Русские слова

Весть о смерти Николая Михайловича Коняева не просто застала врасплох, а выдернула из реальности – земля ушла из-под ног. Не может такого быть! Ещё в начале лета встречался с ним, он был жизнерадостным, бодрым, говорил о планах на будущее.

Николай Михайлович Коняев

С наступлением осени Николай Михайлович попал в Александровскую больницу Санкт-Петербурга с проблемой поджелудочной железы, 10 сентября ему сделали полостную операцию, но на следующий день он уже выслушивал сообщения с пожеланиями здоровья, которые читала ему супруга с телефона. Ничто не предвещало… «Панкреатит у Николая был уже давно, – рассказывает Марина Викторовна, – в результате этого развился некроз тканей. Врачи надеялись, что удастся избежать худшего, но не спасли». После операции Николай Михайлович прожил всего неделю.

Хронический панкреатит – это всегда сильные боли и высокая температура. И ещё голодание, которое прописывают врачи. Как же он работал, сидя одновременно над несколькими книгами? И они выходили одна за другой – о святынях Русского Севера, о Петербурге, о смысле русской истории. И ведь ещё шутил, делясь с окружающими своим жизнелюбием!

Включаю аудиозапись последней нашей, июньской, встречи – и странно слышать его голос, его короткий, сдержанный смех, иронию умного и доброго человека. Вот только что закончена беседа о последней его книге («Ребра северовы», «Вера», № 809, август 2018 г.), писатель садится за свой рабочий стол, включает компьютер, а на принтере светодиод не горит.

– Давно бы надо заменить печаталку, да жалко выбрасывать, – подтрунивает он над своей бережливостью.

– Была у нас раньше чудесная печаталка, – поясняет его супруга, – но компьютер новый поставили, а у него другие разъёмы, печаталку не подключить. И надо было мне встать в дверях, чтобы Николая не пускать в магазин: «Я пойду и выберу!» Нет, пошёл и купил самую дешёвую печаталку. И теперь мучается с ней.

– Э-ко-но-ми-я, – произносит себе под нос Николай Михайлович, слушая нас краем уха и печатая на компьютере.

– Это у нас с 90-х годов синдром такой тянется. Ох и победствовали мы тогда, – вздыхает Марина Викторовна, а я вспоминаю, как Коняев в 90-е годы приезжал в Сыктывкар и как мы на автостанции покупали билеты, чтобы отправиться в Ульяновский монастырь. Оказалось, что билет ему нужно сохранить для отчётности – на родину своих пращуров Николай Михайлович приезжал в качестве командированного, своих средств на поездку не было. И, как сейчас помню, стал я поднимать с пола брошенные билеты, чтобы найти более дорогой, чем до Ульяново, – подправить, так сказать, отчётность. Сейчас это дико представить, а тогда все так жили, даже маститые писатели.

– Теперь-то смешно, – соглашается супруга писателя. – У меня такой случай был. В конце 90-х пошла к зубному, и там девушка насчитала такую сумму, что хоть падай. Говорит мне: «Если нечем оплатить, квартиру заложите». Спрашиваю: «А вы кто?» Она: «Менеджер». Говорю: «Иностранное какое-то слово. А ведь есть русское – втюхиватель».

Николай Михайлович, посмеиваясь, оборачивается к нам:

– А ещё есть чудесное русское слово «недохап». В словаре Даля пример про чиновника приводится: «Шкуру сдирает, а самому всё чудится недохап».

– Мне больше ваше слово «печаталка» понравилось, – отвечаю, – возьму себе на вооружение.

Писатель кивает, мол, учись, пока я…

Почему в тот день зашёл у нас разговор о печаталке-принтере? Николай Михайлович, будучи секретарём Правления Союза писателей России и членом приёмной комиссии СП, уже года два как предложил мне вступить в Союз. И вот, когда я «созрел», он сел писать рекомендацию, которую требовалось распечатать. Писал довольно долго, с присущей ему основательностью, – а я, прогоняя волнение (что обо мне напишет?), решил тем временем взять интервью у Марины Викторовны. Жёны писателей всегда остаются в тени, а ведь без их труда, заботы, терпения вряд ли бы состоялись многие творцы. Начинаю издалека, увидев в книжном шкафу книгу «Якутский Нострадамус»:

– Николай Михайлович и в Якутии побывал?

– Так он не только наш Север объездил, но и всю страну. Иначе как бы появилась, например, книга о русских землепроходцах «От Ермака до Беринга»? А «Нострадамус» – это об якутском поэте и философе Алексее Кулаковском, основоположнике письменной якутской литературы. Он многое предсказал для своего народа.

– И вообще был пророком, – комментирует, не оборачиваясь, Николай Михайлович.

– Николай о многих замечательных людях написал – Рубцове, Пикуле, Балашове. Несколько книг у него о Доме Романовых и таком антигерое, как генерал Власов. А якутская тема получила неожиданное продолжение – к Николаю обратились с просьбой написать о первом президенте Якутии Михаиле Ефимовиче Николаеве. Тот, конечно, человек уважаемый, неслучайно потом стал зампредом Совета Федерации, но он же политик – как о нём писать? И Николай решил включить судьбу первого президента в историю самой Якутии. Получилась энциклопедия жизни, целый эпос. Книга вышла в 2007 году, и тогда же её сделали обязательной для прочтения школьниками республики. Мы даже не ожидали этого. Вообще же у Николая такой подход: если пишешь о человеке или событии, то не забывай об историческом контексте.

– Да, я вижу, какой у вас охват, – показываю на толстенную книгу «100 лет российской истории. 1917 – 2017, хронология день за днём» с указанием авторов на обложке: Николай Коняев и Марина Коняева.

– Охват вообще-то шире. Начиная с 2004 года у нас вышло три тома «Русского хронографа»: «Рюриковичи, 809–1598», «Романовы, 1598–1917» и «Советская империя» – до смерти Сталина. Следующий том должен был охватить период до 2014 года, но у издателя закончились средства. Ещё мы выпускали небольшие «Русские хронографы». Давайте я вам подарю самое первое издание, там события с 1945 по 1991 год – просто посмотрите на свою жизнь со стороны, что вы пережили или не заметили тогда.

Подаренное редакции «Веры» первое издание «Русского хронографа»

За чередой событий

Беру книжку в руки, открываю и сразу попадаю на Горбачёва Михаила Сергеевича – 27 ноября 1978 года его ввели в Секретариат ЦК КПСС, а Шеварднадзе избрали кандидатом в члены Политбюро. Жизнь при этом продолжалась… Кто бы мог подумать тогда, что они разрушат страну? Заглядываю в 1980-й год, о котором мало что знаю – служил тогда в армии в полной изоляции от происходящего. Выбираю месяц, в котором родился, смотрю далее, и чувствуется едва уловимая осмысленность череды событий:

«1 ноября. Русская Православная Церковь за Рубежом канонизировала всех новомучеников, павших за православную веру с 1917 года. К лику святых причислен Патриарх Тихон, а также Царская Семья.

4 ноября. На президентских выборах в США победу одержал республиканец Рональд Рейган.

11 ноября. Принята в промышленную эксплуатацию Усть-Илимская ГЭС.

16 декабря. Постановление ЦК КПСС, СМ СССР и ВЦСПС о развитии и совершенствовании туристско-экскурсионного дела в стране.

17 декабря. Указ Президиума Верховного Совета СССР о внесении изменений и дополнений в Закон СССР «О всеобщей воинской обязанности».

18 декабря. Прожив на пенсии меньше двух месяцев, умер бывший Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин (1904 г.р.). Поскольку это случилось накануне дня рождения Л. И. Брежнева (19 декабря), о смерти его объявили после праздничных торжеств.

21 декабря. Отъезд писателя Владимира Войновича из СССР на Запад.

31 декабря. Дал ток первый агрегат Чебоксарской ГЭС. По экспорту оружия СССР догнал США».

Ну и дальше: постановление об увеличении сельхозпродукции в личных подсобных хозяйствах, 100 лет со дня рождения Ф. М. Достоевского, XXVI съезд КПСС с лозунгом «Экономика должна быть экономной», в ЦК избран Ельцин, умер актёр Олег Даль, в состав СФ включён первый в СССР атомный крейсер «Киров», в целях экономии электроэнергии введено летнее время, Рейган отменил эмбарго на поставку зерна в СССР…

Мы жили внутри этого и не имели возможности увидеть историю «сверху», а тут как на ладони.

– Наверное, вы какие-то закономерности искали, выстраивая хронологию? – спрашиваю жену писателя.

– Нет, по возможности пытались отстраниться, чтобы была объективная картина. Но некоторые совпадения, да, удивляли. Особенно те, которые связаны с церковным календарём – у нас же в Хронографах все главные праздники обозначены. Например, Шолохов родился в Преполовение Пятидесятницы, а страстотерпица Александра Фёдоровна и старец Николай Залитский – на Вознесение. Митрополит Иоанн (Снычёв), который в своё время Николая духовно поддержал, рассказывал со слов своего духовника, митрополита Мануила (Лемешевского), что когда тот сидел в застенках, то разговорился с уголовником. Рецидивист пожаловался: «Только выйду из тюрьмы, сразу обратно попадаю». А владыка ему: «К сожалению, ты и умрёшь в тюрьме». – «Почему?» – «Тебя зачали в Страстную пятницу». Есть вещи, которые происходят в жизни не просто так.

– Исторические факты вы где брали?

– Вот здесь, в кабинете, стоял у нас большой каталожный шкаф с карточками. На одно событие было по нескольку, а то и 20-40 карточек с разными подробностями. Сведения собирали отовсюду.

– И давно вы взялись за «Русский хронограф»?

– Первые два Хронографа появились в начале 90-х. Ну как появились? – нам заплатили огромную по тем временам сумму, чтобы мы их не печатали. А мы тогда сильно бедствовали, продавали вещи, чтобы выжить. Николай печатался в разных изданиях, но гонорары получал советские, по норме 1963 года. Представьте, приходит перевод на 160 рублей, на которые даже минералку не купишь…

– Постойте, а почему вам за Хронографы заплатили, но печатать не стали? – удивляюсь.

– У нас была хронология одиннадцати веков русской истории, большой такой труд, и издатель хотел разослать его по всем университетам мира. Но, вчитавшись в текст, он увидел много нетолерантного в отношении Запада. Например, многие дипломатические события выставляли «цивилизованный мир» в нехорошем свете, а русская политика получалась более честная. По тем временам это было ересью, и он просто выкупил у нас авторские права, а сам «проект» закрыл.

– Мариш, ты забыла, что нам предлагали переписать хронологию, – уточняет Николай Михайлович.

– Да, мол, напишите, когда в России первая вилка появилась и далее в том же духе.

Писатель смеётся:

– А у нас и нет даты «первой вилки», я проверял.

– Откуда ж ей взяться? – продолжает Марина Викторовна. – Все эти забавные юбилеи – первая вилка, первый носовой платок – обычно берутся с потолка. А у нас реальная русская жизнь.

 Знак Свыше

– Это была ваша идея собирать карточки? – спрашиваю Марину Викторовну.

– Когда мы поженились в 80-м году, у Николая была уже большая картотека. И это не «идея», а просто потребность, потому что иначе он не смог бы писать. Он, как уже сказала, в 70–80-е годы объездил практически всю страну, собирая материалы по землепроходцам. Его очень волновало: как это вдруг человек ни с того ни с сего встаёт и отправляется неведомо куда. Если посмотреть исторический контекст, то многие русские географические открытия совершились, когда в стране была разруха, война или ещё какая-нибудь пугачёвщина. Но у людей руки не опускались, у них было чувство, что Русь под Богом и что надо дальше жить, несмотря на невзгоды. И вот когда он писал о наших первооткрывателях, требовались сведения о том, что творилось в стране. И как тут без карточек?

– У Солженицына тоже была картотека.

– Разумеется. Знаю в Москве одну семью архитекторов – и у них своя профессиональная картотека, очень ценная, по крупицам собирали и ни с кем делиться не хотят. А какая богатейшая картотека была у Валентина Пикуля! Правда, к информации он подходил некритично. Много сведений он получал от друзей, которые ездили за рубеж и привозили оттуда различные издания, в том числе мемуары эмигрантов. В итоге он очень ошибся с этой своей «Дьявольской силой», или как его роман назывался, Николай?..

– «У последней черты». Под таким названием в усечённом виде он вышел в «Нашем современнике», а авторское название – «Нечистая сила». Против публикации тогда выступали многие, Юрий Нагибин в знак протеста вышел из редколлегии журнала.

– Что уж говорить, даже коммунисты были против того, что в романе Царская Семья показана карикатурно. Правда, свою критику они облекли в идеологическую оболочку, мол, картина «саморазложения царизма» подменяет классовый подход, но все понимали, в чём суть. Пушкарёва, историк из Академии наук, прямо написала в разгромной статье в «Литературной России», что это «оскорбление великого народа, великой страны». Представьте, так царскую Россию защищали в 1979 году!

– А сейчас за такие слова против фильма «Матильда» просто заклюют, – говорю. – Что же случилось с картотекой Пикуля после его смерти?

– Она осталась в Риге. Антонина Ильинична, вдова писателя, вообще-то хороший русский человек, но вряд ли передаст архивы в Россию.

– Вы ведь соавтор Николая Михайловича в Хронографах. У вас историческое образование?

– В университете я закончила биофак, работала в Академии наук, но только до 1982 года – какая уж тут наука, когда Николай работает дома? Помогаю ему.

– Биологи – народ серьёзный, дотошный, – киваю я.

– Да как сказать. Одну книжку мне ботаники подписали словами Тараса Шевченко: «Ботанику свойственен восторг». Я с детства над любой козявочкой, цветочком замирала от изумления. Вот эту козявочку едва видно вооружённым глазом – и зачем такая красота? И ведь лицо у этой букашки есть, такое счастье! А лягушка-царевна? Мордаха такая, что завораживает красотой. Потом прочитала у Иоанна Кронштадтского, что он тоже плакал от восторга: как это Господь мир устроил, вот зачем столько красоты здесь, а дальше опять красота и опять! Всё в красоте. Я-то думала, что одна такая ненормальная.

– Но всё равно работа с хронологией – кропотливый труд.

– Она продолжается. Сейчас Николай работает над книгами, которые условно называются «Три империи», и с ними тоже связана большая хронология. Возможно, издадим её отдельной книжкой. Это первые тысячелетия до нашей эры на территории Руси и начало христианизации. И знаете, так обидно, что надо туда и туда сходить, ещё куда-то – зачем отвлекаться, когда можно сидеть и просто с упоением работать над этим!

– И всё же какие-то закономерности в чередовании дат вы видите? – продолжаю выпытывать.

– Иногда что-то подмечаю. У Николая очень хорошая память на лица, а у меня – на цифры. Например, исследую кого-то, и вдруг складывается, что человек-то родился тогда, когда умер святой в тот же год в том же месте. И человек почти повторил его подвиг. Эти свои открытия я выписываю – и Николаю на осмысление. Потому что мне разбираться в этом не нужно, женский мозг ведь чуток по-другому устроен.

Знаете, что ещё заметила?.. У многих людей накануне сорокалетия случаются события, которые в корне меняют жизнь – и тут важно понять происходящее.

– А у вас такое было?

– Представляете, да. Когда Николаю в 1989-м исполнялось сорок лет, мы поехали в Дом творчества в Пицунду. И вот за сутки до дня рождения директор Дома творчества сообщает, что ему позвонили из Литературного фонда, мол, пусть Коняев срочно дозвонится до дома, потому что там что-то случилось. А у нас дома оставалась мама, попросили её за котом присмотреть. Вечер, в Пицунде комендантский час – в Абхазии ведь тогда первые вооружённые беспорядки были. Представляете, как мы ночь провели с 24 по 25 августа – глаз не смыкали. В 8 утра бежим на переговорный пункт, а там связи нет. Тогда я поехала в саму Пицунду, дозвонилась до брата: «Андрей, что случилось?» – «Ты только не переживай». – «Так что случилось?!» – «Вас обокрали». – «А что случилось-то?» – «Ты, наверное, от горя умом повредилася, русского языка не понимаешь». – «Какого горя? Ты мне расскажи, ЧТО случилось?» – «Так говорю же, сломали вашу дверь и квартиру обокрали!» Пауза – я бросаю копеечки в автомат. «Когда ты приедешь?» Говорю: «Андрей, если бы ты мне позвонил и сказал, что завтра вас обворуют, то имело бы смысл ехать. Ты сможешь там починить дверь?» – «Я уже всё починил, мама не боится оставаться». И такое облегчение на душе. Ну обокрали, и ладно – что какие-то вещи для нас? Отпуск у нас заканчивался через три недели, но через неделю я всё же поехала в Ленинград. Оказалось, что у нас вынесли все иконы, а больше ничего не тронули. Ещё в архиве одну папку распотрошили, потому что вместо обычной бирки на ней был нарисован знак вопроса – и это воров заинтриговало. Возвращается Николай. Ну лишились мы двенадцати старинных икон, и что делать? Николай говорит: «В церковь идти». И мы бегом в храм.

Только потом я поняла, как всё логично было. В конце 80-х Николай в политику ушёл, и тут иконы у нас забирают, мол, всё равно вы не молитесь. И мы стали молиться, пришли в Церковь навсегда.

…Загудела печаталка – Николай Михайлович взял два листочка, вручил мне и подключился к нашей беседе. Спустя время опомнился: «Маришка, мы же опаздываем!» Муж и жена стали собирать книги в пакеты, чтобы отправиться на книжную выставку. Вот таким энергичным, деятельным, спешащим я его и запомнил.

Простившись, вышел на улицу Разъезжую и, пока шёл к Владимирской площади, где метро, боролся с желанием вынуть из сумки рекомендацию Коняева. Что он написал? Позже в разговоре с Мариной Викторовной узнал, что я последний, кого он «сосватал» в СП. «А Николай вам разве не объяснил? – удивилась она моему вопросу. – Это исключительный случай: он же член приёмной комиссии и теряет право голосовать, если кого-то рекомендует».

Всё-таки достал я листочек, глянул. Начинается так: «Лет двадцать назад я познакомился в Сыктывкаре с сотрудником газеты “Вера”…» Такой вот исторический подход. Эх, Николай Михайлович… сейчас-то я чувствую, что знал вас всегда.

После похорон

Николая Михайловича Коняева погребли на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Отпевал его близкий друг, митрополит Петрозаводский и Карельский Константин. На следующий день после похорон решил я позвонить его вдове, зная, какое бывает опустошение и одиночество после того, как «всё закончилось». Усталость и вправду чувствовалась в голосе Марины Викторовны:

– Посмотрела сейчас в телефон – в понедельник только от меня исходило 600 звонков, а во вторник ещё больше. Сами понимаете…

– У вас, наверное, впереди много работы – с наследием Николая Михайловича. У него остались рукописи или «Ребра северовы» – это последняя его, итоговая, книга?

– Сейчас должны выйти несколько его книг. Например, небольшая, но очень интересная, питерская такая книжка «Писатели Разъезжей улицы». Потом будет издаваться большая книга о блаженной Ксении Петербургской, там есть интересные сведения, о которых мало кто знает.

– А «Три империи»? – напоминаю.

– Обсуждается с издателями. По нашей задумке, должна была выйти серия из 11 или 12 томов, но, наверное, книги будут появляться отдельно – по конкретным эпохам.

– Николай Михайлович успел дописать эту серию?

– Им сделан период до 1480 года, а дальше могу продолжить я, благо материал нами уже подготовлен. Надеюсь, это станет событием, каким стала наша книга «100 лет русской истории», которую высоко оценило Русское историческое общество. Такой хронологии никогда ещё не было, без смущения могу сказать, что получится уникальное издание… Извините, в домофон звонят.

К вдове писателя пришли гости – не оставили её одну в первый день после похорон. Выключив телефон, подумал: а ведь символично Коняев вписался кончиной своей в хронологию русской истории. Умер он 16 сентября – в воскресенье. Много поработал для своей Родины во славу Божью и просто взял выходной. Упокой, Господи, душу новопреставленного раба Своего Николая в селениях праведных.

Фото автора

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска