Наш собеседник – руководитель Кубанского казачьего хора
Виктор Захарченко

(Окончание. Начало в № 724)

Виктор Гаврилович Захарченко. Фото: М. Ступин

О ВЕРЕ И БОГЕ

– …Наш Бог – Бог любви. Возлюбить Бога и возлюбить ближнего – две наши главные заповеди. А Сам Он любит всех людей на свете одинаково, как солнце светит одинаково для праведников и для грешников…

Так неожиданно начинает Виктор Захарченко отвечать на вопрос о том, какой он видит миссию своего коллектива. Но всё на свои места ставит дальнейшее пояснение, когда он вспоминает слова Спасителя: «Вы – соль земли». Захарченко уверен, что хор, все служащие в нём должны быть этой самой «солью».

– Я всегда хору говорю: те люди, что в зале, купили билет (для всей семьи это не так-то и дёшево!), красиво оделись и пришли, потому что вокруг грязь, а им нужен глоток чистого воздуха. Они хотят услышать музыку, которая бы приподняла их над собой. Говорю своим: все сидящие в зале для нас те самые ближние, которых надо возлюбить, по нашей вере, как самого себя. Значит, надо выходить к пришедшим на концерт с открытым сердцем, независимо русские или нет, православные или иноверцы.

Вот были у нас гастроли в Турции. Там ислам, у нас – православие, разный менталитет, тяжёлая история русско-турецких войн… Думал, как же будут принимать. Но когда к ним относишься как к ближним, с открытой душой – на руках носят в буквальном смысле.

Или вот в Израиле пели. Площадки по 15 тысяч зрителей, и хотя есть какая-то часть из бывшего СССР, русских, понимаю, что в большинстве это евреи, по исповеданию иудеи. Со мной был духовник отец Виктор, я говорю: «Батюшка, благословите, мы споём “Богородице прилежная” из духовных стихов!» И вот исполняем, открытая площадка, жарища… А ведь я спиной всегда чувствую зрительный зал – Господь Бог дал мне это. И что я чувствую? – зал наш! После выступления подходит ко мне женщина-еврейка, плачет. Спрашиваю, как зовут. «Наташа». – «Вас кто-то обидел, толкнул – в чём дело?» А она говорит: «Ваше пение мне перевернуло душу». Тогда я понял, что русские евреи – всё же они особые.

СВОЯ ПЕСНЯ ДЛЯ КАЖДОГО ЗАЛА

– Мы побывали в большинстве стран мира, и для каждой страны у нас есть в загашнике хотя бы одна песня на местном языке. В первый раз отправляясь в Китай, мы разучивали песню на китайском. Для этого я привёз в Краснодар из Москвы китайского композитора, который там учился, и мы с ним проверяли каждый звук в песне. В Японии четыре больших острова, на каждом свой диалект, свои любимые песни. И мы поём на каждом острове свою.

Однажды, это было десять лет назад, мы приехали в Ганновер. На концерте присутствовали канцлер Германии Шрёдер и наш Президент Владимир Путин. Ко мне обратился Президент: «Вы не могли бы спеть “Прощание славянки”? В Германии любят этот марш». «Мы споём, Владимир Владимирович, вот только есть одно “но”… Там такие слова: “Высоко ты главу поднимала, словно солнце, твой лик воссиял. Но ты жертвою подлости стала – тех, кто предал тебя и продал!” Когда мы на инаугурации губернатора Кубани исполнили этот марш, ваш полпред в ЮФО, генерал Виктор Казанцев, резко выговорил нам». (Видно, он воспринял это как намёк на тех, кто продал Россию после всех этих перестроек.) Но Владимир Владимирович сказал: «Ну что вы, пойте!» Мы спели – зал слушал стоя. И ещё мы спели немецкую песню – Шрёдер аж рот раскрыл. Потом подходит к нам: «Вы храните свою песню, это да, но больше всего меня изумило, что вы спели нашу немецкую песню на моём родном ганноверском диалекте…»

– Трудно даётся понимание чужой музыкальной культуры?

– Впервые приехав в Северную Корею, в исполнении местного хора я услышал песню Пономаренко «А где мне взять такую песню». Слушаю и понимаю, что они недотягивают… (Виктор Гаврилович довольно искусно показывает, как пели корейцы русскую песню, издавая такие протяжные восточные звуки). Но ясно же, что дело не в неумении, – они проявляли какое-то особое мастерство, которое я не мог схватить. А дело вот в чём. Наша европейская гамма разбита на полутоны. 12 полутонов, а что между ними  – воспринимается нашим ухом как фальшь. А у них – четвертьтоны. Я тогда не знал, что со своим европейским слухом просто не способен их пение полноценно воспринимать. И музыку индийцев я не могу воспринимать так, как слышат её сами индийцы, – просто у меня нет такого спектра восприятия.

– То есть слух, получается, бывает не только хорошим или плохим, но ещё и этническим?

– И не только. Помню, я ещё в школьные годы прочитал статью академика Асафьева «Слух Глинки». Что, у него какой-то особый слух, не как у Чайковского, например? Да. Слух у всех качественно разный. Вот, скажем, крестьянин поёт песню, а мы – пять человек – записываем её на ноты. И все сделаем это по-разному. Потому что слух разный. Есть слух мелодический, больше направленный на слышание мелодии. Слух гармонический – на количество звуков, которые одновременно звучат, и как они звучат: слаженно или нет. Слух ритмический…

– Я где-то читал, что Римский-Корсаков всю музыку видел в цвете… Не поэтому ли вы выступаете против прямого переноса народных мелодий на сцену, так называемого аутентичного исполнения фольклора?

– Когда мы говорим о народной песне, то надо помнить, что это – искусство быта. Если казачий хор – то пели в строю, на богослужениях, на застольях. Ни один народ не создал песни для сцены. Поэтому просто переносить из быта песню на сцену нельзя.

Я четырнадцать лет жил в Сибири, записывал народные песни. О своих находках ездил докладывать специалистам и студентам в Москву. И вот однажды после такого выступления получаю записку: «Уважаемый Виктор Гаврилович, хочу с вами познакомиться и пригласить домой». И подпись: «Профессор Гиппиус». Безусловно, я слышал эту фамилию: музыковед и фольклорист Евгений Владимирович Гиппиус, родственник известной поэтессы Зинаиды Гиппиус. Он мне предложил поступить в аспирантуру к себе – на теоретическую фольклористику. А я хотел поступать в аспирантуру в хор к великому Владимиру Николаевичу Минину, народному артисту СССР, патриарху хорового искусства. Гиппиус же говорит мне: вам нужно музыку, как искусство эмоциональное, поверять гармонией, разумом. Я отвечаю, что математика и точные науки всегда мне были чужды. «Правда, – говорю, – с детства очень увлекался шахматами…» «Ну тем более!» – воскликнул он. Потом я рассказал об этом предложении Минину, и он сказал: «Витя, иди, это тебе надо». Так я попал в аспирантуру к доктору искусствоведения Гиппиусу и ещё раз убедился, что Бог всю жизнь меня ведёт с помощью вот таких людей. Мне очень повезло. Вместе с Гиппиусом я погрузился в теорию фольклористики и понял, что это неведомая для меня область.

Конечно, важно знать, как поют в народе. И я это знал, прожив 17 лет на земле. У нас вся станица Дядьковская пела: во время полевых работ, на застольях – везде. Но если знать только это, останешься сектантом в музыке. Я понял, что знание корней надо помножить на знание отечественной и мировой классики.

Результат трудов аспиранта: на защите кандидатской диссертации за изданные песенные сборники Виктору Гавриловичу присвоят сразу доктора наук. «Популяризация классического искусства – это, я считаю, дело богоугодное, – говорит теперь он. – Всё мне в жизни Господь Бог дал, и единственно, что я мечтаю успеть, – подирижировать оркестром совместно с хором».

– Вот возьмите многомиллиардный Китай – мы не знаем ни одного композитора. То же и в Индии. А взять маленькую по населению Норвегию: Эдвард Григ. Армения: Арам Хачатурян. Они писали, безусловно, для всего человечества. Почему так? Потому что на Востоке как была музыка земной, так и осталась. А земная музыка – только для своей нации. Для композитора важно иметь слух духовный. И ещё мировоззрение, я бы добавил.

УСЛЫШАТЬ БОЖЕСТВЕННЫЕ ЗВУКИ

В Донском монастыре с Патриархом Алексием II, 2007 г.

– Вот теперь о вере, – Виктор Гаврилович снова решительно разворачивается к теме, которая, совершенно очевидно, занимает его сегодня больше всего. – Господь Бог наш – Творец, Который сотворил небо и землю. И сотворил человека по образу и подобию Своему. Суть человеческая, стало быть, в творчестве, и каждый человек – творец. У кого-то сложилось, что творчество стало профессией, у большинства – не сложилось. Творцы осуществляют замысел Божий в искусстве или в технике. И так дальше. Человек должен постоянно развиваться. Я очень много читаю и Священное Писание, и святых отцов. Но у меня есть очень много вопросов к нашей Церкви, к нашим священникам…

…И у меня есть вопросы, и у всех, наверное, есть. Да, мало кому из простых православных может нравиться, как «на полусогнутых» служители Божии ходят по властным приёмным, каким елейным тоном они готовы общаться со «спонсорами», как косноязычны бывают в проповеди… Не затронуть этих тем в разговоре двух православных людей, наверно, невозможно. И мы, конечно, обсудили какие-то волнующие нас проблемы православной жизни. Но интервью всё-таки не об этом.

Как вера сказывается на жизни певческого коллектива? Кубанский казачий хор сегодня, наверное, единственный коллектив в стране, который может исполнить полностью литургию на богослужении. Ни одна репетиция не проходит без молитвы. В репертуаре хора много духовных песнопений.

– Петь в храме нас благословил Алексий Второй, – вспоминает Виктор Гаврилович. – Патриарх приехал в Краснодар в августе 1995 года, встречался с казаками, и мы спели для него духовную песню. Он поблагодарил и вдруг спрашивает: «А почему бы вам не петь в храме, продолжая дело предшественников? Я понимаю, что вы светский коллектив, но хотя бы иногда, по праздникам, надо петь в храме». Я отвечаю: «Хорошо, попробуем». Патриарх говорит: «Ну что ж, сегодня будет вечером в Троицком храме служба, приходите». А проходил наш разговор уже в час дня. Я попытался что-то возразить, мол, мы ещё начинающие, но Алексий ответил: «Побольше было бы таких начинающих!» Я до этого пел на клиросе, а тут – страх возник…

Странно знать, что смолоду до самых зрелых лет Захарченко оставался человеком неверующим. Поэтому пел многие песни, возможно не понимая, о чём они, что деды вкладывали в них. Но в начале 90-х, когда он взялся за историю Кубанского казачьего хора, задумался: как может хор называться народным, если он не знает молитв, в которых народ высказывал свои самые глубокие чаяния. «Ладно, думаю, я неверующий, но наши деды-казаки, чьи песни мы поём… Возьмите любую казачью песню. По ним видно, что казаки глубоко верующие люди. Признаюсь, стало стыдно. Как же я, без Божьего света в душе, могу быть руководителем такого хора? Смирив гордыню, я исповедался у батюшки и решился петь в храме на клиросе». Познавая церковь изнутри, он стал постепенно воцерковляться.

А тогда на службе в Свято-Троицком храме спели, и с тех пор коллектив стал участвовать в богослужениях, духовные песнопения исполняются и на светских концертах.

– Впоследствии мы много лет подряд приезжали в Донской монастырь, где 1 сентября участвовали в торжествах празднования Донской иконы Божией Матери. Пели за богослужением в Белграде, причём там даже клиросного хора не было. Патриарх Кирилл приглашал нас на собственный юбилей, 65-летие, на празднование 1025-летия Крещения Руси, когда съезжались главы всех Поместных Церквей. Пели мы и в Иерусалиме у Гроба Господня – представляете, какая это благодать! Иногда во время исполнения духовных песнопений на концертах бывает и по-другому: вдруг в зале начинаются шум, кашель или мяуканье. Но мы понимаем, что это орудуют бесы, и продолжаем петь. А Бог бережёт нас… Однажды по дороге в Санкт-Пе-тербург автобус столкнулся с «КамАЗом». Автобус разбился, а хористы уцелели! Ещё и пели со сцены после этого!

…Духовник архимандрит Виктор из Черниговской области как-то благословил Захарченко написать литургию, которую будут исполнять в храмах. Подумалось: «Может быть, для этого Господь хранит?»

СЛУХ И ВЗГЛЯД

Когда-то мне довелось беседовать с одним очень талантливым скульптором, он мечтательно сказал: «А всё же сила слова сильнее силы искусства!» В другой раз один живописец с грустью заметил, что музыка на человека воздействует сильнее, чем изображение. Оттого я и задал Виктору Гавриловичу вопрос:

– Вот вы уже много лет проводите на Кубани фестиваль православного документального кино «Вечевой колокол». Зачем это вам? Хочется шагнуть за пределы музыки?

– Понимаете, когда мы имеем дело с кино – это документ, правда. А песня, книга – это всё же художественный образ, – ответил композитор. И ответ, признаться, не удивил. В конце концов, поиск правды и Истины – свойство настоящего художника. И иногда собственного ремесла для этого ему оказывается недостаточно.

– Это, так сказать, фестиваль фестивалей – на него студии присылают лучшее. Я его президент. Приезжает жюри из батюшек и киноведов. В 2014 году наш Международный фестиваль мы провели уже в 16-й раз. Решили открыть его на сей раз фильмом режиссёра Антона Вольского «Фёдор Конюхов. Тихоокеанский затворник». Самого путешественника непросто отыскать. Но созвонились в Москве, договорились встретиться у метро. Это личность такого обаяния! Когда такого человека видишь, хочется от счастья кричать. Ну вот излучает он… Увидел, что я с палочкой: «Вы не будете болеть!» Достал какую-то веригу-крест, надел на меня – как будто меня мать ласково обняла. У меня слёзы градом. Благодать… При встрече я рассказал ему о замысле пригласить его на фестиваль, а он извиняется: надо ехать в Италию, только там можно получить лицензию на вождение дирижабля, а у него следующее путешествие на дирижабле. Заранее безумен. Через таких людей открывается Бог.

Быть может, именно ради таких встреч и живёт фестиваль.

ВРЕМЯ ИСПЫТАНИЙ

– 18 лет назад меня сбила машина, – рассказывает Виктор Гаврилович. – Вот зачем это мне? Я – народный артист, такой-сякой, хороший-знаменитый. Зачем? А всё это даётся нам для вразумления.

А дело было так. Сижу я дома и пишу песню, посвящённую расстрелу Царской Семьи. «Пошли нам, Господи, терпенья в годину буйных мрачных дней сносить народное гоненье и пытки наших палачей»…

(«…Дай крепость нам, о Боже правый, злодейство ближнего прощать, и крест тяжёлый и кровавый с Твоею кротостью встречать…» Это стихотворение, посвящённое Царской Семье, написал поэт Сергей Бехтеев, оно было передано им в тобольской ссылке и собственноручно переписано Великой княжной Ольгой Николаевной… Это я так мысленно про себя комментирую, но не прерываю Виктора Гавриловича.)

– …Сижу, пишу, тут звонит племянник – просит помочь срочно чем-то с машиной. Я говорю жене: ты не трогай тут листки, я приду и допишу. Уже возвращаюсь, перехожу улицу в разрешённом месте, вдруг вылетает машина и – бах! – всё произошло в секунду: стёкла машины в голову, беленькая рубашонка на мне вся в крови, левую ногу от удара так вывернуло, что она оказалась на правой стороне. А рёбра пошли внутрь. Слышу крик: «Человека уби-или!» Помню, меня начали в какую-то машину затаскивать – и всё. А дальше пошли круги. Я дышать не мог и потерял сознание.

Потом реанимация… Если б мне сказали, что столько предстоит пройти, ни за что бы не поверил, что выдержу. Прежде-то и кровь из пальца сдать было для меня испытанием. По всем физическим законам я был нежилец: возраст, характер травм…

Когда я пришёл в себя, первое, что услышал, – молитва: «Господи, помилуй, Господи, помилуй» – из ектеньи. Открываю глаза: иконы, я в храме, что ли? Смотрю – старшая дочка. Спрашиваю: «Иконы… А где я?» Она: «Папа, ты не помнишь, что с тобой произошло?» Стоит и плачет. А я: «Так это было со мной!» Тут дёрнулся, а у меня нога на вытяжке, и такая боль пронзила! Я вскрикнул. Смотрю – стоит батюшка Георгий Иващенко, Царство Небесное, умер уже. Оказывается, они вместе с дочкой Викой и пели, пока я лежал в коме. Пособоровал меня батюшка, и повезли в операционную… Операция шла очень долго. Поставили в кость сорокасантиметровый штифт. Я пять месяцев пролежал на спине, и когда меня поставили – слёзы благодати сами полились из глаз.

После шести операций Виктору Гавриловичу было очень тяжело. С этим штифтом несколько лет ходил на костылях. То и дело, цепляя нерв, вскрикивал от боли. Даже хористов предупредил: «Если буду вскрикивать, не обращайте внимания». Вёл концерты на гастролях, сидя в первом ряду, рядом костыли. Во время интервью Виктор Гаврилович отложил палочку, но что меня удивило, так это необычная его обувь: один ботинок на высоченной подошве, а другой – на низкой. После его рассказа я понял, в чём, оказывается, дело.

– Когда меня в первый раз вывели на улицу, – продолжал Виктор Гаврилович, – шёл снежок. И тут во мне чётко-пречётко заиграла музыка на стихи «Буря мглою небо кроет» – так ясно заиграла, до самой последней ноточки! И вот с того момента, если вы мне любые стихи дадите, я тут же могу мелодию на них напеть. Или даже несколько. Это даётся мне легко. Господь Бог мне дал такой дар…

Таким вот образом в больнице Захарченко открылась новая полоса в творчестве. Он написал большой цикл духовных песен на стихи русских поэтов – от Пушкина до Рубцова. Выпустил больше десятка дисков…

– Так для чего же было это испытание? – спрашиваю.

– Бог послал для вразумления, чтоб я благодарил за каждый миг жизни. Только благодаря за всё, можно по-настоящему славить Господа Бога… Через несчастье понимаешь, что жизнь Он даёт не для развлечения, а для созидания…

ГАРМОШКА

Под конец беседа сбивается на разные темы, и уже всё бегом-бегом.

– …Мы знаем эту теорию про «золотой миллиард», чтобы одна нация всех покорила и правила. Но Господь же не так замыслил человечество!.. Где сегодня фольклорные фестивали, которые ещё четверть века назад проходили по всему миру? Одно «евровидение» всюду… Идёт глобализация, это плохо…

Мне всё хочется спросить Захарченко о том, в чём сюжет его жизни (вопрос, заготовленный мною ещё в самом начале интервью), но всё как-то не получается. Среди последних обрывков Виктор Гаврилович снова вспоминает про гармошку из юности:

– …После детства я на ней уже не играл много-много лет. Когда приехал в Новосибирск в консерваторию, там мне дали заволокинскую гармошку – играй. И вдруг пальцы сами заиграли! В 2013 году я отметил 75 лет. У меня было два концерта в Кремлёвском Дворце съездов. Я взял там гармошку и – сколько лет не играл, а в Кремле как заиграл перед такой аудиторией в шесть тысяч человек, со мной запел весь зал! Жизнь человеческая очень короткая, но ничто не уходит со временем…

Может быть, это и был ответ на мой вопрос?

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →

Оглавление выпуска