Людмила АЛЕКСИЕВА

Наш лайнер идёт на посадку. Любуюсь в иллюминатор на открывшуюся неземную красоту: на нежно-голубом с розовыми просветами небосводе каёмкой по горизонту тянется яркая бирюзовая лента – глаз не отвести! Коробочки домов на земле всё ближе и ближе, вот уже и крошечные машинки, как муравьишки, побежали по своим делам… Шасси касается земли. Отправляю встречающим меня друзьям сообщение: «Приземлились!» «Мы подъезжаем», – тут же следует ответ.

Три года назад вот так же я летела в самолёте. Правда, не в Москву, а в Салоники. Господь так устроил, что рядом со мной оказалась семейная пара молодых пенсионеров из Калуги – Александр и Татьяна. Так началось наше знакомство и паломничество по святым местам Греции и Италии. К концу поездки мы очень сдружились, став крепкой паломнической семьёй, главой которой единодушно был признан иеромонах Ульяновского монастыря, мудрый и заботливый отец Антоний. Он так беспокоился об оказавшихся на его попечении чадах, что даже чемоданы наши носил.

С Александром и Татьяной сблизились особенно. Переписывались, поздравляли друг друга с православными праздниками. Жизнь так повернула, что меня направили на лечение в медицинский центр, находящийся рядом с провинциальным городком, где теперь проживают мои друзья.

Стою в аэропорту, озираюсь по сторонам. А вот и они, мои дорогие встречающие, – совсем не изменились за три года!

– Видела небо? – хлопает меня по плечам радостный Александр. – Красота какая!

Романтики мы все.

Взбудораженные встречей, едем в городок, где находится клиника.

Клиника

 Медицинский центр являет собой больничный комплекс из пяти корпусов, соединённых между собой галереями. Народу здесь, на первый взгляд, больше, чем на московском вокзале. Электронная очередь в регистратуру к концу дня пробивает талоны с номерами, близкими к семистам! Дорожные вещи оставить негде, люди толпятся с рюкзаками и чемоданами. Душно, шумно. Почти у каждого окошечка что-то громко выясняют, переспрашивают, возмущаются. Присесть практически негде, и люди стоят, опершись на стенки, а ведь тут все болящие, здоровых нет.

Нам с Александром в первый день пришлось отмахать, наверное, не один километр, бегая по этим бесконечным коридорам, этажам и лабиринтам переходов, – он не оставил один на один с моей бедой. Самым тяжёлым ударом, словно кувалдой по макушке, было известие о том, что все обследования в клинике платные. Об этом врачи, направившие меня на лечение, не предупредили. Я-то надеялась, что еду лечиться по квоте и меня с распростёртыми объятиями ждут на госпитализацию. Как позже выяснилось, никакого возмещения расходов ни за платные обследования, ни за проезд, ни за проживание в гостинице не предусмотрено.

Когда нашли, наконец, доктора-хирурга, он констатировал, что да, к сожалению, без анализов и полного обследования меня не смогут принять, но и операцию откладывать нельзя. Отправили к старшей медсестре на предварительную запись. Вошла, когда она заканчивала разговор по телефону, видать, с таким же больным, как и я: «Не приедете – нам одной заботой меньше, но всё же лучше не пожалеть денег, это в ваших же интересах».

Выслушав без особого внимания, выпроводила: «Выйдите из кабинета, Юля вам всё объяснит». Медсестра Юля протараторила скороговоркой что-то опять о деньгах и скрылась в кабинете. Заведующий отделением – грузный, высокий доктор в белом халате – заявил прямолинейно, если не сказать, грубо: «Мне нет дела до ваших финансовых проблем. Ну и что, что инвалид. Ну и что, что целый день здесь пробегали. Люди по неделе не могут попасть на госпитализацию. Мест нет. Могу записать вас на июнь (дело было в марте. – Л.А.), приезжайте, оплачивайте».

Спаси, Господи, и помилуй ненавидящия и обидящия мя…

Водонагревательный котёл

В клинике мне больше нечего было делать. Измотанная за день, голодная, бухаюсь на сиденье машины, в которой целый день меня прождали тоже уставшие и переволновавшиеся за меня Александр с Татьяной. Показываю им талоны с выставленной к оплате суммой, тут же комкаю их, в слезах заявляя, что уезжаю домой. Мои друзья успокаивают меня, как могут, и говорят, что утро вечера мудренее. Едем ночными просёлками в дом друзей. Отправляю своему духовнику сообщение: «Божье благословение не исполнила, на операцию не остаюсь, возвращаюсь домой». Упавшим голосом объясняю Александру: «Батюшка перед моим отъездом молебен отслужил, акафист Божией Матери прочёл, испросил Божью волю и дал благословение на операцию…»

Утром, за завтраком, Александр говорит:

– Слушай и не перебивай. Я сегодня всю ночь не мог уснуть. Сердце кольнули твои слова, что Божья воля – делать операцию. Как же ты уедешь ни с чем?

Он встал, ушёл в соседнюю комнату. Вернулся и молча положил передо мной на стол несколько красных купюр:

– Возьми. Это тебе на операцию, на обследования. Возвращать не надо.

У меня ком застрял в горле. Слёзы сами собой навернулись. «Господи! Как же Ты милосерден! Ведь это Ты протягиваешь мне Свою десницу. Господи, ведь Ты всегда рядом, а я этого не замечаю! Верю, что Ты никогда не оставляешь любящих Тебя». Но… как же я могу взять такую большую сумму, если за каждую копеечку, неправедно полученную, на Страшном Суде мы должны дать отчёт. Я едва дотронулась до купюр, отодвигая их от себя. Александр остановил мою руку:

– Это твои деньги. Послушай, как они нам достались. Они свалились с неба! Пару лет назад мы поменяли водонагревательный котёл. Мастер сказал, что его можно отправить на свалку. Он установил нам новый котёл, а прежний я отнёс в сарай – хотел выбросить, да руки никак не доходили. И думать про него забыл, как вдруг вечером, прямо накануне твоего приезда, звонит мастер и спрашивает, не выкинули ли мы старый котёл, можно ли на него взглянуть. Думаю, пусть забирает, хоть место в сарае освободится. Тот пришёл, осмотрел, говорит: «Я у вас его куплю». Отсчитывает деньги и протягивает мне двадцать пять тысяч рублей! Я очень удивился! Вот они, – кивнул Александр на деньги, лежавшие передо мной, и засмеялся: – Одну только ночь переночевали в этом доме! Оказывается, для тебя их Господь приготовил.

Тут уж пришла очередь удивляться мне. Именно эта сумма требовалась на обследование. Дивны дела Твои, Господи!

МАМА И ПАПА

Пришлось остаться! Я разгладила скомканные талоны и направления. Первое обследование мне было назначено на послезавтра. Хозяева благодушно разрешили гостевать у них, предоставив мне уютную комнатку, весь книжный шкаф в которой уставлен православными книгами и иконами. Теплится лампадка.

– Здесь у нас останавливается батюшка из нашего храма после ночных служб на Пасху и Рождество, – объяснили друзья.

Немного расскажу о них. Начну с того, что родились Александр и Татьяна в одном городке, в одном роддоме, с разницей в три дня – Саша 14-го, а Таня 17-го января. Новорождённые, быть может, лежали рядышком. До семи лет дети воспитывались дома под присмотром своих бабушек. В семь лет, перед школой, и Саша, и Таня вдруг запросились в детский садик и оказались в одной группе. Мама у Саши занималась балетом, поэтому ставила в садике танцы. Конечно же, дети танцевали в одной паре. В школе тоже оказались в одном классе. Во втором классе Саша заболел, и его мама попросила Таню проведать его. С тех пор они стали и вовсе неразлучны.

– Моя мама в вечерней школе преподавала историю, завучем работала, была партийной, – вспоминает Татьяна Валентиновна. – Вела атеистическую пропаганду. Папа работал инструктором в райкоме партии. Оба получили высшее образование.

– Как же вас окрестили в такой партийной семье?

– Благодаря бабушке Пелагее, которая закончила четыре класса церковно-приходской школы при храме, она и в церковь ходила, и дома молилась.

Родители Татьяны были атеистами, а крестили её в детстве благодаря бабушке Пелагее

Нас было три сестрички. Старшая, Люся, уже в начальной школе училась, мне было лет пять, а младшей, Гале, три годика, когда произошёл один случай. По соседству с нашей семьёй жила женщина с мальчиком и старушкой-матерью. Когда эта старушка заболела, к ней пригласили священника исповедать-причастить, а моя бабушка попросила его заодно и нас, всех внучек, окрестить. Помню, в комнате поставили тазик с водой, свечи зажгли, надели на нас белые рубашечки, крестики. Батюшка что-то читал, пел, а мы ходили со свечками вокруг тазика. Вечером, когда папа пришёл с работы, сели за стол ужинать. Мы хотели скрыть от папы, а маленькая Галя похвасталась: «Папа, посмотри, у меня крестик!» Папа, как это ни удивительно, отнёсся к этому совершенно спокойно, не ругался, хотя в начале 50-х за это можно было лишиться работы.

– А иконы были в доме?

– Да, я помню, в комнате, где бабушка спала с Галинкой, висел большой образ. Я спрашивала свою сестру Люсю, что это за икона. Она ответила, что Казанской Божией Матери. Мама рассказывала, что это наша семейная реликвия, от поколения к поколению переходящая. В душе мама верила в Бога, у неё под подушкой всегда лежали крестик и молитвослов, она ведь тоже крещёная. «Меня Бог любит, я молюсь за вас», – говорила нам мама. Но время было такое, крестик она не носила. Уже перед самой смертью, когда инсульт у мамы случился, старшая сестра уговорила маму его надеть. Мама тогда жила одна, а Люся её навещала, молоко приносила. Крестик мама надела, но ушла без причастия. Я думаю, однако, что она покаялась. Перед смертью ей видение было. Она вдруг воскликнула: «Валь (так звали моего папу)! Мам!» – как будто увидела родных. И вскоре впала в кому. Через шесть дней её не стало.

– А про отца что помните?

– Партийный был, но тоже крещёный. Инвалид войны. Военные книги читал. Ему было за восемьдесят, когда случился инсульт. Речь стала заторможенной, нога отнялась. После Рождества я приехала к родителям, чтобы помочь маме ухаживать за папой. Последние три дня неотлучно находилась возле его постели. Крестик надела. У него уже агония началась, горел весь. Не разговаривал, только глазами покажет на воду – пить! Полпервого ночи его дыхание стало тихим и ровным, глаза были открыты, и вдруг он будто что-то увидел, смотрит-смотрит – и такая блаженная улыбка появилась на лице. Глубоко вздохнул и умер.

А когда я начала читать молитвы по исходе души, что тут началось! На балконе стёкла зазвенели, загрохотало всё. Потом сильнее! Будто балконную дверь выбивают ногой, стёкла бьются! Ужас непередаваемый! В полтретьего ночи это всё началось. Темень за окном, но я продолжаю читать. Читаю, читаю, шум всё тише, тише, реже – и прекратился. К трём часам утра всё затихло.

Поповка

У меня выдался свободный день. Сходили с Александром покормить курочек. Потом он засобирался навестить свою старую знакомую – бывшего врача, одинокую старушку. Молочка свежего отнести, яичек (молоко у фермера покупают). Я напросилась пойти вместе с ним. Идём по маленькому городку Кондрово, ведущего свою историю с 1615 года. Будучи селом, городок не раз менял название: и Троицким был, и Поповкой, и Кондырёвкой.

Отовсюду виден белоснежный красавец-храм Живоначальной Троицы с зелёным куполом – в этом году ему ровно двести лет исполнилось. Как и везде по стране, в богоборческие годы был закрыт для верующих. В разные годы здесь располагались школа, склад, магазин. Тропинка поднимается чуть в гору, затем ныряет вниз, и взору открывается панорама: старинный висячий мостик через спокойную полноводную речушку Шаню (приток Угры).

Александр Петелько на мостике через речкуШаню

Александр не очень-то разговорчив, но кое-что удалось выведать.

Оказывается, его прабабушка Татьяна до революции жила и прислуживала в трёхэтажном барском доме Гончаровых – тех самых, к роду которых принадлежала жена Пушкина. Ныне дом является музеем-усадьбой «Полотняный завод». Предок Натальи Николаевны Гончаровой, супруги поэта, основал здесь одну из крупнейших в Европе мануфактур, следуя наказу Петра Первого создать в этом месте парусно-полотняную и бумажную фабрики. Царь наведывался иногда, чтобы проверить качество парусины и писчей бумаги. На средства Гончаровых был построен храм Спаса Преображения, где была устроена родовая усыпальница. Наталья Николаевна родом из этих мест.

Татьяна Новикова, прабабушка моего собеседника, была молода и пригожа собой. Играла в театре, в музее сохранились даже её фотографии в кокошнике, в роли Екатерины из пьесы Островского «Гроза». От сына хозяина у неё родилась дочь Анна – бабушка Александра. Получается, он является пусть и дальним, но родственником Натальи Гончаровой.

На старом снимке – Анна, бабушка Александра

Александр Алексеевич Петелько – врач-стоматолог, отличник здравоохранения и ветеран труда. Выйдя на пенсию, посвятил себя служению Богу – алтарничает в храме Спаса Нерукотворного, старинной каменной церкви.

Над входом в храм Спаса Нерукотворного

Навестив старенькую знакомую, возвращаемся домой. По пути Александр провёл меня по улицам своего детства: вон там роддом, где они с Татьяной появились на свет, а это дом, где маленьким он жил с родителями.

Вербное воскресенье

На следующий день отправляемся в клинику. Выехали затемно – путь неблизкий. В машине Александр наизусть читает утреннее молитвенное правило. В регистратуру опять очередь. Запихиваю дорожный баул под лавку (а куда его девать, если в гардероб не принимают?), и начинаются мытарства. Выдали мне за оплаченные обследования метровой длины чековую ленту. И понеслось! Кабинеты, этажи, лифты, галереи, первая клиника, четвёртая, третья, вторая, снова галереи, лестничные пролёты, очереди. «Кто последний?» – «Я за результатом, вот диск, запишите, пожалуйста». – «Я буду за вами, а пока в тот кабинет сбегаю»… Убегалась до потери памяти, забыла, где куртку сдала, где баул оставила. Ага, вспомнила, что возле регистратуры. Прибегаю к вечеру, глядь под скамейку – сумки нет. Я к охраннику: «Не видели здесь коричневую сумку?» – «Так это ваша?! Что ж вы оставляете вещи без присмотра? Мы уже хотели сапёров вызывать, народ эвакуировать. В ней звенело, когда я металлоискателем проводил». – «Так надо организовать хранение вещей. Все люди с дороги. С чемоданами, что ли, должны носиться целый день по вашим коридорам и этажам?» – «А нам какое дело?»

Вот и поговорили.

И куда мне теперь податься, на ночь глядя? Молюсь Господу, Богородице, Ксеньюшке Блаженной (которая всегда выручает с ночлегом!) и Всем Святым – помогите! Звоню в гостиницу – мест нет. «На всё воля Божия», – устало опускаюсь на сиденье. Сил нет не то что куда-то идти, но и просто подняться с места. Охранник позвякивает ключами – поликлиника закрывается. И тут звонит мобильник. Это из гостиницы: кто-то отказался от брони, есть одно место, и ко мне отправляют посыльного – девушку, которая помогает нести мой баул. Слава Тебе, Господи! Спасибо, святая Ксения!

…Просыпаюсь с солнечными лучами, отдёргиваю занавеску. Прямо под окном храм! Кресты на куполах слепят глаза! Бегу в клинику, повторяется то же, что вчера. Через четверо суток наконец-то отвоёвываю место под солнцем, то бишь в палате. Пять коек. Духота. Открывать окно нельзя. С утра до ночи работает телевизор. Пустая болтовня соседок. Читаю утренние и вечерние правила. Молюсь перед едой в столовой. Выключаю телевизор. Надеваю длинную юбку и ухожу. Спрашивают: «Куда?» – «В храм».

Мария – болтушка, не стесняется в выражениях, нет-нет да и проскользнёт скверное словечко. Я пресекаю. Огрызается. Снова делаю замечания. Однажды говорю ей: «Всё! Епитимья за мат! Десять земных поклонов за каждое худое слово с возгласом: “Прости меня, Господи”». Она причитает жалобно, показывая мне прооперированную, туго забинтованную руку: «Я не могу-у-у!» – «Тогда иди к умывальнику и вымой язык с мылом!» Все смеются. Через пару денёчков соседки сами стали её пресекать, а она уже следила за речью – если и вылетит неприличное слово, то сразу: «Ой, простите!»

Замечаю и другие перемены. Надежда достаёт из-под подушки молитвослов. Ольга проверяет у себя, на месте ли крестик. Тихая Анна вздыхает и просит Надежду научить, как читать акафист. Мария интересуется, какой сегодня церковный праздник и почему надо идти на вечерню. Почти каждый день тайком сбегаю из больницы на церковные службы. Соседки по палате уже не спорят со мной на богословские темы, не упрекают, что «надо с себя начинать», не посмеиваются, что набожна «напоказ», а просят подать записочки в храм, диктуют имена. В палате тишина. По телевизору смотрим канал «Союз».

За день до операции меня переводят в двухместную палату. Начинается всё сначала. Опять борьба с бесом-телевизором, «вера в душе». Вечерние молитвы можно читать только после окончания всех сериалов, а потом недовольство, что ночь-полночь горит светильник.

 * * *

Операция прошла благополучно. В Лазареву субботу пошла на вечерню в маленький деревянный храм, где служит смиренный седовласый отец Игорь. Дали мне просфоры, подарили букетик вербочек. На Вербное воскресенье причастилась, слава Богу. Душа ликует. Прихожане уже узнают меня, улыбаются, кланяются. А мне почему-то они своим внешним видом или обличием напоминают моих знакомых. То беретик, как у Леночки. То со спины похож на Василия. То мамочка в юбке в пол с двумя детьми – ну точь-в-точь как наша матушка Анастасия. А там Нина, что ли, стоит? Нет, похожа просто. Наверное, молятся за меня в Сыктывкаре, вот я их и «вижу».

С воскресной праздничной службы принесла в прежнюю палату нашим девочкам вербу. По одной веточке. И словно солнце засияло: улыбки озарили лица. Каждая бережно брала веточку и прижимала к груди: «Спасибо! Я отвезу домой», «И я тоже. Спасибо». Марию выписали. Вместо неё – незнакомая женщина, и ей я тоже положила веточку. Моя соседка по палате Зоя Семёновна приняла веточку и и не­ожиданно для меня со вздохом произнесла: «Единственное, о чём сейчас жалею, – это то, что не взяла с собой молитвослов. Ведь положила в сумку, а племянница велела достать, мол, тяжело будет нести. Да разве это тяжесть – маленький молитвослов!»

Какие важные и радостные слова. Благ и милостив Господь. Все события, что произошли за две недели пребывания здесь, верю, были предначертаны Господом. Мне надо было пройти все испытания, чтобы увидеть улыбки на лицах и услышать эти слова. И дать возможность людям проявить свои лучшие христианские качества, узнать, на что ты способен ради другого.

Благодарю Тебя, Господи! Нижайший вам поклон, дорогие Александр и Татьяна. Особая благодарность докторам-хирургам Виктору и Давиду. Спасибо и вам за уроки доброты, дорогие мои сёстры во Христе – Анна, Мария, Ольга, Надежда, Лидия, Зоя, Вера.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска