Мир, в котором мы живём

Однажды я путешествовал по загранице – однажды во всех смыслах, один раз в жизни туда и ездил, – и было мне в этой поездке и хорошо, и плохо одновременно. Вспоминался рассказ профессора Московской консерватории Вячеслава Медушевского о том, как Пётр Ильич Чайковский, увидев на улице Нью-Йорка русскую женщину, разрыдался от тоски по Родине. Сам я, когда оказался вне России, лучше понял страдания наших беженцев после революции. Командировка получилась интересной, да только на душе становилось всё муторнее: не хватало родной речи, привычных лиц, понятного, привычного мира.

Но вот я снова дома, в России. Москва, метро, час пик. Машинист кричит в сердцах в какой-то свой громкоговоритель: «Отойдите от двери, бараны!» Ему не давали закрыть двери поезда – тут любой на его месте стал бы ругаться, сзади ведь уже шёл другой состав, расписание сыпалось – ситуация критическая. Судя по интонации, машинист был выходцем из деревни. Тут и почти незаметное отличие в выговоре, и отсутствие злости в голосе. Требуя от людей разумности, машинист напоминал мальчишку, очень ответственного, которому мешают выполнить важное дело. Было ли это хамством? Нет. Я даже был счастлив – я дома! У нас принято так: где это действительно необходимо, действовать нужно решительно, боцманским ли загибом или ещё как, и обижаться на такое глупо.

С настоящей грубостью я в своей жизни встречался не слишком часто. Помню, году в 88-м однажды попробовал квашеную капусту в овощном – не понравилось. «Наелся и пошёл!» – возмущённо крикнула мне в спину немолодая продавщица. Было очень смешно.

Да, случалось сталкиваться с хамством. Но всегда почему-то это делали те, кто любил восхищаться «цивилизованным миром». Так сказать, просвещённые обыватели. Им нелегко приходится – им мешают все, да и сами они в любимчиках мало у кого числятся. Детство и юность я провёл в Рубцовске, потом семья переехала в Армавир, и хотя вокруг был самый разный народ, отношения были человечными, добрыми.

О том, что они могут быть другими, я узнавал, приезжая в столицу. Там я невольно отмечал грубость важных, всем недовольных мужчин, словно принадлежащих к какому-то тайному ордену. Как я понимаю, это были чиновники, управленцы, всякая мелкая сошка из министерств. Хам всегда был одет с иголочки – ничего отечественного. И я практически не сомневаюсь, что страна наша ему не сильно нравилась – слишком брезгливо он смотрел на нас, простых смертных. Но этой разновидностью хамоватые русофобы, конечно, не исчерпываются.

Есть, скажем, тип девушек, решивших распрощаться со «страной рабов, страной господ» и остаться за границей. «В России ты никто, – шаблонно барабанят эти девицы. – Ты либо встраиваешься в вертикаль, либо становишься изгоем. Другого не дано. Культура общения в России состоит в принципе: “Я выше тебя…”». Ну и так далее. Мне рассказывали, как приехала в один американский университет аспирантка из Саратова, по обмену или уж не знаю как. Выдав привычный спич насчёт проклятой России, она решила его проиллюстрировать. «Ах, какие у вас цветочки кругом растут, – заявила она, – оченно замечательные, у нас такого нет. Непременно бы повыдергали».

Это была её ошибка, ведь такие вещи легко проверяются. Цветов в Саратове – море, но теперь уже не узнать, была ли это сознательная ложь или у себя в Саратове она никогда не замечала цветов вокруг себя.

Впрочем, мужчин таких тоже хватает.

Безусловно, вежливость нашей национальной особенностью не является. Национальная идея у нас – постараться остаться людьми, ну и других к этому призвать, пусть и с использованием крепких выражений. Всегда ясно, когда человек ругается: потому что душа болит, за державу обидно, а когда пилит – потому что не любит.

То есть судить можно только себя, но себя подчас в широком смысле, то есть и свой народ тоже, – но только если ощущаешь себя его частью. Эта сопричастность даёт тебе не только право, но, что ещё важнее, понимание того, о чём ты говоришь. Это касается не только обвинений в адрес России. Был у меня знакомый из Канады, который энергично поносил страну, из которой эмигрировал, – Израиль. Я в еврейском государстве не был, но ведь не ад же там земной.

Говорю: «Ну хоть что-то там было хорошее, что радовало бы тебя». «Нет, не было», – ответил он и снова начал ругаться.

Старец Фаддей Витовницкий о подобном говорил: «Пока мы обращаем внимание на отрицательные свойства других людей, которые к нам обращаются, мы не можем обрести мира. Почему Господь даёт заповедь любить своих недругов? Не ради них, но ради нас самих. До тех пор, пока мы думаем об обиде, которую нам причинили недруги, друзья, родные, близкие, у нас нет мира и спокойствия, мы живём в состоянии ада… Жизнь наша зависит от наших мыслей, от наших желаний. Мы сами создаём вокруг себя гармонию или дисгармонию».

И добавляет: «Тот, кто носит в себе Царство Божие, незаметно переносит его на других».

Нормально жить без любви к тому месту, где ты живёшь, к людям, которые там обитают, невозможно. Это касается всего. Вот классическая ситуация. Мне десятки раз жаловались на старушек в храме, которые придираются, портят настроение. Изредка действительно попадаются невыносимые, хотя в большинстве случаев можно лишь улыбнуться, слушая их ворчание. Но даже когда дело совсем худо, можно сосредоточиться на главном, ради чего пришёл: на том, что здесь дом Божий, на иконах, на тех добрых людях, которых в храме больше, чем где-либо. И Господь тебе за терпение и великодушие, конечно, воздаст. А можно использовать эту грубость как повод, чтобы в гневе воскликнуть: «Всё, я больше в церковь ни ногой!»

И старушки – это, конечно, лишь первое испытание. Оно для новоначальных. Искушениям не будет конца, и даже на отпевании кто-нибудь да смутит ещё не отлетевшую душу.

Валентин Губарев. «Созвездие Рыб»

Каждый день мы создаём свой мир здесь и свой мир там – в лучшей жизни. Ничего проще не может быть этой истины. Но поди ж ты, сколько людей мучаются, насупившись, не желая её принять.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

Добавить комментарий