(Продолжение. Начало в № 813)

Века и годы

 Из записок М. Сизова:

Поклонившись кресту-латнику, закованному в узорчатый железный панцирь, поехали мы дальше. В пути подумал: что хотел сказать коваль Алексей Сметанин, придумав такой необычный крест на месте убиения святителя Питирима Пермского? Наверное, всё время перед его глазами стояла картина: народ, прижимая к себе иконы, со всех ног бежит к усть-вымской крепости, а на мысу, где должен был проводиться молебен, остался один епископ. Он стоит недвижно, подняв крест, как бы защищая горожан от бегущих на них вогулов. Копьё улюлюкающего Асыки нацелено в грудь епископа – а на нём нет ни панциря, ни кольчужки… И как хочется сейчас, спустя пятьсот лет, хотя бы в кресте-памятнике святителя бронёй заслонить!

Предание о том, что епископ ценой своей жизни пытался спасти паству, лично у меня не вызывает сомнений. Жалел он людей. Исторический факт: в 1447 году владыка Питирим привёз из Москвы немалые средства на постройку храмов и монастырей, но, увидев, какое разорение на Пермской земле произвёл очередной набег вогулов, «растратил» все деньги на помощь погорельцам и семьям, оставшимся без кормильцев. «А говорят, что Москва слезам не верит, – подумалось. – Сам-то Питирим до назначения в Усть-Вымь был москвичом – игуменом кремлёвского Чудова монастыря, принадлежал к высшему столичному, так сказать, “истеблишменту”, но вот же, не огрубело сердце…» Ехали мы из Усть-Выми в Яренск и не ведали, что там, в архангельской глуши, московская тема встанет в полный рост.

Глушь, конечно, понятие относительное. Для архангелогородцев Яренск – страшная тмутаракань, в 770 километрах от областного центра. А для нас – ближний старинный городок, куда мы из Сыктывкара ездили на велосипедах 19 лет назад, в первую нашу экспедицию. И земля там не чужая для нас, по ней ходил Стефан Пермский с проповедью – собственно, «Еренский городок» и появился в летописях, когда святитель основал там в 1384 году Архангельский монастырь. От прежнего монастыря осталась одна только Покровская церковь с приделом во имя святителя Стефана.

Покровская церковь в Яренске

Стоит она на высоком берегу Кижмолы и числится ныне в доме номер 34 по ул. Братьев Покровских (революционеров, разумеется). Помню, как водил меня туда иеромонах Феодосий (Смушко). Сопровождали нас ребятишки из Яренского детдома. Они и показали нам дырку в высоком заборе, через которую сами постоянно лазили. Но мы всё же обошли забор, чтобы охранник пропустил через ворота к храму, в котором располагался какой-то склад. Иеромонах показал место, где было монастырское кладбище и с которого последний надгробный камень увезли музейщики, поставив его под стенами Спасо-Преображенского собора, где их музей и находится. А вечером того же дня слушал я рассказ местной жительницы: «Могильный камень у музея поставили самоубийце, спрыгнувшему с соборной колокольни. В 50-е годы это было. С колокольни он летел как птица, вот этак, широко расставив руки…» «Постойте, – недоумевал я. – Но на камне высечена другая дата – 7171 год от Сотворения мира, то есть 1663-й по-нашему. И в надписи значится имя – “схимонах Исайя”. Может, что-то путаете?» – «Здрасьте, я же коренная яренская. Точно говорю: могила в 50-х появилась».

Глушь – это когда тебя не услышат, сколько ни ори в лесу. Измеряется она километрами нежилого пространства. Но есть и такая глушь, которая меряется временем. Вот еду сейчас в Яренск и пытаюсь вспомнить, в какой же из приездов я слышал историю про «летел как птица»? Ведь это было ещё до нашей велосипедной экспедиции.

Смутно помню, как познакомился я с Раисой Павловной Зубовой – то ли в поезде, то ли на вокзале в Котласе. Сама она деревенская, родилась под Яренском. Вырастив детей и выйдя на пенсию, стала ездить по монастырям, а когда в 1989 году в Яренске верующим передали кладбищенский храм, то поселилась в сторожке при нём и все оставшиеся силы свои отдала его восстановлению. Спустя время, воспользовавшись приглашением, приехал я в её городок («Тихий звон над Яренском», №№: 271-272, 1997 г.).

– А что, говорят, столицу из Москвы в Смоленск переводят? – спросил меня при знакомстве отец Феодосий. Сам он телевизор не смотрел, но от кого-то услышал. На самом деле речь шла о предложении разместить в Смоленске администрацию Союза Россия – Беларусь, но батюшка всерьёз понял, что столицу России из Москвы убирают. Такой вот взгляд из Яренска.

Впрочем, сам он был не яренчанин и даже не россиянин. Почему-то русские священники сюда не ехали, так что первым в 90-е годы здесь служил отец Лукиан с Украины, который вскорости туда же и вернулся. «После него осталась рабочая фуфайка, вон висит на гвозде», – показала мне Раиса Павловна, дипломатично намекнув, что ничего-то батюшка не успел сделать. Затем был отец Феогност (Яскевич), который приехал из Белоруссии ещё в 1950 году, работал сапожником, держал хозяйство. Приняв монашеский постриг, поселился у Раисы Павловны в сторожке при храме. На соседство с духовной сестрой, хоть и престарелой, пришлось испрашивать благословение у самого митрополита Белорусского Филарета. Храм стоял без окон и фактически без крыши, но вместе с местными женщинами удалось его восстановить, начать в нём службы. Отец Феогност хотел при нём создать женский монастырь, даже свой пай внёс – корову и участок пахотный земли, оставшиеся от мирской жизни. Меценатка из Москвы пообещала профинансировать строительство сестрического корпуса, но что-то не заладилось.

Следующим священником стал иеромонах Феодосий, которого о. Феогност пригласил из Белоруссии, из Жировиц, как раз для служения в будущем монастыре. После него был иерей Вадим Фидченко-Пухтий, переселенец из Казахстана. Затем много лет служил отец Адам Айдамиров, уроженец Свердловска, но рукоположённый в Архангельске. Можно сказать, «уже местный». А ныне настоятель… снова приезжий. Откуда? Пока что мы этого не знали.

В единой ограде

Подъехали. Возле храма никого. Подходим к мраморному могильному кресту у северной его стены, установленному внутри бетонного контура часовни. Кажется, обычный ленточный фундамент, да не тут-то было – он уходит на такую глубину, словно тут собирались возводить колокольню Ивана Великого. Московская меценатка, руководившая работами, расположила фундамент вокруг могилы схиеромонаха Феогноста, снеся чьи-то захоронения, и это вызвало возмущение местных жителей. Но дело, похоже, разрешилось: внутри железобетонного каре стоят восстановленные кресты. На одном из них фото мужчины в пенсне: «Николай Константинович Тяпугин (1883–1928)». Это учитель математики, открывший в Яренске в 1912 году воскресную музыкальную школу, просуществовавшую до 1919-го. В тот год красные захватили городок и телеграфировали в центр: «По горячим следам арестовали 35 человек. Часть из них тут же расстреляли, в том числе всех священников». Николая Константиновича не тронули, он преподавал и при советской власти. Рядом с ним близ храма покоится его жена Архелая, дочь священника Евгения Константиновича Добрякова, настоятеля Покровского храма (того самого, на месте древнего монастыря) и руководителя Яренского отдела Великоустюжского Стефано-Прокопьевского братства. Под расстрел он не попал, а умер от гангрены в 1930 году, предварительно вызвав из д. Вожем сына Евгения, священника, и передав ему приход.

Судьба сына, последнего настоятеля Покрово-Стефановского храма, необычна. Вологодскую семинарию Евгений Евгеньевич Добряков закончил в 1914 году, когда началась война, и сразу же попросился на фронт. Воевал храбро, имел награды и дослужился до штабс-капитана. После революции был командиром роты в Красной армии (не потому ли расстрельщики не тронули его отца?), демобилизовался уже после Гражданской войны, в 1922-м. Сразу же принял сан. Сначала попа, бывшего красного командира, терпели, но в 33-м решили припугнуть: арестовали и на три года отправили на Беломорканал. Вернувшись из лагеря, о. Евгений поначалу работал чернорабочим в Яренском детдоме, но затем снова вернулся на приход. В 37-м, придравшись к тому, что он оказывает помощь ссыльному духовенству, его снова арестовали и отправили в лагерь на десять лет. Там следы и затерялись.

Архелая же прожила до 1953 года. Скорее всего, отец Феогност был с ней знаком – городок-то маленький, но вряд ли она рассказывала ему о своём отце и брате, последнем священнике Яренска. Но вот теперь лежат они рядом – внутри фундамента недостроенной часовни.

Игорь фотографирует, а я иду дальше и сразу за алтарём вижу могилу Раисы Павловны, притулившуюся к высоченной ели. Дата смерти – 2005 год. Маленький холмик с деревянным резным крестом убран цветами и осыпан лучистыми иголками солнечного света, раздробившегося в еловых лапах. Тёплое такое место… словно к родственнице пришёл. Подхожу к оградке, под ногой скрипит сухая еловая шишка. «Ну как, шишку-то Ване передал?» – спросила она вдруг тогда, в 1999-м, когда мы с Игорем сидели на кухне в её сторожке и чистили картошку. Вот ведь, имя моего сына запомнила! И тот пустяковый эпизод, когда я в первый свой приезд поднял с кладбищенской тропинки красивую сосновую шишку («для сына»), а батюшка Феодосий вынес из дома другую шишку, огромную: «Возьми лучше эту».

Возвращаемся к храму, на двери его висит замок. Под высоким крылечком стоят в ожидании священника две женщины и парень. Вскоре появляется батюшка, довольно молодой, и прямо на улице, не заводя в храм, проводит оглашение. Бодро рассказывает о смысле крещения, что нужно с собой принести для совершения таинства, спрашивает номер телефона. Слышу, как он удивлённо переспрашивает: «Как-как вашу крещаемую зовут, Есения?» Отпустив будущих крёстных, обращается к нам:

– В храм пригласить пока не могу, на двери старый замок защёлкнули, от которого ключа нет. Дужку пилить надо. Зайдёмте пока в сторожку.

Отец Виталий Кишкин

По пути к «домику Раисы Павловны» (таковым он останется для меня навсегда) спрашиваю батюшку, откуда он приехал в Яренск. Отвечает:

– Из Москвы.

* * *

– Сейчас, в августе, много крестится. Вчера было два крещения, сегодня тоже, – ещё не отойдя от катехизационной беседы, поясняет отец Виталий Кишкин. Мы уже сидим за столом в знакомой горнице, и батюшка угощает нас чаем из пакетиков, с пряниками.

– А почему в августе?

– В огородах всё посажено, теперь и креститься сельчанам досуг, – философски, без тени улыбки говорит священник.

– Мы здесь давно не были, – начинает расспрашивать Игорь. – А как закончилась история с часовней на месте могил?

– Если честно, этот бетонный короб немного мешает, когда крестным ходом вокруг храма ходим. А так – ничего здесь не меняется.

– Раньше внутри фундамента не было других могил, кроме памятника отцу Феогносту, – напоминаю.

– Да? Я здесь два года всего. Прислали сразу после семинарии, и уже срок истекает.

– Это что-то вроде обязательной отработки по распределению, как в советские времена? – удивляемся.

– Примерно так. В Патриархии вышло положение, что выпускники московских и подмосковных семинарий и духовных школ должны на два года поехать в епархии, где не хватает священников. Правда, на следующий год тех, кто с московской пропиской, перестали отправлять, потому что в самой Москве возникла нехватка священников.

– А как же теперь им Россию почувствовать за пределами Садового кольца? – замечает Игорь, задетый за живое, и обращается ко мне: – Сколько мы уже в Сыктывкаре? «Тридцать лет и три года»? Если бы не обязательная отработка после университета, то могли бы сбежать сразу же в столицы и так потом «Вера» не появилась бы.

– «Веру» мне прихожане приносят, читаю, – кивает головой отец Виталий. – У каждого свой интерес, а мне больше нравится научное – статьи про Священное Писание, про Клайва Льюиса.

– Интересен ваш взгляд, москвича, на здешнюю жизнь. Тем более можете говорить объективно, ничто вас здесь не держит.

– Ну, какой взгляд… Люди здесь очень хорошие. И община хорошая, в чём заслуга предыдущего настоятеля, отца Адама. Он в Архангельск уехал, и меня – сюда. Что я здесь успел? Вот новые ворота для храма поставили, дымоходы прочистили, что-то поменяли. Отец Адам в основном с детьми занимался, а я, напротив, для взрослых больше беседы провожу, мне это ближе. Контраст с Москвой, конечно, есть. Сначала диаконом, а затем священником я служил в храме Иоанна Предтечи в Братеево, это новый район, спальный. Народу много и священников на приходе несколько, постоянная какая-то жизнь, богословские семинары, лекции. Здесь же один как перст.

– В сельской жизни есть свои радости.

– Городской я. Родился в Новокузнецке, затем Чебоксары, Ульяновск, Москва. Здесь, конечно, красивая природа, но рыбалка мне не интересна, даже за ягодами в лес не хожу. Пока молодой, хочется, чтобы жизнь вокруг бурлила. А тут все спокойные: если что-то сделал – хорошо, не сделал – и ладно. Хочется конференцию устроить. Например, пригласить профессоров, чтобы они приехали и выступили. Но пока сам беседы в библиотеке провожу. Бывает, что и тридцать человек приходит. Первая тема про крещение была. Хорошо прошла, много вопросов задавали.

– Какие вопросы?

– Да разные. «Сколько стоит крещение?» – батюшка смеётся. – Вообще, мне всегда интересно с людьми пообщаться, чем дома-то сидеть. Сейчас вот готовлю беседу о семье, о христианском браке. Тема эта жизненная – люди приходят, жалуются, а у них одни и те же ошибки в общении между супругами. Самая распространённая – нежелание понять, что хочет твой супруг или твоя супруга. Просто не видят друг друга, хотя под одной крышей живут. Вторая ошибка – ищут в браке радости для себя, мол, мне будет хорошо с этим человеком. Нет, не будет, если только о себе думаешь. Если жена несчастлива, то в итоге и ты будешь несчастлив. А если сделаешь свою половину счастливой, то и тебе будет счастье.

– Это вы из личного опыта выводите?

– У нас семья молодая, младшему ребёнку три года. Книжки читаю по психологии. Рекомендую «Он и она», которую написал священник Павел Гумеров, духовник фонда «Православная семья». Читаешь и понимаешь, какие у самого уже были ошибки. Многие в семейной жизни забывают, что мужчина и женщина – они разные. Даже мозг у них по-разному устроен, биологи это давно открыли. И чтобы понять друг друга, нужно приложить усилие. При этом какие-то конфликты неизбежны – их перетерпеть, переждать надо, а у нас сразу бегут разводиться, жизнь ломают.

– Вашей супруге не скучно здесь после Москвы? Огород, цветник у вас есть?

– Есть участочек, но это совсем не наше, жена ведь тоже городская. В храме не поёт, не умеет, а врач очень хорошая, переживает за пациентов. Сейчас, правда, не работает – в декрете.

Батюшка рассказывает историю их знакомства в молодёжном православном клубе.

– Она не из священнической семьи. Но я даже рад, что так у меня получилось. Во время учёбы в семинарии сталкивался, как иронически к девушкам с регентских курсов относились, называя их ХБМ – «хочу быть матушкой». Бзик, что обязательно нужно выйти за священника. Хочется, чтобы жена любила тебя, независимо от того, кто ты, священник или плотник.

Разговор перекинулся на воспоминания. Отец Виталий рассказал о том, как в детстве в храм ходил, пономарил. Помянул и протоиерея Александра Пивоварова, ныне уже покойного: «Наш приход в Новокузнецке в 95-м он создал. Замечательный был пастырь и проповедник-миссионер».

Пятьдесят поклонов

Беседа наша затянулась, речь шла о том, как можно оживить православную жизнь в таких тихих городках и можно ли к этому подключить местные власти.

– Мы, когда в Яренск въезжали, плакат видели: «Матушка Зима», – говорит Игорь. – Уже много лет Яренск объявили «родиной Зимы», наподобие того, как Великий Устюг назвали «родиной Деда Мороза» – коммерческий такой проект. Помнится, в Устюге против этого выступал священник Ярослав Гнып, который считал, что Устюг – родина Стефана Пермского и вообще город православных святых. Но против больших московских денег батюшка не сдюжил, его просто смели. Может, он не прав был? Как думаете, эту вашу «Матушку Зиму» воцерковить можно?

– То есть как воцерковить?

– Ну, есть же пример – языческий праздник Масленица вошёл в церковный обиход как Сырная неделя. Народное стало церковным.

– Лично я не вижу смысла во всём этом. Ну, открыли в Яренске «Резиденцию Зимы», работает она с перерывом на обед, в выходные – укороченный день. И что? Матушка Зима со своими помощниками – Бабой Ягой, Лихом Одноглазым, Лешим и Кикиморой – проводит утренники для детей, конкурсы разные. А мы-то здесь при чём?

– Какая ж это матушка, если у неё кикиморы в помощницах?! – возмущаюсь. – Снежная Королева, а не матушка!

– Я пытаюсь работать с подростками, но у меня всё прозаичней. На днях разговаривал с начальником полиции, он поддержал мою идею встретиться с юными правонарушителями.

Беседу нашу прервал стук в дверь. В сторожку вошли два молодых мужика, которых я поначалу принял за рабочих, вызванных пилить дужку амбарного замка на храме. Но оказалось, что на огонёк к отцу Виталию заглянули директор Яренского краеведческого музея и офицер Росгвардии. Батюшка достал ещё стаканы, мы снова заварили чай в пакетиках, хлебнули, и разговор продолжился.

Разговор за столом в знакомой горнице

– С подростками у нас хорошо работал отец Адам, и мы помогали ему по мере сил, – поддержал тему Денис Иванов, директор музея. – А с чего всё началось? Священник сел на велосипед и стал ездить с детьми по Яренску – в игровом ключе искать крайние точки селения по четырём сторонам света. (Об этом «Вера» рассказывала – «Будущее Яренска», № 749, февраль 2016 г.) Поначалу с ним были дети прихожан, в том числе наши с Александром Сергеевичем.

Денис кивнул на своего военного друга, а я прервал:

– У вас детей сколько?

– У него четверо, у меня пока трое… Так вот, потом к ним присоединились и другие пацаны. И мы поняли: «Вот оно!» У нас, конечно, есть воскресная школа, и я там помогал со своим учительским опытом – я ведь по профессии учитель истории, но здесь мы увидели по-настоящему горящие глаза детей. И решили создать православный отряд «Искра». Добыли через Александра Сергеевича списанную военную форму, перешили – пацанам такая радость! Устроили военно-патриотическую игру для ребятишек от 7 до 13 лет. В заброшенном карьере приземлился парашютист, его нужно было найти, забрать секретную карту и доставить её на базу, незаметно проникнув за вражеские посты. В роли противника были мы, взрослые. Для пущего страха натянули на себя противогазы. Дети в восторге! И что удумали: одного отправили с пакетом, а остальные стали нас отвлекать. И когда победили, ликовали все. Тут Александр Сергеевич подключился, стал борьбе их учить, я футболом с ними подзанялся, ещё стреляли из мелкашки. И вот каждое воскресенье: богослужение, воскресная школа, потом обед дома, после которого собирались вместе – и до вечера. Зимой сосиски жарили на костре. Детей у нас становилось всё больше и больше… Эх! До сих пор ведь подходят и спрашивают: «А будет сегодня что-нибудь днём?» Иногда соберёшь их, но уже не то, конечно, без отца Адама. Недавно он звонил мне, говорю: «Отец Адам, вы были единичкой, а я – ноликом». Кстати, в Архангельске он продолжает это дело, там оно пошло «на ура».

– А почему сами не можете?

– Силёнок не хватает. У меня два выходных: в субботу домашние дела поделаю и в храм на службу иду, а в воскресенье снова служба, воскресная школа и отряд «Искра» до позднего вечера. Мы с отцом Адамом подменяли друг друга.

В чём ещё была цель? Я посмотрел на своих детей, и мне показалось, что в школе они могут стать изгоями. Ребята, которые в храм ходят, они же другие. И предложил отцу Адаму: давайте создадим православный отряд, чтобы дети и в школе друг друга держались, приветствовали друг друга по-своему. Мы же потом и значки свои разработали, и они носили эту атрибутику. Это давало свои плоды – дети стали друзьями.

– Они уже повзрослели. «Искра» как-то сказалось на их судьбе?

– Двое, скорее всего, останутся при храме. Им уже по 16 лет и вполне могут стать вожатыми в «Искре». Наверное, с их помощью и продолжим это дело.

“Искра” и Снежная королева

Стали мы расспрашивать Дениса Владимировича о краеведческом музее. Ведь необычный он: в трапезной части – экспонаты, а в остальной – всё как в обычной церкви: иконостас, росписи на стенах, алтарь с жертвенником. Причём так было и в советское время – иконостас не трогали с 30-х годов. А нынче на престольный праздник «музея», на Преображение, был там молебен с крестным ходом вокруг собора. И в другие дни в «музее» молятся.

– Вы ведь ровесник отца Виталия? – спрашиваю Дениса.

– Чуть постарше, мне тридцать четыре.

– Всё равно молодой, а уже директор музея. Два с половиной года назад, когда наш корреспондент приезжал сюда, вы были просто музейным сотрудником.

– Да, меня только в прошлом году выбрали директором. Работа интересная. У нас в фондах более ста старинных икон, собранных по району в 50–60-е годы. Многие из них прежде были храмовыми. И вот сейчас у нас проект «Мир икон». Выставляем из фондов и проводим мероприятия. Это не просто экскурсии, а большой разговор о православии. Если бы мне в юные годы сказали, что стану директором, ещё и алтарником в церкви, я бы не поверил. Вот говорят: есть ли в современном мире гонения на Православную Церковь? Я скажу, что есть. В виде насмешек, издевательств. Сам подтрунивал над свой девушкой в пору, когда о вере и не помышлял, а потом сам полную чашу этого испил…

Когда отец Адам предложил мне работать при храме, я, не зная, на что соглашаюсь, сразу сказал «да». Всё делал: и в лавке продавцом сидел, и за печкой смотрел, убирался, потом ещё стал алтарничать. Помню, в лавке во время Шестопсалмия разговорился громко с прихожанкой, тут отец Адам как выскочит из алтаря: «Пятьдесят поклонов!» Думаю: «Какие ещё поклоны? Я куда пришёл – работать или в монастырь какой-то?» Всё внутри кипело. А потом потихонечку проникся, и матушка Серафима помогла. Говорила мне: «Ты батюшкой станешь».

– Раиса Павловна от чего умерла? – спрашиваю.

– Диагноз не знаю. Очень страдала она, плакала и стонала от боли. У меня день рождения был, я пришёл радостный такой, а она скрючившись сидит. По очереди ей ноги гладили, вот прямо здесь, где сейчас сидим. Наверное, у неё закупорка вен была, ноги совершенно синие. Чуток до 90 лет не дожила…

– Она моего старшего сына, Дмитрия, очень любила, – припомнил Александр. – Как только один я на службу приду, она: «Где мой любимец, почему его прячешь?» Не понимал я, от кого это прячу – от неё, что ли? Да нет же, от Бога… Не буду говорить, что матушка мне предрекла, но всё ей сказанное пока сбывается. Бывало, нагрешу, приду в храм – она сидит около печки, смотрит и смотрит на меня. Я отвернусь и взгляд её чувствую. Ё-моё! Выхожу из храма, крещусь. А когда нормально всё, то придёшь – она улыбается.

– А насчёт детей я так понимаю, – помолчав, вдруг сказал Александр, возвращаясь к началу разговора. – Всё зависит от родителей. Я вот с работы прихожу – и надо с ними поиграть в шахматы, в футбол, на рыбалку сводить, на лодке их покатать. А мне бы поесть и спать завалиться. По службе приходится много ездить, оперативная работа утомительная. Один рос-гвардеец на район – и магазины, и газпром, нефтянка, где что случится… И вот как при этом за детьми уследить? Да ещё к вере привести?

– А сами вы в Церковь как пришли?

– Да сам не понимаю… неожиданно произошло. Я ведь не просто атеистом был, а терпеть не мог священников, Патриарха.

– То есть были Савлом?

– Раньше я на зоне работал инспектором. Среда такая специфическая, в которой вера считается бредом. А тут на охоте с моим отцом несчастный случай произошёл, ружьё случайно выстрелило жаканом. Рана страшная, в лесу он больше половины крови потерял. Восемь операций ему сделали, всё внутри сшили. Не должен был выжить. А почему выжил, отец потом сказал: не хотел умирать некрещёным. Он ведь верил в Бога – бывало, идёт по лесу и молитвы поёт.

Отец мой – бывший сотрудник системы ИТУ, человек командный. Крестился и всех домашних тоже обязал, даже тёщу мою креститься повёл. Я же отказался напрочь: «Мне это не надо!» Думал так: если креститься, то надо будет в храм ходить. Отец настаивает, мол, все уже с крестиками, а ты… Говорю: «Крестик я и так надену». Купил себе золотую цепочку, крестик и носил.

Однажды поехал я в автозаке с жуликами в посёлок Вожский – это в Удорском районе Республики Коми, там они на Вашку дорогу строили. Приехали на место, началась моя вахта. Делать там совершенно нечего, и я много книг с собой захватил. Отец, прощаясь, дал мне книжку отца Александра Меня «Сын Человеческий» – пришлось тоже взять, чтобы его не обидеть. И вот осталось несколько дней до конца вахты, а я всё уже перечитал. Беру в руки «Сына Человеческого»… Когда закрыл последнюю страницу, то долго сидел как громом поражённый: «Не понял… а как же я всю жизнь-то жил?!» И я уже просто мечтал об окончании вахты: ждал той минуты, когда приеду и покрещусь. Приезжаю – и сразу сюда, во Всехсвятский храм: «Батюшка, покрестите меня срочно». Отец Адам: «Стой, стой…»

Александр повернулся к Денису:

– Ты ведь был в храме тогда?

– Был, но не помню тебя такого, – ответил тот.

– Да ты же ещё воду грел для крещения! И вот спрашивает меня отец Адам: «Стой, а ты “Отче наш” знаешь?» – «Нет». – «А Символ веры?» – «Нет». Он принёс мне кучу книг: поезжай, готовься, потом приедешь. А я: «Никуда не поеду, пока не окрестите». – «Да не могу крестить, вы же ничего о Церкви не знаете». – «Но я “Сына Человеческого” прочитал, я знаю всё!» – «Вы не знаете ничего, почитайте святых, я вот ещё вам дам…» – «Батюшка, я сейчас выйду за ворота, меня машина собьёт, и вы ведь всю жизнь будете жалеть, плакать, что человек погиб навсегда!» Он на меня посмотрел, говорит: «Денис, иди воду грей». И сразу крестил. Как умирающих крестят, без оглашения.

Не буду говорить, что испытал я во время крещения – о таинствах нельзя распространяться. Вышел из храма – какое небо было, какие люди на улицах! Такое замечательное чувство… «Ну всё, теперь это на всю жизнь!» – думал. Но прошло немного времени, тёща меня вывела из себя, и я понял, что рай на земле невозможен. Крещение – это ещё не всё.

Александр продолжает свой рассказ, и когда доходит до того момента, как поехал к старцу Науму в Лавру, его прерывает Игорь:

– Он вас в священники не прочил?

– Нет, как раз сказал, что из меня непутёвый священник получится.

А я смотрю на Александра и думаю: почему бы и нет? Вдруг настанет такое время, когда не приезжие, а «свои» батюшки в Яренске появятся?

Покуда чистая земля

Из записок И. Иванова:

Заговорили о матушке, которая сейчас находится в декретном отпуске. Про специальности она врач-гастроэнтеролог, успела поработать несколько лет в столице. Михаил подчёркивает плюсы сельской жизни в отличие от московской: тихо, деревенская пища, хорошая экология.

– Экологическая обстановка пока неплохая, да только недавно узнали мы, что здесь, в нескольких километрах от Яренска, на заброшенной станции Шиес, собираются построить гигантский полигон для отходов, попросту – свалку.

Так в разговоре в первый раз возникла тема надвигающегося на эту землю экологического бедствия. Я, признаться, не поверил: за тысячу километров от Москвы поездами волочить мусор, чтоб закопать его в здешние болота?.. Но впоследствии разговоры с разными людьми подтвердили: в Шиесе уже высадился десант московских рабочих – рубят лес, готовят площадку. Это ж какие огромные деньги на этом проекте можно будет украсть! Но вспомнилось, как отреагировал во время «Прямой линии» Президент на жалобы жителей из подмосковной Балашихи, рассказывавших о гниющих поблизости терриконах мусора: только цыкнул – и полигон был закрыт в считанные дни. Но столица-то не прекратила производить отходы, которые надо куда-то девать…

– А куда ещё везти? – спрашивает Михаил, сам недавно, между прочим, переехавший в Балашиху. – Московская область плотно населена. Соседняя Ярославская тоже. Вот сюда, в безлюдье.

– Но говорят, что если в болото мусор бухать, ручьи будут отравлены, а они-то в Вычегду впадают, – рассуждает батюшка уже как местный, будто не из Москвы приехал. – А по рекам-то люди живут. И здесь подписи собирают против. Эта главная сейчас новость у нас – народ гудит, обсуждает, протесты зреют. И главное – из Центра ничего не объясняют.

– Как думаете, может, и Церкви в этих экологических вопросах принять участие? – спрашиваю.

– В протесте, что ли? Я думаю, что должна быть какая-то грань. Потому что священники иногда начинают справедливость мирскую искать и забывают о главном – служении. Дело священника – решать какие-то духовные проблемы. А для вопросов экологических есть органы власти, куда нужно обращаться. Лично сам я петицию к властям подписал и другим советовал. Но Церковь нельзя делать агитационным пунктом.

– Но ведь Бог справедлив и от человека того же требует. А тут явное попрание справедливости: лопающаяся от денег Москва покупает лояльность архангельских чиновников, которые готовы пожертвовать не их – Божьей землёй, при этом игнорируя мнения людей, на ней живущих!

– Я понимаю. Но тут как бы не навредить, а принести пользу. Если начну агитировать, это будет не очень…

– Но если народ сейчас взбудоражен экологией, не правильнее ли вникнуть в эту проблему и попытаться хотя бы просветить людей, рассказать, как христиане должны относиться к экологии?

– Да тут и так всё понятно! – вступает на сторону батюшки Михаил, видя, как я наседаю.

– Да ничего не понятно, это глубочайшая тема, которая изучается современными богословами.

– Да им подальше помойку от себя, и всё, – примирительно говорит Михаил. – Самое простое – у соседа навалить, и забот никаких…

Похоже, вопрос к священнику перерос в дискуссию между вопрошающими. Батюшка, наконец, вклинился:

– Я думал что-то сделать, но что? Устроить встречу со священником, чтобы обсудить отношение к экологии, что ли? Но я не специалист по экологии…

– У вас курс экологии разве не преподавали в семинарии? Патриарх о необходимости этого много говорил…

– Нет, не было. Тут всё понятно. Но если бы я видел, что людям важно это, если бы было приглашение высказаться… Из общественных мероприятий власти меня как священника приглашают только на 9 Мая речь сказать.

– Вот мы сейчас едем на Цилибу, святое место всего этого края, хоть и заброшенное. Там мощи святого пребывают. А оттуда до предполагаемой всероссийской помойки всего 20 километров, и в болотах вокруг Шиеса ручьи берут начало…

– Да, я как раз в эту пятницу там, на Цилибе, впервые побывал. Пригласили две женщины с Чукотки, приехавшие на свою малую родину. Захотели, чтобы я с ними послужил в Вожеме и Цилибе. Я с радостью поехал. Хочу съездить туда с ещё большим количеством прихожан.

Скважина

Пока мы разговаривали, приходили рабочие, спилили заклинивший замок на храме. Теперь мы можем туда зайти. В храме особых перемен не заметно, и это здорово, что есть в мире такие уголки, куда можешь вернуться и увидеть всё таким же, как много лет назад, в молодости… Благословились у батюшки на дорогу. Впрочем, он попросил подвезти его до дома, который снимает в Яренске вместе с семьёй. Мы попетляли немного по городку и выехали на окраину.

– Вот тут нам приход снимает жильё, – показал батюшка.

– У меня такое впечатление, что где-то поблизости находится фонтан с минеральной водой… – покрутил я головой. Подумалось, что если у батюшки супруга гастроэнтеролог, то на единственном минеральном источнике в округе семья уже побывала.

– Впервые слышу, – удивляется отец Виталий.

Мимо идёт семейство местных – спрашиваю у них. Делают удивлённые газа. Торможу проезжающего мотоциклиста – тоже не в курсе. Поверить не могу: жители не знают такой своей достопримечательности – самобьющий из земли источник! Правда, вид у этой скважины, мягко говоря, непритязательный – ржавая труба, торчащая из земли, забитая сверху затычкой из спиленного бревна, а в трубе дырки, из которых в разные стороны бьёт вода. По крайней мере, я таким запомнил фонтан в прошлый свой визит в Яренск.

Уже не помню, с какого раза нам повезло: проезжавший мимо мужичок искренне удивился, что никто не знает про эту скважину. Впрочем, он тоже не смог толком объяснить нам, как туда проехать, указал только общее направление. И мы, полагаясь на помощь Божью, руля по лесным дорожкам, уже в сумерках нашли этот источник: в каких-то двух километрах от храма – на заливном лугу возле лесной речушки Кижмолы. Торчащую из земли трубу с лужей вокруг я увидел с такой радостью, точно это был родник в пустыне. Подбежал, умылся солёной подземной водой, словно живой водой юности, и голову намочил, заодно уж промочил и ботинки.

Кто-то в прошлый раз нам рассказывал, будто одна местная предпринимательница хотела пустить этот источник в коммерческий оборот – не то лечебницу тут организовать, не то розлив воды. Но не вышло. А у меня в голове засело: что же представляет из себя эта вода, были ли шансы у этой женщины? Что вода очень солёная и невозможная для питья – это сразу ясно, особенно если она попадёт в глаза или в рот. А вот химический её состав я пообещал себе всё-таки выяснить. И в эту поездку набрал полуторалитровую бутылку этой воды и взял с собой. После экспедиции, вернувшись в город, долго не мог найти организацию, которая бы взялась проанализировать состав воды: сроки и условия забора воды из скважины были мною нарушены, никто не хотел брать ответственность за неточные данные. Тем не менее договорился, и вот что выяснилось. Заранее прошу прощения у читателей – впереди пара абзацев специальных терминов.

Вода в бутылке, выглядевшая немного желтоватой, по цветности потянула на 5,8 градуса. Это вполне себе хорошо, потому что норма по СанПину – до 20. Цветность воды характеризует наличие в ней органических веществ. Значит, их мало. Зато мутность воды велика – 1,8 мг на куб. дм. Для питьевой воды, например, она должна быть меньше единицы. Это проблема решается простой фильтрацией. Идём дальше. У воды есть так называемый водородный показатель – рН. То есть вода щелочная или кислотная. Здесь показатель 6,7 – вода нейтральная. Как известно, в клетке организма рН=7. Почти идеальный показатель. Гидрокарбонаты могли бы повысить щелочной состав воды, но их всего 25 мг на литр при допустимом содержании до 1000 мг. Марганец. Норма в сутки для взрослого – до 5 мг, наш показатель – 0,02. Железо: 0,55 мг на литр – совсем ненамного превышает норму (норма в России 0,3 мг). Поскольку ржавого осадка вода не дала, это, скорее всего, органические невредные соединения железа. Десять процентов железа организм потребляет из воды (остальное из пищи), так что совсем без железа нельзя – можно заработать малокровие. Дневная норма железа для мужчин – 10 мг. Так что судите сами, много ли это – 0,5.

Но вообще-то эту воду рассматривать как питьевую неправильно. Вода очень жёсткая, показатель 52, то есть в ней солей столько, что пить её в неразбавленном виде невозможно. Это подтверждает насыщенность хлоридами – 10 088 мг на литр. Между прочим, на курорте Серёгово, расположенном в 90 км выше по течению Вычегды и Выми, концентрация лечебных солей чуть меньше – 9 460 мг на литр. «Вследствие большой концентрации солей серёговская вода по своему действию почти приравнивается к грязелечебным процедурам», – сообщает нам рекламка Серёговского курорта и обещает излечить в ваннах до 90 процентов остеохондрозов, артритов и артрозов…

Ночная остановка

Перелистнув страничку начинающего химика, двигаемся дальше.

А путь наш лежит по правому берегу Вычегды – в старинное село Вожем, где стоит красивый Троицкий храм в стиле барокко, построенный в 70-х годах XVIII века. Но нам село интересно, конечно, по другой причине. Здесь несколько веков хранилась написанная святителем Стефаном Пермским чудотворная икона «Зырянская Троица» – та самая, рисунок которой помещён в шапке нашей газеты. По преданию, во время своего путешествия по Вычегде однажды Стефан сделал в Вожеме долгую остановку и написал этот прекрасный образ. Теперь-то икона хранится в Вологде. Но как священны для нас не только мощи святых, но и места их подвигов, так дорого нам и место, где эта икона-святыня нашего Севера хранилась и оберегалась столько времени.

Вожем ныне – это не большое село, как было ещё полвека назад, а едва живая деревушка, на многих картах даже необозначенная. Чтобы добраться до неё из Яренска, надо сначала въехать в районный центр село Лена, повернуть налево и затем по стремительно ухудшающейся дороге проехать 9 километров по пойме Вычегды, среди разбросанных на ней болотцев, проток и стариц.

Уже смеркалось, и над луговиной опустился туман, когда мы отъехали от нашей скважины. Пока ехали, ещё слабо просматривались стога по сторонам, заброшенные избы, а потом и вовсе сгустилась ночь. Асфальт давно закончился, вскоре закончилась и насыпная дорога, превратившись в размазанную дождями колею. Несколько раз я выходил на разведку посмотреть очередную колдобину – преодолеем ли? Но где-то на полпути от Лены прямо по курсу выросло препятствие непреодолимое: полуметровой глубины тракторная колея, которую, в лучшем случае, наша автомашина могла преодолеть на брюхе.

Тракторная колея на дороге в Вожем

Мы остановились, и мне пришлось снова отправиться в разведку, сопровождаемую дикой ордой злобной мошкары. «Без шансов», – огорчил я Михаила по возвращении.

(Продолжение следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска