110 лет назад родился основоположник российской (советской) космонавтики Валентин Глушко

Два главных конструктора, два старых друга – Сергей Павлович Королёв и Валентин Петрович Глушко – положили начало эре космонавтики. Их имена равноценны. Глушко создавал ракетные двигатели – главное, что было в ракетах, которые делал Королёв.

Валентин Петрович Глушко. 1930 г.

Вместе – Глушко в Ленинграде, Королёв в Москве – они начали осуществлять свои мечты на рубеже 1930-х. А когда в 1933-м был создан первый в мире Реактивный научно-исследовательский институт, то под началом замечательного нашего ракетчика Георгия Эриховича Лангемака, создателя легендарной «Катюши», Сергей и Валентин делают первые ракетопланы, каждый занимаясь своим – один двигателями, другой летательными аппаратами. Одно без другого взлететь не может. Люди фантастической культуры, энергии, два этих русских гения были почти одновременно арестованы в 38-м, прошли через пытки и нравственные страдания. Когда выяснилось, что они лучшие, что незаменимые у нас в стране всё-таки есть, их отправили в Казань, продолжать работу под надзором НКВД.

Летом 1946 года Валентин Глушко у входа в берлинскую комендатуру неожиданно увидел человека, по вине которого был разгромлен их институт, расстреляно его руководство, сотрудники отправлены в тюрьмы. Это был генерал-майор Костиков, тоже конструктор, ракетчик, решивший однажды, что по чужим головам идти к цели и легче, и быстрее. Кулак Глушко, лишь недавно освобождённого и ещё не реабилитированного, врезался в лицо генерала, разбив его до крови: «Это тебе за Лангемака и за всех наших!»

Позже комендант Берлина на заявлении Костикова об избиении написал: «В возбуждении дела отказать. Получено по заслугам».

Через два года Королёв и Глушко отправят в небо первую баллистическую ракету Р-1. В 1957-м достигнут космоса. Многие утверждали, что постепенно их отношения охладели, но это верно лишь отчасти. Речь идёт о разногласиях, без которых развития техники не бывает. Они были слишком важны друг для друга, слишком близки, чтобы рабочие споры переросли во что-то более серьёзное. Смерть Королёва стала страшным ударом для Глушко, но руки он не опустил, став спустя несколько лет генеральным конструктором космических систем. Последней великой его работой стала ракета «Энергия», способная открыть путь к межпланетным полётам.

Судьбы этих главных конструкторов были мне интересны давно, а однажды я узнал, что Сергей Павлович верил в Бога. Захотелось выяснить: а как к этому относился Глушко? Несколько раз за это брался, но ничего не нашёл по теме. «Ну ладно, – думаю, – на нет и суда нет». И вдруг узнаю, что Валентин Петрович с огромным уважением и трепетом относился к последнему русскому царю. Начал разыскивать сына академика Глушко Александра, обнаружив его телефон, не поверите, в списках «врагов» Украины. Оказывается, в то время, когда Киевский нацбанк решил выпустить монету в две гривны с профилем Валентина Петровича Глушко, Александр помогал чем мог Донбассу, навещая сражающийся Донецк. Он историк, публицист, автор нескольких книг о наших ракетостроителях, кроме того, один из лучших геральдистов страны. Общались мы несколько дней.

«Больше не теряйте своего сына»

– Александр, расскажите, как вы узнали о встрече вашего отца с царём?

– Был период в 1988 году, после первого инсульта, когда мы с ним очень много времени проводили не просто вместе, а в разговорах. Отец постепенно восстанавливался в Кремлёвской больнице и даже собирался ехать на пуск очередного космического корабля. Кажется, это был июль, когда он рассказал о приезде императора Николая Александровича в Одессу в 1914 году. Всем было интересно посмотреть на него, и дедушка с бабушкой на пролётке вместе с отцом и его сестрой отправились к маршруту следования Государя. Отцу было пять лет, почти шесть, и характер у него был очень живой. Он не стал маяться за спинами, а встал на четвереньки и пополз между ног, рискуя быть затоптанным. «Жандармы и полицейские проворонили меня, – вспоминал он, – засмотрелись на императорскую свиту, и я оказался на дороге. Поняв, что уполз очень далеко, стал разворачиваться, чтобы вернуться обратно, и тут увидел перед собой начищенные сапоги».

Сапоги были очень хорошие. Пятилетний ребёнок ойкнул, ожидая увидеть грозное лицо какого-нибудь жандармского генерала или самого генерал-губернатора Одессы, но вместо этого увидел улыбающееся лицо императора Николая II. «“Ой…” – ещё раз произнёс я, – рассказывал отец. – Николай взял меня на руки и, улыбаясь, спросил: “Господа, чей это сын?” Сходящий с ума отец поднял руку: “Мой, Ваше Императорское Величество…” Император подошёл к тому месту, где стоял мой отец, и попросил пропустить его ближе ко мне». «Больше не теряйте своего сына, – сказал царь дедушке, – а то он совсем уползёт и никто не сможет его найти…» Поцеловал мальчика в щёку и передал родителю. Отец был счастлив.

Позже он вновь вернулся к этой истории, которая очень много для него значила. Сказал, что его поразили глаза императора, хотя тот и улыбался, – не мог потом забыть этого взгляда. «Я смотрю в его глаза, – говорил отец, – вижу, сколько в них боли, как он нуждается в помощи. Как ему нужны те, кто будет помогать ему, укреплять нашу страну». И тогда он дал себе слово (тогда или позже, я не знаю), что посвятит свою жизнь служению царю, что, когда вырастет, всё сделает, чтобы страна, во главе которой стоит такой человек, всегда был первой во всём, лучшей в мире.

Отец мне рассказывал: «Когда в 1918 году я узнал о расстреле Царской Семьи, то для меня рухнул весь мир. Я потерял смысл жизни и начал становиться на путь воров и бандитов… Только лишь книги Жюль Верна “Из пушки на Луну” и “Вокруг Луны” вернули мне желание жить и дали силы для дальнейшего созидания… Когда же ты родился в день убийства Царской Семьи, то я перенёс дату твоего рождения на один день позже…»

Есть воспоминание одной знакомой из тех времён, когда он ещё сидел в шарашке в Казани. Как-то отец сказал ей: «Завтра день расстрела Царской Семьи, а меня вызывают к Сталину». И вдруг я рождаюсь в этот день траура, после чего отец добивается, чтобы в свидетельстве о рождении появилась дата: «Восемнадцатое». Даже мама не знала, как всё вышло, думала, что это в роддоме что-то перепутали. Отец признался в этом незадолго до смерти.

Гражданин Земли

– Дед был прапорщиком запаса, – продолжает Александр, – участником Русско-японской и Первой мировой войн, затем был в Белой армии. Тоже очень почитал царя. В блокадном Ленинграде в 1943 году его арестовали за антисоветскую агитацию, к которой он действительно имел склонность. Дали восемь лет, потом добавили столько же, так как в камере он не перестал ругать не только фашистов, но и советскую власть. Умер в тюремной больнице в 1948-м.

Родители В. П. Глушко, Пётр Глушко и Матрона Косых, в день свадьбы

– На отце не сказывалось то, что ваш дед был в Белой армии?

– В следственном деле отца говорится об этом, но мне кажется, что до его ареста это удавалось скрывать. В Одессе, когда я пытался искать материалы о нашей семье, было такое ощущение, что кто-то тщательно вычистил все имевшиеся на этот счёт документы. Со слов отца знаю, что наш род происходит от запорожского казака атамана Глушка или Глушко. Бабушка была русской, работала медсестрой.

– Валентин Петрович себя считал украинцем или русским?

– Человеком. Он был гражданин Земли, но не в космополитическом смысле – его главной идеей с детства было убеждение, что цивилизацию необходимо спасать, для этого нужен выход в космос. Говорил: «Когда горит весь дом, глупо думать о спасении отдельно взятой квартиры. Лучше не допустить пожара во всём доме». В 16 лет он написал книгу «Проблема эксплуатации планет» – о том, что скоро человечество исчерпает имеющиеся природные ресурсы и без выхода в ближний и дальний космос цивилизация погрузится в жесточайшие войны, люди истребят друг друга.

Но и космосом, и ракетами он заинтересовался задолго до этой книги.

Однажды чуть не взорвал свою школу, желая устроить фейерверк. Хорошо хоть, в последний момент решил уменьшить заряд – это был один из первых проблесков его научной интуиции. В общем, здание школы устояло. До революции отец закончил подготовительный класс Ришельевской гимназии, если не ошибаюсь. Во время Гражданской войны жили недолго под Киевом, потом вернулись в Одессу, где отец поступил в училище Святого Павла. Так оно называлось, пока не было переименовано в профтехшколу «Металл» имени Троцкого. Ещё учился в консерватории, а затем в музыкальной академии.

Но космос был на первом месте с 1923 года. Он переписывался с Циолковским, создал в Одессе кружок юных мироведов. С желающими вступить в него говорил о фантастической литературе, смотрел, насколько человеку это интересно. В библиотеке на Пастера у них был свой стол в читальном зале. Очень много читали, подготовив за полтора года 120 докладов. Это сделали восемь десятков детей, которые ели, может, раз в сутки. Вместе построили обсерваторию, выпросив материалы у горсовета. Им выделили какую-то казарму, которую они разобрали на кирпичи. Но во многом это была, конечно, такая занимательная игра.

Потом был Ленинградский университет, откуда отца отчислили в феврале 1929-го с пятого курса за то, что он не смог больше оплачивать учёбу. А дипломную работу выбросила на помойку его первая супруга – Сусанна Георгиевская. Он рассказывал, как ухаживал за ней, как женился, но не смог ей соответствовать – как я понимаю, Сусанна хотела ходить в театры, блистать, ей надоели нищета и муж, который почти всё время посвящал работе. К работе она его ревновала жутко.

Сохранилась лишь третья часть дипломной работы, которую отец успел передать военным. Они заинтересовались. Николай Яковлевич Ильин, уполномоченный техштаба начальника вооружений РККА, передал текст Тухачевскому. Тот прочитал, одобрил, отдал специалистам, те тоже оценили. Так отец попал в ГДЛ – газодинамическую лабораторию, причём сразу на должность начальника отдела, занимавшегося электрическими и жидкостными ракетными двигателями. Это было в мае, а уже в июне исчез Николай Тихомиров, основатель лаборатории, один из родоначальников ракетостроения в СССР.

– Насколько я знаю, он заболел и умер в марте или апреле 1930 года своей смертью, был похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.

– «Убыл в Сочи» – как я потом прочёл в одном из документов. Больше его никто из знакомых не видел ни живым, ни мёртвым. И отдельной могилы его на Ваганьковском нет. Символический памятник был поставлен там по инициативе отца в 1969 году, потому что Тихомиров был похоронен где-то на этом кладбище в «могиле невостребованных прахов» вместе с другими «врагами народа». О том, что его руководитель был арестован и расстрелян, отец узнал лишь в феврале 30-го. Пришёл к Ильину, начал расспрашивать, куда исчез его заболевший, согласно официальной версии, руководитель. К этому времени уже несколько месяцев шли аресты по делу Арткома. «Что будет с нами со всеми, если так поступают с такими людьми?» – спросил отец, узнав, что Тихомирова можно не ждать. Ильин ответил, что этого никто не может сейчас сказать.

Дальше произошло событие, о котором отец не решился открыть мне всей правды. По его словам, он случайно выстрелил в себя. Но спустя много лет я нашёл докладную Ильина, где он подробно описал случившееся. Отец дважды приходил к нему на квартиру, интересуясь его пистолетом «Парабеллум». Наконец выпросил вместе с патроном, якобы посмотреть. Когда Николай Яковлевич отошёл в соседнюю комнату, то услышал слова отца: «Хорошо иметь вот такой револьвер, можно стрелять и в цель, и от нападения защищаться, а если жизнь надоест, то и застрелиться, как в кино». После этого прозвучал выстрел. Пуля прошла под сердцем и вышла под мышкой. Отец твердил слабым голосом: «Бедная Сусанночка… Простите меня, что я вам сделал столько неприятностей». Ильин, конечно, очень обиделся на эту историю, а отец, к счастью, выжил и расстался с женой, чтобы не подвергать её опасности. Он жил в то время в постоянном ожидании ареста.

На полпути в космос

– В 1934 году Валентина Петровича перевели в Москву в только что созданный Реактивный институт. Как он познакомился с Лангемаком и Королёвым?

– Познакомились они раньше, с Георгием Лангемаком вообще в 29-м. Что сблизило? Может, то, что все трое были одесситами в той или иной степени. Отец родился в Одессе, Лангемак там учился, а когда узнал, что Королёв жил там несколько лет, сказал: «Он наш, он тоже прошёл Одессу…» Тогда же они пообещали друг другу, что всегда будут помогать Сергею Павловичу. Помню, отец с улыбкой рассказывал, как они с Королёвым бегали за спиртным в магазин. Там поспорили, кому платить – каждый хотел сделать это сам. Решили бросить монету, Королёв победил, чему был очень рад. Это был январь 34-го года, праздновали новоселье.

Но с Георгием Лангемаком отец был особенно близок. Они были больше, чем друзья, родные люди, отец называл его членом нашей семьи и рассказывал очень много о том, как они вместе работали, как помогал его семье. Я сказал как-то: «Жаль, что никогда с ним не познакомлюсь». И тогда отец посмотрел на меня, усмехнулся и произнёс странные слова: «Ты с ним ещё познакомишься». Возможно, он имел в виду, что я стану биографом Лангемака и не один год посвящу исследованию его жизни.

Отец возглавил в институте КБ, которое занималось созданием двигателей для ракетопланов, управляемых пилотами. Королёв делал планёр, отец – двигатель к нему. Предполагалось, что испытывать образец будет Чкалов, но из-за арестов в институте всё отложилось, а потом Чкалов погиб. Испытания провели на два года позже запланированного, в 40-м году, и уже без них – они в это время сидели в тюрьме.

Книга Александра Глушко «Неизвестный Лангемак. Конструктор “Катюш”»

– Почему их арестовали?

– По доносу Костикова, который рвался к власти в институте и расчищал себе дорогу.

– Лангемак уже закончил снаряд для будущей «Катюши» к моменту ареста?

– Да, конечно. Кроме этого снаряда, было ещё более 250 его разновидностей.

– То есть Костиков сделал только само устройство – машину с направляющими для ракет?

– Нет, эта установка была создана ещё в 1937-м Лангемаком и Клейменовым, но патента они не получили, его оформил на себя Костиков, единственная заслуга которого в том, что он – со своими амбициями – добился, чтобы эту установку поставили на вооружение.

– Что Валентин Павлович рассказывал о времени заключения?

– Ещё с юности у него была отдушина – наблюдение за звёздами, мысленные блуждания по Вселенной. Это спасало его потом и в тюрьме. Когда боль от пыток проходила, он начинал разрабатывать в уме новые двигатели, точнее, принципы их работы. Многие решения, к которым он тогда пришёл, были впоследствии реализованы. Отец заставлял мозг постоянно работать, это помогло не сойти с ума.

– Что он говорил о пытках?

– Вас раздевают догола и начинают катать по мелкому стеклу. Кладут на живот и начинают по вам ходить, с таким расчётом, чтобы эти стёкла впивались вам в тело. Зажимают половые органы в щели. Ещё была клетка ниже человеческого роста, где привязывают так, чтобы человек стоял в полусогнутом состоянии. Что такое вертушка, знаете? Это когда человек стоит сутками, а следователи меняются. Привязывают за руки, за ноги и растягивают. Это не считая банальных избиений, ударов головой о стену и так далее.

– При каких обстоятельствах Валентин Петрович всё это рассказывал?

– В больнице, осенью 1988-го. Он умер в январе, а с сентября мы почти каждый день были вместе. Вспоминал он об очень и очень многом. Из тюрьмы их с Королёвым (последнего через Колыму и Омскую шарашку) перевели в шарашку в Казани, где они, продолжая формально оставаться заключёнными, работали по теме реактивной авиации вплоть до 44-го, когда им скостили по два года срока за выдающиеся успехи.

Королёв поначалу подозревал, что отец дал на него какие-то показания, но это не соответствовало действительности, я смотрел потом материалы дела. Отец на следствии не сказал ничего, что могло бы повредить Королёву, всё брал на себя, говорил: «я потребовал», «я вынудил», «я порекомендовал». В Казани они поговорили, и всё разъяснилось. Отец предложил больше никогда не возвращаться к этой теме, но однажды они всё-таки вернулись.

Произошёл взрыв ускорителя, когда Королёву брызнула в лицо кислота, боль была ужасная. Лётчик-испытатель Васильчиков справился с управлением, спас машину, а Королёв умелыми действиями спас двигатель. Когда самолёт приземлился, Сергей Павлович побежал за спиртом. Никто не понял зачем, от кислоты это не помогает, наоборот. Оказалось, Королёву понадобился алкоголь как обезболивающее. Он тут же захмелел, и отец потащил его на себе домой. Сергей Павлович начал извиняться за то, что подписал какие-то протоколы на допросах. Отец отвечал лишь: «Замолчи, замолчи, не хочу всё это выяснять». Посадил на скамейку, сказал: «Я сейчас тебя брошу, если не замолчишь».

Королёв затих было, но когда им с Васильчиковым была вынесена благодарность за умелые действия по спасению материальной части, народ собрался это отметить, и Сергей Павлович поднял стакан, обращаясь к отцу: «Я пью без закуски за то, что ты настоящий, честный, порядочный человек, в отличие от меня». Отец страшно рассердился: «Ты опять за своё?! Ты когда-нибудь оставишь в покое эту тему?» Он не сомневался в порядочности Королёва и говорил мне: «Нельзя обвинять тех, кто что-то подписал. Никто не знает, как сам обвинитель повёл бы себя, оказавшись в тех условиях. Это слишком непредсказуемо». Достаточно сказать, что из Лангемака выбивали показания, обещая изнасиловать двух его дочек и жену, так что пытки были далеко не самым страшным, к каждому подбирали свой ключик.

Отец этого Сталину так и не простил. Считал его талантливым бандитом – высоко оценивал его деловые качества, но испытывал к нему отвращение за то, как обращались тогда с людьми. С гибелью Лангемака он так никогда и не смирился.

«Да, он верил»

– Лангемак, как и Королёв, был религиозным человеком, насколько я знаю.

– Да, Георгия Эриховича в своё время исключили из партии за то, что он венчался, как и положено православному христианину. Семья отца тоже была верующей, ходили в храм. После революции, понятно, это приходилось скрывать, даже не из страха, а потому что в этом случае придётся забыть про космос, отказаться от всех планов. О том, верил ли отец, довольно сказать следующее. Когда в отрочестве он собирал материал для книги «История межпланетных сообщений», то перечитал и Священное Писание, и «Жития святых», потому что там тоже говорилось о вознесении на небеса.

У меня было такое ощущение, что Библию он знает наизусть. В 78 лет мог без запинки по памяти прочитать три страницы из Ветхого Завета. У него была идеальная память, помнил всё.

«Зачем тебе это?» – спросил как-то я, советский мальчишка, очень далёкий от веры. «Чтобы быть культурным человеком, – ответил отец осторожно. – Нужно разбираться во многом, и разбираться хорошо. Понятно, что на это нужно время, но я точно знаю, что это тебе пригодится».

В другой раз отец сказал, что перед тем, как что-то делать, нужно обратиться к тем, кто умнее тебя. И конечно, к Тому, Кого считают самым умным. Понятно, что более развёрнуто он не мог мне в то время что-то объяснить. Он очень хорошо знал историю православия, историю иконописи, мог посмотреть на икону, которую видел первый раз в жизни, и рассказать о том, как её реставрировали. Были вещи, которые выдавали его приверженность православной традиции, но это не афишировалось, ведь он был членом ЦК.

Да, он верил, но не был адорантом, то есть тем, кто слепо верует. У древних шумеров, знаете, были фигурки незрячих людей, которые смотрели на божество как на символ безусловного, абсолютного поклонения. Отец верил иначе. Говорил, что во время крестных ходов ему слепило глаза от золота на одеждах священников. Он не понимал, зачем это, если главное – душа. Мне кажется, он был бы не в восторге от нынешних освящений космических аппаратов. Это было как-то совершенно не в его духе.

О религиозности говорил, что она бывает разной: есть вера, а есть попытка людей спрятаться от сложностей. Если человек верит – это одно, а если прикрывается Богом, прячет за Его спиной своё малодушие, жадность, глупость – это другое, это наказуемо, и накажет его Тот, Кем он прикрывается, и накажет нещадно.

На старт!

– Как создавалась первая ракета с прицелом на космос?

– Первой была баллистическая Р-1, точная копия немецкой «Фау-2», и это хорошо известно. Неизвестно другое – то, что «Фау» немцы создавали, опираясь на работы Лангемака и Глушко. Их книга «Ракеты, устройство и применение» вышла в Германии в 1942 году, но была известна там и до этого, как и масса других сведений об их работах.

– Они оказали большое влияние на Брауна?

– Конечно. Отец, вспоминая об этом, говорил, что когда увидел основу ракеты Брауна, то понял, что ничего нового там нет, всё было известно. Другие размеры – колоссальные, но копнёшь поглубже – это советские разработки 30-х. Понимаете, немцы на развитие советской космонавтики не повлияли никак. «Фау-2» – это модификация РЛА-2 конструкции Глушко 33-го года.

– А зачем нужно было копировать «Фау-2»?

– Сталин приказал. Копировали вплоть до никому не нужных клепок. «Никому это было не надо, – говорил отец. – Нужно было доделать до конца то, что было не доделано, и создать нормальную ракету. А мы зря потратили время и деньги на копирование».

Власть не сразу поняла, какого масштаба учёных, инженеров, конструкторов имела наша страна. Попытки мешать не прекращались. Однажды арестовали заместителя отца. Он поехал в МГБ и сказал: «Если вы арестовали его, забирайте и меня, а двигатели делайте сами. Без этого человека мне это не удастся». Отец в тот момент ещё не был реабилитирован, но рискнул собой. Таких случаев, когда он заступался за людей, было неисчислимое количество. В тюрьме многое понял про себя и сделал выводы: есть какие-то вещи, от которых отступаться нельзя.

Нельзя раболепствовать, и он был совершенно независимым человеком, ничего не боялся. Нельзя прощать нечистоплотность. Как-то подошёл к нему человек, начал говорить что-то дурное про одного из сотрудников. Отец отвечает: «Вы когда всё это собирали, думали, я вам поверю?» «Но это же правда!» – воскликнул тот. «Вы четырежды меня подводили, – ответил отец, – а потом выяснялось, что вы делали это с определёнными целями. Если вы хотите, чтобы я вам поверил, предоставьте неопровержимые доказательства, иначе мне придётся вас уволить».

Ещё было правило: если он в чём-то не участвовал, то резко отрицательно относился к тому, чтобы ему приписывали участие в этой работе. Например, включали в число соавторов. «Я здесь хоть слово написал?» – спрашивал он. «Нет, но вы же руководитель!» – «Уберите меня и всех, кто эту статью не писал. Пусть останутся только настоящие авторы». Считал, что деньги и славу должен получить тот, кто заслужил. Это была его позиция: «Никогда не приписывайте себе чужого, но и не дайте отнять то, что сделали сами». Переживал, что многие люди, немало сделавшие для нашего выхода в космос, засекречены, хотя в этом отпала необходимость. Они так и остались никому не известны.

Была ситуация, когда отец всерьёз схлестнулся с Горбачёвым, настаивая на том, что Джанибекову нужно дать третью Звезду Героя за участие в спасении орбитальной станции «Салют-7». Помните, наверное, как станция замолчала и была опасность её потери? Но Горбачёв ответил, что Звезду дать не может, ведь даже у Глушко, генерального конструктора, их только две. А Глушко не давали третью, потому что две их было у покойного Королёва. Отец вспылил, а на вопрос: «Ордена Ленина ему мало?» – ответил: «Мне мало». В конце концов, согласился на то, чтобы космонавту за его подвиг присвоили звание генерал-майора авиации. Это был первый случай, когда такое звание было присвоено не за должность, а за работу в космосе.

Академик В.П.Глушко (слева) и космонавт В.А.Джанибеков

Гелиоракетоплан, макет

– О ракетной программе 50-х, запуске первого спутника, первого человека в космос Валентин Петрович вам рассказывал?

– Там почти всё было засекречено, поэтому он был очень лаконичен. Гагарина, конечно, поминал, что это был мальчишка с очень интересным характером, который не подведёт. Отец его любил, мечтал, что Гагарин поведёт первый межпланетный гелиоракетоплан.

– Я неоднократно читал о чёрной кошке, которая пробежала между ним и Королёвым, их разногласиях относительно полёта на Луну.

– Академик Черток рассказывал сказки на эту тему, кто-то подхватил. Так родился миф, где искажено всё что можно. Речь идёт о двух старых друзьях, которые могли ругаться сколько угодно, допуская то, что невозможно между чужими.

Объясню, что там было на самом деле с лунной программой. Королёв попросил отца сделать кислородный двигатель, у которого были некоторые преимущества. Например, при аварии он бы не заражал местность. Но сделать его в срок было совершенно невозможно. Отец объяснил Сергею Павловичу: нужен год, чтобы довести до ума азотный двигатель РД-253, на котором хоть на Марс лети, а с кислородным никакой определённости. Он сделал его потом для «Энергии», но доводил до ума больше десяти лет. А здесь срок был три года – не успеть. Однако Сергей Павлович не слышал.

«Я в авантюрах не участвую», – решительно сказал отец. Но потом как мог помогал Николаю Кузнецову, который делал кислородный двигатель для Королёва, консультировал, давал советы. То есть были чисто рабочие разногласия, а будущее подтвердило правоту отца. Космонавт Гречко рассказал мне, как Сергей Павлович ругал своих сотрудников за то, что они украли у него несколько лет, отговорив от варианта, предложенного Глушко.

Вот и вся ссора. На самых видных местах и у отца, и у Королёва лежали подарки друг друга, которыми они дорожили. У Сергея Павловича на стене висела фотография с Советом главных конструкторов, в том числе Глушко. Когда посетители садились на диван, то видели тех, кому наша страна была обязана выходом в космос.

Совет главных конструкторов. Слева направо: М.С. Рязанский, Н.А. Пилюгин, С.П. Королёв, В.П. Глушко, В.П. Бармин, В.И. Кузнецов

– Насколько Валентину Петровичу Глушко удалось приблизиться к межпланетным перелётам?

– Для полётов на другие планеты проектировался «Вулкан» – ракета-носитель, которая могла вывести в космос военную платформу или ракетоплан массой более 200 тонн, с экипажем из пяти человек. Он мог достичь любой из планет Солнечной системы и даже покинуть её пределы. Отец по личной инициативе начал создавать под него проект лунной базы, были и другие задумки. На этапе выхода ракеты за пределы атмосферы хотел добиться эффекта кавитации, что давало возможность достижения огромной скорости без перегрузок для объекта. Ничего нереального в этом не было, имелись все необходимые наработки. Но потом решили остановиться на «Энергии», способной вывести на орбиту орбитальный ракетоплан «Буран» весом около 100 тонн, а «Вулкан» так и не взлетел.

Главный конструктор КБЭМ В.П.Глушко на рабочем месте. 1968 г.

– Почему так вышло?

– Власти это не было интересно – ни в советское время, ни после. Отец создал задел для нашей космонавтики на пятьдесят лет. Но тридцать из этих пятидесяти прошли, и за это время в России не создано ничего нового. Всё, что делается, – это модернизация и «косметический ремонт». Тридцать лет после смерти отца мы движемся по инерции, осталось ещё двадцать, чтобы изменить отношение. Если этого не произойдёт, космос мы потеряем – вытеснят конкуренты.

Академик В. П. Глушко (справа) вручает космонавту Г. М. Гречко макет космического корабля «Союз». 1975 г.

В президиуме торжественного заседания (слева направо): космонавты Г.Т.Береговой и В.А.Шаталов и академик В.П.Глушко, 1978 г.

В.П.Глушко (справа) и космонавт Г.Т.Береговой обсуждают технические вопросы, 1981 г.

 «Бог есть»

– Каким был отец?

– Самое интересное, как он вёл себя с людьми. Не было такого, чтобы давил на меня, требовал: «Сделаешь, как я сказал!» Когда я обращался к нему с вопросом, что мне предпринять в такой-то ситуации, отец отвечал, что вот есть такой выход, есть такой – выбирай.

В. П. Глушко с сыном Сашей в Центре подготовки космонавтов. 1981 г.

Когда мне было 12 лет, давал править тексты энциклопедии «Космонавтика», не перепроверяя меня. Несмотря на то что он десятилетиями обладал большой властью, не был авторитарным человеком. Мог быть очень жёстким в отношении тех, кто потерял его доверие, а главное – уважение. Но если считал кого-то порядочным человеком, то никак не ограничивал его свободу, был очень тактичен.

Он часто повторял две фразы. Одну вслед за королём Генрихом Наваррским, когда речь шла об интересной задумке: «Париж стоит мессы». Вторую, когда ему особенно сильно надоедали. Вспоминал, что он одессит, и говорил: «Хорошо, ты меня убедил. Вчера зайдёшь».

Постоянно думал о работе. Мог в театр сходить, кино посмотреть, но это были внешние развлечения, внутри он никогда не переставал трудиться над своими проектами. Каким-то образом мог одновременно думать о своих ракетах и, скажем, внимательно слушать, как читаю стихи Высоцкого, которыми очень увлекался. Как-то раз читал их отцу несколько часов. Он при этом думал о чём-то своём, но вдруг говорит, что у такого-то стихотворения есть и другие варианты. Он тоже любил Высоцкого, с которым его однажды познакомил заместитель Андропова генерал Цвигун. Отец пришёл в КГБ брать разрешение на работу с иностранными космонавтами, Владимир Семёнович тоже за чем-то подобным. Встреча была интересна обоим, так как Высоцкий знал, кто такой Валентин Петрович Глушко.

Ещё была смешная история, когда отец взял меня на какое-то кулуарное мероприятие, где было не очень много людей. Мне тогда было девять лет. Отец куда-то вышел, доверив мою сохранность дяде Диме – маршалу Устинову. Тут входит Брежнев. Здоровается, а я начинаю ходить вокруг него кругами. «Мальчик, ты что ходишь?» – спрашивает Леонид Ильич. «Папа говорит, что с вас песок сыпется, – отвечаю я. – Хочу посмотреть, как это происходит». Ему говорят, что я младший сын Глушко. Леонид Ильич рассмеялся, а когда отец вернулся, мягко ему начал выговаривать: «Валентин Петрович, ну что вы себе позволяете? Ладно, ребёнок мне сказал про песок, который сыпется. Но он ведь и на улице может брякнуть». После этого отец взял с меня слово, что я буду думать, прежде чем что-то говорить.

– Брежнев сильно обиделся?

– Да нет, совсем не обиделся. У них были очень хорошие отношения, к тому же Леонид Ильич и сам анекдоты про себя собирал, с юмором относился к таким вещам.

* * *

– Мы тесно общались периодами, – говорит Александр. – Например, когда ездили отдыхать в Прибалтику, с которой связано много воспоминаний. В Риге прошлись по всем костёлам и православным храмам, и отец рассказывал об истории каждого из них.

Ещё там произошла пара эпизодов, когда мы столкнулись с хамством. Раз на пляже в Юрмале какой-то человек начал некрасиво ухаживать за женщиной, навязчиво клеился. В какой-то момент женщина толкнула этого мужчину, и он наступил на отца, который встал и сказал: «Молодой человек, помимо того что вы неуважительно относитесь к женщинам, вы ещё и не имеете привычки смотреть по сторонам. Будьте любезны, займитесь своим воспитанием. Иначе как депутат Верховного Совета этим буду вынужден заняться я. И я вам обещаю, что в этом случае вы пройдёте полный курс этикета со всеми положенными учебными заведениями, начиная от КПЗ и заканчивая Воркутой».

В другой раз зашли в автобус, где ехал ветеран с орденской планкой на одежде. Отец спрашивает: «Что ты можешь сказать о нём?» Начинаю, глядя на планки, рассказывать, где он воевал. «Вот видишь, – удовлетворённо кивает отец, – не зря ты увлекаешься историей наград и формы. Ты научился уважать фронтовиков. А вот этот человек, – показывает он на контролёра, – ничего этого явно не знает». У ветерана не было с собой удостоверения, и контролёр потребовал заплатить штраф – 3 рубля. Отец обращается ко мне: «Как мы в этой ситуации поступим?» «Я понял», – говорю. У меня незадолго до этого был день рождения, исполнилось 13 лет, и мне подарили сколько-то денег. Отдаю контролёру три рубля: «Я оплачиваю его штраф, только оставьте этого человека в покое». После чего в дело вступил уже отец, сказав: «Никогда не подходите к тем, кто имеет награды за Великую Отечественную войну. Поинтересуйтесь историей, это на вашей работе очень полезно. Вы сейчас пытались оштрафовать человека, который защищал Ленинград, выжил в блокаду, а вы позволяете так себя с ним вести». «А откуда вы знаете, – бурчит контролёр, – что он во время войны был в Ленинграде?» – «У него ленточка медали “За оборону Ленинграда”. Возьмите справочник, поинтересуйтесь такими вещами».

Последнее прижизненное фото академика Глушко: после выступления на Королёвских чтениях один из слушавших его доклад рассказывает Валентину Петровичу о репрессированном родственнике. 1988 г.

Наши путешествия навсегда оборвались весной 88-го. Последние два года жизни отца были очень тяжёлыми, это был сплошной стресс. Горбачёв собирался угробить «Энергию», она ему была больше не нужна. Отец, естественно, боролся, а влияние он имел значительное. В результате его довели до первого инсульта, за которым последовали новые удары – ещё три инсульта подряд. Такое может быть в условиях лучшей больницы страны? Чем и как его лечили, что за препараты кололи лошадиными дозами, я не знаю, но ему становилось всё хуже.

За три дня до его смерти мать сказала: «Если бы Бог был, Он не допустил бы, чтобы ты так мучился». Отец ответил на это: «Бог есть». Всего два слова, очень весомые в устах человека, который никогда не бросал их на ветер…

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска