«Но мог бы пропасть – ан нет, не пропал».

 (Из песни)

Не верь указателям

Зима 2012 года. Каргополь. Зимнее утро. Чуть брезжит. За домами болезненно зарумянилась заря, уже готово к всплытию льдистое холодное солнце. Денёк занимается над Архангельской землёй ядрёный, стужа минус тридцать, сушит, и, судя по прогнозу, это только начало.

Улицы старинного городка опустели, от мороза народ попрятался по домам, конторы отпирать не торопится, магазины закрыты, закусочных вообще не вижу – придётся-таки ехать на голодный желудок. Даже не помолиться на дорожку – и храмы закрыты. Может, подождать, когда разгорится день? Но нет, надо мне в городок Вытегру. И чем скорей, тем лучше. Надо ехать. Только вот какой дорогой? Их вроде две.

Выкатив из города, я притормозил. Из придорожного сугроба торчал одинокий указатель: поедешь направо – 260 км, а налево до той же Вытегры – 215 км… Автомобильный навигатор здесь зажил своей суверенной жизнью и показывал что хотел: по его представлению, моя машина находилась вне дорог – километрах в трёх, среди леса и сугробов. На самом деле передо мной по заснеженной равнине убегала вперёд промороженная пустынная трасса.

Нет, дело вовсе не в этих несчастных полусотне километрах. Интерес меня взял: длинной-то дорогой я ездил в прошлые годы, а вот короткой ещё не доводилось. А тут такой повод – пожарно надо с Архангелогородчины в вологодские пределы, некогда у распутья гадать: «Налево пойдёшь, направо пойдёшь…»

Ну и выбрал я короткий путь, налево. Далее уже только краем глаза на указатели смотрел. На одном было написано, что дорога ведёт до Прокшино: это уже на Вологодчине – то, что надо! Оттуда до пункта назначения рукой подать. Потом плакат у дороги мелькнул: «Внимание, водитель! Дорога только до села Солза». «Как же так? – медленно соображал я. – Ведь эта деревенька ближе Прокшино?! Противоречие получается…» Но пока я вяло обдумывал эту нестыковку, отъехал уже порядочно. Кто-то в глубине души подсказывал мне, что тут что-то не так, лучше бы вернуться, расспросить знающих людей, а второй сидел, молча поджав губы, и рулил.

Есть у дороги какая-то особенная таинственная сила – она затягивает человека. Часто так: едешь и голодный, и усталый, и спать хочешь, а остановиться не можешь. Особенно когда едешь один и разговаривать можешь только с самим собой. Что же до любопытного моего спутника, из-за которого я, собственно, и свернул на эту трассу, то его в тот момент гораздо больше интересовал термометр, на котором неуклонно падала температура: он уже минус 33 показывал.

– Слушай, – говорю, – нет ли подвоха во всех этих указателях? Не хотят ли нас запутать?

– С чего ты взял?.. Если не веришь, тормозни вон того водителя на «шестёрке», сам спроси. Вот увидишь: он скажет, мол, всё нормально, правильно едем.

Из морозной дымки впереди действительно, к моему удивлению, материализовался автомобиль. Я поморгал фарами. Когда я подбежал к нему, хозяин приоткрыл дверь и дружелюбно улыбнулся. Рядом сидела, по-видимому, его жена, она тоже улыбнулась мне, но уже не так широко, а сзади были детки – те вовсе не стали улыбаться, а только поёжились от ворвавшегося в салон морозного воздуха.

Я стал путано объяснять, что мне надо в Вытегру, но вот один указатель, другой…

– Да я понял! – оптимистично прервал меня водитель. – Это объявление поставили ещё осенью. А сейчас-то что?

– Что?

– Зима сейчас, – пояснил он. – Доедешь! Всё нормально!

– Доедете, – повторила жена, явно желая поскорее захлопнуть дверь.

Я вернулся в машину, уселся и стал греть руки дыханием.

– Ну что, «всё нормально»? Говорил же!

Я молча пристегнулся. Ехать, судя по карте, предстояло сначала вдоль озера Лача. А что такое лача? – это надежда, если перевести с финно-угорского. А ещё предстояло миновать деревеньку с говорящим названием Философская (так и называется, истинная правда!), стоящую на речке Тихманьге – как бы такой намёк, что философичность рождается только в тишине.

В общем, понял я: во-первых, надо не терять надежду, во-вторых, относиться ко всему философски, и в-третьих, что? – наверно, музыку не включать. С тем и поехал.

Три брата

Солнце, неспешно всплывающее в небо, дымки-столбики над крышами изб по сторонам… Деревни-то живые – как же радостно! – столько увидел я заброшенных деревень в предыдущие дни.

«Столько увидел я заброшенных деревень…»

Дымки от топящихся печей, сгорающих берёзовых полешек, плавают над трассой, временами врываются в машину и приятно щекотят нос. Какое острое блаженство: здоров, свободен, в тепле, мчусь, дорога идеально белая, празднично блестит снежный накат. Если тормознуть да рулём чуток подыграть, можно на ней и слегка повальсировать от удовольствия, благо трасса совершенно пустынна. Но наша задача другая. Ехать поспешать.

Однако есть у меня одна примета: за таким вот «Мгновенье! О как прекрасно ты…» следует, как правило, жёсткий отскок, этакое похмелье. Что вполне естественно: когда дойдёшь до самого верха, какой бы путь дальше ни избрал – он всяко будет вниз. И всё же никто не отнимет у меня любви к этим мгновеньям!

Тем временем мёртвая безлюдность трассы начинала слегка беспокоить меня. Когда увидел едва приметный в сугробе указатель на бензозаправку, обрадовался: очень кстати! Надпись: «Песок» – то ли действительно песок в ящике под снегом, то ли название деревеньки, где находится эта самая бензоколонка. Заправка представляла из себя два контейнера с бензиновыми крантиками и крохотную будку, в которой дремала женщина-оператор. Я глянул на ценник – ого! «На Вытегру проеду?» – крикнул я через замёрзшее стекло. В ответ из-под окошечка выехал деревянный лоток для денег. Хотя бензина у меня было ещё достаточно, в качестве извинения за раннюю побудку я решил купить десять литров и сунул в лоток денежку. Пересчитав деньги, королева бензоколонки зевнула: «Летом ездили…» Оно и правда, час-то ранний. Я согласно кивнул: ну конечно! раз летом ездили, то какие проблемы могут быть с передвижением зимой?

Дальше тракт постепенно становился всё менее гладким, стало потряхивать, да вдобавок он начал сужаться, деревни встречались реже. Я неуклонно приближался к границе Архангельской губернии. А что такое граница между областями, любой поездивший шофёр знает: на Руси это – самое страшное место, где обитают жуткие склизкие дороги-змеи, а в канавах и колдобинах таятся чудовища, готовые с корнем вырвать колесо у любого автомобиля.

Вдруг вижу в стороне от дороги: купол храма в солнечных лучах отблескивает! Это было село Кречетово с церковью Святой Троицы. Прекрасно, вот и заеду, Николу Угодника попрошу о помощи. А то как-то не по себе. Подъезжаю, дёргаю заиндевелую ручку: эх, закрыто… И кругом ни души – ни людей, ни собак, ни даже птиц. Решил: над какой ближайшей избой дым будет подниматься, туда и зайду спросить. Первый домик, который оказался с дымком, – лесничество. Захожу, а там три мужика неподвижно сидят вокруг стола – настоящая икона. В углу печка топится, рядом дрова разбросаны. Больше ничего в помещении нет – классическая казённая контора: прокуренная, с закопчённым потолком, истёртым полом и замороженными окнами. И мужики, как братья-близнецы, в одинаковых валенках до колен, ватниках и ушанках.

Один из лесников поднял брови, молча глянул на вошедшего меня и снова погрузился в свои бумаги. Тот, что справа, показался мне поприветливей: он скупо поинтересовался, какими судьбами, да ещё в такой мороз. Вот, говорю, заехал в храме помолиться, да заперто. Это, похоже, сильно изумило «братьев»: все трое повернули головы и несколько мгновений молча смотрели на меня. Затем начальник снова погрузился в свои бумаги, мой же собеседник, кажется, почувствовав себя виноватым в том, что храм закрыт, начал объяснять, что староста в Архангельск уехал, а поп в Ухте живёт, тут только наездами бывает.

– Где живёт? – переспросил я.

– В Ухте. Ну, это Песок так называется, по-старинному.

– А-а, – вспомнил я бензоколонку.

Помолчали. В конторе хорошо натоплено, духовито от пылающих дров, приятно было находиться. Погрел руки у печи. Но стоять вот так, молча, чудно, надо, думаю, разговор поддержать. Спрашиваю:

– Как оно там дальше, с дорогой?

– С какой дорогой? – переспрашивает мой единственный добродушный собеседник. – Дорога кончается поблизости, в Солзе.

– А как же на карте?.. Там ведь нарисовано, что она идёт дальше, – говорю я, потрясённый новостью. – Да и указатель я видел, что трасса до самого Прокшино ведёт.

– Это да, – охотно согласился лесник. – Помню, в прошлом году один наш «уазик» проехал оттуда по этой дороге.

– Ну вот же! – обрадовался я.

– Но только дороги там нет. Колея, может, и есть, если накатали.

– Это ты про «уазик» Петровича говоришь? – вдруг вступил в разговор третий, сидевший до этого молча. – Так он как в прошлом году проехал, так теперь ездит только в объезд, через Пудож. Говорит, так быстрее получается. Да ещё мост…

– Да не смущай ты человека! – прервал его добродушный и обратился ко мне: – Лебёдка-то ведь у тебя есть?

Лебёдки у меня не было.

– Хм. Ну тогда лопатой подкопаешь, если что. Нарубишь веток под колёса, делов-то! Дорога одна, вдоль Чёрной реки, не заплутаешь, – он явно хотел меня подбодрить.

Я, конечно, промолчал, что лопаты у меня тоже нет, как, впрочем, и топора, чтоб ветки рубить. Даже завалящего перочинного ножика не найдётся.

– Вообще-то, я на легковой, не такая уж и тяжёлая, – промолвил я неопределённо-осторожно. – Передний привод…

Они снова одновременно втроём повернули головы и молча уставились на меня.

Тут я понял, что мне остаётся только молиться. Уточнил на всякий случай:

– А если что случится… Ну мало ли. Есть тут кому позвонить, чтоб вытащили? Трактор, к примеру…

– У нас-то в деревне сегодня никто не завёлся. Здорово заморозило, то и сидим тут. Может, разве до Каргополя дозвонишься. Только того… Связи дальше нет. Не работают там мобильники.

«Однако ну и глушь, – с тоской вздохнул я. – Оттуда, с российского пограничья между областями, и молитвы-то, пожалуй, не слышны».

Вырулил я из Кречетово на трассу, невесёлый и задумчивый.

– Так налево, то есть назад, или направо?

Бывают такие моменты, что формально вроде бы есть выбор. Но в глубине души понимаешь, что выбора нет. Направо.

Колея

Приличная дорога ещё продолжилась несколько километров, во время которых я представлял себе, что ждёт впереди: два накатанных горба, по которым ехать так, чтоб не свалиться, иначе засядешь в снегу. А если слетаешь с колеи обоими колёсами, то садишься машиной на брюхо – и… аля-улю: сиди кукуй посреди леса. В общем, я как в воду глядел.

…Конец расчищенной широкой трассы я приметил впереди загодя: она обрывалась внезапно, и далее в чащу уводила та самая колея, о которой мне рассказали лесники и которую я воображал в своих дурных предчувствиях.

– Ну что, притормозим, постоим немного, подумаем. Может, не стоит?..

Но я промолчал – не стал останавливаться, даже скорость сбросил совсем ненамного. Влетел на эту колею, переключился на вторую передачу и поехал.

Нет, это было не лихачество. Главное было не успеть испугаться. И я не успел. Никаких раздумий-сомнений, иногда только это и может спасти.

Что обратной дороги нет, я понял уже метров через сто. Задним ходом не получится, потому что в таком случае обязательно стащит в сугроб: колея наезжена грузовиками, по ширине с моей машиной не совпадает. Так что только вперёд. Страх поначалу придаёт сил. Некоторое время можно двигаться на кураже: а что?! а вот так, могу! Потом кураж гаснет, зато включается удвоенное внимание, словно вырастает этакий щуп-миноискатель впереди. Это совершенно особое состояние, когда один из нас сидит, вцепившись в руль, а другой, как теодолит на трёх ногах, шагает впереди машины – градус вправо-влево – указывает направление. Передо мной, видно, давным-давно прошла какая-то грузовая машина, но след её был уже запорошён снегом. То ли еду, то ли ползу на брюхе, очень аккуратно: главное – держать колею, чтоб не провалилось колесо и не повисло над ямой… С чем бы это сравнить? Напоминает работу на компьютере, когда, глядя в монитор, вырезаешь в фотошопе по контуру тонкую деталь. Абрис делаешь так старательно, что рука затекает… Разница лишь в том, что, если в фотошопе рука поехала не туда, можно остановиться, действие отменить и начать сызнова. А тут – живая жизнь, попытка только одна.

И вот когда ты уже входишь в ритм, привыкаешь «вырезать», вдруг откуда-то из глубины доносится этот шёпот… просто подрывник какой-то начинает работу.

– Ты аккуратней, – говорит. – Видишь, по бокам лес и канава, ни одной своротки в сторону нету, только прямо?

– Давно заметил. И что?

– А то, что отъехал уже далеко и, если встречная машина, как поступишь?

– Как-нибудь уж разъедемся…

– По снежной целине? Увязнешь.

– За трактором пойду, что, впервой, что ли?

– Дойдёшь ли в такой мороз? – не переставая, шептал он. – Глянь-ка на термометр – уже минус 35 градусов. А во что ты одет? Куртка на рыбьем меху, шерстяная шапочка… Сколько километров выдержишь в ней по такому морозу? Да и помогут ли тебе в деревне – ведь сказали, что у них нет трактора…

– Ну, буду в машине сидеть, если что, ждать…

– Кого? Машины-то тут нечасто ходят, сам видишь: свежего следа нет. Надолго ли бензина хватит, чтоб греться? Меньше полбака осталось, поскупердяйничал залить полный, дорого, видите ли, ему показалось. Замёрзнешь.

– Не замёрзну. Костёр разведу.

– Ну, допустим, дождёшься какую-нибудь машину, а дальше? Думаешь, она сможет тебя вытащить? Каким образом, если тут только колея и нет разъездов?

– Путаешь ты меня только: то ли машины тут ходят – тогда не разъедемся, то ли не ходят – тогда замёрзну… На Ангела Хранителя ты совсем не похож, – замечаю я резко, чтоб прекратить этот ненужный разговор.

После такой беседы чувствую, что меня начинает постепенно засасывать страх. Тридцать км по пустынному, прокалённому морозом лесу – с одной стороны, это экзотика, а с другой… В самом деле, а что если застряну и мотор заглохнет? Идти пешком? Смотрю, уже минус 36. И вот уже сильнее, чем зрение, у меня напряжён слух – не идёт ли встречная машина. «Успокойся, кому надо в такой мороз куда-то ехать? Народ у печей сидит…» И слышу в ответ: «И тебе, братец, лучше было бы сидеть сейчас у печи…» В какой-то момент начинаю молиться, и лучше всего идёт «Святый Боже…» – может быть, потому, что состоит она из коротких слов и повторяема.

Проклятое «благоразумие»! Оно всегда пристраивается в середине пути, когда ты уже отчалил от берега, но до другого ещё далеко… И где ты, полёт духа, где отвага и воля? – не знаешь даже, как заставить этот голос замолчать.

В одном месте прямо перед машиной взметнулась какая-то большая птица, похожая на глухаря. И тут же автомобиль въехал в удивительный по красоте тоннель, образованный заснеженными, сплетёнными над дорогой ветвями дерев.

Солнечные лучи проникали сквозь ветви кое-где, и дорога оказалась расчерчена солнечными полосками. Я остановился и выскочил на мороз с фотоаппаратом: пританцовывая, сделал несколько снимков и ввалился обратно. Сердце пело и благодарило Творца за такую красоту! Подышал на руки, отогрел. Настроение поднялось. «Вот приеду – буду разглядывать фотографии и вспоминать».

«Автомобиль въехал в удивительный по красоте тоннель!»

Неожиданная встреча

Тем временем местность понижалась, стали встречаться хлипкие мостики через утонувшие в снегу ручьи. Хоть брёвнышки этих настилов и присыпаны снегом, но видно, что грузовики застревали тут: порядочно натоптано рядом, разбросаны ветки, жерди – пришлось им подёргаться, прежде чем выбраться. Поначалу я выходил из машины и исследовал с любопытством: проскочу ли? Садясь обратно, давил на газ и с полузакрытыми, прищуренными глазами гнал вперёд!.. Прорвёмся! И далее без остановки продолжал «вырезать» колею. Потом останавливаться перестал: проеду – хорошо, засяду – судьба. Правильно говорят, что проблемы надо решать по мере их поступления.

Еду дальше, и вдруг… глазам своим не верю: навстречу идёт мужик, точнее, парень лет тридцати, в овчинном полушубке, пар изо рта.

– Отличная погода! – говорю я, затормозив и приоткрыв окошко.

– Гуляю, – незнакомец не уловил в моём приветствии иронии.

– Далековато забрался…

– Да вот как-то так, – уклончиво ответил он.

Я пригласил его сесть рядом и поехать со мной. Отказался. И как-то всё мутно, неопределённо.

– Ну, я поехал тогда?

– Давай!

Я тронул и медленно покатил. Минус 37. Вот тип! Таких иногда встречаешь на трассах, бредущих по обочине, вдалеке от человеческого жилья. Проедешь мимо – не махнёт рукой, даже голову не повернёт в твою сторону. А скроется позади – и ещё долго думаешь думу о странностях жизни русской глубинки…

Отъехав, вглядываюсь в зеркало заднего вида: парень развернулся и пошёл за мной, на ходу вытаскивая что-то из-за пазухи. «Похоже, ружьё, – замер я, – может быть, даже винтовка! Чего он тут с оружием ходит? Слава Богу, разминулись». Через сотню метров он скрылся за поворотом, а я от неожиданности чуть с колеи не съехал: прямо передо мной, как баран на узком мосточке, на дороге стоял угловатый зелёный фургончик. Приехали.

Я оглянулся: парня с ружьём пока не видно. Может, сумею проскочить как-нибудь? Выхожу из машины и осматриваюсь: хотя фургон съехал чуть в сторону, протиснуться мимо нет никакой возможности. Вскоре – я и заморозиться не успел – паренёк подошёл ко мне и остановился; никакого ружья в его руках не было – это, впрочем, показалось мне ещё более странным.

– …И я говорю – уроды, – продолжил он вслух, по-видимому, свой внутренний монолог. – В прошлом году была отличная дорога, чистили и делали разъезды, а в этом году вообще забросили.

– Что за марка? – киваю на машину.

– Самоделка… из двух «буханок» сварил, – немногословно ответил человек с ружьём.

– Двигатель заглох?

– Заглох, туды-ть его, – махнул он рукой. – Напарник ушёл за запчастью, жду вот.

– Так ведь не завести теперь, промёрзла насквозь машинка. И сам замёрзнешь тут. Хоть залезь, погрейся у меня, – предлагаю, глядя на его побелевшие щёки.

– Ничего, я как-нибудь… Костёр разведу. За дровами пошёл, да вижу, ты едешь, – он вытащил из-за пояса топор – его-то я и принял за карабин (говорят же, что у страха глаза велики, да слепы).

– Ща согреюсь, – сказал незнакомец и залез в свой фургон. Там он глотнул чего-то из бутылки, достал лопату и, обойдя мою машину сзади, начал вырубать кубики из колеи. Аккуратные такие… Потом он показал мне, как укладывать их рядом с колеёй. Я бы не догадался: замостить рядом с колеёй ещё одну, по которой можно проехать мимо заглохшей «буханки»… Таскаю эти «кирпичи» и понимаю: ведь сегодняшняя отменная стужа – она устроена не для погубления таких бестолочей, как я, а скорее для спасения. Я считал, что таким морозом Бог умеет только наказывать, ну, по крайней мере, испытывать. На самом деле Он, Всеведущий, знал, что на двадцатом километре этой пустынной лесной дороги я встречу заглохший тарантас. И объехать его будет никак. Именно поэтому Он заморозил колею до состояния дерева, чтоб я смог проложить объезд для своей машины весом в тонну.

Наконец, впритирку объехав «уазик», я торжествующе приоткрываю дверцу своей машины: паренёк широко улыбался, как будто это не я проехал, а он свою машину завёл.

– Отлично получилось! – он снял рукавицы и показал мне большой палец. – Только ты там это… когда к мосту подъедешь, поаккуратнее, можно соскользнуть и провалиться. Как-то по осени одна машина сорвалась. Там метров десять высоты. Ну или пять. Никто не убился, да и вода большая была. А сейчас-то лёд, поэтому и говорю – поаккуратнее, – паренёк присел и посмотрел под днище моей машины: – Как там, глушитель не оторвал? Нормально!

И махнул рукой: езжай!

Мост

Вот те на! – про разрушенный мост мне никто не говорил. Хотя лесники мельком, кажется, упоминали. Да уж, как в сказке: чем дальше, тем страшнее. А главный и самый страшный дракон – в самом конце, так положено.

Постепенно лес вдоль дороги стал раздвигаться, по сторонам появились широкие поляны. Солнце зарумянило покрытые инеем ветви берёз на опушке, снежное покрывало сделалось нежно-розовым, как щёчки у ребёнка после прогулки. Не заметил, а солнце уже над кромкой леса – скоро начнёт смеркаться. Наконец лес окончательно отступил, крутой поворот, вот и река Индоманка, утонувшая в снегах, и мост. Судя по состоянию, тот самый: вместо прогонов – по три бревна, присыпанных снегом. А перед мостом знак: «Въезд запрещён».

«А перед мостом знак: “Въезд запрещён”»

Я вышел из машины и измерил стопами ширину между своими колёсами и между брёвнами. Если по самому краю, то вписываюсь. Доверия конструкция не внушала – мостик деревянный, кривенький, хилое ограждение только с одной стороны, падать в самом деле высоковато… Но не возвращаться же! Парень говорил про лёд на реке, но забыл, сколько снегу навалило – он, как подушка, должен в случае чего смягчить удар. Не убьюсь, если что.

Морально готовя себя, я постоял ещё на мосту, глядя в просветы под ногами. Сел в машину, автоматически пристегнулся… Подумал и отстегнулся – на всякий случай.

Просто нужно постараться очень аккуратно проехать. Я так долго «вырезал», неужели же мне не хватит точности на последний рывок? Это то, что зависит только от меня. Прочее – низкая посадка, неполный привод, хлипкость моста и так далее – зависит не от меня, стало быть, от Бога. Значит, это Он возьмёт на Себя. Страха не было: коль я досюда добрался, значит, ничего плохого случиться уже не может – эта мысль мне в тот момент показалась абсолютно логичной и правильной. Только надо совсем немного, свою малую часть выполнить – «вырезать» эти последние пятьдесят метров…

Задержав дыхание, я взял небольшой разгон и, не помня себя, на приличной скорости проскочил мост. С той стороны перед мостом стоял такой же знак – «кирпич». А рядом – укатанная площадка, как будто специально расчищенная для тех, кто так и не решился, – чтоб им было комфортно развернуться и ехать обратно. На этой ледяной площадке я с огромным удовольствием, рыкнув двигателем, сдрифтовал кружок. Остановился и откинулся на сиденье, и если б была водка, наверно, как тот парень, выпил бы целый стакан. Но её, к счастью, не было.

Я вышел из машины. Чуть поодаль стояла лавочка, укрытая снегом. Чтобы, глядя на мост, можно было посидеть-погрустить. Но я-то прорвался! Не чувствуя обжигающего мороза, я пролез через сугробы, скинул с лавки снег и воссел на скамейку – торжественно, почти ритуально. Сфотографировал машину на фоне моста и знака «Въезд запрещён».

– А ты говорил… – выдохнул я, снова усевшись на водительское сиденье.

– Что говорил? Что нельзя останавливаться? Так это я и сейчас готов подтвердить. Не так уж много этих «нельзя». Нельзя жить прошлым, жалеть о неосуществлённом, бояться грядущего… иначе пропадёшь.

– Пропасть – это умереть?

– Нет, пропасть можно и живому.

– А мне кажется, пропасть сложно в наше время. Всегда какие-то следы остаются.

– Разве птица в небе оставляет следы?..

– Вот я что думаю: перекусить бы неплохо.

Я стащил с головы шапочку и бросил её на пассажирское кресло. Включил музыку. Заиграло: «Вот так-то, радость моя: мысль мертва, а жизнь – жива!»

До Вытегры оставалось больше ста вёрст, да и потом ещё почти тысяча. Я добавил газу и понёсся по сумеречной застуженной России дальше – мимо глухих деревень с уютными дымками над крышами.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →

Оглавление выпуска