Автор этого текста – отец Александр Иванович Розанов, священник, служивший в Саратовской губернии, затем в Мариинской колонии Московского воспитательного дома. Печатался он до революции под псевдонимом: «Сельский Священник, протоиерей и благочинный в одной из приволжских губерний, близ большого губернского города». Сегодня мы публикуем не лишённые грустного юмора размышления отца Александра о том, кем, с точки зрения общества, должен быть священник, чтобы увлечь за собой каждого. Всякое сословие в России жило само по себе, батюшка же имел дело со всеми разом, изумляясь подчас тому, какие требования к нему предъявляют.

Крестьяне летом большей частью работают и в праздники. Но им желательно и в церкви помолиться, и работы не опустить. Поэтому они желают, чтобы обедни служились рано. Они любят священника, когда тот живёт точно так же, как живут они сами: чтоб у священника был такой же простой дом, как и у мужика; если мужик может прийти к нему во всякое время; если священник не прогневается, когда тот затопчет и загрязнит у него полы; час-два потолкует с ним об урожае, скотинке, недоимках, рекрутчине и вместе с ним выпьет; если священник сам потом пойдёт к нему на крестины, свадьбу, поминки и вместе с ним напьётся там пьян; наденет мужицкий кафтан и поедет вместе пахать, косить, в лес и т. п. Про таких священников обыкновенно крестьяне говорят: «Наш поп – душа! Он настоящий наш брат – мужик: работает с нами вместе, даром что поп; к нему иди запросто за всякое время; он и сам выпьет, и тебе поднесёт». Такие отзывы мне не раз приходилось слышать от крестьян о своих батюшках. Значит, чтобы удовлетворять «требованиям современного общества» – крестьян, священник должен быть мужиком.

Но представьте, что в этом же приходе живёт барин, да, на беду, ещё из «крупных». От священника он требует совсем уже не того, что требует мужик: до девяти часов барин, обыкновенно, выспаться не успевает; поэтому он при каждом удобном случае выразит непременно сожаление, что обедни служатся рано. Для него священник должен быть всегда чисто одет, а тем более его семейные. Он желал бы, чтоб у священника был хороший дом, с хорошей меблировкой; чтоб у священника была всегда приличная закуска и сервировка; чтоб с мужиком он не только не имел коротких сношений, но чтоб и близко не подпускал к себе этого, пропитанного дёгтем и овчиной, хамского отродья; чтобы все манеры в обращении были самые изысканные, барские, и сохрани Бог, если от попа хоть чуточку пахнет мужицким духом. Словом, чтоб у священника всё было по-барски, чтоб для его барского достоинства не было унизительно, когда он осчастливит священника своим посещением – зайдёт к нему после обедни на стакан чаю и рюмку водки. Стало быть, чтобы удовлетворять «требованиям современного общества» – дворян, священник должен быть барином.

Если барин что-нибудь читает, хоть местную газетку или из столичных газет, то не всегда высказывает мысли свои положительно, безапелляционно, но иногда соглашается с мнениями и других. Вести беседу с таким господином ещё сносно. Но все разговоры с господами помещиками, обыкновенно, ведутся на одну тему: о лености мужиков, стеснительном состоянии помещиков-землевладельцев, о потворстве крестьянам мировых судей, и в конце концов разговор сойдёт непременно на карты и собак. Карты и собаки для множества помещиков составляют и теперь ещё душу их жизни, и снискать уважение и расположение к себе у таких господ можно только картами и собаками. Однажды мне пришлось ехать в одном вагоне с господами помещиками, ехавшими на охоту. Я сидел на диване в углу, и на меня, конечно, никто не обратил внимания. Но в разговорах их я услышал однажды слово «поп». Это меня заинтересовало, и мне вздумалось от скуки пошутить над ними и пощупать, много ли у них мозгов. Я подсел к ним поближе. Господа толковали о собаках. Я вмешался в их разговор и постарался высказать им всё своё собаковедение: я стал говорить им, что сеттер имеет такие-то хорошие качества, а пойнтер такие-то; что напрасно они в эти места взяли сеттеров, а что гораздо лучше было бы взять пойнтеров и проч. И знаете ли? Я не мог досыта налюбоваться, с какою жадностью они слушали меня и как впивались в каждое моё слово! В каких-нибудь 20-30 минут мы сделались искренними друзьями. При искренних рукопожатиях на прощанье я заслужил от всех аттестацию умного и образованного священника, каких им не приводилось ещё встречать в жизни. А из этого и выходит, что священник, чтобы «удовлетворить требованиям современного общества» – его собеседников-дворян, из пастыря Церкви должен сделаться псарём.

Старая барыня будет чтить своего приходского батюшку-священника выше святителя, если он зайдёт иногда к ней выпить чашечку кофейку с цикорием, поиграет с ней в гран-пасьянс, посудит о лёгкости нравов нынешних молодых людей и будет иметь терпение слушать её обыденные сплетни. Стало быть, священник должен быть салонницей.

Молодая барыня будет занимать вас разговором о новом романе, который она только что прочла или читает; об опере и театре, где вы никогда не бываете; о несостоявшемся браке лиц, которых вы не знаете; в сотый раз выслушаете о необыкновенных талантах её птенцов и тому подобное. Но если и вы при этом скажете для потехи, какое направление дано по последнему журналу шиньону – вздёрнут ли он на макушку или откинут назад; какие в моде ныне шляпки, дипломаты, ротонды и проч., то вы, во мнении барыни, уж непременно будете и достойнейшим, и современным, и образованным священником. А из этого и следует: чтобы «удовлетворять требованиям современного общества» – барынь, священник должен быть модисткой.

Лиц, служащих в каком-нибудь присутственном месте, вы расположите к себе только тогда, когда вы выразите ваше сочувствие, что оклад жалованья слишком недостаточен по их трудам; когда вы знакомы хоть сколько-нибудь с делами их службы; знаете немного общие чиновнические интриги и городские новости; верите вместе с ними всяким слухам; зайдёте вечерком к этим «вечным труженикам» выпить чаю с коньячком, а пожалуй, тут же и попеть. Значит, священник должен быть чиновником.

Встречаешься иногда с человеком, довольно много читающим. «Ах, вы читали?» – спрашивает он. «Нет, не читал ещё». — «Прочитайте непременно!» Или слышишь: «Какой NN. умный священник! Как он много читает!» Значит, хоть бы для того, чтоб не клеймили дураком, священник должен много читать.

Купцы – статья иная: они религиознее многих других сословий, но при этом набожность их до того перепутана с барышничеством, что, вероятно, большинство из них и сами не определят себе, кто они – плуты или люди благочестивые. Употребляя все способы и пользуясь всяким случаем к наживе, они любят читать книги религиозного содержания. Не особенно заботясь о чистоте своей нравственности, они строго соблюдают посты, по крайней мере в глазах других. Вздувши кого-нибудь при подряде или продаже, на сколько хватило мочи, они ставят в церкви рублёвые свечи. Иной воротило пустит по миру целые десятки чужих сирот, но зато потом сольёт большой колокол или построит высокую колокольню. От священника они требуют солидности, точности в церковной службе, строгого соблюдения постов – словом, святости. Но действительно купца расположите к себе только тогда, когда вы знаете хорошо биржевые колебания различных акций и облигаций; досконально знаете все торговые обороты по его операции; кольнёте, хоть слегка, его соперника и скажете, что у него дела идут не особенно бойко. Если же вы скажете, что такого-то купца или барина можно легко, по их выражению, объегорить начистую, то он готов вложить в вас всю свою душу. А следовательно, священник должен быть торгашом.

П. И. Коровин. «Крестины». 1896 г.

Раскольники требуют, чтобы священник вёл жизнь совершенно уединённую. Чтобы табаку он не только не курил сам, но и не имел бы с табачниками никакого общения и не бывал бы в их обществе, дабы не вдыхать в себя этого зелья; чтобы церковные службы отправлялись «истово» – не торопясь, точно – и пелось, и читалось без пропусков всё по уставу; чтобы священник читал книги исключительно духовного содержания и древние, мирской же книги не брал бы и в руки; чтобы одежда, пища, образ жизни и пр., и пр. – всё было «по древнему благочестию». Как бы ни были нелепы требования раскольников, но не обращать внимания на их требования нельзя: раскольники живут среди народа – здесь их и дети, и братья, и весь их род, и все они, более или менее, люди состоятельные и потому имеющие большое влияние на бедняков. А из этого и следует, что священник должен строго держаться «древнего благочестия», церковную службу отправлять продолжительно, не торопясь – всё петь и вычитывать по Уставу Церкви.

В тех особенно местах, где земские врачи живут не между крестьянами, а в городах, крестьяне не видят их никогда и потому в совершенной своей беспомощности беспрестанно обращаются за советами к своему батюшке-священнику. Поэтому священнику необходимо, на сколько это возможно, изучать медицину и иметь маленькую аптечку, чтоб оказывать нуждающимся хоть какую-нибудь помощь.

Священнику приходится убедить крестьян изъявить желание открыть школу; он должен найти помещение, приискать средства на отопление, прислугу, учебные пособия и содержание учителя; убедить отцов и матерей отпускать детей своих в школы, убедить самых детей ходить в них; сам должен учить и наблюдать за преподаванием других. Словом, он должен быть попечителем и учителем народной школы.

Между крестьянами, как и между другими сословиями, очень нередки семейные неприятности: то сын нагрубит своей матери, то отец выгонит из дому своего сына, то пьяница-муж искалечит свою жену… Где искать защиты и помощи несчастным?! Единственное лицо – это местный священник. Он непременно должен быть умиротворителем семейных неприятностей.

В народе усиливаются пьянство, безнравственность, азартные игры, воровство; местные же власти всегда пьяны прежде других. Единственное лицо – это приходской священник, который есть и должен быть наставником и блюстителем народной нравственности.

Иногда в приходе получается такое начальственное распоряжение, что крестьяне считают его притеснительным и обременительным для себя; местным же своим властям они не всегда доверяют и потому недоумевают, что им делать – исполнять его или нет. И они идут к своему батюшке-священнику за беспристрастным и справедливым словом. Стало быть, священник должен быть руководителем в делах общественных.

Крестьяне крайне небрежны в обращении с огнём и не предпринимают никаких предосторожностей против пожаров. Сельские власти, из тех же крестьян, рождённые и воспитанные среди беззаботливого в этом отношении народа, относятся к этому делу так же небрежно, как и их подчинённые. Поэтому единственное лицо в приходе, которое может что-нибудь сделать полезное, – это приходской священник. И действительно, многие священники приказывают, чтоб при каждом доме были постоянно наготове кадки с водой, осматривают пожарные инструменты, велят чинить старые и покупать новые, по нескольку раз в течение лета осматривают все дома по деревням и все пожарные сараи.

Во время падежа скота опять только один священник может повлиять, чтобы были предпринимаемы необходимые предосторожности и исполнялись предписанные врачом меры.

Крестьянин днём, особенно летом, занят работой, и приглашать священника к больному днём ему нет времени, поэтому он едет за ним большей частью ночью, не обращая внимания ни на какую погоду. А те, что выше мужика, допекают священника ещё больше. Они не пошлют за вами в полночь, но зато продержат вас ни за что ни про что 3-4 часа и вытянут всю вашу душу всевозможными привередничаньями: привезут вас к себе в дом, например, крестить, а там окажется, что то кум ещё не пришёл, то кума не приехала, а вы сидите и ждите, хотя у вас дорогá, может быть, каждая минута; но на это никто и не подумает обратить внимания; пять раз опустят термометр в купель; пять раз выразят опасения, чтобы вы не утопили ребёнка, чтоб не упали на него свечи, не помяли бы грудки, рёбер, не привить бы болезней от прежде крещённых младенцев в этой купели и… без конца. И священник должен попусту тратить дорогое время, сидеть и слушать всякую глупость.

Вы простудились, вам нужно только вылежаться и вспотеть. Но вы не можете употреблять никаких потогонных средств, потому что вы хорошо знаете, что за вами могут приехать из дальней деревни и вы должны рисковать тогда простудиться уже насмерть… Поэтому священник во всякое время дня и ночи и во всякую погоду должен быть готовым для требоисправлений, несмотря на собственную болезнь.

Требоисправления по приходу, по-видимому, есть одна из самых лёгких обязанностей – работа чисто механическая, но на самом деле ни одна должность в свете, кроме разве докторской, не донимает, так сказать, человека, как требоисправления. Именно чем? – своей безвременностью. Во всякой должности есть определённый час труда и определённый час отдыха. У священника этого определённого часа нет. Иногда 5-10 раз оторвут вас, пока вы напишете каких-нибудь пол-листа; 20-30 раз оторвут, пока вы прочтёте какую-нибудь книгу. Вы не знаете покоя ни днём ни ночью – ни в какое время года и ни в какую погоду. При беспрестанных перерывах мысль совершенно теряется для всякой умственной работы, и вы доходите, наконец, до апатии ко всякому умственному труду.

Таким образом, священник от начала своей жизни до гробовой доски есть полный раб общества; но общество не довольствуется этим; оно требует вдобавок ко всему ещё и совершенств чисто ангельских. Общество знать не хочет, что священник есть такой же человек, вышедший из того же общества и живущий среди общества, где на каждом шагу он видит не только обыкновенные слабости, но и самые грубые пороки; что священник имеет те же жизненные потребности и, следовательно, те же слабости и потому всякий мало-мало предосудительный поступок карает беспощадно. За священником наблюдают каждый его шаг: что он ест, что пьёт, сколько времени и даже на чём он спит, чем занимается, как живёт с семейством, кто у него прислуга – словом, в его жизнь входят до мельчайших подробностей. И всё это служит темой к самым беспощадным пересудам.

Но что всего страннее, чего понять даже нельзя, так это то, что от священника требуют и святости, и, пожалуй, порока в одно и то же время. Приходит, например, священник в пост в православный дом, и ему предлагают закуску или обед вместе с собой и говорят: «Батюшка! просим покорно! Мы надеемся, что вы старых предрассудков не держитесь, чтоб не кушать ныне мяса. Вы человек образованный, вас нельзя сравнять с другими». Если священник садится и ест, то ясно может заметить удовольствие и радушие на всех лицах – священник делается душою общества. И тут же начинают рассказывать: «Вот у нас в Петербурге были крестины постом; батюшка церкви N. обедал вместе с нами и как-то кушал, что любо, и забыл, что пост». И это говорят самым саркастическим тоном, со всевозможными вымышленными прикрасами. И священник церкви N. делается предметом общего разговора и самых беспощадных пересудов, хотя всё это говорится, конечно, в самых приличных формах. «А в прошлом году, – говорит хозяин, – к нам в деревню приехал архиерей; повар наш сварил сперва две курицы, потом в бульон пустил рыбки, и владыка ничего, скушал. Уж конечно, он видел, что это не рыбий суп, а ел, потому что он умный человек, без старых предрассудков. Да и к чему?» Тут и пойдут перемывать все косточки архиереев. Священника приглашают играть в карты. Если он сядет, то, видимо, бывают все довольны. Но тут же переберут по суставчику какого-нибудь священника, с которым они до этого времени играли, конечно, с таким же удовольствием.

И всё в этом роде в жизни священника. Нам кажется, что общество само не установило ещё положительного, определённого понятия о том, что ему нужно от священника. А из этого следует, что священник должен быть в высшей степени строг к себе, ни на минуту не забывать, что он священник, и не увлекаться добродушием каждого.

Из книги «Записки сельского священника», 1882 г.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска