрасно понимают, что историческое мышление, интуитивная связь с предками и с корнями страны связаны с культурой речи. Как поёт Гребенщиков, «чтобы стоять, я должен держаться корней». Без корней бывают только мох-лишайник и перекати-поле. Чем выше дерево, тем глубже корни. Там, в корнях, у нас церковнославянская речь. И это большой культурный труд – разжевать для себя некоторые культурные вещи. Например, мы многие грехи исповедуем по-церковнославянски. Мы говорим: «кощунство», «святотатство», «тунеядство». «Туне» – это даром. «Тунеядец» – это даром ядущий. В языковой код зашито очень много красоты церковнославянской. Это можно сознательно увеличивать или бессознательно выветривать. Многие исповедуются в грехах, смысл которых не знают. В молитвенниках наших есть грех мшелоимства. А вот спроси у человека, что это такое, он тебе не скажет. Мшелоимство – это такое плюшкинство, обрастание мелочами, ненужными вещами. Церковнославянский язык может быть некоей дорожкой к Церкви для филологически одарённого, но нецерковного человека. У Бродского:

Мне нечего сказать ни греку, ни варягу.

Зане не знаю я, в какую землю лягу.

Скрипи, скрипи перо! переводи бумагу.

«Зане» – какая красота! В переводе на русский – «поскольку», «потому что». А вообще, поэзия – это высшая форма существования языка. Поэтому народ богат умом и сердцем настолько, насколько он умеет разговаривать на всех языковых прослойках своего единственного языка.

Кинематограф в современном мире

– Кинематограф – это искусство, у которого нет музы. Семейство муз – греческое. Там есть муза истории, муза танца, муза трагической поэзии. Кинематограф – новое синтетическое искусство, которое впитало в себя и театр, и оживлённую фотографию. На сегодняшний день кинематограф стал таким видом искусства, знание которого необходимо. Некий минимальный набор сведений о нём нужен для общекультурного уровня человека. «Вы “Евгения Онегина” читали?» – «Нет». Всё сразу понятно. Примерно так же нужно относиться и к кинематографу. И если человека спросить: «Вы смотрели “Огни большого города”?», а он скажет: «Нет», – всё понятно. «А что вы смотрели из классики кинематографа, звукового чёрно-белого кино?» – «Да ничего не смотрел, смотрю новое – то, что выпускают». Это будет говорить о кинематографическом бескультурье, об отсутствии вкуса у человека.

О чём хочу сказать? Всё самое великое в кинематографе было снято в эпоху немого кино. После немого кино добавили только звук и цвет. А всё великое уже было снято. Мы вступили в полосу всяких ремейков. И, как правило, всё, что сейчас снимается стреляющее в сердце, берётся оттуда, из сокровищницы. Я считаю, что можно к фильмам относиться как к книжкам. Просмотр некоего фильма стоит столько же, сколько и прочтение хорошей книги. Кстати, какой самый сложный этап в кино? Появление текста, написание сценария. Потом его оживляют, и, по сути, вы читаете хороший сценарий, когда смотрите кино.

Новый фильм – это не то, что снимают сегодня или снимали вчера, за что дают «Оскара» свежего. Новое – это то, что вы не смотрели. Если вы не смотрели каких-то серьёзных мэтров, которые работали в эпоху немого или чёрно-белого кино, то это для вас закрытая тема. А ведь там родились все жанры. Первые фэнтези с полётами на Луну были сняты во Франции в эпоху немого кино. Первые фильмы ужасов были в немом кино. Первые душещипательные фильмы по Евангелию… То, что снимают сегодня, можно смело игнорировать. Почему? Потому что если оно не умрёт, то вы посмотрите это через пару лет. А вот фильмы, которые… Сто лет прошло, а они не исчезли, они в золотом фонде кинематографа. «Летят журавли», например, «Отец солдата», «Аты-баты, шли солдаты»… Это бессмертные вещи, которые сняты хорошо, с сердцем, которые живы, которые не умерли. Это надо посмотреть.

Христианину должно быть интересно жить на белом свете. Можно найти, например, список лучших фильмов истории кинематографа от братьев Люмьер до сегодняшнего дня. И эти сто фильмов за полтора годика осилить. Можно идти от книги к экранизации, а можно – от экранизации к книге идти. Тоже интересно. Заинтересовало кино, а ты посмотри, по какому роману снято. Взял да и книжечку прочитал. Это культурный труд, это как раз то, чего не хватает. Это не попкорн, а настоящая хорошая еда. Мне кажется, что многим не хватает кинематографической культуры, которую можно легко и свободно получить в свободном доступе сети, в которой всё есть, лишь бы было у вас желание.

Вдогонку: о шуршащих пакетах

(Серьёзный вопрос под смех в зале)

– Как быть, когда в храме мешают люди: поют не вовремя, ходят по храму, шуршат пакетами? Люди ведут себя агрессивно. Батюшка сказал: «Перейди на другое место». Перешла. Там снова стоят и шуршат пакетами…

– Один доктор сказал: «Больница работает хорошо, но больные надоели. Они мешают». Этот вопрос сводится к одной принципиальной вещи: приходы нужно превращать в общины. И когда люди будут знать всех находящихся в храме, когда будут годами обучены многим вещам, тогда будет меньше лишних движений по храму и всех тех наших анекдотов церковных, которые связаны с бескультурьем, безграмотностью и случайно заходящими людьми.

Но! Кто-то из оптинских старцев говорил: учитесь молиться под музыку, потому что скоро от музыки уже не спрячешься. Под патефон учись читать вечернее правило. Вот даже в лесу на лужайке – надо же птиц послушать, но вдруг включается где-то рядом с отдыхающим человеком магнитофон. Никуда от шума не спрячешься. Что делать? На весь мир обозлиться?

Один человек занимался дома Иисусовой молитвой – это написано у Серафима (Роуза). И кто-то там шумел – у молодёжи вечеринка была. Так этот человек, творящий Иисусову молитву, так разгневался, что стал гаечным ключом стучать по батарее. Дескать, не мешайте мне молитву творить. Такое ложное подвижничество… Какие претензии к миру? Минимальное количество претензий должно быть к окружающему миру.


←Предыдущая публикация     Следующая публикация→
Оглавление выпуска

2 комментариев

  1. Инна:

    Спасибо за статью. С удовольствием читаю книги и слушаю передачи протоиерея Андрея Ткачева. Удивительный умный и точный проповедник и собеседник! Пишет и рассказывает вроде как о простых и понятных, но очень на самом деле непростых вещах. Полностью согласна с его мнением. Спаси вас Господь!

  2. Татьяна:

    Спасибо за публикацию.
    Получила газету в бумажном исполнении перед отъездом. Взяла в руки мою любимую красивую газету – где я его видела это черное лицо? Вспомнила: в книжке о киевском деле про Андрея Ющинского. Нашла книжку с фотографиями: очень похож, точь-в-точь просто ближайший потомок Бейлиса.
    Прочитала статью. Статья ни о чем, чушь. Просто местечковое начетничество и страстное желание учить Церковь. Учить-переучивать нас, православных верующих. Бойкое перечисление этнически-нерусских русофобов. (Исключение – имя Достоевского, видимо, для получения доверия). Я помню слова Архиепископа Вологодского и Великоустюжского Никона Рождественского о том, что выкрестов из иудеев нельзя близко допускать к клиру до восьмого колена. Пусть выкресты молятся, пусть причащаются, если уверовали, говорил архиепископ. Пусть стоят в храме, как все миряне.
    Очень люблю газету, в отпуске иногда выхожу на сайт. Спустя много времени от публикации все-таки тщусь донести свою реакцию газете через интернет. Появилось время поинтересоваться в доступном интернете, кто такое неизвестный мне «известный проповедник, миссионер и прочая».
    Я в отпуске в Вологодской области. Заодно, выражаю большущую благодарность за публикации из Сизьмы о Володюшке (давние) и из Череповца (недавние). Очень уважаю Игоря Иванова и Михаила Сизова за Ваши публикации. СПАСИБО!
    Простучала интернет: кто такой священник Ткачев? Для меня это новое имя оказалось в одном ряду с Ирзабековым, Мириам Сараджишвили, Уминским, Дашевским и прочими. Последние двое – ашкеназы. У первых двоих вместе с Ткачевым один говор (или акцент?) – прислушайтесь!
    Небольшая подборка. Посмотрите только первую ссылку и делайте вывод сами:
    1. http://www.youtube.com/watch?v=wEokljyhNE0 (01.03.2015) “У вас такой Христос, а вы такие сволочи”. Андрей Ткачев одержимость с похохатыванием?
    2. http://vk.com/andreytkachevcom вполне демонический взгляд?
    3. ПРОТОИЕРЕЙ АНДРЕЙ ТКАЧЕВ: УЧИТЕЛЬ НОСИТ ИМЯ БОГА И ВЫСИЖИВАЕТ ЧУЖИЕ ЯЙЦА http://www.pravoslavie.ru/smi/73325.htm оказалось – весьма всерьез о меламедах (учИтелях)
    4. http://evstoliya-3.livejournal.com/60332.html Какую веру исповедует священник Андрей Ткачев? (ОСОБЕННО ИНТЕРЕСЕН ОТВЕТСВЯЩЕННИКА ТКАЧЕВА, ПОПРОБУЙТЕ ОСПОРИТЬ ЕГО БЕЗНРАВСТВЕННУЮ ПОЗИЦИЮ!!!)
    5. http://omiliya.org/content/poklonitsya-teni.html
    ТЕКСТ ПО ТКАЧЕВУ:
    Ещё Бродский напорист. Он вгрызается в языковую ткань с упорством голодной мыши, вгрызающейся в сыр. Поэт любил повторять слова У. Одена о том, что поэты — это органы существования речи. Через поэтов язык жив, и язык сам, как некое лично живое существо, выговаривает прячущиеся в нём идеи. Так думал Оден. Бродский был с ним полностью согласен. Бродский говорил, что именно язык рождает поэтов и поэзию, а не наоборот. От этой теории веет настоящим шаманизмом, но в случае с Бродским она работает. Поэт грызёт языковую ткань. Он, словно кит, пропускающий сквозь себя десятки тонн воды ради планктона, пропускает через мозг и сердце речь, и благодарная речь шифруется в шедевры.
    Упорство, необходимое для подобного шаманства, Бродский берёт из крови, точнее, еврейской крови.
    Иосиф Александрович в пух разбивает наши ходульные представления о том, что если еврей работает лопатой, то лопата должна быть с мотором. Он освоил и сменил десятки профессий, причём самых низовых, «грязных». Свой полукрестьянский быт в станице Норенской вспоминал как лучшую часть своей жизни. Его постоянно тянуло на военную службу, и если бы не пресловутая графа о национальности, мир, взамен поэта, получил бы лётчика-испытателя или подводника Бродского. Я говорю об этом мимоходом, как бы оговариваюсь насчёт еврейской крови и связанных с ней стереотипах. Как бы там ни было, советский еврей — это не просто еврей, а еврей плюс ещё что-то.
    Главный признак этой крови, проявившийся в Бродском, есть настырность, умственная выносливость. Это — побочный продукт многовековой школы мысленного труда по изучению Писания и сопутствующей литературы. Веками поупражнявшись в области экзегетики, анализа и запоминания, евреи выработали в своей натуре нечто, позволяющее им успешно трудиться там, где царствует мысль, как слово и мысль, как цифра. Еврей-математик, еврей-физик — это побочный продукт многовековой мыслительной деятельности, переданный по наследству. Это сказано впервые не мной. Я только повторяю то, с чем согласен.
    Миру не впервой питаться плодами побочной деятельности. Искали путь в Индию — нашли Америку. Искали философский камень — заложили фундамент современной химии. Строили на земле подобие Царства Божия — получился европейский мир с правами человека и бытовыми удобствами. Точно так же и здесь. Врождённая настырность и расположенность к умственному труду позволила Бродскому испытать на себе теорию У. Одена.
    Результаты впечатляют, хотя в том, в другом мире, отношение к результатам наверняка переоценивается. Он очень взрослый поэт. У него нет чётко очерченных периодов роста, переходов от юношеской робости и восторгов к словам «не мальчика, но мужа». Как Афина, родившаяся в готовом виде из головы Зевса и сразу ставшая бряцать оружием, Бродский явился, словно в готовом виде, со стихами, мимо которых не пройдёшь. Надо прочувствовать смысл слов Ахматовой, которая после знакомства с «Большой элегией Джону Донну» сказала Иосифу: «Вы не понимаете, что вы написали».

Добавить комментарий