В июне этого года Александру Филипповичу Павлову, легендарному директору Казанского моторостроительного производственного объединения, исполнилось 80 лет. Я в гостях у него дома. Зная, что он много лет помогает материально церкви в родном селе Надеждино, а в совхозе Озёрный построил мечеть, не сразу, но решаюсь-таки спросить его:

– А в Бога вы веруете?

Александр Филиппович Павлов с супругой Людмилой Абдулловной

– Вся моя семья верующей была, и я с детства был с Богом, – отвечает Александр Филиппович. – Во все праздники ходили в надеждинскую церковь. И дома молились. Наверное, только благодаря этому и выжили в те страшные времена. Каждый человек обязан верить во что-то святое – иначе смысла в жизни нет. Вера делает человека Человеком. Каждое утро, как встаю, первым делом молюсь, как умею. Прошу у Бога, чтоб дал здоровья всем моим родным, близким, бывшим коллегам, подчинённым, стране.

– Но как вера в Господа нашего согласуется в вашем сознании с созданием самолёта – символом человеческого гения и дерзости?

– А это как раз и доказывает, что Бог есть! Без Бога не было бы и самолёта.

Прокатиться над селом

Сашка Павлов бежал с ребятами к окраине села и вместе с ними кричал: «Самолёт! Самолёт! Айда смотреть!»

О том, что бывают на свете летающие машины, он уже знал: сосед дядька Фёдор ездил как-то в город и видел их там. «Крылья железные, – рассказывал он односельчанам, – и брюхо, и как бы клюв. А спереди приделаны четыре весла из железа».

И вот – чудо! – железная птица прилетела и в село Надеждино, что в пятидесяти километрах от Казани.

Позже выяснилось: лётчики опробовали самолёт и решили приземлиться на ровный луг возле села. Весть об этом разнеслась по округе так быстро, что через полчаса все надеждинцы, бросив дела, рассматривали стальную птицу. Лётчики оказались весёлыми ребятами и предложили желающим покататься. Таковых оказалось немало, и Сашка тоже шагнул к крылатой машине.

Пилот – рыжеватый парень лет тридцати – крутанул «вёсла» и, прыгая в кабину самолёта, подмигнул пассажирам: «Поехали!»

«Как же она взлетит? – гадал Сашка, наблюдая за тем, как рыжий проворачивает ключ в железной крышке. – Сама небось весит, как лошадь, а крыльев, как у птиц, нет». Но вот самолёт загудел, затрясся, «вёсла» завертелись и превратились в прозрачный круг, стальная птица резво побежала, подпрыгивая на кочках, а потом оторвалась от земли и – ух ты! – взлетела. Дома внизу стали похожи на собачьи будки, а стадо коров превратилось в выводок кутят.

Полетав над селом и покатав желающих, добрые лётчики улетели по своим делам. Их нечаянный визит навсегда остался в памяти сельчан, а для Сашки Павлова стал судьбоносным.

Много лет спустя, уже будучи директором завода, Александр Филиппович с улыбкой вспомнит тот летний день: наверное, Бог направил тех лётчиков для того, чтобы поразить воображение голодного мальчишки из бедной крестьянской семьи.

Но приземление самолёта стало для местных жителей лишь кратким отблеском мечты о светлом будущем: в послевоенные годы у всех надеждинцев была другая главная мечта – выжить.

Только слёзы

Слёзы вошли в жизнь мальчика с рождения. Они были повсюду: Надеждино рыдало, провожая мужчин на фронт, рыдало и получая похоронки. Но эти чёрные вести становились и горькой отрадой обездоленного Сашкиного детства, потому что за ними следовали поминки.

Как заголосит где баба, вечером туда ребятня сбегается. Приклеятся к окнам хаты и ждут, когда после старушек – тех по обычаю сажали за поминальный стол первыми – позовут и малышню. Перепадали куски хлеба, иногда ржаные пироги, но самым вкусным лакомством был овсяный кисель. Откуда брали продукты хозяева поминальных столов, знала только одна бабушка Лукерья, заведующая колхозным магазинчиком-ларьком, на дверях которого всегда висел огромный амбарный замок. Там хранился неприкосновенный запас продуктов. Наверное, он был волшебным, поскольку всякий раз, как обращалась к ней очередная вдова, открывался замок и появлялись овёс и мука.

В семье Павловых, кроме Саши, было ещё восемь детей. Мать целый день трудилась в поле. Работа вытягивала жилы, горбила спины, зато во время уборки женщины могли принести домой горсть гороха или пшеницы. Под юбку надевали фартук с пришитым большим карманом, куда и прятали «похищенное народное добро». Тётя Дуся – пожилая сухонькая женщина, заменившая председателя, – наверное, об этом знала, но закрывала глаза. Повезло надеждинцам – не в каждом колхозе был такой председатель. Кто-то, выслуживаясь перед районным начальством, не гнушался обысками колхозниц.

А ещё на работе кормили и, кроме обеда, начисляли трудодни. Сашке так хотелось поесть полевого обеда, что однажды он запросился с матерью сажать картошку.

Стаж работы – с шести лет

Лошадь делает в земле борозду. Задача шестилетнего работника – успеть бросить в неё картофелины до того, как она вернётся, сделав круг. Сашка старается над свежей бороздой и сам падает вслед за картошкой. Ещё чуть-чуть – и его засыплет землёй. Но лошадь оказалась умницей: встала, уставившись на Сашку своими мокрыми чёрными глазами: «Ну что, работник? Вылезть силёнок нет?» Так и лежал Сашка, пока подросток Иван Никитин не вытащил мальца.

На следующее утро мать вновь будила его: «Пойдём на поле, там тебя накормят». «Не пойду!» – ответил Сашка. И остался без заработка.

На колхозном поле землю пахали на лошадях да на быках, а для подсобного хозяйства колхозникам давали только плуг. Женщины убирали с него один из двух лемехов, чтоб не мешал, а в другой впрягались по семеро и тянули – тяжело, но всё же легче, чем перекапывать землю лопатой.

В конце мая заканчивалась картошка для еды, оставалась только неприкосновенная семенная, так что всё население Надеждино переходило на питание травой. Единственной калорийной пищей становилось молоко, но и оно доставалось телёнку. Вот и старалась Сашкина мать до лета рассчитаться с государством – есть надои или нет, всё равно отдай 250 литров с коровы за налоги.

Хотя во время войны крестьянам и разрешили держать коров, но большая часть того, что те давали, принадлежала государству. Вот и рождённых от частной коровы телят забирали в колхоз. Жалко телёнка – тогда отдай корову. Так оказался в колхозном стаде рождённый от их Зорьки телёнок.

…В то лето Сашке исполнилось восемь лет. Устроился пасти телят – за них давали по два трудодня. Сидит он на бугре, землянику вокруг себя собирает. Вдруг смотрит – волнение в стаде идёт. Пошёл посмотреть поближе и ахнул: на одном телёнке три волка висят – здоровущие! А что может против них мальчишка? Только бежать за помощью в деревню. «Успеть бы кого привести, пока волки телёнка не доели!» – подгонял себя пастушок, не подумав, что помощь в деревне он вряд ли найдёт. К концу войны домой вернулись только трое калек. Всех парней забрали в район учиться в ФЗО, остальное население – бабы да подрастающие ребятишки, а они – в поле. Пробежал Сашка всю деревню, пока не встретил дядю Митю, которого на фронт не взяли из-за врождённого увечья. «Дядя Митя! – кричит Сашка. – Там волки!» Мужик схватил под руку попавшиеся вилы и побежал вслед за мальчонкой. Прибегают к стаду, а там волки с раздувшимися животами – напились уже телячьей крови – к потрохам приступают. Дядя Митя замахнулся на серых разбойников вилами и для пущей убедительности подкрепил угрозу крепкими словечками. Волки, видимо, поняли, что за драгоценное мясо человек будет стоять насмерть, оторвались от добычи и поплелись в лес.

А Сашка в тот день заслужил похвалу от старших, мол, молодец, не растерялся. Отец бы им наверняка гордился. А где он в ту пору был? В тюрьме или на фронте…

Иовлевы плюс Ивлевы

Сашкин отец не знал своих родителей. В 1908 голодный год его мать выбрала в селе дом покрепче да и оставила младенца на крыльце.

При царском правительстве был порядок: тому, кто брал в дом сироту, платили деньги на его содержание, а мальчику, наравне с другими сыновьями приёмной семьи, выделяли земельный надел. Так что подкидыш приходил в приёмную семью не с пустыми руками. Поэтому Сашкин отец ненадолго задержался в детском доме. Назвали его Филиппом и отчество придумали – Васильевич. Семья была работящая, все друг друга уважали. Даже когда он вырос, звали его сынком да братком. Женившись, Филипп выстроил дом рядом со своим сводным братом. Однажды они накопили денег и в складчину купили велосипед. Поглядеть на диковинку собралось всё село. Филипп вместе с названным братом по очереди гоняли по улице – кататься выучились, добираясь до села из города на покупке. Приёмный отец посмотрел да и заявил: «Я тоже так смогу!» «Ну-тка, – обратился к Филиппку, – помоги-ка взобраться!» Филипп подсадил его на кожаное седло да и с пригорки отпустил. Тот покатил с ветерком, да только остановить велосипед не мог: народ в стороны разбегается, а он орёт что есть мочи: «Тпру-у, ети его мать! Тпру!» – и летит прямо в соседские ворота… Долго потом народ смеялся.

Сашкина мать, Агриппина, была старшей дочерью в бедной многодетной семье – доля не намного легче сиротской. Решив пожениться, молодые захотели жить самостоятельно, создать собственный дом и… собственную фамилию. В этом им помог один канцелярский работник, ошибочно записавший в документе Филиппа вместо Иовлев Павлов. Филипп предложил: «Мои приёмные родители Иовлевы, твои – Ивлевы, а мы пусть будем Павловы». И стали жить как все – работать, детей рожать, терпеть законы и беззакония.

Отец Александра, Филипп Васильевич, с односельчанами, из которых к концу войны остались только женщины да дети

Началась война. Филиппа Васильевича призвали в армию летом 1941 года. Перед отправкой на фронт ему и таким же крестьянам предстояло пройти военную подготовку в Суслонгерском учебном лагере. Был такой, организованный во время войны близ марийского посёлка Суслонгер. Но поздней осенью Агриппина Васильевна получила от мужа весточку – клочок бумаги, который чудом дошёл до неё: «Привези тёплую одёжу и поесть…». Вернувшись домой, по большому секрету она рассказывала родным, как в тот момент, когда она везла для голодного, раздетого мужа одежду и продукты, навстречу ей плыло несколько лодок от лагеря, гружённых продовольствием. Оказалось, суслонгерское руководство разворовывало предназначенное для подопечных продовольствие, обмундирование, а занятия по военной подготовке не проводились вообще. Информация об этом дошла до Москвы. Говорят, в лагерь с проверкой приезжал сам Будённый. Ужаснулся и приказал всё лагерное руководство расстрелять, а «выпускников» отправить на фронт.

Так Филипп попал под Ленинград. Для прорыва блокады были выкопаны траншеи. В них разместили вчерашних крестьян. Назавтра им предстояло идти в атаку, но ночью хлынул дождь, а наутро земля схватилась крепким морозом. Так вместо бойцов командиры нашли в траншеях обмороженные полумёртвые кочки.

Скрюченное, обездвиженное тело с глазами, в котором чуть теплится жизнь, – всё, что осталось от крепкого некогда мужика. Его везли в санях сначала до Казани, потом до родного села. Филипп не мог ходить и разговаривать. Жена спросила сопровождавших: «Вы его больше не заберёте?» «А кому он такой нужен?» – ответил один с горькой усмешкой.

Филиппа Васильевича действительно больше никуда не забрали, но он, вопреки прогнозам, дожил до 48 лет – жена Агриппина сумела выходить. Однако никаких пособий за потерю трудоспособности кормильца семья не получала. «На фронте был, но не воевал» – так записал канцелярский работник в его военных документах. Разве с этим поспоришь?

Перевёрнутая фуфайка

Отец умер в 1958 году. Саша в это время служил в армии. Он уже успел поработать в родном колхозе трактористом, комбайнёром и учётчиком на машинно-тракторной станции. В день он наматывал по 100 километров, переезжая от трактора к трактору, от МТС на полевой стан и обратно. Но зато стал неплохо зарабатывать. Все деньги отдавал отцу – в селе всё равно ничего нельзя было купить. Да и что 18-летнему парню для жизни надо? Только велосипед и фуфайку, которую можно было вывернуть наизнанку и снова носить.

В этой «перевёрнутой» фуфайке он отправился в райвоенкомат. Там спросили: «Какая у тебя специальность?» «Какая? – растерялся новобранец. – Тракторист, комбайнёр, учётчик, плотничать ещё могу…» «Хорошо, что плотник», – обрадовались в комиссии и записали Павлова в инженерные войска.

Тяжело жила после войны поволжская деревня. Но ни в какое сравнение с ней не шли советские земли, побывавшие под фашистской оккупацией. Украина нищенствовала, ещё страшнее выглядела Белоруссия, которая в годы войны приняла главный удар на себя. К концу 50-х все сожжённые фашистами деревни были снесены. Люди жили в землянках, побирались по городским улицам и вокзалам.

За два месяца, что новобранцы провели на Украине, из них тщательно отбирали кандидатов в загранвойска – советский солдат должен быть сильным и здоровым. В семье Павловых не один Саша вырос таким – в загранвойска попал и его младший брат Алексей. И встретились они в Германии!

Солдат везли в открытых товарных вагонах, и как только поезд притормаживал у перрона, их тут же облепляли голодные ребятишки: «Дяденька, дай хлеба!» «Хлеба!» – это русское слово выучили и голодающие немцы. Германия встретила русских солдат чернотой. Может, это был цвет весенней чёрной земли – её очень мало было там, потому она бережно обрабатывалась. А может, чёрная безысходность – от разрухи, голода и болезней. Солдатам не разрешали общаться с населением – даже в увольнительную они ходили в сопровождении контролирующего офицера…

В начале своего руководства Никита Хрущёв побывал на местах дислокации советских войск в Германии. Отметил, что в частях слишком много профессиональных идеологов, и распорядился комиссаров заменить солдатами. В частях стали проходить выборы кандидатур, и на войсковом собрании политработником единогласно был выбран сержант Александр Павлов. Саша не возражал: первый год службы был очень тяжёлым, поэтому для того, чтобы отвлечься от тоски по родине, он организовал в части волейбольную команду и кружок по занятиям… танцами. Командиры кандидатуру Павлова поддержали – у такого живчика энергии на многое хватит! Вдвоём они с парторгом отправились в комендатуру для оформления бумаг. Парторг направился в нужный кабинет, но вскоре вышел расстроенный: «Что ж ты не сказал, что у тебя всего семь классов образования? Нельзя тебя в комиссары».

Вот тогда Саша впервые понял важность образования. Понял по-крестьянски – это выгодно. Так что домой, в Россию, возвращался с твёрдым желанием учиться.

Эх, годы армейские!

Завод в бараке

На окраине Казани в частном секторе построили необычной архитектуры здание: монолитные стены, глубокий подвал, коридоры-лабиринты. Вскоре оно стало символом новой эпохи телевидения. Здесь, на 4-й Союзной улице, Филипп Васильевич купил дом на деньги, заработанные Сашей. Сюда в 60-м году его сын вернулся из армии. Семья более года после смерти отца бедствовала: сестрёнке нужно было идти в школу, братьям – устраиваться на работу, но без прописки их никуда не брали, а матери, как бывшей колхознице, пенсия не полагалась. С огромным трудом удалось прописать одного брата, и только после этого он смог устроиться на завод. На семейном совете решили, что Саше лучше работать вместе с братом – будет легче обоим.

Авиастроительный район Казани был, по сути, пригородом, где организовали заводы. Рабочую силу в основном набирали из крестьян. Для них возводили бараки. Такой же низкий барак перед цехом служил одновременно и проходной на заводскую территорию, и заводоуправлением. А напротив проходной ещё один барак – авиационный техникум!

Он готовил кадры для завода. Очень удобно: вышел с работы, перешёл улицу – и за партой. Всё равно чему учиться, лишь бы учиться. Саша учился с удовольствием. В конце года сдал на «отлично» итоговые экзамены и забрал документы.

Казанский воевода

Поступив на вечернее отделение Авиационного института, на заводе Александр устроился в цех камер сгорания – на самое трудное производство. Мало кто здесь долго выдерживал, но Павлов выдавал нормы, чтоб никто не сказал, мол, студент плохо работает. Правда, отдыхать не приходилось: бывало, неделями не появлялся дома – ночевал прямо в цеху…

Топливо впрыскивается в камеру сгорания двигателя, смешивается с воздухом, образуя горючую смесь. Поджигается искрой. Продукты сгорания поступают на лопатки компрессора, вращают их – так запускается двигатель. И самолёт взлетает. Прав был поэт, сравнив сердце с мотором. Двигатель в самолёте что человеческое сердце: барахлит – плохо летает самолёт, останавливается – падает. Про человека, увлечённого своим делом, тоже говорят: «Мотор внутри». Иначе как выдерживать сверхнагрузки? Впоследствии Александру Филипповичу Павлову, главному инженеру Казанского авиастроительного завода, нередко приходилось работать в авральном режиме: разрабатывать, выходить из безвыходного положения, спорить, доказывать.

Не буду здесь описывать трудовой путь Александра Филипповича от простого рабочего до директора – в советское время он не был чем-то уникальным.

На самолётах Ил-62, Ту-154, Ил-86, ставших легендами советской авиации, стояли казанские двигатели. Создание их не ограничивается конструированием и запуском в производство. Во время эксплуатации выявляются недостатки, которые трудно предусмотреть расчётами. При проверке на надёжность двигатель проходил многочасовые испытания, и новейший на тот момент мотор не выдерживал: лопатки выходили из строя через двое суток. Выяснить причину поломки можно было, только проникнув внутрь. Как? Нашли простое до гениальности инженерное решение: на основе японского аппарата для диагностики желудка «Олимпус» разработали оптический прибор. Дополнили линзами с Казанского оптико-механического завода, и получился сканер для внутреннего наблюдения двигателя. Таким образом безошибочно выявляли недостатки: лопатки не выдерживали расчётное время из-за неверных размеров. После доработки проблема была решена.

Так крестьянская жилка, привычка доходить до всего своим умом помогали главному инженеру в работе. А если Александр Филиппович был уверен в своей правоте, то бросался на амбразуру, не раздумывая о последствиях.

Казанский моторостроительный завод работал с Самарским конструкторским бюро под руководством Н. М. Кузнецова. Он тогда уже был авторитетным конструктором, но его разработки имели просчёты. Александр Филиппович доказывал свою правоту, не обращая внимания на авторитет и угрозы. Их схватки проходили даже на совещаниях в Москве.

«Я тебя сниму с работы!» – грозил известный конструктор упрямому инженеру. А мог и снять, как многих его предшественников. Но не снял – обычно практик оказывался прав. Свидетелем «боёв» частенько оказывался министр авиационной промышленности П. В. Дементьев. О крутом характере министра ходили легенды. Если он собирал совещание директоров, то руководитель завода тут же «заболевал» и посылал вместо себя главного инженера. И Павлов воевал, невзирая на чины и авторитеты, за что однажды министр назвал его «казанским воеводой». С лёгкой руки Дементьева это прозвище прижилось – до тех пор, пока Александр Филиппович не стал директором завода.

…Бульдозер наступает на деревянное строение, и через несколько минут от бывшего барака, где ещё до недавнего времени жили до десятка семей, остаётся только куча старых брёвен. Как же радовала эта картина Александра Филипповича! Насмотрелся он на барачное житьё и всем сердцем ненавидел его, как и грязь, отсталость, неустроенность, которых тогда было много и в деревне, и в городе. «Строим современные авиалайнеры, а люди живут как в средневековье!» – возмущался он. Сам он имел благоустроенное жильё – когда женился, предприятие выделило семье квартиру. Но его сестра продолжала жить в тесном бараке без элементарных удобств. Став директором, Александр Филиппович принялся за реализацию своей давней мечты: хотя бы в пределах авиазавода построить современные дома для своих рабочих. Щедро тратил деньги на возведение спортивных, культурных объектов. До неузнаваемости изменился и сам завод – по замыслу директора выросли здания новых просторных цехов, заводоуправления, была благоустроена заводская территория.

На окраине районного центра Буинск развернулось невиданное прежде в этих местах строительство первого заводского филиала. Его переоборудовали из брошенного коровника. Рабочих рук в сельском районе хватало, и после запуска цех оказался укомплектован. Толчок к развитию получил и Зеленодольск – там был построен второй филиал завода. Были и другие паны. Но тут начались «реформы»…

Ночной директор

Гнёзда птиц под потолком, ржавеющие станки, зловещая тишина в пустых цехах – так выглядели многие предприятия середины 90-х… Некогда стройная система, рухнув, погребла под себя производства. Руководители, делая отчаянные попытки спасти предприятия, сокращали число работников. Тысячи людей оказались выброшенными на улицу.

Казанскому моторостроительному объединению повезло. В условиях разрухи Александру Филипповичу удалось не допустить остановки производства, сохранить специалистов. Даже в самые безденежные времена на заводе выдавали заработную плату. Каких невероятных усилий это стоило директору, знали лишь близкие люди.

Утром Александр Филиппович проводит оперативку в сборочном цеху – собирать подчинённых в кабинете некогда, дорога каждая минута. Сегодня он должен слетать в Самару, выбить с завода-партнёра деньги за поставку двигателей, затем успеть в Москву на совещание и вечером вернуться в Казань.

Такой напряжённый распорядок дня стал для него обычным. Людей надо было кормить, и поэтому он не считался ни со временем, ни с собственным здоровьем. При отсутствии госзаказов необходимо было наладить новые виды продукции, и КМПО стал выпускать даже сеялки. Директора других крупных предприятий, встречая его на совещаниях в министерствах, пытались выведать секрет: где он берёт деньги? А он был прост – не спать!

В цветочек или в полосочку?

На улице Гагарина в Казани находится довольно необычный для района пятиэтажек квартал частных домов. В одном из них и живёт сегодня Александр Филиппович. Мне не понадобилось долго искать – первый дом слева за сквером. Дверь открыла хозяйка Людмила Абдулловна, и я сразу заметила, что необычное сочетание её имени и отчества отразилось в облике: яркая южнорусская красота сочеталась с восточной утончённостью.

– Мой папа, Абдулла Салихович Рахматуллин, был сибирским татарином, – улыбнулась она на комплимент, – всю войну летал на боевых самолётах пулемётчиком. Однажды снаряд попал в их самолёт, и ему оторвало пятку. После госпиталя его отправили поправить здоровье на Кубань. Поселился на квартире у одной женщины с дочерью. Папе было тогда 25, а хозяйской дочке – 18. Возникла любовь, и родилась я. Вообще-то, папа родом из Оренбургской области, вырос сиротой.

– Я на ней женился из-за совпадения, – улыбается Александр Филиппович. – Надо же, подумал, у меня папа сиротой вырос и у неё отец. Стало быть, судьба!

За круглым столом во дворе дома, уставленном сладостями и фруктами, я с удовольствием наблюдаю, как бывший легендарный директор руководит женой.

– Впервые увидел её на свадьбе у друга. Сидела рядом. Пришлось ухаживать.

– Да нет же, – не соглашается половинка, – я сидела напротив. Мечтала быть медсестрой, но папа считал эту профессию непрестижной и отправил меня поступать в Краснодарский химико-технологический институт. Отучилась и по распределению попала в Казань на завод имени Вахитова. В тот год подружка выходила замуж… – Людмила Абдулловна помолчала, вспоминая. – Мне Саша не то что не понравился, просто я его серьёзно не восприняла: раз он меня на 10 лет старше, значит, женат. А он – надо же! – влюбился. После нашей встречи я сразу же уехала к маме на Кубань и себе пообещала: если напишет мне письмо, то буду с ним встречаться.

– А сама мне первая написала, – вставляет Александр Филиппович. – «Приезжаю такого-то числа, встретимся на Баумана». Пошёл встречать. Как сейчас помню, летний день был солнечным. Смотрю – идёт со стороны «Кольца», платье в полоску…

– В цветочек, – поправляет супруга.

– В полоску! Как сейчас помню!

Я украдкой любуюсь этой парой: за кажущейся суровостью прячутся нежные чувства.

Конечно, не только сиротство родителей потянуло Александра к юной красавице. Людмила стала для него надёжной подругой на всю жизнь – вместе с мужем переживала неудачи, радовалась победам, вместе они пережили трудные перестроечные времена и потерю старшего сына…

Благодаря её самоотверженной заботе он выкарабкался во время удара. После ухода на пенсию директор КМПО попал на операционный стол… Но, выздоровев, так и не стал пенсионером – в душе всё тот же казанский воевода!

Разговор с Президентом во время пребывания того в Казани. За Павловым стоит на то время будущий президент Татарстана Минниханов

Чем труднее,тем интереснее

И это стало ясно сразу, как только речь коснулась современного положения авиапрома, его проблем.

– Вот коммунистическую партию сегодня ругают, а ведь при ней порядка было больше. Кандидатуры директоров предлагали всё же снизу. Когда меня выбрали на заводе, в Москве пришлось идти по инстанциям – проверяли. И все ждали, что грязь буду лить на предыдущего директора. Но когда мне слово дали, только сказал: я знаю, как надо работать! – и тут же Александр Филлипович приводит убедительный пример: – Мы в 70-х не только двигатели для самолётов выпускали, но и моторы для газоперекачивающих станций, так что наш завод внёс ощутимый вклад в дело освоения Западной Сибири – там наши установки до сих пор работают. В перестройку ни копейки денег не давали на строительство завода, а двигатели требовали – тогда тянули нефтепровод «Уренгой – Помары – Ужгород». Мы не даём. Партнёры жалуются предсовмина Силаеву. Он звонит мне: «Что за саботаж?!» – «Деньги на строительство нужны, поэтому иду на принцип». – «Подумаю, что можно сделать…»

И вдруг миллион бухнули. Потом по заказу Роспотребсоюза стали выпускать мини-пекарни. Я сам на выставки ездил. Сказал своим: тесто берите и пеките прямо в павильоне. Люди, как только на выставку приходят, так и бегут на запах. Интересно было…

Последняя фраза больше всего подчеркнула характер моего собеседника: чем труднее, тем интереснее! Вместе с разрухой перестройка принесла и свободу. Если бы не криминал, который проник тогда во все сферы жизни нашего общества.

 – Это были жульнические годы. Расчёты за продукцию шли через банк, а банки то открывались, то закрывались – какой надёжный, не угадаешь. Я даже человека специально поставил для того, чтобы он деньги за проданный товар из банков вытаскивал. Был такой случай. Китай купил у нас большую партию продукции. Отгрузили. Получили через банк первый миллион долларов. Ждём остальные семь и понимаем, что не дождёмся – осели наши денежки в банке. У Силаева в том банке свой человек был. Я к нему: «Помоги, Иван Степанович. Половину суммы отдам!» Он послал меня к своему заму, а тот вывел меня из министерства и говорит: «Дуй отсюда, пока цел, и больше никаких денег здесь не проси!» Стреляли ведь тогда запросто…

– А к вам приходили бандиты?

 – Ко мне лично нет, но их власть ощущалась повсюду. Жили: я – тебе, ты – мне. Откуда миллиардеры взялись? Чубайс создал хитрую схему «прихватизации» и всё свалил на Ельцина.

– Борис Николаевич вручал вам орден. Каким он запомнился?

– Специально решил ему в глаза заглянуть, чтобы понять, какой он человек. Но не получилось. Они у него были спрятаны за веками так, что их совершенно не видно. Представляете, щёлочки вместо глаз.

– О чём вы ещё вспоминаете сегодня?

– Только о нём и вспоминает, о своём заводе, – Людмила Абдулловна, набегавшись с чашками да розетками, наконец успокоилась и присела с нами за стол. – Каждое утро рассказывает мне, что во сне опять на заводе был. Кого-то уволил, деньги выбивал…

– Мы с заводом как сиамские близнецы. Я с этим и уйду.

– А чем гордитесь?

– Только не делами, ещё многое собирался сделать. Людьми. Мне повезло с хорошими людьми – сколько их было в моей жизни! И каждому я обязан тем, кем стал.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска